"Штормовое предупреждение" - читать интересную книгу автора (Хиггинс Джек)

5

Казалось, что «Дойчланд» плывет в мировом пространстве, полный штиль, все паруса обвисли, реи подвязаны, прекрасное отражение в море цвета зеленого стекла.

Было жарко и душно. Условия внизу стали невыносимыми и по приказу капитана был натянут брезентовый тент позади главной мачты, чтобы до некоторой степени защитить сестер от свирепого солнца.

Большинство команды и пассажиров страдало теперь от морских фурункулов, результат не только неудовлетворительной диеты, но и постоянного воздействия на кожу соленой воды. Один из матросов, смуглый гамбуржец по имени Ширмер фактически был выведен из строя целой россыпью нарывов на правой ноге. Он откинулся, стоная, на брезентовом кресле, а сестра Анджела работала ланцетом.

Спереди от главной мачты под наблюдением Штурма четверо из команды трудились за тяжелой металлической штангой корабельной двухсекционной помпы и вода мощно стекала по палубе бурным потоком.

Рихтер, только что закончивший собственный тридцатиминутный урок, окунул пробник в ведро и с отвращением покрутил носом:

— Видите, господин лейтенант? — спросил он Штурма, и вылил содержимое обратно в ведро. Вода была темно-красной.

— Думаю, это ржавчина с боков — улыбнулся Штурм. — На этом судне мы подумали обо всем, Хельмут. Ты не просто пьешь воду. В нее добавили железный тоник. Полезно для телосложения.

— Мой живот не согласен. — Рихтер погладил желудок — Временами колики ужасны. Большинство парней скажет то же самое.

Сестра Лотта стояла у вантов левого борта. Как и другие монахини, из-за жары она снова надела белое тропическое одеяние. И как всегда, Рихтер удивлялся, как ухитряется она держать его таким чистым. У нее оказалась весьма привлекательная фигура, когда она стояла там, одна рука на тросе, разглядывая море.

Кок Вальц вышел из гальюна и опустошил через борт ведро мусора рядом с ней. Она торопливо отстранилась.

— Простите, сестра — совершенно неискренне сказал он.

— Все хорошо, господин Вальц — ответила она тихим приятным голосом.

Он нагло оглядел ее и ухмыльнулся, показав зубы. Вожделение отчетливо светилось в его глазах: ее улыбка исчезла и она потянулась к вантам, словно ища защиты.

Вальц повернулся к гальюну и увидел Рихтера, стоящего у входа. Он был голый до пояса, мускулистое тело загорело на солнце, длинные светлые волосы и борода выцвели, черная бразильская сигарильо торчала изо рта. Спичка вспыхнула в сложенных ковшиком руках боцмана. Наклоняясь к ней он тихо сказал:

— Соблюдай приличия, ублюдок. Ты говоришь не со шлюхой из Сан Пнуло.

— Так она вам тоже нравится? — Вальц снова ухмыльнулся. — Я вас не осуждаю. Долгое путешествие домой, а женщины есть женщины, что бы они не носили, как сказал капитан. В счет идет только то, что между ног.

Его швырнуло в полутьму гальюна, прижало к стене, железная рука сжала горло. В правой руке боцмана остро щелкнул финский нож.

— Одно неверное слово, ты, мешок дерьма — тихо сказал Рихтер, — попробуй только посмотреть на нее еще раз, как ты сейчас посмотрел, и уйдешь за борт — и не могу гарантировать, что одним куском.

Вальц почти потерял сознание от страха, чувствуя, как сжимаются кишки. Боцман потрепал его по лицу:

— Вот так-то, Эрнст. Именно таким ты мне нравишься. Напуганным до смерти.

Он закрыл складной нож и вышел.

Сестра Лотта еще стояла у вантов, глядя на альбатроса, спикировавшего туда, где плавал мусор, неподвижный, как и судно.

Она инстинктивно обернулась и увидела, что Рихтер смотрит на нее. Она улыбнулась и он через палубу подошел к ней.

— Господин Рихтер. — Она даже не пыталась скрыть удовольствие, светившееся в глазах — Что это за птица?

— Альбатрос, сестра. Царь мусорщиков. Вскоре их будет больше, когда они почуют ветер от нашего мусора.

— Такая красивая.

Она заслонила глаза от солнца и смотрела, как птица улетает. «Так же, как ты, ей-богу» — подумал Рихтер.

— Говорят, что альбатросы — это души мертвых моряков.

— Вы верите?

Ее глаза были ярко голубыми, лицо — полный овал, обрамленный белым капором. Рихтер внезапно ощутил сухость в горле:

— Конечно, нет, сестра. Суеверная чепуха. — Он глубоко вздохнул — Теперь, простите, мне надо к капитану.

На его правом запястье была ссадина от каната. Она дотронулась до руки и нахмурилась:

— Неважно выглядит. И может стать хуже. Дайте я посмотрю.

Ее пальцы были прохладны. Пот выступил у него на лбу и вдруг через плечо он увидел, что сестра Анджела, сидевшая под тентом с открытым медицинским чемоданчиком и лечившая одного из матросов, серьезно наблюдает за ними.

Рихтер отдернул руку:

— Не надо, сестра. Чепуха, поверьте.

Бергер за столом в своей каюте записывал в журнал:

— 18 сентября 1944. Плохая ночь. Дождь и бурное море. Нижний парус разорван шквалом на шести склянках средней вахты. Погода к утру снова сменилась на штиль. Господин Штурм доложил, что в трюме шестнадцать дюймов воды.

Он положил перо и прислушался к тупому монотонному чавканью помпы. Плохо. Плохо вообще, что она приняла так много воды. Хотя он не говорил об этом Штурму и Рихтеру, он знал, что серьезность ситуации должна быть им очевидна, как и ему.

В дверь постучали и вошел Рихтер:

— Штурм передает поздравления, капитан. Она снова сухая.

Бергер кивнул:

— Что ты думаешь, Хельмут?

Рихтер пожал плечами:

— Она стара, капитан. Слишком стара. Не думаю, что медная обшивка выдержала все эти годы. Бог знает, в каком состоянии ее балки. — Он выдержал паузу: — А когда шквал ударил прошлой ночью, она едва не перевернулась…

— Думаешь, у нее есть повреждения, о которых мы не знаем?

Прежде чем Рихтер ответил, на палубе раздался беспорядочный шум, вперемешку с радостными воплями. И странная барабанная дробь. Бергер мгновенно вскочил на ноги, распахнул двери и выбежал наружу с Рихтером на пятках.

Это был дождь, капризный тропический ливень. Большинство членов команды бегали по палубе, как безумные; кто мог найти ведра, поставили их набирать пресную воду. Монахини, укрывшиеся под тентом, смеялись, как дети, когда вода потоком просочилась насквозь. Штурм стоял под импровизированным душем, вода каскадом стекала с головы. Он повернулся и, увидев Бергера, торопливо подошел.

— Извините, капитан. Коллективное помешательство.

Он стоял, утирая лицо платком, словно пойманный школьник. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, и от палубы начал подниматься пар.

Бергер спросил:

— Как помпы?

— Откачали досуха, капитан. — Штурм сделал паузу — На данный момент.

Бергер кивнул, сознавая, что большая часть команды находится рядом и подхватит любую информацию. Он принял решение и действовал в соответствии с ним. Кроме всего, мало полезного делать вид, что серьезной ситуации не существует.

— Плохо, господин Штурм. Сегодня шестнадцать дюймов. То же самое вчера. Четырнадцать — днем раньше. Здесь должна быть причина.

Наступила мертвая тишина, прерываемая лишь скрипом оснастки и хлопаньем повисших парусов.

Рихтер заговорил первым:

— Может, я нырну и посмотрю, капитан?

Он был превосходным пловцом и самоочевидно силен, как бык. При полном штиле опасность была небольшой. Бергер кивнул:

— Хорошо.

Он вынул ключ из кармана и вручил его Штурму.

— Достаньте винтовку из оружейного шкафа, просто на всякий случай.

Пока Рихтер снимал башмаки с веревочной подошвой, сестра Анджела подошла к Бергеру:

— Зачем винтовка, капитан?

Бергер пожал плечами:

— Акулы. Пока их не видно, но представьте, что они появятся, когда в воде человек, так весь этот мусор не поможет.

Сестра Лотта побледнела. Она подошла к Рихтеру, стоявшему у поручней, затягивая пояс:

— Здесь… здесь… очень глубоко, господин Рихтер?

Рихтер захохотал:

— Тысяча саженей, не меньше. Но не бойтесь, я не стану нырять до дна.

Бергер, услышав диалог, нахмурился, но время едва ли подходило, чтобы делать какие-нибудь замечания. Вместо этого он спросил:

— Хочешь линь, Хельмут?

Рихтер покачал головой:

— Зачем? Она не движется ни на дюйм. — Он поставил ногу на поручень, прыгнул и чисто вошел в воду.

Косячок мелких рыбешек рассыпался перед ним, превратившись в серебряное облачко. Он быстро шел вниз сквозь воду цвета зеленого стекла, бледного под солнцем. Доски корпуса «Дойчланд» были покрыты слоем ракушек, морская трава всюду поросла ковром ярких кричащих красок.

Днище не скребли много лет, подумал он, и доплыв до киля, секунду подержался за него, потом начал прокладывать путь к носу.

На палубе молча ждали. Рихтер вынырнул, отдышался, помахал и снова ушел в воду. Сестра Лотта крепко сжимала трос руками с побелевшими суставами и пристально смотрела в воду. Бергер внимательно посмотрел на нее, обернулся, и увидел что на него смотрит сестра Анджела. Лицо ее было спокойным, но в глазах что-то похожее на боль. Он вынул трубку и начал набивать из потертого клеенчатого кисета. Еще проблемы. Как будто у него их недостаточно. И почему это случилось с Рихтером, самым лучшим моряком в команде?

В этот момент боцман вынырнул и, кашляя, подплыл к левому борту, волосы прилипли к лицу. Кто-то бросил линь и он взобрался на борт. Некоторое время он, дрожа, сидел на корточках. Бергер спросил:

— Ну как там? Можешь говорить. Пусть все слышат.

— Ничего особенного, капитан — ответил Рихтер. — Никаких следов серьезного повреждения. Как мы и думали, она очень старая дама. В некоторых местах в щели между досками можно просунуть два пальца. Скажу, что она нуждалась в переборке еще десять лет назад.

Бергер повернулся ко всем:

— Вы слышали. Ничего такого, с чем мы не можем справиться. А при двойной команде у нас нет трудностей с работой у помпы.

Лица вокруг еще были наполнены неуверенностью, но в это мгновение затрепетал главный парус, когда крошечный ветер с юга-востока зарябил воду.

Бергер поднял глаза на раздувшиеся паруса и засмеялся:

— Вот оно, доброе предзнаменование. Мы снова движемся. За работу, господин Штурм.

Штурм пролаял приказы и команда рассеялась. Сестра Анджела сказала:

— Если у вас есть время, капитан, я хотела бы поговорить с вами.

Бергер перевел взгляд с нее на Лотту, которая, как и другие монахини, уносила свои вещи из-под тента:

— Хорошо, сестра.

В каюте она смотрела на него через стол, совершенно спокойная, сложив руки:

— Лотта — наиболее уязвимая среди моих питомиц, капитан. Я дала клятву следить, чтобы ничего не препятствовало пути, избранного ею.

— Вы хотите сказать, что она еще не является настоящей монахиней — сказал Бергер. — Не так, как остальные?

Он покачал головой:

— Для меня нет никакой разницы, уверяю вас. Мой приказ по команде относительно вас и ваших подруг абсолютно ясен.

— А господин Рихтер?

Он откинулся и поднял на нее глаза:

— Хорошо, вы поймали, как он пару раз взглянул на девушку. Что вы ждете, чтобы я сделал?

— Она страшилась за него, когда он нырнул за борт, и позволила этому проявиться.

— Он приятный на вид юноша.

— Именно это и тревожит меня.

Бергер сказал:

— Хельмут Рихтер был оберштойерманном на подлодке, до того как мы все оказались в Бразилии. Кстати, он главный квартермастер. Железный Крест первой и второй степени. Самый лучший моряк, которого я когда-либо знал, и замечательный молодой человек во всех отношениях. Вам не о чем беспокоиться, поверьте.

— Вы даете мне гарантию по этому поводу, не так ли?

— Да, черт побери! — Он не смог скрыть своего раздражения, подошел к двери, открыл ее и приказал Штурму — Пришлите сюда Рихтера!

Когда он вернулся за стол, сестра Анджела направилась к двери. Бергер сказал:

— Нет, не уходите. Вы вполне можете это послушать.

Она поколебалась, но в этот момент в дверь постучали и вошел Рихтер. На нем был плотный свитер и ветровка, но он еще выглядел бледным.

— Хотели видеть меня, господин капитан?

Бергер достал из тумбочки стола бутылку и бокал:

— Шотландское виски — Хэйг и Хэйг. Самое лучшее. Ты его заслужил.

— На глубине холоднее, чем я думал.

Рихтер выпил виски, а Бергер сел:

— Как долго мы знакомы, Хельмут?

— Около года, капитан. Четырнадцать месяцев, если быть точным. Почему вы спрашиваете?

— Молодая монахиня — сказал Бергер. — Сестра Лотта. — Он сделал паузу, выбирая слова — Она беспокоится из-за тебя.

Рихтер взглянул на сестру Анджелу, его лицо побледнело еще больше, он осторожно поставил бокал на стол:

— Это мое дело, господин капитан.

— Не играй со мной в дурака, Хельмут — огрызнулся Бергер. — Эта девушка еще послушница. Знаешь, что это для них означает?

— То, что она еще не решила — ровно ответил Рихтер.

— И ты, похоже, хочешь решить за нее, не так ли?

Рихтер взглянул на сестру Анджелу, потом повернулся к Бергеру:

— Вы не понимаете, никто из вас не понимает, так позвольте мне высказаться прямо. — Он поднял левую руку — Если я допущу, чтобы хоть кто-нибудь ее обидел, я отрублю себе руку. Вы верите мне?

— Я верю тебе, парень. А что случится, когда мы придем в Киль, и то, что на суше, уже не будет моим делом, но на сей раз ты уйдешь от нее? Я мог бы отдать приказ, но не хочу. Вместо этого я хочу, чтобы ты просто дал слово.

Несколько мгновений казалось, что Рихтер будет спорить, но пауза у Рихтера была лишь для большей важности сказанного. Он вытянулся, поставив каблуки вместе:

— Я даю слово, капитан.

— Тогда все в порядке.

Рихтер быстро вышел и Бергер спросил сестру Анджелу:

— Что-нибудь еще?

— Нет, не думаю. Похоже, временами я злю вас, капитан. Можно спросить, почему?

— Бог знает, сестра. Хотел бы я знать. У меня были тяжелые ситуации, они встречаются в каждой команде. С ними прекрасно можно справиться. Если надо — кулаком и пинком, но вы…

Она мягко произнесла:

— Бедный капитан Бергер. Если бы все в нашей жизни поддавалось такому простому решению.

Она вышла. Бергер сидел, размышляя, и вдруг осознал, что впервые увидел ее улыбку.

Как и многих превосходных моряков до него, у контр-адмирала Отто Фримеля морская болезнь была слабым местом, и плохая погода, позволившая U-235 совершить такой блестящий переход из Бреста на поверхности, имела несчастливый эффект на его желудок. До момента входа в устье Фала он принял предложенную койку в каюте Герике, на которой приходил в себя.

Спал он на удивление хорошо и выплыл из тьмы в мир полной тишины. На мгновение он не мог вспомнить, где находится, и лежал в тусклом свете, нахмурившись. Потом отодвинулась занавеска и появился Герике с кофейником и двумя чашками на подносе.

Фримель сбросил ноги на пол:

— В голове полная пустота. Такое случается с тобой?

— Часто.

— Поганое ощущение. Наверное становлюсь слишком старым. Для такого рода вещей, конечно.

Герике сказал:

— Это война, вот и все. Она тянется слишком долго.

Он взял карту с полки над койкой и разложил на столике. Фримель сказал:

— Чертовски тихо.

— Так и должно быть. Большинство команды улеглось. Те, кому надо двигаться, ходят, обернув ботинки тряпками.

— Как они это восприняли?

— Перспективу нависшей смерти вы имеете в виду? — Герике пожал плечами: — Они хорошие парни и мы были вместе долгое время. Однако они ходили в Японию и обратно, помните? Поэтому у них определенно чувство, что мы чересчур часто бьем наш кувшин о стену.

Он закурил сигарету и взял гибкую линейку:

— Конечно, не очень помогает, что я разобрал шифровальную машинку на части и раздал их команде на случай самого худшего.

— И ты разделяешь их пессимизм?

— Не совсем. — Герике провел карандашом черту через устье Фала от маяка на Черной Скале до Головы Св. Антония — Если верить местному агенту абвера, бум расположен здесь. Войти — это не проблема. С момента нашего появления вошло и вышло несколько судов, но всегда по одиночке. Лучше, по возможности, проследовать за небольшим конвоем. Это даст нам лучшее прикрытие.

Фримель вставил сигарету в мундштук:

— Как мне представляется, еще один фактор в твою пользу, что на этой стадии войны томми едва ли ожидают засечь германскую подлодку при попытке проникнуть в главную военно-морскую базу.

— Мысль утешительная. Но я едва ли на это рассчитываю. Войдя, мы поставим мины из кормовых труб. Здесь, на Гаррик Роудс и по акватории внутренней гавани, что слева от пролива Сент-Мьюес…

— И сразу назад.

— Вы забываете про бум. Нам нужно входящее или выходящее судно, чтобы его снова открыли. Нам надо ждать. И если кому-нибудь достаточно не посчастливиться напороться на наши мины во время ожидания, то уверяю вас, дверца будет оставаться плотно закрытой.

— И что мы будем делать тогда — откроем кингстоны?

— Есть другая возможность. Небольшая, но есть. — Герике провел карандаш к Пенденнис Пойнт — Здесь, между Пойнт и маяком Черной Скалы.

— По минному полю? — спросил Фримель. — Наверняка смертельный капкан.

— Нет, если идти ближе к берегу. Они называют его Южный Пролив. В соответствии с рапортом абвера, его не обеспокоились заминировать. Просто заткнули дыру, затопив старое торговое судно.

Фримель посмотрел на карту:

— Шесть метров. Удивлюсь, если макрель сможет найти место протиснуться.

— Шесть метров сейчас — сказал Герике. — Но в высокий прилив, который сегодня в двадцать три ноль ноль, в этой щели минимум девять метров.

Фримель снова изучил карту:

— Извини, Пауль, но я этого не вижу. Едва ли найдется место погрузиться, даже при высокой воде. И навигация будет невозможна.

— Но я и не думаю о погружении — сказал Герике. — То есть, не о полном. Я останусь на мостике и буду давать курсовые направления. Я запомнил карту наизусть.

— Бог в небесах! — прошептал Фримель.

Зеленая занавеска отодвинулась и появился оберлейтенант флота Карл Энгель, первый вахтенный офицер:

— Контакт, капитан. Суда идут внутрь с востока в кильватерной колонне. Три, может, четыре.

Герике посмотрел на часы. Было несколько минут десятого.

— Похоже, в точности, что мы ждем. Вы знаете, что делать. Будьте готовы двигаться через пять минут. Мы пройдем под их прикрытием. Я сам возьму штурвал.

— Без перископа? — спросил Фримель.

— Да, пока не войдем в Гаррик Роудс.

Энгель исчез и занавеска вернулась на место.

Герике открыл шкафчик под койкой, достал бутылку и пару оловянных кружек.

— Шнапс? — спросил Фримель.

— Самый лучший. — Герике налил щедрую порцию в каждую кружку. — Эта бутылка ходила в Японию и обратно. Я сохранял ее для самых особых случаев.

— И за что мы будем пить, мой дорогой Пауль? — спросил контр-адмирал Отто Фримель.

— Что ж, за игру — ответил Герике. — Такой тост кажется подходящим. За проклятую, глупую, идиотскую игру, в которую мы играем уже пять лет.

Джанет Манро неохотно проснулась он непрерывного звона дверного звонка. Голова раскалывалась от боли, во рту было сухо. Она лежала, уставившись во тьме в потолок, пытаясь прийти в себя, и надеясь, что проклятый шум прекратится. Но он не прекращался. Внезапно разозлившись, она откинула одеяло и потянулась к халату.

Когда она открыла дверь, высокий, стройный, молодой морской офицер в плаще и фуражке с козырьком снова потянулся к звонку. Он сутулился и казался уставшим, особенно по глазам, нехороший шрам проходил по правой стороне лица.

Она посмотрела на часы. Было чуть более десяти. Она проспала три часа. При данных обстоятельствах было весьма трудно сдержать темперамент.

— Да, в чем дело?

— Доктор Манро? Меня зовут Джего, Харри Джего.

— Боюсь, вы выбрали не то время. Не знаю, кто послал вас, но я хочу спать. Может быть, попозже.

Улыбка Джего испарилась. Он вдруг стал выглядеть очень молодо.

— Вы не поняли. — Он достал письмо из кармана и вручил — Ваш дядя просил меня это доставить.

Она нахмурилась:

— Дядя Кэри? Я думала, он все еще на Гебридах.

— Верно. Позавчера я разговаривал с ним на Фаде.

Она взяла письмо и медленно кивнула, словно плохо понимала:

— А вы там что делаете, лейтенант?

— О, я что-то вроде почтальона между островами — радостно сказал он.

— По-видимому, главный театр нынешней войны.

— В то время, как настоящие люди бьются и умирают в других местах. Что ж, такова ваша точка зрения. — Он больше не улыбался. — Во всяком случае вы получили свое письмо, доктор, и если вас интересует, то адмирал был в добром здравии, когда я видел его в последний раз.

Она сразу же раскаялась в сарказме. В последнее время она становилась все более склонной к подобным жестоким замечаниям.

— Подождите минуту — сказала она.

Джего повернулся. Она улыбнулась:

— Вам лучше войти и выпить чего-нибудь, пока я прочитаю.

Гостиная была маленькой и неуютной. Она включила электроплитку и села за стол:

— Снимите плащ и налейте себе сами. В угловом шкафчике найдется скотч. Боюсь, что льда нет. Одно из многого, без чего научаешься жить здесь.

— А вам?

— Маленькая будет самый раз. Не разбавляйте.

Он снял плащ и фуражку, подошел к шкафу и пока готовил напитки, она читала письмо. В нем не было ничего, что она уже не знала от генерала Эйзенхауэра, и в основном говорило об отчаянном стремлении ее дяди снова принять участие в войне. Пишет, словно я сижу перед ним, всегдашняя манера.

Она подняла глаза, когда Джего вернулся с парой бокалов и первое, что заметила — ленточку Военно-Морского Креста. Она автоматически приняла бокал, даже не поблагодарив.

— Извините за задержку — сказал Джего. — Я имею в виду письмо. Я заходил сюда вчера, но вас не было, а когда я позвонил сегодня в госпиталь, мне сказали, что вы слишком заняты, чтобы кого-нибудь видеть.

— Вы могли бы оставить письмо.

— Адмирал просил, чтобы я вручил его лично.

— Вы гнусный лжец, знаете?

— Боюсь, что так.

— И почему это так важно?

— Он показал мне ваше фото.

Она снова засмеялась:

— И что предполагалось делать — смести меня с ног?

— Нет, мэм — сказал Джего. — Вы спросили, я ответил, и это все.

Он встал и потянулся к плащу:

— Мне лучше двигать.

— О, ради бога, не будьте таким занудой. — Она вдруг снова разозлилась. — Позвольте кое-то сказать вам, лейтенант. Сегодня вечером я чувствовала себя не только полностью измученной, но такой старой, чтобы быть вашей матерью.

— Вам двадцать семь — сказал он. — День рождения девятого ноября. Это Скорпион и можно догадаться, почему.

— Это вы тоже узнали от дяди Кэри? Хорошо, я сдаюсь. Что вы делаете на флоте в таких обстоятельствах?

— Спускаем флаг.

— У меня был очень тяжелый день — сказала она. — Сегодня на Лондон упало четырнадцать летающих бомб. Вы, наверное, слышали взрывы, но я видела результаты. Упала в постель всего три часа назад. И вдруг появились вы.

Он снова поднялся:

— Прошу прощения. Я не сразу понял.

— Вы доставили письмо и Айку, не так ли? — Он приостановился и она продолжала — Не беспокойтесь, вы не выдаете государственных секретов. Прошлой ночью он говорил со мной об этом. Мой дядя пытается вернуться в славную битву.

Джего не знал, что сказать. Он был очарован этой странной, резковатой девушкой, ее широким, почти некрасивым ртом и резким, отчетливым голосом.

Она спросила:

— Когда вы возвращаетесь? В конце недели?

— Верно.

— Я тоже. Я имею в виду, что учтивостью верховного главнокомандующего я еду повидаться с дядей, но мне еще не назначили дату.

— Может быть, мы поедем одним поездом.

Она взяла английскую сигарету из пачки на камине и он дал огоньку.

— А остаток вашего отпуска? Что вы собирались делать?

— В общем, не знаю — пожал плечами Джего. — Похоже, в этом городе сейчас не густо с развлечениями.

— О, не знаю — сказала она. — Вы, янки, всегда выглядите олл райт с вашими сигаретами и виски. Действительно, вы даже можете взять такси, когда надо, что гораздо больше того, чего могут позволить себе местные, поверьте.

— А как вы смотрите на себя? Разновидность кокни-американки?

— Я приехала из Парижа в сороковом. А до того здесь не была.

Возникла пауза и Джего не мог придумать, что сказать. Джанет спросила:

— Куда вы сейчас отправляетесь? За город?

— Не думаю. Возьму койку в одном из офицерских клубов.

— А теперь подумайте, не могли бы вы прогуляться со мной по набережной.

Он уставился:

— По набережной?

— Конечно, почему бы и нет? Я хочу проветриться. Дайте мне три минуты, набросить что-нибудь.

Она остановилась у двери в спальню:

— Вы не возражаете?…

В Фальмуте, двигаясь вдоль берега на перископной глубине, U-235 выгрузила последние мины вдоль входа в гавань Сент-Мьюс и начала уходить. Герике был у перископа, адмирал Фримель и Энгель позади него, а оберштойерманн Вилли Карлсен за штурвалом. Напряжение было невероятным, матросы двигались, словно духи, все объяснялись шепотом.

Лицо Энгеля было в поту. Он спросил нетерпеливо:

— Теперь уходим домой?

— Берген — это дом? — спросил Герике, поворачивая перископ, чтобы осмотреть ситуацию в гавани.

В этот момент буксир, появившийся из Гаррик Роудс, наткнулся на одну из мин. Раздался мгновенный тупой взрыв, язык пламени осветил всю зону гавани. Ударная волна молотом ударила по корпусу подлодки.

— О боже — простонал Энгель.

Фримель с посеревшим лицом вцепился в плечо Герике:

— Мина?

— Боюсь, что так. Первый удар. — Он вдруг посуровел, плечи сгорбились. Он повернулся к ним — Два фрегата класса «Ривер» пришвартованы почти бок о бок прямо на север во внутренней гавани.

— Даже вы не можете быть достаточно чокнутым для этого — сказал в отпаяны Энгель. — У нас не будет ни шанса.

— А какие шансы у нас сейчас? — спросил Герике. — Фрегаты, Карл. Два.

Казалось, от него бьет электричеством, лицо стало совершенно белым, сумасшедшие темные глаза сверкали. Словно он спал и только что проснулся. Он повернулся к Фримелю:

— Адмирал?

Фримель почувствовал, что дрожит, но не от страха, а от некоей свирепой радости:

— Боже мой, почему нет? Чертовски хорошая работа, Пауль.

И Энгель, затронутый тем же безумием, отбросил все страхи и встал по стойке смирно:

— В вашем распоряжении, господин капитан.

— Добро.

Герике похлопал его по плечу:

— Возьми ее. Предстоит тяжелое дело. Подготовить к стрельбе на поверхности трубы один-четыре. — Он повернулся к Карлсену — Ты возьмешь штурвал, Вилли, сделай хорошо.

Возникла внезапная вспышка активности, прозвенел звонок готовности к бою. Герике пошел к трапу и почти обыденно добавил через плечо:

— Не хотите ли присоединиться ко мне на мостике, господин контр-адмирал?

На верхушке трапа он подождал. Раздалось шипение сжатого воздуха, бульканье воды, потом Энгель сообщил:

— Люк над водой.

Герике открыл его и взобрался на мостик боевой рубки. Сильный дождь солидно шлепнул по лицу, воды гавани бурлили от суматохи. Буксир почти затонул, но нефть вокруг продолжала гореть; когда он навел ночной бинокль, матросы в поле зрения отчаянно боролись в ледяной воде.

В носовом торпедном отсеке команда неистово работала. Энгель уже настроил перископ атаки, когда Герике навел бинокль на два фрегата.

Позади него Фримель сказал:

— Масса активности на палубе. Я бы сказал, что у тебя всего три минуты перед тем, как они поднимут якоря и уйдут оттуда.

Тревожные ревуны резко звучали над водой. Теперь появилось заметное движение по стенке гавани. Внезапно раздалось глухое стаккато выстрелов и яркие огненные шары каскадом посыпались на них по гигантской кривой, падая в воду по левому борту.

— Вот так — мрачно сказал Фримель, — Они знают, что мы здесь.

U-235 устремилась вперед. Герике спокойно сказал:

— Аппараты с первого по четвертый приготовиться к надводному огню.

Энгель забормотал в переговорную трубу. После короткой он поднял глаза:

— Аппараты готовы, капитан.

— Шесть метров — сказал Герике. — Прямой наводкой. Аппараты первый и второй по правому фрегату, третий и четвертый — по джентльмену слева. Дистанция — тысяча метров, скорость тридцать пять. Направляющий угол — голубой четыре.

Энгель передал приказы по переговорной трубе штурману Пиху, командовавшему сложным электрическим устройством, связывающим гирокомпасы, перископ атаки и электрические цепи торпеды, которые отныне фактически становились ответственными за успех или неудачу операции.

Он сделал окончательную настройку. Энгель наводил перекрестие перископа атаки на правый фрегат, который, снявшись с якоря, начал отворачивать влево.

— Голубой четыре готов, капитан!

— Огонь — сказал Герике.

— Аппарат первый — огонь! Аппарат второй — огонь!

Подлодка вздрогнула, когда торпеды вышли и устремились к цели на скорости тридцать пять узлов. Левый фрегат теперь тоже двигался, хлынув вперед, вздымая носовую волну, в то время как его капитан выжимал из двигателей все возможное.

— Он уйдет, Пауль. Он уйдет! — закричал Фримель, глядя в бинокль.

— Нет, не уйдет — спокойно сказал Герике. — Это моя ночь. Круто на правый борт — приказал он. — Действуй, Карл. Стреляй, когда сочтешь нужным.

Пулеметные пули стучали по боевой рубке, несколько снарядов упали достаточно близко по левому борту, чтобы заставить подлодку сильно покачнуться. Но эта ночь была также ночью Карла Энгеля — спокойного, сосредоточенного, хладнокровней обычного, в то время как капитан фрегата совершил свою единственную ошибку, отвернув вправо, чтобы могли вести огонь бортовые орудия, но при этом на мгновение открыв весь левый борт — прекрасная цель.

Как только торпеды вышли, подлодка штопором ввинтилась в бушующую воду.

— Лево на борт — приказал Герике. — И скажи Дитцу, чтобы выжал все, что может.

Раздался заглушенный взрыв, за которым сразу последовал второй — две первые торпеды поразили цель. Из командного отсека донеслись возгласы радости. Оранжевое облако огня поднялось над первым фрегатом и черный дым вздыбился в ночное небо. Второй фрегат теперь бешено отворачивал, ибо его капитан почуял, что топор вот-вот упадет, его орудия продолжали вести огонь.

Мгновение спустя ударила третья торпеда, сразу следом четвертая. Фрегат пьяно зашатался, корма высоко поднялась в воздух, потом погрузилась в воду. Раздался еще один громадный взрыв, пламя башней поднялось в ночи.

— Все — сказал Герике. — Порядок. Сделано. — Он обратился к Энгелю — Я сказал скорость, черт побери! Скорость! Надо выбираться отсюда!

Теперь весь ад вырвался наружу, орудия береговых укреплений вели огонь по гавани. Фримель, нырнувший за стальную заслонку, когда пуля отрикошетила возле головы, спросил:

— Орудийный расчет, Пауль?

— Нет — сказал Герике, — мы станем для них всего лишь хорошей целью. Вскоре мы выберемся отсюда, поверьте. Они не ждут, что мы попытаемся бежать через Южный Пролив. Предполагается, что там не пройти, помните?

Ветер нес по гавани черный покров густого нефтяного дыма, закрыв сцену, и U-235, скрывшись из вида, двинулась на полной скорости к Пенденнис Пойнт.

В проливе было сильное приливное течение. В командном отсеке Энгель стоял у штурвала, за его плечом Фримель. Казалось, что здесь столпились все: главный механик Дитц, второй вахтенный офицер молодой Хайни Рот.

Дизели выключили и винты крутились электромоторами. Было очень тихо и когда голос Герике заскрежетал в раструбе, Рот испуганно вздрогнул.

— У нас слишком мало времени. Прилив начинает слабеть и сейчас течение пять-шесть узлов, так что давайте теперь по-настоящему.

Его голос, ясно слышимый каждому на борту, был совершенно спокоен. Энгель, отвечая в микрофон над головой, тщетно пытался сделать голос ровным:

— Мы готовы, капитан.

Герике на мостике был хладнокровен, как никогда в жизни. Реакция, сказал он себе, на все эти действия и страсти. Он изобразил улыбку. Он был в спасательном жилете, шлемофоне с микрофоном, и лишь немного выдавался над уровнем воды.

От жуткой фосфоресцирующей и бурлящей воды было не совсем темно, и он мог гораздо лучше, чем думал, оценить ситуацию. Кавардак в дальнем углу гавани выглядел далеким, не относящимся к реальности.

— Курс один-восемь-два — сказал он.

Голос Энгеля затрещал в ушах:

— Семь метров под килем… шесть метров под килем…

Они плыли, подхваченные течением, все в белой пене, а где-то высоко над ними орудийная башня Пенденнис Пойнт поворачивалась во тьме. Герике слышал скрип и коротко удивился, где же их прожекторы.

Внезапно в голосе Энгеля появилась паника:

— Два метра, капитан. Только два метра под килем… Один метр…

Герике спокойно сказал:

— Идет устойчиво, Карл. Спокойно и легко. Снизить скорость.

— Кажется, мы почти над водой, мой дорогой Пауль.

Голос Фримеля звучал почти так же спокойно.

U-235 сотряслась, раздался скрежет, долгий скрип, от которого сжались зубы у каждого человека на борту.

— О боже, вот оно — сказал вслух Хайни Рот в командном отсеке.

Однако, они продолжали двигаться, долгий продолжительный скрежет вдруг прекратился и голос Герике приказал:

— Полный вперед.

На всей лодке раздался крик радости.

— Ему удалось — восхищенно сказал Дитц. — Как обычно — добавил он.

Голос Герике зазвучал снова:

— Если вы думаете, что мы уже выбрались из леса, забудьте. Мы еще не миновали затопленное судно. До него еще сто метров. Я четко его вижу. Половинная мощность, и будьте готовы, когда я скажу, дать мне всю.

С мостика он осмотрел последнее препятствие. U-235 дрейфовала вперед под действием течения, пошедшего через Южный Пролив, когда начался отлив. Затопленное судно оказалось старым каботажником, его единственная дымовая труба ясно виделась на ночном небе, палуба едва торчала из воды.

— Право руля — сказал Герике.

Щель между скалами и затопленным судном казалась немыслимо узкой, но теперь было слишком поздно поворачивать. Под килем снова начало скрипеть.

Голос Энгеля звучал неистово:

— Здесь должно быть шесть метров, капитан! Шесть!

Скрежет прекратился и лодка соскользнула.

— Наверное, цепь — сказал Герике. — Продолжай двигаться, Карл. Уже недолго.

Где-то позади за дымом на другой стороне гавани раздался глухой взрыв. Он не обратил на него внимания и полностью сосредоточился на стоящей задаче, держась за поручни немеющими пальцами.

Потом показалось, что лодку схватила и толкнула вперед гигантская рука внезапного бешеного течения. Мимо проносилось блокирующее судно: нависшая над ним дымовая труба, ржавые бортовые плиты, разбитые окна мостика — судно-призрак.

Он перегнулся через поручни. Настал момент максимальной опасности, время зазубренного металла и торчащих балок, способных вскрыть их, как банку сардин.

Раздался скрип по правому борту, утесы казались очень близкими, слишком близкими, потом они свернули влево в течение, блокирующее судно удалилось в ночь, осталось позади.

Герике хрипло произнес:

— Мы на чистой воде. Бурное море. Сила ветра по моей оценке шесть баллов. Полный вперед, дизели тоже, пожалуйста.

В командном отсеке сцена была невероятной. Дитц разрыдался, а Фримель в приступе эмоций схватил Хайни Рота и обнял его.

— Замечательно — сказал адмирал. — Я уже лежал в гробу, готовый уйти. Теперь я вынужден сказать, что это была ошибка.

На мостике Герике крепко держался за поручни, а U-235 неслась в самое пекло бушующего ветра, дующего из пролива. Теперь стало очень темно, ориентиры исчезли, одна большая волна за другой обрушивались на него. Он слышал только рев моря. Лучше уйти отсюда. — Хорошо, Карл — сказал он. — Прими ее и позволь мне обсушиться, мы погрузимся, когда выйдем на середину пролива.

Внезапно рев усилился и в нем послышалось не только море. Он увидел справа по борту гигантскую белую волну от носа судна. Раздался ужасный треск и скрежет металла, когда темно-серый силуэт пропахал по полубаку подлодки и нырнул в ночь.

Подлодка накренилась, боевая рубка повалилась влево и Герике выбросило за борт.

— Моя ночь — подумал он, по какой-то глупой причине хватаясь за фуражку. — Разве я не говорил так? — потом он оказался в воде и первая дикая волна перекатила через него.

Туманный образ, который на мгновение привлек взгляд Герике и который пропахал по полубаку подлодки, был сторожевой корабль (MTB) типа Фоснер из Пятой флотилии королевских военно-морских сил, возвращающийся из патрулирования домой на скорости в тридцать пять узлов после получения по радио новостей из Фальмута.

Теперь он беспомощно дрейфовал, принимая воду в пробоины и застопорив все двигатели. На мостике его командир, лейтенант королевского флота Драммонд, принимал от главного боцмана рапорт о повреждениях.

— Сколько мы продержимся, чиф?

— При таком море самое большее час, сэр. Если они хотят спасти судно, лучше побыстрее прислать сюда буксир.

— Вы уверены, что это была подлодка?

— Определенно, сэр. Впередсмотрящий Купер тоже видел ее. — Он сделал паузу. — Но наша или их, я не могу быть уверен.

— Мой бог — тихо сказал Драммонд.

На корме послышался возбужденный крик:

— Человек за бортом, сэр, по левому борту!

— Прожектор! — сказал Драммонд. — Быстрее!

Луч метнулся по бушующей воде и выхватил Герике в желтом спасательном жилете и фуражке, нахлобученной на уши. Он помахал в ответ.

— Быстрее! — приказал Драммонд. — Он, должно быть, замерз там до полусмерти.

Младший офицер Белл сбежал с мостика принять командование. У поручней возник шквал активности и Герике втянули на борт. Драммонд перегнулся через поручни мостика, озабоченно вглядываясь, перевел на них свет прожектора и Белл поднял голову.

— Великий боже, сэр, мы выловили джерри!

В Лондоне сильно дождило и на улицах клубился туман. Плащ Джанет Манро промок насквозь, как и шарф на волосах.

Они прошли несколько миль под дождем — Бердкейдж Уолк, дворец, Сент-Джеймс Парк и Даунинг-стрит, хотя Джего был не в состоянии много увидеть. Но ему было все равно.

— Вам, конечно, еще не достаточно? — спросил он, когда они направились к Вестминстерскому мосту.

— Еще нет. Помните, я обещала вам нечто особенное?

— Да? — Джего смотрел озадаченно.

Они подошли к мосту и она свернула на набережную.

— Ну, вот оно — сказала она. — Самое романтичное место в городе. Каждый американец в Лондоне должен пройтись по набережной по крайней мере один раз, предпочтительно после полуночи.

— Она скоро наступит — сказал Джего.

— Хорошо, выкурим еще по сигарете и подождем ведьмовского часа.

Она склонились на парапет и слушали шлепанье капель.

— Вы хоть насладились путешествием с гидом? — спросила она.

— О да, мэм, можно сказать и так — ответил Джего. — Я был чужаком в этом городе, но больше не буду.

— Мне это нравится — сказала она. — Вы, однако, поэт.

— Не я — сказал Джего. — Благодарите Гершвина. — Он облокотился на парапет рядом с ней. — Вы в самом деле любите этот старый город?

— У нас особые взаимоотношения. Я видела его в хорошие времена и в плохие, часто горящим адским пламенем, а мы все еще здесь, я и город.

— Но вам не слишком нравятся люди?

Ее подбородок вызывающе поднялся. Он ощутил в ней едва сдерживаемый гнев:

— Почему же, дорогой? По какой причине вы так думаете?

— Что такое, доктор? Снимите нагар. Не вы ли видели так много умирающих?

— Чтоб вы провалились, Джего.

Ее рука взметнулась в пощечине. Биг Бен испустил первый удар полуночи.

Джего оборонился, подняв руки:

— Вспомните — час ведьмы. А мы на набережной в самом романтическом месте Лондона.

Она потянулась потрогать его лицо:

— Скажите, Джего, вас так плохо зашили? Забрали у вас несколько лет жизни?

— Слишком много — ответил он.

Прозвучал последний удар полуночи. Дождь усилился, перейдя в ливень, и она пододвинулась совсем близко. Он осторожно положил ей руки на плечи. Она закинула руки ему за голову и страстно поцеловала.

— Отведи меня домой, Джего — прошептала она.