"Исцеляющее безумие: между мистерией и психотерапией" - читать интересную книгу автора (Соколов Дмитрий)

Глава 6. Игры в тигры

Она мне прямо сказала: "я хочу, чтобы ты меня властно обнял правою рукою!"

Вот пример одного из многочисленных случаев слияния мифологии «шаманской» и «психотерапевтической». Миф, положенный в основу этой мистерии, очень прост, как притча какого-нибудь Кафки.

История пришла с Востока:

«Тигрица погибла, и ее маленький детеныш остался один. Он бы погиб, но его приняло к себе стадо диких коз. Козы выкормили его своим молоком, и постепенно он стал членом их стада. Постепенно вместе с собратьями-козлятами он перешел с молока на траву, хотя есть ее ему было трудновато, да и тощий он был на такой диете. Блеять научился – тоже хуже прочих, но, в общем, понятно для всех остальных. Так и жил он, считая себя козой – странной, конечно, какой-то не такой, но козой. Целыми днями они паслись мирно на склонах гор, пока на стадо не напал взрослый тигр. Тигренок-коза громко заблеял вместе с прочими и побежал что есть духу. Тигр, увидевший улепетывавшего молодого тигра, поразился и погнался именно за ним. Догнал (физическая форма тигренка, выросшего на траве, была, конечно, очень так себе), повалил и зарычал: «Что ты здесь делаешь?» В ответ пораженному тигру раздалось какое-то мучительное блеянье тигренка, который готовился к смерти. Это не был тигриный язык. Тигр так и не смог с ним поговорить, но от себя это странное создание не отпустил. Тот постепенно понял, что есть его не собираются, немножко осмелел. Через пару часов он уже успокоился настолько, что начал щипать траву. От этого зрелища взрослый тигр чуть с ума не сошел. Сколько он ни пытался объяснить юному безумцу, что тот тигр, тот только прятал голову в печи от рычания и жалко что-то блеял.

Постепенно взрослый тигр немного понял, в чем тут дело. Впрочем, может, он ничего не понял и действовал чисто инстинктивно. Он погнал молодого тигра с собой на охоту. Тот блеял и бежал. Они нагнали стадо овец (в жестком варианте – коз), тигр повалил одну из них на землю и перекусил шею. А потом взял молодого тигра и со всех сил ткнул его мордой в льющуюся кровь. Тот истошно блеял, пока упирался… А потом захлебнулся в крови и замолчал… А потом поднял окровавленную морду и зарычал. Он зарычал по-тигриному. На свете стало одним тигром больше и одной (хреновой) козой меньше».


Этот зверский сюжет часто неявно присутствует в психотерапии, когда терапевт рычит: «Подумай, кто ты!», а пациент блеет: «Интеллиге-е-ент!» Терапевт орет: «Что ты чувствуешь к своей матери?», а пациент, теряя сознание, шепчет: «Любовь и уважение». Этот сюжет предполагает, что человек может в собственной сущности быть вовсе не продуктом и даже не естественной частью среды, с которой он отождествляется. Что его сущность может быть отдельной, уникальной и грозной. Что он может перестать прикидываться хорошей-девочкой или кем он там привык, а дать раскрыться своему нутру и честно посмотреть, что оно такое.


Тигр прекрасен, величественен. Тигр грозен. Он чрезвычайно, потрясающе силен. Тигр замечательно приспособлен для убийства. Тигр грациозен, пластичен. Тигр одинок. Большинство тигров на этой планете на сегодняшний день выбиты людьми.

Есть ли в нас что-то подобное?

Две истории, связанные с тиграми, на подступе к этой теме. В обоих случаях речь идет о сказочных группах, где люди сочиняли сказки про себя. В обоих случаях молодые закомплексованные, на вид довольно болезненные и не дышащие силой женщины представили себя в виде тигра. Меня это поразило оба раза.

Первая сочинила сказку «про себя» как про тигра, который отправился из своей зоопарковской клетки на прогулку по городу, погулял и вернулся. Всю группу, следующие несколько дней она представляла из себя существо слабое и часто обижаемое. Мир вокруг полнился (в ее рассказах) тупостью и жестокостью, но никакой агрессии к этому миру она проявить «не могла». И вот в конце группы мне как-то совсем надоело это «молчание ягнят». Когда она взяла слово, я хамски принялся ей мешать. Она ныла, но никак не защищалась. Тогда я прямо ей предложил хоть как-то проявить агрессию. Она и тут «не чувствовала злости» и «не могла». Тогда я предложил такую веселую игру, которая способствует тому, что человек в себе агрессию «открывает» – подушить ее подушкой. Она согласилась (зачем?) и легла на пол, сняв очки. Я накинул ей на лицо здоровую подушку и сел сверху. Постарался прижать подушку хорошенько. Сижу. Она вяло барахтается вначале, а потом и вовсе перестает. Хотя в норме такое должно вызвать импульс к сопротивлению – ну хотя бы через минуту. А тут я сижу на ней уже минуты две, она лежит без движения, я думаю – эй-эй, что там происходит? И в какой-то момент приподнимаю подушку. И вижу – она нашла себе щелочку для дыхания, какую-то крохотную, и лежит, вся красная, с трудом, но как-то дышит.

Красивая была картинка. Мощная метафора жизни.

И тогда я увидел тигра. Он, шикарный, махнул ярчайшим хвостом и сказал: «Приведи ее ко мне».


Через месяц я устроил мистерию «Игры в тигры», на которой эта дева танцевала стриптиз, ходила босиком по битому стеклу, ложилась на него полуголая (уже по собственной инициативе), исповедывалась, что живет с двумя мужчинами, ела псилоцибиновые грибы и под конец демонстрировала явное неповиновение ведущему. Очень мне нравилось все это наблюдать.


***
Я слышу – у вас такой литературный разговор, дай, думаю, и я к ним присяду, выпью и заодно расскажу, как мне за Пушкина разбили голову и выбили четыре передних зуба…

В связи со второй «девушкой-тигром» можно поговорить о такой жуткой теме, как кровавое жертвоприношение.

Когда я родился, я пролил кровь моей матери. Я – её кровинушка. Говорят, у неё после родов меня ухудшились зубы и волосы. Неисчислимы живые существа, которые погибли, поскольку встретились на моем пути. Чтобы вырастить свои овощи, я постоянно полю огород, из-за каждого «моего» растения я убиваю десятки «сорняков». Мясо и зелень, которые я ем; люди, которые пострадали из-за меня; женские аборты и выкидыши; комары и муравьи, которые мне «просто» надоели; лягушки и кошки, убитые в университете во время практикума по физиологии; улитки, разрезанные живыми, когда я делал курсовую и диплом… Неисчислимо их количество; а я живу.

Почти все боги любят кровь и любят жертвы; я не объясню вам почему, просто, по факту. Почти нет мифов без крови. Почти нет религий без жертв.

Кровь течет внутри меня, она роднит нас всех. Кровь – самое очевидное ценное, что остается у меня, когда отваливаются всякие побрякушки-денежки-внешности. Кровь должна течь внутри и быть невидимой для мира; она выходит на поверхность в важных случаях. Когда она выходит на поверхность, она прекрасно отрезвляет.

Очень прозрачная и понятная сцена из мужской африканской мистерии: мужчины, сидящие у костра, по очереди надрезают себе руку и сливают кровь в общую чашу, из которой потом пьют юноши-инициируемые.


Итак, вторая дева пришла на сказочную группу в последний день после того, как трудно и «пораженчески» поработала в предпоследний. И в самом начале этого дня она бодро рапортовала, что теперь «все поняла», что больше она не несчастная жертва обстоятельств (как это было очевидно вчера), а просветленное героизмом существо – и рассказала сказку, в которой была тигром.

А я псевдо-побед не люблю. Есть такой жанр, принятый на многих «психологических» и «духовных» группах, где в конце все всё понимают и, горячо благодаря ведущего, празднуют новую жизнь, которая оказывается пшиком, потому что личностно ничем не подтверждена и не проработана. Я люблю «как оно на самом деле». И вот что происходит.

Я ей говорю: «Так ты теперь тигр?» Она радостно кивает. Я говорю: «А не кролик?» Она буйно машет головой. Я говорю: «А тигр может спокойно убивать, ведь правда? Не заморачиваясь вопросами морали, долга и т.д.?» Она соглашается. Тогда я говорю: «Сейчас я тебе предоставлю такую возможность как испытание».

А случилось так (в стиле «1001 ночи»), что утром этого дня я ездил на рынок и купил там крольчонка (я тогда недавно поселился в деревне и наращивал хозяйство). Такого месячного серенького «шиншиллу». Приношу я его и выпускаю в центр круга. Вот, говорю, этого кролика я купил в «хозяйство». Ему предстоит умереть, скорее всего, через несколько месяцев. Но не будет трагедией, если это произойдет прямо сейчас. Ты отпразднуешь рождение своей «тигриности», а он меньше поживет в клетке. Давай.

А маленький кролик, если кто не знает, – удивительно нежное и симпатичное существо. На него дышать стремновато, не то что поднять руку. Бегает он по нашему кругу, который весь слегка ошалел, конечно, туда-сюда тычется…

Героиня берет крольчонка на руки и заливается слезами.

Никто никого не убивает, конечно, но, во всяком случае, псевдо-победу мы тоже не празднуем. (Празднуем мы в конце дня совсем по другому поводу, по моему, очень достойному).

Но эта история, как и первая, имеет продолжение через пару месяцев. Героиня приезжает ко мне в Ворон и говорит, что хочет совершить ритуал до конца. Что она понимает, что не любовь к животным ее останавливает от убийства, а «чистые» представления о себе. Что она спокойно ест животных, убитых другими, и ей просто комфортно не иметь дело с живой кровью. Но что ей это надоело вместе с бесконечным образом «хорошей девочки». И что она хочет действительно убить кролика.

Мне все это кажется разумным и достойным действия. И на скоро произошедшей мистерии она действительно в начале центральной ночи убивает кролика. Не ту шиншиллу, другого, постарше. Убивает палкой, как обычно забивают в деревне кролей. Я помогаю ей, держу его за задние лапки. Потом она снимает с него шкуру, жарит мясо, угощает всех. Шкурку потом еще пыталась выделать, но ничего не получилось, закопала.

Вот и все, ничего особенного. Из последствий мне особенно понравилось, как в конце группы один парень говорил: «И с кроликом – вот это был кайф! Только так мало!… Вот если бы каждому выдали по кролику… И можно было бы съесть его живьем!…»


***
Я выступил и сказал: "Делегаты! Если у меня когда-нибудьбудут дети, я повешу им на стенку портрет прокуратора ИудеиПонтия Пилата, чтобы дети росли чистоплотными. ПрокураторПонтий Пилат стоит и умывает руки – вот какой это будетпортрет. Точно так же и я: встаю и умываю руки. Я присоединилсяк вам просто с перепою и вопреки всякой очевидности. Я вамговорил, что надо революционизировать сердце, что надовозвышать души до усвоения вечных нравственных категорий, – авсе остальное, что вы тут затеяли, все это суета и томлениедуха, бесполезнеж и мудянка…

Справедливости ради надо сказать, что мне очень не понравились все три истории с «кровавым жертвоприношением», которые произошли на моих мистериях. Каким-то образом все эти умертвщления плоти – не для меня. То есть вроде бы ничего особенного, но и ничего особо хорошего. А по эмоциям – явно нехорошо. Была еще история с собакой, рассказанная в книге «Виткины байки»; и коза, последняя из тех, которых я держал. Все эти истории оказались тяжелы, и больше я никогда не повторял этих кровавых практик – так вот, напрямую. Я смутно думаю, что я «растительный» человек (отголосок конфликта Каина и Авеля), и все эти грубые животные штуки не по мне.

Когда-то первая попытка написать эту книгу (из которой сохранились первые три главы) застряла в аккурат на главе про кровавое жертвоприношение.

Но я думаю, что, во-первых, это может быть моим ограничением, а не общим. Я и к шашлыкам-то не испытываю такой бурной всенародной любви (которая и есть культовая любовь плотоядной культуры). Я даже перестал держать животных, которых в деревне держат (то есть спокойно режут и едят) практически в каждом дворе. Моя собственная «тигриность» не столь сильна (я понял это, проведя ту самую мистерию, где очевидно были «тигры» помощнее меня).

Но еще, думаю – или скорее чувствую – я, пресловутая жестокость и жесткое (то есть спокойное, не смущаемое сомнениями) применение силы – совершенно необходимая часть и самой жизни, и мистерий. Я редко делаю это, но знаю по опыту, что когда делаю, тогда-то я и достигаю самых сильных и очевидных терапевтических результатов. Вообще, можно сказать, не играя в парадоксы, что мне не хватает любви и внимания к людям, чтобы их бить. Бить их (им) обычно полезно. Дзэнскую палку как одну из лучших и самых последовательных методологий воспитания и преобразования человеческой души еще никто не отменял. Ее просто мало кто осмеливается применять (где-то в их книгах говорится, что эта палка так тяжела, что мало кто может просто ее поднять).

Так что несколько последующих историй, и в этой главе, и дальше (особенно в десятой), содержат разные вариации пресловутой жесткости, которая, по моим ощущениям, противоречит любви примерно так же как существование тигров и волков противоречат Божеским замыслам этого мира. (Ни у кого нет такой фантазии, что зайцев создал настоящий Бог, а волки сами зародились, либо Диаволом занесены?)


Вернемся, однако, к нашим баранам, барашкам и прочим агнцам.

Состояние «тигра» для состояния «ягненка» воспринимается как страшная моральная драма, как зло, и ужас, и кошмар. И переход в это состояние чаще всего воспринимается «ягненком» как «моральное падение».

Историй типа нижеследующей я наблюдал не одну.


Паденье ангела
Вы все, конечно, на это качаете головами. Я даже вижу – отсюда, с мокрого перрона, – как все вы, рассеянные по моей земле, качаете головами и беретесь иронизировать:- Как это сложно, Веничка, как это тонко!.. и это – всё, что тебе нужно, чтобы быть счастливым?

А вот история про мальчика Костика, очень простая и народная.

Был он – очень симпатичным малым. Улыбка – до ушей. В глазах доброта и душевная кротость. Мил человек. Людей любил.

Его самого, меж тем, жизнь не баловала. Отец умер, когда Костик был в мамином животике. Мама скинула его родственникам отца, у которых и вырос. Отношения с мамой, чью «любовь» он так никогда и не мог полновесно «заслужить», и с отчимом были очень напряженные и довольно холодные.

Да и девушки Костика не баловали. Его первая и единственная любовь бросила его. Ему было, наверное, года двадцать два, когда это произошло, и после этого он прилично запил. Я помню, как он ходил с книжкой про дзэн в одной руке и с бутылкой водки в другой, и пил всё, что горит.

Вторая единственная его любовь встретилась с ним полгода спустя и стала активно его спасать. Она пила вместе с ним, и подстроившись под ритм, сбавила обороты. Ей было очень Костика жалко, и она очень старалась… но потом влюбилась в другого и не стала от Костика это скрывать. Она, в общем-то, любила и не раз демонстрировала ему, что он не первый. Хотя ее «другая» влюбленность и прошла, отношения мало починились, и еще через несколько месяцев совсем загнулись; потом у нее появился новый «первый», и Костик снова был брошен.

Взыграла пьянка. Костик продал квартиру – часть которой была его «долей от родителей» – один процент от денег положил на счет в сбербанк, приписал два нуля, показал бабушке (чья доля в квартире составляла половину) и счастливо принялся прогуливать остальное.

По ходу истории, повторяю, он был просто чудесным малым. Полным удивительных светлых идеалов. Когда его вторая любовь зажила со своим первым, он стал бесплатно делать в их квартире ремонт. От всего сердца!

Несмотря на то, что он закончил строительный институт, устроиться на работу по специальности он не мог даже близко. Ну, кто такое видел, тому понятно. Деньги долго были, а когда и кончились – что с того? Всегда есть что-то неучтенное, залетевшее, светлое завтра, милая улыбка, которую невозможно не угостить…

Итак – если я правильно обрисовал картину – Костик был ангелом, правда, все более падшим в житейском смысле (при взгляде с практической стороны), но в своих собственных глазах он шел по гладким линиям собственных прекрасных понятий. И было среди этих понятий такая тема: Костик с девушками просто так не спал. Без великой любви, не с единственными – нет, о нет!

Конечно, к тому времени, когда он попал ко мне на мистерию, он, наверное, о многом задумывался и что-то там у него внутри колебалось и поколёбывалось… Но тут я не в курсе, мы мало общались. Собственно, весь мой рассказ вращается вокруг одной сцены.

Дело было в темной-претемной комната… Костик потом называл ее «комнатой ужасов». Это была та самая совершенно темная комната, куда попали одновременно с ним герои рассказа «Незнакомка». «Уж попали так попали!» Участники были брошены там ночью без права выхода и без права разговоров, проинструктированные единственно заданием познакомиться друг с другом телесно.

Заметьте – хочет подчеркнуть ведущий – не трахаться, а просто познакомиться друг с другом телесно.

Но Костик понял это дело по-своему… Потому что трахаться он начал, по-моему, минут через десять после старта «ужасов».

Но можно представить и так, что был он на это дело жестоко соблазнен. Девица эта много мелькала у меня потом перед глазами, и ныне я знаю, что «падение ангелов» – ее трудная и сладкая специализация.

Все произошло быстро и безошибочно.

Само собой, на следующий день Костик сделал все возможное, чтобы в девицу влюбиться. Они ходили в обнимку, вместе пили и спали, а когда мистерия закончилась, поехали путешествовать по области. Но девица оказалась крепким орешком, и показала свою грубую натуру не долго спустя, как все нормальные девы, а прямо через несколько дней. Она коварно разводила его на деньги, которых почти и так не было, виляла хвостом, устраивала жесткие сцены, и когда она наконец решила возвращаться домой, Костик был счастлив. Влюбиться у него не получилось, и вышло, что трахался он – просто так

Тут уж вы совсем принимаетесь стонать. – О-о-о-о, Веничка! О-о-о, примитив! Ну, так что же? Пусть примитив – говорю. И на этом перестаю с вами разговаривать.

Это, на самом деле, довольно долгая история. Еще год перемалывались жернова событий, в результате которых Костик послал на хер свою бывшую единственную любовь и ее нового первого. В результате которых Костик сумел выставить счет бывшим друзьям, зажавшим часть его денег, и медленно по счету получить. В результате которых он женился, родил ребенка и устроился на приличную работу, где он уже давно получает сильно больше, чем я за свои писания.

И так далее. Конечно, событий было много. Но демон гордости мне говорит, что начало было положено в «комнате ужасов», где был сломлен один из дурацких Костика стереотипов, и который стал примером для слома других. Впрочем, это скорее гордость организатора – я им свечку не держал, я совсем другим в это время занимался. Ну, не то чтобы совсем-совсем другим…


***

Может быть, не совсем в тему этой главы я хочу рассказать еще одну историю.


Рыженькая на стёклах
А бабушка моя, глухонемая, с печи мне говорит: "Вот видишь, как далеко зашла ты, Дашенька, в поисках своего "я"!"

Блядство является очень сильной силой.

И борьба с ним – очень сильная борьба.

Однажды у меня была группа, центральной темой которой была Борьба-с-Блядством. Я тогда совсем недавно женился, и тема была очень актуальной (я думал, что Женитьба Положит Конец). Организовала группу моя бывшая любовница. Пока группа происходила, мы с ней жили в одной квартире, но вместе не спали. Напряжение было очевидно.

А Рыженькая была молодой и очень сексуальной девушкой. Очень вызывающе сексуальной, я бы сказал – уж во всяком случае, одеждой и манерами. То есть как девушкой – она была мамой сына лет трех и женой профессора того института, который не так давно закончила. Понятно, что муж ее был возраста отца. И понятно было (то есть ей понятно, по ее словам), что он от импотенции был уже недалек, а на «блядство» у Рыженькой был строжайший запрет.

Рыженькая мне нравилась, по нарастающей. Она хорошо и честно работала на группе. Все главное произошло в последнюю ночь, после четвертого дня работы, когда мы решили сверх дневной программы устроить «карнавальную ночь». Ночь состояла из импровизационных сцен, когда мы договаривались об изначальном раскладе, а потом каждый делал что хотел в рамках этого расклада.

Первой сценой был «Сумасшедший дом», который удался тем ярче, что половина участников работала в психиатрии (включая и Рыженькую). Она в этой сцене была какой-то депрессивно-параноидальной, а я – сексуальным маньяком. Каждый, понятно, отыгрывал свое. Она, помню, спряталась в какой-то шкаф, а я защищал ее от санитаров, и вообще старался привечать, по голове гладил. Она вроде не очень замечала.

Второй сценой был «Гарем», где жены в конце концов подняли восстание и сбежали от шаха (от меня) на кухню.

Третьей сценой была «Африка». Была уже глубокая ночь. Я потушил свет и включил быструю музыку барабанов, а в углу комнаты насыпал большую кучу битого стекла (бутылки я бил вечером в подъезде, уже наряженный и расписанный для карнавала; надо было видеть лица соседей, которые вышли на шум!). Мы долго и молча танцевали как Дикое Африканское Племя, а потом, в танце, я босиком зашел на стекла и потанцевал там, а потом те, кто хотел, стали делать то же самое. Так продолжалось, наверное, с полчаса. Рыженькая исступленно танцевала в противоположном от меня (и от стекла) конце комнаты.

И вдруг она подскочила к куче стекла и прыгнула на нее. Но не расслабленно и «нежно», как это делали все мы, а наоборот, она бросилась на стекла и стала с бешеной силой топтать, бить их ногами. Она была не босиком, а в тонких колготках. Через пару минут она упала на колени и продолжала топтать стекла уже коленями. Выглядело это, конечно, страшно. Мы танцевали рядом, но не вмешивались. Били барабаны.

Рыженькая наконец спрыгнула со стекла и бросилась в соседнюю комнату оставляя кровавые следы на паркете. Там она стала плакать и завывать, вначале нечленораздельно, а потом повторяя что-то вроде «Володенька, не могу я с тобой больше жить! Володя, я так больше не выдержу!» Я послушал ее и вернулся в комнату, где затихал танец. Я промокнул палец в луже ее крови и мазнул каждому по середине лба.

Кроме простого («Дикого Африканского») братания я имел в виду что-то вроде того, что все мы одним миром мазаны, и всех нас мучит одно и то же.

Ночью никто ничего не обсуждал (сразу после того, как мы убрали стекла и кровь, началась сцена «Шабаш ведьм»), но на следующий день, когда мы стали подводить и анализировать итоги группы, Рыженькая меня поразила. Она сказала мне большое спасибо за то, что я подсказал ей способ «спускать напряжение» и разряжать импульсы измены мужу. Что теперь, когда ей станет невмоготу, она будет ходить по стеклу.

Надо ли говорить, что это было совершенно противоположно тому, что я бы считал адекватным разрешением проблемы «блядства». Как и тому, что я вкладываю в хождение босиком по битому стеклу.

Оторопь и трепет меня охватили через год, когда знакомые передали мне, что Рыженькая еще пару раз повторила свою «кровавую разрядку».