"Операция «Хамелеон»" - читать интересную книгу автора (Коршунов Евгений)

ГЛАВА 19

Да, это работали знаменитые чеканщики Бинды. Еще в Москве, читая книги о Гвиании, Петр узнал об их чудесном мастерстве. Из поколения в поколение передавали они секреты выплавки бронзы и серебра. И узорчатые чаши, кувшины, блюда, подносы шли отсюда по всей Западной Африке вместе со стеклянными бусами, которые делались здесь же другим знаменитым цехом — мастерами стекла.

И те и другие жили на дальней окраине Бинды: издавна повелось уж так, что их считали колдунами, которым помогают духи огня, гор и железа.

В кромешной тьме «пежо» въехал на крохотную площадку, окруженную силуэтами круглых островерхих хижин.

Роберт выключил двигатель, и сейчас же на Петра обрушился гулкий, сплошной звон молоточков. Ночь звенела ими, заглушая все остальные звуки. И лишь погас свет фар, как Петр увидел, что из всех хижин исходит слабое багровое мерцание, что каждая хижина опоясана кольцом небольших круглых отверстий, сквозь которые проходил слабый свет.

— Что это? — спросил он Гоке.

— Кузницы.

— А эти отверстия?

— Это чтобы выходил дым и была воздушная тяга.

Гоке вынул из кармана длинный фонарь. Луч фонаря уперся в деревянную дверь, выкрашенную зеленой краской и закрытую на наружный замок — большой, тяжелый, явно местной работы.

Затем луч пошел вправо, влево, вверх, вниз… Он словно нарисовал на черном холсте небольшой дом — дом, а не хижину — с парой квадратных окон.

— Здесь? — спросил Гоке племянника.

Мальчишка весело кивнул и исчез в узком проходе между двумя глиняными хижинами:

— Я сейчас!

Гоке обернулся к своим спутникам:

— Только надо будет у них что-нибудь купить.

— Конечно! — воскликнул Петр. — Быть в Бинде — и ничего не купить…

— К тому же здесь все дешевле раз в пять, чем в Луисе, — усмехнулся Роберт. — Я знаю людей, которые каждый раз, проезжая в этих краях, делают хороший бизнес.

Гоке кивнул:

— Мы все думаем, как нам организовать здесь профсоюз. Этих людей грабят скупщики. Ведь почти никто из них никогда не выезжал дальше Бамуанги. Профсоюз мог бы защитить их!

В проходе между хижинами, там, куда юркнул их маленький проводник, мелькнул огонек. Он быстро приближался.

Гоке поднял фонарь, и круглый столб света уперся в высокого, крепкого старика в белом, несущего в руке маленькую коптилку, сделанную из консервной банки.

Позади старика шел племянник Гоке.

Старик недовольно нахмурился и поднял руку, закрывая глаза от света фонаря. Гоке поспешил его выключить.

— Салам алейкум, папа, — сказал он почтительно и на миг встал на одно колено.

— Алейкум салам, — ответил старик.

Он поднял коптилку над головой и при ее тусклом свете оглядел неожиданных гостей.

— Салам алейкум, батуро, — бесстрастно произнес он.

— Алейкум салам, — почти хором ответили Петр и Роберт. Старик ждал, все еще держа над головой коптилку.

Даже при ее тусклом свете было видно, что он стар, очень стар. Кожа его была пепельного цвета, седые кустики волос виднелись там, где голова не была прикрыта небольшой белой шапочкой.

Он медленно опустил тощую, высохшую руку с коптилкой, и на мгновение Петр увидел его глаза: это были спокойные, мудрые глаза человека, прожившего долгую жизнь и сохранившего ясность памяти и твердость разума.

— Папа — почтительно начал Роберт. — Мы хотим кое-что купить у вас.

Старик вопросительно посмотрел на мальчишку, и тот быстро сказал ему что-то на языке северян.

— Он не знает английского языка, — объяснил Гоке, — мой племянник ему переводит.

Старик кивнул и твердым, легким шагом пошел к зеленой двери. Коптилку он передал мальчику, а сам принялся отпирать тяжелый замок большим бронзовым ключом.

Дверь отворилась, и все вошли следом за стариком в небольшую комнату с низким потолком, таким низким, что приходилось набигать голову.

Сразу же рядом с входом стоял большой грубый стол, уставленный бронзой и серебром.

Старик зажег стоявшую там же карбидную лампу, и ее яркий свет вдруг превратил комнату в сокровищницу. Сразу же заиграли, заискрились узорами тяжелые серебряные чаши на маленьких ножках-шариках. Вспыхнули желтым светом бронзовые ножны и рукоятки сабель, висевших на беленых стенах. На деревянных полках засверкали подносы.

Здесь были серебряные кольца для салфеток, дань цивилизации. На серебряных блюдцах-подносиках стояли чаши для пальмового пива. Бронзовые сосуды с крышками-куполами предназначались для орехов кола. Здесь была утварь и кухонная, и ритуальная. И для крови жертвенных коз, и для наперченного риса. Бронзовые подсвечники и небольшие гонги, кинжалы и кубки.

Старик что-то произнес, и мальчишка поспешил перевести.

— Почтенный Атари говорит, что сейчас здесь мало товара, только что были торговцы и забрали все лучшее. Но люди будут работать ночью, и к утру всего будет много опять. Он приглашает вас прийти утром.

Дверь открылась, и вошел, почти вбежал чеканщик. Его белая одежда потемнела от копоти. На бегу он тер грубой тряпкой шар — бронзовую чашу с круглой крышкой — для орехов кола.

Он поклонился в пояс и поставил чашу на стол, скромно отошел к двери. Старик даже не взглянул на него. Он молча взял только что созданную мастером вещь и поднял ее на вытянутой руке на уровне глаз.

Глаза его прищурились, тонкие старческие губы сжались. Словно старый орел, он смотрел на яркий золотой шар в своей темной, костлявой руке — цепко, остро.

Потом он молча кивнул и опять поставил чашу на стол.

Мастер еще раз поклонился и вышел, пятясь к двери. И хотя при всем этом не было сказано ни одного слова, Петр понял, что оба остались довольны: и старик, оценивший работу, и мастер, художник, спешивший показать свою удачу, счастливый, что и старик признал ее.

— Я покупаю это!

Петр протянул руку к шару, и Гоке одобрительно закивал. Старик отрицательно покачал головой.

— Завтра утром, — перевел его слова мальчик. — Завтра утром здесь будет много всего. И пусть аллах наградит не того, кто сделал работу быстрее, а того, кто сделал ее лучше.

— Зря вы поспешили, — недовольно заметил Роберт. — Они хотят договориться о ценах. Теперь для вас по всей Бинде у каждого торговца бронзой будет одна и та же цена. Вы плохой бизнесмен, Питер!

Петр улыбнулся:

— Надеюсь, мы с вами не разоримся?

— Извините!

Роберт вдруг почувствовал себя неловко:

— Это все от азарта. Тут, в Африке все мы становимся азартными торговцами. Иногда торгуешься из-за шиллинга, из-за шести пенсов. Из-за чепухи, если посмотреть со стороны. А потом вдруг поймаешь себя на этом — боже мой! Ну что тебе эти шесть пенсов!

Старик выжидающе смотрел на них. Роберт перешел на местный язык. Старик что-то ответил ему явно с неохотой. Но, судя по тону, Роберт нажимал.

— Что они говорят? — спросил Петр Гоке, внимательно прислушивающегося к разговору.

— Старик говорит, что он сам был на площади, когда убили капитана Мак-Грегора.

Роберт обернулся к Петру:

— Старик кое-что знает. Это, пожалуй, единственный свидетель, бывший тогда на площади и доживший до наших дней. — Попробуем завтра утром поговорить с ним на эту тему. Может быть, после наших покупок он что-нибудь вспомнит… когда получит несколько фунтов.

— Что ж, подождем до утра.

Старик зажег коптилку и погасил лампу, давая понять, что разговор окончен.

Все вышли в ночь, звенящую ночь квартала чеканщиков. Багровые отблески играли на стенах хижин. Теперь там, видимо, стало слишком душно: циновки на проемах у входа в хижины были сняты, и кое-где были видны силуэты людей, сидящих на полу. Руки их ритмично двигались.

— А посмотреть, как работают мастера, это-то хоть можно? — спросил Петр, ни к кому, в сущности, не обращаясь.

Роберт сказал несколько слов старику, молча запиравшему при свете все той же коптилки замок на зеленой двери.

— То, — ответил он равнодушно. Это Петр уже понимал.

Охваченный любопытством, он пошел к ближайшей хижине, где почти у самого порога при свете маленькой коптилки работал чеканщик. На Петра дохнуло жаром. Мастер, человек неопределенного возраста, в широкой белой рубахе, распахнутой на груди, сидел скрестив ноги на циновке. Здесь же перед ним был разложен весь набор его нехитрых инструментов — молотки и молоточки, зубила разных размеров, стальные стержни разной толщины с заостренными или с закругленными концами. Тускло горела коптилка. В глубине хижины остывал горн.

На небольшой наковальне лежал серебряный поднос. Мастер быстро и ловко наносил на его ободок узор. Почти незаметным движением руки он вращал поднос, легко ударяя небольшим молоточком по металлическому стержню.

Он даже не поднял головы, когда гости остановились в дверях.

— Они здесь быстро глохнут, — тихо сказал Гоке, стоявший за спиной Петра.

Петр молча смотрел, как при тусклом свете коптилки на серебре рождается замысловатый, тонкий и легкий узор.

Точно так же много столетий назад склонялся над наковальней далекий предок этого мастера, с тех пор здесь ничего не изменилось.

И вдруг Петр понял, почему в Африке кузнецов издавна считали колдунами: этот полумрак, это мерцание остывающих углей — и человек, погруженный в другой, иной мир — мир невесть из чего рождающейся волшебной красоты.

— Как в подземелье Вулкана, — прошептал Роберт. И Петру показалось, что он увидел на лице австралийца странное волнение.

«И все-таки, как он ни ругает Африку, а ее все же любит», — подумал Петр.

Кузнец поднял голову и сощурился, стараясь различить в темноте гостей.

— Салам алейкум, — пробормотал он.

Старик, вошедший в хижину, что-то сказал ему: кузнец тихо кивал головой в такт его словам. Потом опять повернул к гостям свое худое, высохшее лицо и улыбнулся, показав редкие, порченые зубы. Затем он опять склонился над подносом: тук-тук, тук-тук, тук-тук… Его молоток включился в общую песню чеканщиков.

— Ему придется работать всю ночь, — объяснил Гоке. — Днем они ничего не делают, чтобы не терять силы. Во время поста им нельзя выпить даже глотка воды! Так что не будем мешать.

Обратно, к машине, путь показался Петру гораздо длиннее.

— Прямо, направо, вот за тот дом, — весело командовал мальчишка, скрытый густой тьмою.

Австралиец споткнулся.

— Черт побери эту темень, — выругался он. — Наступишь еще на змею. Вы знаете, что такое черная мамба? Десять секунд — и на небе! Эй, долго нам еще топать? Он обернулся к Петру.

— А ведь может оказаться, что вам повезло! Впрочем, историей капитана Мак-Грегора никто никогда по-настоящему и не занимался. Англичанам в общем это было невыгодно, а кому-нибудь другому — безразлично. В конце концов это ведь все в прошлом.

Петр промолчал. Он не верил в легкий успех.