"Всесожжение" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Лорел К.)

11

Цирк Проклятых когда-то был большим складом. Теперь же его фасад, увешанный яркими афишами шоу уродцев, и с танцующими клоунами, вертящимися на горящей вывеске, выглядел, как карнавал. С обратной стороны была просто темная стена.

Мы заехали на маленькую стоянку для персонала. Она была небольшой, так как большинство работников жили в Цирке. Зачем машина, если никогда не уезжаешь. Оставалось надеяться, что нам машина еще пригодится.

Я выключила мотор, и нас окутала тишина. Оба вампира погрузились в ту абсолютную неподвижность, которая заставляет вас смотреть на них лишний раз, чтобы убедиться в их присутствии. Животные могут замирать, но кролик, не двигающийся, пока мимо не пробежит лиса, – штука вибрирующая. Он дышит все быстрее и быстрее. У него бьется сердце. А вампиры – скорее как змеи. Змея выползает, пока не покажется вся длина тела, и затем замирает. И в этом случае не создается впечатления прекращения движения. Впечатления, что это движение продолжится. В этот момент время останавливается, и змея кажется нереальной, будто произведением искусства, чем-то сотворенным, но не живым. Казалось, что Жан-Клод погрузился в такой источник абсолютной тишины, где любое движение, даже дыхание, было запрещено.

Я взглянула назад на Ашера. Он сидел на заднем сиденье – совершенно неподвижно, идеальное золотое присутствие, но не живое.

Тишина заполняла джип, как поток ледяной воды. Мне хотелось хлопнуть в ладоши, закричать, что угодно – лишь бы разбить эту тишину и вернуть их к жизни. Но я знала. Все, чего мне удастся добиться, будет взмах ресниц и взгляд. Взгляд, не принадлежащий человеку.

Звук от соприкосновения моего платья с обивкой сиденья был слишком громким.

– Они проверят, есть ли у меня оружие? – мой голос казался бесцветным на фоне растущей тишины.

Жан-Клод изящно прикрыл глаза, и повернул голову ко мне. Взгляд был скорее умиротворенным, чем пустым. Я начинала подозревать, не была ли для вампиров эта абсолютная неподвижность формой медитации. Может быть, если мы переживем эту ночь, я спрошу.

– Это вызов, ma petite. Они позволят нам быть опасными. Но я бы не выставлял оружие напоказ. Твой маленький пистолет будет в самый раз.

Я покачала головой.

– Я думала о большем.

Он приподнял брови.

– Большем?

Я повернулась и посмотрела на Ашера. Он тоже моргнул и поднял на меня глаза. Я включила свет в салоне, и впервые увидела настоящий цвет его глаз. Они были голубые. Но это не делало их настоящими. Они были такими же светло-голубыми, какими темно-синими были глаза Жан-Клода. Светлые, холодные, голубые, пугающий цвет глаз лайки. Но дело было не только в глазах, были еще волосы. Они казались золотыми, но это было естественное золото темного блондина. При свете я поняла, что это не была иллюзия легкого свечения, это было золото. Его волосы были истинного золотого цвета, как банка, покрашенная металлической краской. Сочетание этих волос и глаз было поразительным. Даже без шрамов он бы не смотрелся реальным.

Я переводила взгляд с одного вампира на другого. Жан-Клод был красивее, но дело было не в шрамах. Красота Ашера когда-то носила более мужественный характер.

– У вас один мастер, так? – спросила я.

Жан-Клод кивнул.

Ашер просто смотрел на меня.

– И куда же она делась? – спросила я, – Несравненно-Самые-Прекрасные-Из-Всех?

Ашер издал резкий звук, который должен был обозначать смех. Он прижал пальцы к изуродованной половине своего лица, растягивая кожу, сдвигая ее вниз, так, что стало видно бледно-розовую обратную сторону века. Он подчеркивал шрамы, превращая лицо в уродливую маску.

– Ты считаешь, я прекрасен, Анита?

Он отпустил кожу, и все вернулось на свои места, упруго, по-своему совершенно.

Я смотрела на него.

– Что ты хочешь, чтобы я сказала, Ашер?

– Я хочу, чтобы ты ужаснулась. Я хочу видеть на твоем лице то же, что вижу на всех лицах последние двести лет – отвращение, насмешку, ужас.

– Сожалею, – сказала я.

Он повернулся, выставляя шрамы на свет. Он словно обладал врожденным чувством и знал, что свет делает с ранами, знал, как лягут тени. Годы тренировок, полагаю.

Я просто смотрела на него. Я встретила взгляд его светлых, совершенных глаз, через волны тонких золотых волос, смотрела на полноту его губ. Я пожала плечами.

– Что тут скажешь? Я большой поклонник волос и глаз, а у тебя отличные волосы и потрясающие глаза.

Ашер упал обратно на сиденье. Он сверлил нас взглядом, и в его глазах была ярость. Такая ужасающая ярость, что это пугало меня.

– Вот! – сказал он, – вот! Ты боишься меня. Я вижу это, чую, чувствую на вкус.

Он улыбнулся, довольный собой, отчасти торжествуя.

– Скажи ему, что тебя пугает, ma petite.

Я посмотрела на Жан-Клода, и снова перевела взгляд на Ашера.

– Не шрамы, Ашер. Страшна твоя ненависть.

Он скользнул вперед, и я невольно заметила, что его волосы окутали его лицо, закрывая его. Это было похоже на давнюю привычку, жест комфорта.

– Да, моя ненависть страшна. Она ужасающа. И запомни, Анита Блейк, что вся эта ненависть – для тебя и твоего мастера.

Я знала, что он имел в виду Жан-Клода, но не могла уже спорить относительно титулов, хотя иногда мне и хотелось.

– Ненависть делает уродливыми нас всех, – сказала я.

Он зашипел на меня, и в этом не было уже ничего человеческого.

Я одарила его усталым скучным взглядом.

– Остынь, Ашер. Все это мы уже видели-слышали. Если хочешь поиграть в большого-плохого-вампира, встань в очередь.

Он сорвал плащ резким яростным движением. Темно-коричневый пиджак тоже оказался на сиденье. Он повернул голову, так что я могла видеть, что шрамы спускались по его шее и скрывались под воротником белой рубашки. Он начал расстегивать рубашку.

Я взглянула на Жан-Клода. Его лицо было бесстрастным, почти безмятежным. Я была сама по себе. Что еще нового?

– Не могу сказать, что мне не льстит предложение, но я обычно не разрешаю мужчине раздеваться на первом же свидании.

Он зарычал на меня. На свет показалась обнаженная грудь, рубашка все еще была заправлена в брюки. Шрамы струились по его плоти, будто кто-то провел линию, разделяющую его тело пополам. Одна половина – бледная и совершенная, другая – безобразная. Они были более осторожны с его лицом и шеей. Но явно не церемонились с его телом. Шрамы были глубокие, а кожа так изуродована, что уже не казалась настоящей. Шрамы покрывали его живот и скрывались под брюками.

Я смотрела, потому что он хотел этого. Когда мы, наконец, встретились глазами, у меня не осталось слов. Я испытала на себе святую воду после укуса вампира. Очищение, как это называют. Еще одно название – пытка. Я ползала, сыпала проклятьями, меня рвало. Я не могла представить себе боль, и то, как он выжил после нее.

Его широко открытые глаза были свирепы и страшны.

– Шрамы есть и дальше, до самого низа, – сказал он.

У меня перед глазами появились образы, которых я старалась не допускать. Я подумала, как отреагировать: “Вау!” было бы слишком по-детски и жестоко, “Сожалею” – совершенно недостаточно. Я развела руки, встав на свое сиденье на колени, и глядя на него.

– Я уже спрашивала, Ашер. Что ты хочешь, чтобы я сказала?

Он отпрянул от меня так далеко, как только мог, вжался в дверцу джипа.

– Почему она не отворачивается? Почему не ненавидит меня? Почему не считает это тело отвратительным?..

Отвратительным, как он считал сам. Это повисло в воздухе, но осталось в его глазах, в том, как он вел себя. Несказанные, эти слова ощущались вокруг весом и силой грома.

Он закричал:

– Почему я не вижу в ее глазах того, что вижу у всех остальных?

– Ты не видишь ужаса в моих глазах, mon ami, – сказал Жан-Клод.

– Нет, – сказал Ашер, – но я вижу кое-что похуже. Я вижу жалость!

Он открыл дверь, не поворачиваясь. Я бы сказала, что он выпал из машины, но это было не так. Он скользнул вверх до того, как коснуться земли. В машину сквозняком ворвался ветер, промчавшийся сквозь меня, подобно шторму, и Ашер исчез.