"Дорога судьбы" - читать интересную книгу автора (Стил Даниэла)

Глава 3

– Смотри веди себя хорошо. – Ханна строго посмотрела на него, погрозив пальцем, словно мальчишке.

Иеремия рассмеялся:

– Ты говоришь прямо как Мэри-Эллен.

– Потому что мы обе знаем тебя как облупленного.

– Ладно, я постараюсь! – Он шутя ущипнул Ханну за щеку.

Иеремия выглядел усталым. Неделя выдалась нелегкая и Ханна знала об этом. Он присутствовал на похоронах жены Джона Харта и его двоих детей. На шахтах Терстона несколько человек тоже заболели гриппом, но, к счастью, ни один из них не умер. Иеремия требовал, чтобы люди обращались к врачу при первых признаках недомогания. Он предпочел бы отложить поездку на Юг, однако у него не оставалось выхода. Орвиль Бошан настаивал на его приезде. В ответ на телеграмму Иеремии он сообщил, что Терстону нужно заключить эту сделку лично. Иеремия чуть было не послал его ко всем чертям, ему захотелось передать предложение Бошана Джону Харту, но тот сейчас не мог слышать о делах, тем более о поездке на Юг, поэтому Иеремия решил взять все в свои руки и отправиться в Атланту. И все же этот бизнесмен из Джорджии по-прежнему вызывал у Иеремии какое-то непонятное чувство, несмотря на выгодные условия сделки.

Иеремия наклонился, поцеловал Ханну в макушку и вышел, окинув взглядом уютную кухню. В одной руке он держал кожаный саквояж, а в другой – потертый портфель. Крепко зажав в зубах нещадно дымящую сигару, он посматривал по сторонам. Большая черная шляпа, низко надвинутая на глаза, придавала ему зловещий вид. Иеремия быстрыми шагами подошел к ожидавшей его коляске, забросил в нее вещи и вскочил на козлы. Усевшись рядом с мальчиком, правившим лошадью, Терстон отобрал у него вожжи.

– Доброе утро, сэр.

– Здравствуй, сынок. – Иеремия выпустил огромный клуб дыма и подстегнул лошадей, тут же побежавших мерной красивой рысью.

Сидя на козлах, Терстон молча обдумывал сделку, которую предстояло заключить в Атланте. А мальчик тем временем с безмолвным восхищением разглядывал хозяина: его прищуренные глаза с глубокими складками вокруг, лоб, изборожденный морщинами от размышлений, элегантную шляпу, широкие плечи, большие руки и подчеркнуто аккуратную одежду. Мальчику казалось, что Иеремия чересчур чистенький, однако он знал, что Терстон начинал простым рудокопом. Он с трудом представлял, как такой мощный, огромный человек протискивался в узкие штреки. Он казался мальчишке настоящим гигантом.

Они успели проехать полдороги до Напы, когда Иеремия обернулся и с улыбкой спросил:

– Сколько тебе лет, сынок?

– Четырнадцать... – Мальчику нравилось просто сидеть рядом с Терстоном.

Он с наслаждением вдыхал терпкий дым сигары, запах которой, как ему казалось, подчеркивал мужественность человека.

– Будет в мае.

– Не трудно тебе работать на приисках?

– Трудно, сэр. – Голос мальчика слегка дрожал.

Впрочем, Иеремию не слишком интересовала жизнь этого паренька. Просто он вспомнил самого себя в четырнадцатилетнем возрасте.

– В твои годы я тоже работал на руднике. Это нелегкий труд для мальчишки... Да для кого угодно. Тебе нравится твоя работа?

Мальчик долго молчал, а потом вдруг решил ответить честно. Он доверял этому сильному и доброму человеку с сигарой.

– Нет, сэр, не нравится. Она слишком грязная. Я хочу заняться чем-нибудь другим, когда вырасту.

– Чем, например? – Иеремия с любопытством посмотрел на мальчишку.

Ему понравилась его откровенность.

– Чем-нибудь почище. Может, буду работать в банке. Отец говорит, что это занятие для слабаков, но мне оно, наверное, подойдет. Я люблю арифметику и считаю в уме быстрее, чем другие на бумаге.

– Правда? – Иеремия старался сохранять серьезное выражение лица, но в глазах таилась смешинка.

Целеустремленность мальчишки внезапно тронула его.

– А ты не смог бы помогать мне по субботам?

– Помогать вам? – Мальчик не верил своим ушам. – Да, конечно, сэр!

– В субботу я работаю до обеда, потому что в конторе тихо и мне никто не мешает. Когда я вернусь, приходи ко мне в первую же субботу утром. Ты будешь помогать разбираться с бухгалтерией. Я считаю медленнее тебя. – Иеремия засмеялся.

Черные глаза мальчишки расширились, став огромными.

– Что ты на это скажешь?

– Отлично!.. Здорово!.. – Мальчик затрясся от радости, однако тут же взял себя в руки, вспомнив, что мужчине не положено проявлять свои чувства.

Это показалось Иеремии занятным. Мальчишка ему понравился. Он вообще любил детей, и они любили его. Погоняя лошадей, он невольно вспомнил о детях Мэри-Эллен. Они казались ему очень милыми и неплохо воспитанными. Иеремия понимал, что на плечах Мэри-Эллен лежит немало забот, но она никогда не позволяла помогать ей. Честно говоря, он ничего не сделал для ее детей. Иеремия встречался с ними только иногда, на каком-нибудь пикнике в воскресенье. Его не было рядом с Мэри-Эллен, когда той приходилось ухаживать за больными детьми или когда она давала им шлепки за шалости в школе. Он видел их только по воскресеньям, и то не слишком часто. Иеремия старался понять, не допустил ли он ошибку, однако сама Мэри-Эллен, похоже, не ждала от него никакой помощи. Она не требовала больше того, что получала: два дня в маленьком домике в Калистоге. Слияние тел и ни с чем не сравнимое наслаждение... Иеремия вдруг спохватился и тревожно посмотрел на мальчика, словно тот мог прочитать его мысли.

– Сынок, тебе нравятся девочки?

Он не помнил, как звали мальчика, но не хотел спрашивать его об этом. Достаточно и того, что он хорошо знал отца ребенка, одного из самых надежных рабочих на его рудниках. Кажется, у него было еще девятеро, большей частью девочки. Этот паренек работал на прииске вместе с тремя старшими братьями.

Прежде чем ответить на вопрос, мальчишка пожал плечами:

– Они слишком глупые. У меня семь сестер, и почти все они круглые дуры.

Этот ответ заставил Иеремию рассмеяться.

– Не все женщины глупы. Поверь, малыш, таких гораздо меньше, чем нам кажется. Гораздо меньше!

Продолжая хохотать, он затянулся сигарой. Ни Ханну, ни Мэри-Эллен, ни большинство других женщин, которых он знал, никак нельзя было назвать глупыми. Наоборот, все они были настолько хитры, что умели скрывать свой ум от окружающих. Иеремии нравилась эта черта женского характера – притворная беззащитность и простота, под которыми скрывался острый как бритва ум. Эта игра развлекала его. И тут Иеремия внезапно понял, почему он не захотел жениться на Мэри-Эллен. Она не играла. Она была прямой, откровенной, любящей и чертовски сексуальной, но в ней не было тайны. Он всегда точно знал, чего хочет от этой красавицы, а остальное его не волновало... Ему не приходилось ломать голову над ее загадками, открывать для себя что-то новое, под кружевами ее нарядов не скрывалось никаких маленьких тайн, которые так привлекали Иеремию. В последние годы ему стали все больше нравиться сложности, и однажды он подумал, не признак ли это подкрадывающейся старости. Мысль показалась Иеремии забавной. Он посмотрел на мальчика с многозначительной улыбкой.

– На свете нет ничего лучше красивой женщины, парень. – Он опять засмеялся. – Разве что цветущий луг на склоне холма. – Иеремия бросил взгляд на один из таких холмов неподалеку от дороги, и у него защемило сердце.

Очень не хотелось уезжать отсюда. Ему будет не хватать этих мест, он будет тосковать, пока не вернется обратно.

– Ты любишь эту землю, сынок?

Похоже, вопрос не произвел на мальчика должного впечатления. Он не понял, что имел в виду Иеремия, и решил на всякий случай промолчать. Он и так вел себя сегодня слишком дерзко и теперь боялся, как бы мистер Терстон не передумал насчет помощи по субботам.

– Да.

Но по его ничего не выражающему тону Иеремия догадался, что мальчик не понял, о чем идет речь. Земля... почва... Иеремия до сих пор помнил, как в детстве его охватывала дрожь, когда он зачерпывал горсть чернозема и сжимал ее в кулаке.

«Это твое, сынок... Все твое... Так что всегда относись к этому бережно...»

В ушах Иеремии звучал голос отца. Он начинал с малого. Став продолжателем его дела, Иеремия расширял и улучшал то, что досталось в наследство, пока не сделался владельцем обширных земель в любимой долине. С этим чувством нужно родиться, его нельзя приобрести. Иеремию удивляло, почему то, что он сам давно знал, оставалось неизвестным большинству людей. Они никогда не понимали его страсти к «куче грязи», как однажды выразился кто-то из них. Им никогда этого не понять. Так же, как и сидящему рядом мальчишке. Однако Иеремия не огорчался. Когда-нибудь мальчик получит место в банке и будет до конца дней с удовольствием возиться с бумагами и цифрами. В этом нет ничего странного. Но если бы Иеремия мог жить так, как ему хотелось, он бы до самой смерти копался в земле, бродил по виноградникам и работал на собственных рудниках, возвращаясь по вечерам домой смертельно усталым, но безмерно довольным. Коммерческая сторона дела интересовала его куда меньше, чем красота природы и физический труд.

К полудню они наконец добрались до Напы, оставив позади сначала пригородные фермы, а потом уютные особняки на улицах Пайн и Кумбс с аккуратными газонами и тщательно подстриженными деревьями, мало чем отличавшиеся от дома Иеремии в Сент-Элене. Разница заключалась только в том, что в нежилом и запущенном доме Терстона обитал холостяк, и это сразу чувствовалось, несмотря на все старания Ханны. Тут Иеремия проводил время, ночевал, однако земли и рудники значили для него гораздо больше. Да, это бросалось в глаза. Рука Ханны чувствовалась только на уютной кухне и в огороде, в то время как здесь, в домах Напы, распоряжались хлопотливые хозяйки, заботившиеся о том, чтобы кружевные занавески на окнах всегда оставались чистыми, чтобы в саду благоухали цветы и чтобы в доме звенели детские голоса. Особняки выглядели красиво, и Иеремия всегда с удовольствием разглядывал их, проезжая мимо. Он знал многих из живущих в них людей, а они знали его, однако в отличие от обитателей Напы Терстон чувствовал себя скорее сельским жителем, чем городским, которого дела интересуют гораздо больше светских раутов.

Прежде чем сесть на пароход, Иеремия заехал в банк на Первой улице, чтобы снять со счета деньги, необходимые для поездки в Атланту. Мальчик ждал его у входа, сидя в коляске. Через несколько минут Иеремия вышел с довольным выражением на лице и посмотрел на карманные часы. До отправления парохода на Сан-Франциско оставалось мало времени, и мальчик вовсю нахлестывал лошадей, стараясь угодить хозяину, который просматривал на ходу какие-то бумаги. Они подъехали к причалу как раз вовремя. Иеремия спрыгнул и взял у мальчика вещи, улыбнувшись на прощание.

– Я буду ждать тебя в первую субботу после того, как вернусь. Приходи в контору в девять утра. – И тут он наконец вспомнил, что мальчишку зовут Дэнни. – До свидания, Дэнни. Смотри будь осторожен, пока я не приеду. – Иеремия невольно вспомнил о Барнаби Харте, умершем от гриппа, и почувствовал, как к горлу подкатил комок.

А мальчик тем временем с радостной улыбкой смотрел, как Терстон поднялся на палубу парохода, уходящего в Сан-Франциско. Иеремия прошел в отдельную каюту, которую всегда бронировал для поездок, и, устроившись за столиком, достал из портфеля стопку бумаг. Пять часов пути до Сан-Франциско Иеремия собирался как следует поработать. «Зинфандел» был очень красив, и Дэнни, не отрываясь, смотрел на мелькающие плицы отходившего от причала парохода.

В обед Иеремия вышел из каюты и в одиночестве расположился за столом. С противоположной стороны зала на него несколько раз посмотрела женщина, путешествовавшая вместе с нянькой и четырьмя детьми. Однако он, похоже, совсем не обращал на нее внимания. Прежде чем выйти из столовой, матрона наградила его презрительным и высокомерным взглядом, недоумевая, почему этот статный великан остался к ней совершенно равнодушным. Вскоре Иеремия поднялся на палубу и закурил сигару, глядя на городские огни. Пароход приближался к порту Сан-Франциско. Сегодня Терстон вспоминал Мэри-Эллен чаще, чем обычно. Этим вечером Иеремия чувствовал себя непривычно одиноко. Когда «Зинфандел» пришвартовался, Терстон нанял экипаж, чтобы ехать в гостиницу «Палас», где всегда останавливался в одном и том же номере. Иногда он посещал пользующийся дурной славой дом, в котором ему понравилась одна из женщин. Однако сегодня Иеремия не испытывал такого желания. Вместо этого он остался у себя в номере, глядя из окна на город и размышляя о прожитых годах. Меланхолия овладела им еще в ту ночь, когда ему пришлось остаться с Джоном Хартом, и он никак не мог избавиться от нее даже сейчас, вдали от Напы с ее красотами и печалями.

Гостиницу построили одиннадцать лет назад, и ее постояльцы могли рассчитывать на все мыслимые и немыслимые удобства. Наконец, не в силах заснуть, Иеремия решил прогуляться по вестибюлю. Там было множество богато одетых людей, на женщинах сверкали драгоценности... Постояльцы возвращались со званых обедов, из театров и с вечерних приемов. Атмосфера внизу казалась почти праздничной, и Иеремия вышел из гостиницы, чтобы немного пройтись по Маркет-стрит, а потом вновь вернуться в отель. На завтра он назначил несколько деловых встреч, а вечером ему предстояло сесть на поезд. Иеремия не испытывал никакой радости от мысли о том, что ему придется провести несколько дней в тесном вагоне. Поезда всегда действовали на него угнетающе. Прежде чем заснуть, он сладострастно улыбнулся. Почему ему ни разу не приходило в голову взять с собой Мэри-Эллен? Однако сама мысль об этом показалась ему нелепой... Мэри-Эллен не имела никакого отношения к этой части его бытия... Впрочем, как и любая другая женщина... Бизнес – его личное дело, которое никого не касается. Как и частная жизнь... Что, разве не так? Иеремия заснул, так и не сумев ответить на этот вопрос, а утром уже не вспоминал о нем, ощущая только какую-то непонятную тоску. Иеремия вызвал коридорного и заказал завтрак. Через полчаса завтрак доставили в номер на большом серебряном подносе, а заодно принесли отданный в глажку сюртук и безупречно начищенные туфли. Да, без сомнения, «Палас» действительно был лучшим отелем в стране. Иеремия знал, что в Атланте не увидит ничего подобного, однако это его не слишком заботило. Сейчас он со страхом думал о шестидневном путешествии в Джорджию по железной дороге.

Поскольку в поезде не было отдельных купе, Иеремия забронировал сразу целый вагон с небольшим буфетом в углу, столом, за которым он мог работать в пути, и откидной кроватью. В поезде он всегда чувствовал себя, словно зверь в клетке. Единственное преимущество заключалось в том, что в дороге будут все условия для работы, потому что его никто не станет беспокоить в течение целых шести дней. Шутка ли – пересечь почти всю страну...

На следующий день, уже основательно измотанный дорогой, он вышел на станции Элко в штате Невада и направился в ресторан, чтобы проглотить несъедобный ленч, состоявший исключительно из жареной снеди. Здесь ему на глаза попалась поразительно привлекательная женщина. Миниатюрная и изящная, с такими же иссиня-черными волосами, как и у него, она выглядела лет на тридцать пять. У нее были глаза неправдоподобно фиалкового цвета и молочно-белая кожа. Иеремия обратил внимание на ее великолепное бархатное платье, которое могли сшить только в Париже. Он не отрываясь смотрел на незнакомку во время ленча и не мог удержаться, чтобы не завести разговор, когда они вместе второпях выходили из ресторана, боясь опоздать на поезд. Иеремия распахнул дверь, пропуская женщину вперед, а она улыбнулась и вдруг густо покраснела. Это показалось Терстону очаровательным.

– Утомительное путешествие, правда? – заметил он, когда они поспешили к составу.

– Просто ужасное, – засмеялась женщина.

По ее выговору Иеремия понял, что перед ним англичанка. На левой руке у нее блестело кольцо с большим сапфиром изящной огранки, однако обручального кольца Терстон не заметил. Это показалось Иеремии настолько интригующим, что во второй половине дня он прошел весь поезд из конца в конец, пока не увидел ее в пульмановском вагоне сидящей за чашкой чая с книгой в руках. Она с удивлением подняла на него глаза, и Иеремия улыбнулся ей. Вдруг его обуяла застенчивость. Что ей сказать? С первой минуты он принялся думать о ней и не мог избавиться от этих мыслей, что случалось с ним крайне редко. В ее облике было что-то притягательное и волнующее. Оказавшись рядом, Иеремия ощутил это с необыкновенной силой. Неожиданно женщина кивком указала ему на свободное сиденье рядом.

– Может, присядете?

– А вы не передумаете?

– Ни в коем случае.

Иеремия уселся напротив, и они представились друг другу. Женщину звали Амелия Гудхарт. Иеремия скоро узнал, что она овдовела более пяти лет назад, а сейчас ехала на Юг навестить дочь и взглянуть на недавно родившегося второго внука. Ее первый внук появился на свет в Сан-Франциско тоже всего несколько недель назад. Сама Амелия Гудхарт жила в Нью-Йорке.

– Вас разбросало по всей стране, – улыбнулся Иеремия, любуясь ее усмешкой и необыкновенными глазами.

– Боюсь, даже слишком. Две мои старшие дочери вышли замуж в прошлом году, а остальные трое детей пока живут со мной.

Ей было сорок лет, но Иеремия редко встречал таких красивых женщин. Он не сводил с нее глаз, а поезд все мчался и мчался вперед. Ближе к обеду он наконец собрался с силами, чтобы уйти, и неожиданно предложил Амелии пообедать вместе. Поезд остановился на очередной станции. Они вышли из вагона, держась за руки. Иеремия вдруг почувствовал, как у него в душе что-то дрогнуло от ее близости. Рядом шла именно та женщина, которую хотелось защищать, охранять от всех бед и в то же время гордиться ею: «Смотрите, она моя!» Нельзя было представить ее одинокой хотя бы на час. Она была весела, добра и обладала острым умом. Во время разговора с ней Иеремия чувствовал себя школьником, готовым пасть у ее ног. Он тут же увлекся ею и после обеда пригласил к себе в вагон на чашку чая. Амелия с теплотой и нежностью рассказывала о покойном муже. Она призналась Иеремии, что целиком и полностью зависела от своего супруга, а теперь наконец впервые попробовала отправиться в поездку одна, чтобы навестить двух старших дочерей. Иеремия и так понял, что это было ее первое самостоятельное путешествие. Его только удивляло, почему она не пыталась сделать это раньше. Маленькие неудобства в пути, похоже, нисколько ее не беспокоили. Она казалась образцом совершенства. Глядя на Амелию, Иеремия все больше убеждался, что никогда не встречал женщины прекраснее.

Впервые за много лет нашелся человек, сумевший заставить его забыть о Мэри-Эллен Браун. Какими они были разными! Одна – простая, преданная, закаленная жизнью и сильная, а другая – более утонченная, элегантная и воспитанная, но тем не менее, возможно, в чем-то более сильная, чем Мэри-Эллен. Иеремию неодолимо влекло к обеим, но сейчас он сосредоточился на Амелии. В разговоре она заметила, что взяла с собой в дорогу только служанку. Ее старшая кузина, собиравшаяся сопровождать ее в пути, заболела перед самым отъездом, и Амелия решила ехать одна. Ей хотелось повидаться с дочерьми.

– Честно говоря, мне вообще незачем было брать с собой еще одну женщину. Сестра Маргарет вряд ли сумела бы обо мне позаботиться.

Эта мысль развеселила Амелию, и Иеремия улыбнулся в ответ. Во взгляде ее фиалковых глаз читалась ранимость, и Терстону вдруг нестерпимо захотелось обнять ее, но он не осмелился. Они говорили о Европе, о Напе, о его винах и детских годах, о ее детях и о его работе. Иеремия с удовольствием просидел бы до утра, разговаривая с ней, однако после полуночи он заметил, что Амелии с трудом удается сдерживать зевоту. Они провели вместе почти восемь часов, но ему все равно не хотелось расставаться.

– С вами точно ничего не случилось? – В его голосе слышалась тревога.

– Думаю, что нет, – улыбнулась Амелия, а потом добавила с теплой улыбкой: – Я чудесно провела время. Большое спасибо.

Амелия подала на прощание руку, и Иеремия внезапно вновь ощутил запах ее духов. Этот аромат стоял теперь в его вагоне, и Иеремия вновь почувствовал его, когда вернулся. Он показался Терстону экзотическим, острым, создававшим ощущение свежести и в то же время безумно чувственным. Этот запах настолько сочетался с ее внешностью, что Терстон, томившийся от одиночества в своем вагоне, не мог отделаться от мысли, что она никуда не уходила. И ему очень хотелось, чтобы это действительно произошло и продолжалось всю бесконечную дорогу.

Казалось, ночи не будет конца. Иеремия с нетерпением ждал, когда же наступит утро, неотступно думая о прекрасной женщине, что едет в одном с ним поезде. Он уже давно не испытывал ни к кому такой тяги, поэтому торопливо вышел на первой же остановке в надежде увидеть ее, прогуливающуюся по перрону на свежем утреннем воздухе. Однако ему встретились только несколько служанок с собачками и пара одиноких мужчин, решивших немного размять ноги. Амелии нигде не было. Иеремия вернулся к себе в вагон, расстроенный, словно ребенок. Наконец днем, решив снова пройти через весь состав, он опять увидел ее с книгой на коленях и чашкой чая в руках.

– Вот вы где! – воскликнул Иеремия так, будто нашел пропавшего малыша, и Амелия широко улыбнулась в ответ:

– Разве я потерялась?

Он с любовью ловил взгляд женщины, смотря на нее сверху вниз.

– Это я вас потерял и ищу с самого утра.

– Я никуда не уходила.

Иеремии не терпелось остаться с Амелией наедине, и он поспешил пригласить ее в свой вагон. Женщина без колебаний согласилась и отправилась вместе с ним. Иеремия невольно подумал, ставит ли он ее в неловкое положение. Его редко беспокоили такие вещи, но причинять Амелии неприятности было ни к чему.

– Не говорите глупостей, Иеремия. Я ведь не девочка.

Амелия рассеяла его тревогу одним взмахом изящной руки, и Терстон заметил, что сегодня она надела кольцо с великолепным «изумрудом». Он удивился, как Амелия не боялась носить украшения в поезде, но сама она, казалось, не проявляла ни малейшего беспокойства на этот счет. Ее сейчас занимали куда более приятные мысли, чем россказни о ворах, охотящихся за драгоценностями, или страхи, обычно свойственные другим женщинам. К концу второго дня их совместной поездки Иеремия не скрывал своего восхищения. Он жалел, что не встретил Амелию несколько лет назад, и сказал ей об этом. Она была тронута и ласково посмотрела ему в лицо.

– Как это мило...

– Я обдумал каждое слово. Я еще не встречал никого, похожего на вас... Такого живого, как вы, Амелия. – Иеремия нежно заглянул ей в глаза. – Ваш муж был счастливчиком.

– Это я была счастливицей. – Ее голос был ласковым, как летний ветерок, и Иеремия протянул ей руку.

Они молча сидели рядом, не обращая внимания на сменявшиеся за окном пейзажи и глядя в глаза друг другу. Окружающий мир просто перестал существовать.

– Вам никогда не хотелось снова выйти замуж?

Амелия покачала головой и слегка улыбнулась:

– Честно говоря, нет. Я живу сама по себе. У меня есть дети, которые приносят радость, не позволяют сидеть без дела и наполняют мое существование смыслом... Дом... Друзья...

– Но этого мало.

Они вновь обменялись улыбками, и Иеремия осторожно дотронулся до ее руки. У Амелии были поразительно красивые кисти. Неудивительно, что муж дарил ей такие великолепные кольца. Они необыкновенно шли ей, так же как и дорогие наряды. Глядя на нее, Иеремия внезапно задумался над тем, что было бы, если бы он женился на ней. Впрочем, что делать Амелии в Напе? Целый день ждать его возвращения с рудников?

– О чем вы только что думали? – Амелию заворожил его необыкновенно глубокий и грустный взгляд.

– О Напе... О моих приисках... Попробовал представить вас там.

Казалось, его слова ошеломили Амелию, но вскоре она пришла в себя и улыбнулась:

– Наверное, там интересно. Совсем не такая жизнь, как в Нью-Йорке. – Она не могла представить себе ничего подобного. – Там где вы живете, есть индейцы?

Иеремия рассмеялся:

– Немного есть. Но они давно стали мирными и не слишком отличаются от всех остальных.

– Они не кричат и не бросают томагавки?

На лице Амелии появилось выражение разочарования. Иеремия покачал головой и вновь рассмеялся:

– Боюсь, что нет...

– Ах, какая досада!

– Мы найдем другие развлечения.

– Какие?

Иеремии тут же вспомнились субботние ночи в Калистоге но он заставил себя думать о других вещах.

– От нас до Сан-Франциско всего семь-восемь часов.

– И вы часто там бываете?

Иеремия покачал головой:

– Честно говоря, нет. Я встаю в пять утра, завтракаю в шесть потом уезжаю на прииски и возвращаюсь, когда садится солнце А иногда и гораздо позже. По субботам я тоже работаю, – Иеремия сделал короткую паузу, – а по воскресеньям стучу ногами от нетерпения, дожидаясь момента, когда опять смогу вернуться на рудник.

– По-моему, вам там очень одиноко, Иеремия. – Теперь загрустила Амелия, и это тронуло его сердце.

С какой стати ей было переживать из-за того, что он трудится до седьмого пота и страдает от одиночества?

– Почему вы так и не женились? -Казалось, она искренне огорчена.

– Наверное, потому, что я слишком занят. Я чуть не женился, но это было почти двадцать лет назад. – Он улыбнулся стараясь выглядеть беззаботным. – Видно, так на роду было написано.

– Ерунда! Никто не должен стареть в одиночестве. – Но именно это она и делала, иначе давно бы снова вышла замуж.

– Ну, если уж мы заговорили об этом... Неужели люди женятся, только чтобы не остаться одинокими под старость?

– Конечно, нет. Близость. Дружба. Любовь... Чтобы было с кем посмеяться, поговорить, разделить боль и горести, чтобы было кого баловать и любить, к концу дня спешить домой и с кем выбежать из дома, радуясь первому снегу... – Сказав так, Амелия вспомнила взгляд дочери, беззаветно любящей мужа и новорожденного сына, и снова подняла глаза на Иеремию. – По-моему, вы вряд ли до конца понимаете, о чем я сейчас говорю, но вы упустили очень многое. Дети стали для меня величайшей радостью в жизни, и вам еще не поздно сделать то же. Иеремия, не будьте глупцом. На свете найдется тысяча женщин, готовых связать с вами судьбу. Выберите себе одну, женитесь на ней, и пусть у вас родится целая куча детей, пока не поздно. Не обездоливайте себя...

Иеремия удивился горячности тона Амелии, и ее слова запали ему в душу.

– Вы заставили меня всерьез задуматься о своей прежней жизни. – Улыбнувшись, Иеремия сел напротив Амелии на обитую темно-зеленым бархатом скамью. – Может быть, вам удастся спасти меня от самого себя, выйдя за меня замуж на ближайшей станции? Как вы думаете, что бы сказали об этом ваши дети?

Амелия рассмеялась, но ее взгляд по-прежнему оставался добрым. Наконец она ответила:

– Они бы подумали, что я не в себе, и были бы совершенно правы.

– В самом деле? – Иеремия не отрываясь смотрел ей в глаза.

– В самом деле.

– Неужели это действительно похоже на безумие?.. Если мы с вами...

Амелия почувствовала странный холодок, пробежавший по спине. Взгляд спутника был вполне серьезным. Это не было игрой. Случайное знакомство... Да, ее тянет к Иеремии, но она способна управлять своими поступками. У нее своя жизнь, дом в Нью-Йорке, трое детей на руках, две взрослые дочери и два зятя. Со всем этим приходилось считаться.

– Иеремия, не шутите, пожалуйста, такими вещами. – Ее голос был мягким, как шелк, и нежным, как прикосновение губ к щеке ребенка. – Вы мне очень нравитесь. Я хочу, чтобы мы остались друзьями даже тогда, когда сойдем с поезда.

– Я тоже. Выходите за меня замуж.

Он ни разу в жизни не говорил ничего глупее. Но то, что он собирался сделать, было бы во сто крат глупее. Впрочем, Иеремия и сам это понимал.

– Я не могу. – Амелия вдруг побледнела, потом вспыхнула и побледнела снова.

– Почему? – Иеремия говорил серьезно, и это все испортило.

Амелия боялась смотреть ему в глаза.

– Ради Бога, я воспитываю троих детей. – Отговорка была слабая, но Амелия не могла придумать ничего другого.

– Ну и что? Мы возьмем их в Сент-Элену. Там тоже воспитывают детей. Это вполне приличное место, несмотря на индейцев. – Иеремия улыбнулся. – Мы построим им школу.

– Иеремия! Прекратите! – Амелия вскочила с места. – Прекратите, это безумие! Вы мне нравитесь, вы самый необычный, самый интересный и привлекательный мужчина, которого я когда-либо встречала. Но мы едва знакомы. Вы совсем не знаете меня, а я вас. А вдруг я пьяница или полусумасшедшая? Вдруг я убила собственного мужа?

В глазах Амелии появилась слабая улыбка, и Иеремия протянул ей руку. Амелия тут же поднесла ее к губам и поцеловала.

– Милый, будьте добры, не дразните меня. Иеремия, следующей весной мне исполнится сорок один год. Я слишком стара для таких игр. Я вышла замуж в семнадцать лет, и мы счастливо прожили вместе целых восемнадцать. Но я уже не девочка, и у меня больше не будет детей... Я уже бабушка... Я давно вышла из того возраста, чтобы очертя голову бежать с вами в Калифорнию. Я бы с удовольствием так поступила, это было бы ужасно смешно, но только здесь и только сейчас... Через несколько дней вы приедете в Атланту, а я – в Саванну, посмотреть на второго внука. Мы должны держать себя в руках, чтобы никому из нас потом не было плохо, и я совсем не хочу, чтобы было плохо вам. Знаете, чего я вам желаю? Прекрасную девушку в жены, дюжину детей и любви – такой же, какая двадцать лет была у меня. Я испытала ее, а вы – нет, и я надеюсь, что скоро вы ее найдете. – Глаза Амелии наполнились слезами, и она отвернулась.

Иеремия шагнул к ней, не говоря ни слова, заключил Амелию в объятия, крепко прижал к себе и нашел ее губы. Она и не пыталась сопротивляться. Амелия ответила ему со всей долго сдерживаемой страстью. Наконец они оба опустились на скамью, едва дыша.

– Вы сумасшедший, Иеремия. – Похоже, она ничего не имела против, и Терстон только улыбнулся в ответ.

– Нет. Что угодно, но только не это. – Иеремия снова пристально посмотрел Амелии в глаза. – Вы самая поразительная женщина, которую я когда-либо встречал. Надеюсь, вы это знаете. Это не слепое увлечение, не каприз. За сорок три года я делал предложение только двум женщинам. И я бы женился на вас на ближайшей станции, если бы вы согласились. Знаете что? Мы бы счастливо прожили остаток жизни. Я в этом уверен так же, как в том, что сижу здесь.

«Самое смешное, что он абсолютно прав», – подумала Амелия, а вслух произнесла:

– Может, да, а может, и нет. Но я думаю, лучше не искушать судьбу.

– Почему?

– Наверное, я не такая смелая, как вы. Я бы предпочла остаться друзьями.

Однако после того как Амелия только что пылко поцеловала его, Иеремия сомневался в искренности ее слов. Стараясь ослабить вновь возникшую напряженность, он поднялся и направился к отделанному орехом буфету, чтобы достать оттуда бутылку лучшего вина со своих виноградников.

– Хотите выпить? Я захватил с собой немного собственного вина.

– С удовольствием, Иеремия.

Терстон откупорил бутылку и наполнил два бокала великолепным выдержанным красным вином. Он вдохнул в себя аромат и с довольным видом протянул бокал спутнице.

– Здесь никто не увидит, что вы выпиваете.

Амелия и не стала бы пить в другом месте, но внезапно почувствовала жажду. Сделав первый глоток, она несказанно удивилась. Вино было прекрасное. Ему опять удалось произвести на нее впечатление. Поставив бокал на стол, Амелия грустно посмотрела на Иеремию:

– Я жалею о том, что вы мне так понравились.

– А я о том, что не понравился вам еще больше.

Они оба рассмеялись, а на следующей станции сошли с поезда вдвоем, чтобы успеть пообедать до его отправления. Здесь они купили огромную корзину фруктов. У Иеремии со вчерашнего дня осталось немного сыра, и они ели фрукты и сыр, запивая это вином. Пир затянулся до поздней ночи. Они говорили о многом и, постепенно пьянея, от души смеялись. Каждый из них догадывался, что приобрел закадычного друга. Иеремия до сих пор не встречал женщины мудрее Амелии, и все последующие дни наслаждался каждым ее словом. Впрочем, это не помешало им прикончить запасы вина. Они вместе ели, играли в карты, смеялись, шутили, делились тайнами, в которых раньше не осмеливались признаться, и, когда наконец добрались до Атланты, Иеремия убедился, что его чувство к Амелии не назовешь ни увлечением, ни флиртом. Он был от нее без ума, влюбился по уши и в то же время сознавал, что Амелия ни за что не согласится выйти за него замуж, и даже догадывался почему. В глубине души она все еще любила мужа. Скорее всего это чувство никогда не оставит ее. Она твердила, что Иеремии нужна молодая жена и собственные дети. Он рассказал Амелии о Джоне Харте и его умерших детях и признался, что боится риска.

– Я не выдержу смерти собственного ребенка, Амелия, я уже потерял любимую женщину, и с меня достаточно... – Он сказал это поздно ночью, когда они наполовину опустошили вторую бутылку вина.

Амелия покачала головой:

– Нельзя жить в постоянном страхе. Вы должны рискнуть. Сами знаете...

– Не старайтесь казаться бессердечной... – Перед мысленным взором Иеремии вновь возникло лицо Барнаби Харта, и он закрыл глаза. – Я бы не смог вынести такое.

Амелия сжала его руку:

– Вы должны. Не упускайте свой шанс. У вас впереди целая жизнь... Сделайте это. Черт побери, не позволяйте ей пройти впустую! Я бы не позволила вам этого. Найдите хорошую девушку, ищите ее упорно, если это понадобится, но возьмите от жизни то, что хотите... что вам нужно... чего вы достойны.

– О чем вы? – Едва ли Иеремия знал, что именно ему нужно.

– О девушке с изюминкой... страстью... любовью в крови... настолько живой, что вам придется ее связать, чтобы удержать рядом.

Иеремия засмеялся:

– Портрет похож на вас. Может, мне следует поступить так с вами?

– Лучше не надо, Иеремия Терстон. Но теперь вы знаете, что я имею в виду: маленькую шаровую молнию, которая вас согреет, сделает счастливым и веселым.

– Хорошенького счастья вы мне желаете! – Однако про себя Иеремия отметил, что эта мысль ему по душе. – И где же отыскать такую девушку?

– Там, где она есть. Как бы ни было трудно, нужно искать. А может быть, она сама свалится вам в объятия.

– Ничего подобного мне пока не попадалось. По крайней мере до того, как я сел в этот поезд. – Он многозначительно посмотрел ей в глаза, и Амелия рассмеялась.

По сути дела, она чуть не позволила себе по уши влюбиться. Не следовало этого делать. У нее было слишком много забот, да и Иеремия заслуживал гораздо большего.

– Не забывайте моих слов! – сказала она на прощание.

Поезд подходил к Атланте, и Иеремия давно собрал вещи. Они стояли в вагоне Терстона, который он приказал выделить Амелии и ее служанке. До Саванны оставалось еще несколько часов пути, но Амелия больше не думала о Саванне. Она думала о нем, а он о ней.

– Черт побери, почему вы не захотели стать моей женой? – Иеремия смотрел на попутчицу взглядом, полным нежности, тоски и страсти. – Это же глупо!

– Я знаю. – В глазах Амелии блеснули слезы. – Мне хочется, чтобы вы нашли себе кого-нибудь получше.

– Никого лучше вас нет на свете...

Амелия покачала головой и улыбнулась, хотя по ее щекам катились слезы:

– Я люблю вас, милый друг.

Они крепко обняли друг друга и не размыкали объятий, пока поезд не остановился. Иеремия отстранился, чтобы снова полюбоваться ею.

– Я тоже люблю вас. Берегите себя, милая. Скоро увидимся в Нью-Йорке!

Амелия кивнула и помахала вслед, глядя, как Иеремия выходит на перрон. Он махал ей, пока поезд не тронулся, и удивлялся судьбе, которая свела их, а потом разлучила. До сих пор он не встречал никого, похожего на нее, и, наверное, больше никогда не встретит... Хуже всего было то, что он тут же женился бы на Амелии, стоило ей только захотеть. Это было страшно. Он влюбился в Амелию за несколько дней, часов... за несколько мгновений, а с Мэри-Эллен Браун вполне хватало встреч по субботам. Бедному Терстону было над чем поломать голову, пока он ехал в гостиницу.