"Наводящие ужас" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Дональд)Глава 7Торопиться было незачем. Дверь я исправно закрыл, а револьвера бросать и не подумал. Безоговорочно слушаться полоумного любителя не стоит. Говорю “любителя”, ибо всякий истинный профессионал выстрелил бы, едва завидев меня в дверном проеме. Знатоки своего дела бьют не рассуждая и не выжидая; любителю непременно хочется потолковать сперва с намечаемой жертвой. Так уж любитель устроен. – Брось револьвер, или твоя жена погибнет! Я мысленно сказал сопляку спасибо. Упоминание матримониального статуса означало: во-первых, меня считают Горацием Коли. Во-вторых, парень собирается пристрелить не Мэттью Хелма, эсквайра, а упомянутого Горация Коди, миллионера, что было весьма утешительно. А вдобавок он, сам того не понимая, напомнил: не вздумай обнаруживать особой выучки. Бедолага понятия не имел, что в нашей службе понятие “заложник” попросту не существует. И действующие инструкции гласят: при любой попытке подобного шантажа выводить нахала в расход, не считаясь с возможными последствиями для захваченной им особы. Чем чаще проделываешь это, тем реже будут нажимать на тебя столь подлым образом. Уразумеют: подчиненные Мака не признают сантиментов. Но сейчас я не был Эриком. Я был Горацием Коди, по кличке Буффало Билл. И в таковом качестве мог валять любого дурака. Глория глядела отчаянными, умоляющими глазами, безмолвно просила не предпринимать ничего безрассудного, не обеспечивать ее пулей в крестец. Лицо женщины лоснилось от испарины. Парень прятался за Глорией, старательно пригибаясь, и рост его оставался загадкой. Но физиономию было видать: симпатичный, кареглазый, темноволосый субъект. Волосы были избыточно длинны. Синие джинсы, и джемпер-“водолазка” синий, и куртка-ветровка тоже синяя. Левой рукой парень охватывал горло Глории. Ствола, которым он тыкал мою мнимую жену в поясницу, я, конечно, видеть не мог, но едва ли эдакий молокосос разыгрывал бы спектакль, угрожая заложнице шариковой ручкой. Молодые особи, возомнившие себя Джеймсами Бондами, обязательно и непременно пользуются настоящими стволами. Блеф, господа хорошие, требует и ума, и опыта, и хладнокровия… – Брось револьвер, Коди! В последний раз говорю! Команда прозвучала уже трижды. О, боги бессмертные! – Кто ты, черт возьми? – полюбопытствовал я. – Мэйсон Чарльз-младший! Да, сын Миллисент Чарльз! Ты ее терпеть не мог, она тебя, между прочим, тоже. Вот ты и выслал своих бандюг с мачете… – Мэйсон Чарльз! – выдавила Глория. – Вот оно что! Милли много рассказывала о тебе… Я – Глория Пирс, дочь Вилла Пирса! Теперь зовусь Глорией Коди. Перестань, пожалуйста, не вдавливай дуло, мне больно… – Знаю, кто ты… И не думаю, будто мама особенно болтала с тобою о своем сыне! Ты же прекратила с нею разговаривать, узнав о помолвке! А уж об отродьях Милли Чарльз и подавно слыхать не желала, верно? Ты ненавидела ее, не отпирайся. Еще тогда… когда она просто служила у Вилла секретаршей. Не смей говорить, что вы чуть ли не подругами закадычными были! – Ошибаетесь! – отчаянно крикнула Глория. – Неправда! Я совсем не… – Заткнись. Ты презирала ее и сил не щадила, пытаясь настроить отца против будущей жены. Ты матери жизнь отравила, и не думаю, что заслуживаешь особой любезности с моей стороны. А теперь еще и вышла замуж за убийцу Миллисент Чарльз и Вилла Пирса. Твоего батюшки, между прочим!.. Веди себя прилично, и, пожалуй, не пострадаешь. Я не сразу понял, в чем загвоздка, хотя и знал, за кем ухлестывал папенька Глории, помнил обстоятельства его безвременной кончины. О, Боже! Еще один мститель суровый на мою голову… Мало их, что ли, попадалось в течение долгих лет? Но Мэйсон Чарльз, по всей видимости, поверил в сказку о захолустных Обсуждать сыщицкие тонкости было, впрочем, недосуг. – Слушай, Чарльз, – обратился я к остервеневшему щенку, – что бы я, по-твоему, ни сотворил, кого бы ни велел пристукнуть – Глория здесь ни при чем, правильно? Только смею заверить: никогда, ни при каких обстоятельствах не отдал бы я на растерзание старого друга и партнера. Следовательно, твою мать… тоже. – Плевал я на твои заверения! – Послушай, сынишка! – рявкнул я, неуклюже пытаясь говорить не по-английски, а по-техасски: без надлежащей практики это совсем не просто. Нужно проглатывать половину согласных звуков, а половину гласных растягивать, будто арию оперную гнусишь. Именно гнусишь, ибо говорят техасцы так, словно хроническим насморком страдают. – Слово даю, что ни делом, ни умыслом не повинен в смерти твоей матери… Эй, заткнись и дозволь закончить! Сейчас докажу! Заткну револьвер за пояс, развернусь и выйду вон – или не выйду, как тебе самому захочется. Желаешь – пали человеку в спину. А не желаешь – убери пугач, извинись перед дамой и приходи к нашему столу. Место найдется; присядем рядком и потолкуем ладком. Уразумел? Могу заказать тебе мексиканского пива; могу целый сволочной обед заказать, если проголодался. Но поведай, пожалуйста, откуда взял, что я злодей и кровопийца… Я глубоко вздохнул и уведомил. – Приготовься, прячу револьвер и выхожу. Стрелять можешь без предупреждения. Неторопливо спрятав смит-и-вессон, я повернулся, раскрыл дверь и удалился, ежесекундно ожидая страшного удара меж лопаток и обещая себе: когда задание завершится, отыщу гаденыша, нарежу мелкими кусочками и скормлю самым грязным хавроньям, каких сумею отыскать на мексиканских или американских фермах. Я шлепнулся на стул, единым духом допил кружку выдохшегося пива, попросил новую. Жаль, виски в ресторане не водилось… Сделано было все мыслимое; дальнейшими событиями я распоряжаться пока не мог, но крепко надеялся, что Чарльз не прикончит Глорию при первой же встрече: она слишком хороша собою, а молодые люди палят в хорошеньких женщин лишь познакомившись с ними поближе. Метнув на меня свирепый взгляд и не произнеся ни слова, Мэйсон Чарльз проследовал к выходу. Автомобильного мотора я не услыхал. Безусловно, у мальца хватило здравого смысла запарковать свое транспортное средство поодаль. Что ж, не всем удается быть остолопами двадцать четыре часа кряду, хотя некоторые субъекты прилагают к этому огромные усилия. – Обошлось? – полюбопытствовал я, подвигая Глории стул. Она кивнула безо всякого энтузиазма, еще не оправившись от пережитого потрясения. Вооружившись ножом и вилкой, я возобновил обед. – Послушай, – сказала Глория, – ты же головой рисковал! – Совершенно верно. – И моею тоже! Не бросить револьвер, когда… Он же мог застрелить меня! – Этот бойскаут? – Я ухмыльнулся: – Помилуйте, сударыня! Меня застрелил бы, признаю – но лишь в том случае, если бы я остался стоять лицом к пистолетному дулу, да еще дозволил бы сопливцу держать гневную речь, накачаться ненавистью, завести пружины душевные для грядущего отмщения… Великие мстители-молокососы всегда хотят уведомить окаянного подлеца, за что ему предстоит поплатиться презренной шкурой. Вспомни дивную писанину Луи Буссенара! А уложить противника, обратившегося спиной… Что вы, что вы!.. Непорядочно… Я, например, не постигаю, отчего всадить пулю в лоб считается подвигом, а в затылок – подлостью. Итог одинаков. – Понимаю, – сухо заметила женщина. – Как только я подставил парню тыл, можно было не опасаться ничего. Зубками он скрежетал, а на гашетку надавить не решился бы ни за что на свете. – Потому и налегаешь на пиво? Нервы железные успокаиваешь? Спустя мгновение я усмехнулся. – Расскажи-ка о происшествии подробней. Начнем с пистолета. Какая марка? – Почем я знаю? Говорила же, что ненавижу любые… – Стоп! Ты ненавидишь оружие, однако и впрямь ничего не знаешь о нем, да и не стремишься узнать. Хороша ненависть. Если ненавидишь по-настоящему, стремишься изучить противника досконально. – Кажется… – Глория запнулась. – Кажется… Один из тех, которые зовутся автоматическими. Огромная штуковина – впрочем, у страха глаза велики… По-моему, был курок, только не… как это? Не стоял на взводе. – Неплохо для ненавистницы пистолетов. Вывод: у Чарльза, наверное, девятимиллиметровый зверь – “беретта”, либо смит-и-вессон. То есть, четырнадцать или пятнадцать выстрелов – зависит от того, загоняешь ли предварительно патрон в боевую камеру. Сиречь: мальчику не придется перезаряжать, выпалив пять или шесть раз, как бывает у обладателей револьверов. Судя по твоему описанию, пистолет самовзводный… Болтал я безо всякого смысла и толка, просто пытался немного успокоить Глорию. – Переходим ко второму пункту. Как он тебя сцапал? – Вывалился из дверей соседнего клозета, сгреб и затолкал внутрь. Парень сунул мне в лицо дуло, велел молчать и заявил: дождемся муженька. Я начала было возражать, он ткнул меня пистолетом так, что чуть с ног не свалил… Я ужасно боялась, что проклятая штуковина выстрелит произвольно. Думала, вечность прошла, пока ты вломился… – Обстоятельный доклад… А теперь приступим к умствованию. Откуда он узнал? – Узнал… О чем? – Обо всем. Я раздраженно помотал головой: – Вспомни, мы “поженились” несколько часов назад. И в нескольких сотнях миль от Эль-Пасо, в Богом забытом мексиканском захолустье нас караулит человек, отлично об этом осведомленный. У Чарльза что, частная служба новостей имеется? – Мы ведь не на собственном аэроплане прилетели, – возразила Глория. – Он мог украдкой следить за бракосочетанием, а потом ринуться вдогонку. – Ничуть не бывало. Иначе прекрасно понял бы: субъект, которого он берет на мушку – отнюдь не тот, который стоял у алтаря в Эль-Пасо. Не тот, который катил по городу в кадиллаке. Даже если Чарльз подстерегал неподалеку от церкви, спутать Буффа Коди со мной он уже не мог. – Верно… Знал о свадьбе, но принял тебя за настоящего Горация… – Значит, если не был в Эль-Пасо и не получил весточки от почтового голубя, то как же узнал, куда мчаться и где именно подстерегать? За нами никто не следил; агент, вызванный мною в Дугласе, объявил, что “хвоста” не замечено. И сам я время от времени в зеркальце посматривал – никого за спиной! Вопрос: неужто Мэйсон Чарльз – ясновидящий? Глория нахмурилась. – Куда ты клонишь… Гораций? – Парень знает до неприличия много. Знает, что мы поженились, и место для засады выбрал с толком. Откуда знает, а? С минуту Глория безмолвствовала. – И еще, – произнесла она, облизнув губы, – откуда он разнюхал, что ты… что дядя Буфф подстроил убийство моего отца и Миллисент Чарльз? – Уверена в этом? – Почему бы и нет? Ведь подсылал же он ко мне… как ты выразился? Молодцев, наводящих ужас. Хотел жениться, убить и прикарманить семейное состояние. А для этого надо было сперва устранить папу… Я не сомневаюсь! – Хорошо. Думай, что хочешь, но прилюдно изволь с жаром опровергать подобные клеветнические измышления и грязные наветы. Ни одному слову из порочащих дядюшку… виноват, супруга, россказней ты не веришь и верить не собираешься. Понятно? В противном случае наша мнимая свадьба делается начисто необъяснимой. Глория слабо улыбнулась. – Дорогой Гораций, давай исходить из того, что мы оба – существа, наделенные разумением. – Поясни. – Ты считаешь меня избалованной техасской сучонкой, своенравной и капризной. В придачу – трусливой, шарахающейся от огнестрельного оружия, словно от чумы, дозволившей страхом понудить себя к замужеству. Конечно, для такой операции больше бы сгодилась бой-девка, умеющая драться, точно бешеная, и палить с обеих рук… Нет, погоди, позволь окончить… Я тоже не высокого мнения о твоей особе. Во всяком случае, была невысокого. Считала тупым, жестоким, обожающим стрельбу самцом; из тех, кого не выношу и на понюх. – Ну, голубушка, нас определили на совместную работу вовсе не взаимных комплиментов ради. Как-нибудь переживу твое презрение. Глория засмеялась: – Нет, Гораций, дорогой! Похоже, я чуток ошиблась. Видишь ли, я была совершенно уверена, что ты ворвешься в этот жуткий сортир, паля одновременно из двух револьверов, точно ковбой, берущий приступом салун, из которого был вышвырнут за буйство. Ждала: на полу появится гора кровавых тел, и одно из них будет моим… Так и представляла, что буду валяться окровавленная, изуродованная возле этого идиотского писсуара… Ничего подобного. Появился хладнокровный, рассудительный, очень храбрый и разумный человек. Я… пойми, в храбрости твоей я не сомневалась… А вот касательно разума… Но ты оказался на высоте. Приятно было слышать. Но я по-прежнему не понимал, к чему ведет “жена”. – Я, видишь ли, тоже достаточно разумна. И тотчас поняла: обвинения мальчишки нельзя оставить без яростного и неудержимого опровержения. Сразу, еще до твоего прихода, принялась доказывать: нет, ни в коем разе, вы заблуждаетесь, не понимаю, с какой стати, неимоверная чушь!.. Грязная ложь! От кого парень проведал об обстоятельствах материнской гибели, разузнать не удалось. Но кажется, Чарльз немного пошатнулся в своем убеждении. – Может быть, может быть. Но как бы то ни было, мне очень любопытно: от кого?.. Эта задача может подождать, ибо имеется другая, более насущная: куда запропастился наш человек в Кананеа? День еще не погас, но солнце уже клонилось к западному горизонту. Багровый свет и удлинившиеся тени заставляли нищий и грязный город Кананеа казаться почти живописным. Косые солнечные лучи, в которых клубилась подымаемая проезжающими автомобилями пыль, золотили глинобитные стены убогих домишек. Я приметил, что красный форд исчез. На его месте красовался видавший виды джип. Однако нами с Глорией никто не интересовался чересчур явно. Глубоко вздохнув, я произнес: – Долгожданное свидание отменяется. Как выражаемся мы, техасцы, – полный пшик. – И что же теперь? – На такой случай распоряжений не отдавалось, но по-прежнему наличествует номер, заказанный Буффом Коди в Эрмосильо… Быть может, связной повстречается с нами там. Не исключаю, что он – или она – попросту осторожничает, выжидает. И в любом случае, выбора пока не имеется. – Хорошо. Доберемся до места – разбудишь: от мексиканского пива клонит в сон. Пора уже выскочить из платья да в постель человеческую лечь. Глория метнула на меня пронзительный взгляд. – В постель. Но не на супружеское ложе. Понятно? – – – Очень жаль, говорю. – Тубо, Рекс, тубо! Дружелюбно улыбнувшись, Глория двинулась к машине. Я распахнул дверцу, впустил даму, угнездился за рулем, повернул ключ зажигания. Посмотрел на стрелки приборов, глянул в боковое зеркальце. – Глория, дорогая! Что-то в моем голосе понудило женщину привстать, мигом стряхнуть накатывавшую дрему и спросить: – Неполадки?.. – Дай, пожалуйста, бумажную салфетку. Замарали зеркало, бездельники. Я указал пальцем. На внешнем зеркальце кадиллака были выведены – кажется, обмылком – две буквы и две цифры: “КМ95”. |
|
|