"Имя Зверя" - читать интересную книгу автора (Истерман Дэниел)

Глава 23

Каирский экспресс пришел на станцию Сиди Габр почти с часовым опозданием. Майкл хотел уехать пораньше, на обычном пассажирском поезде, который обычно отправлялся из Александрии в десять минут седьмого и приходил на Сиди Габр несколькими минутами позже, но в то утро все поезда между Александрией и столицей были отменены. Причины не объявлялись, но люди все равно их знали. Здесь услышишь слово, там — другое, и картина постепенно начинает вырисовываться. Что-то затевалось. В воздухе была разлита нервозность.

Содержание письма Айше встревожило Майкла, и он решил, несмотря на риск, немедленно вернуться в Каир. За долгие часы ожидания на станции он снова и снова обдумывал возвращение. Его знают в Каире, и он станет легкой добычей для Абу Мусы и его людей, если они по-прежнему действуют. Майкл знал Абу Мусу и не сомневался, что тот хочет по-прежнему свести с ним счеты.

Со свинцово-ceporo неба лениво моросил мелкий дождик. Здесь, где море набрасывалось на берег и Африка казалась всего лишь миражом над изогнутым горизонтом, каждую зиму шли дожди, скучные и холодные. Майкл дрожал, ощущая плечами холод. Война в Персидском заливе, произошедшая восемь лет назад, наконец дала о себе знать: в местном неустойчивом климате дым, много месяцев поднимавшийся над горящими нефтяными скважинами, вызвал глубокие изменения в экологии региона. Это была уже вторая подобная зима. Может быть, теперь все зимы здесь будут такими?..

Майкл был одет в поношенный серый костюм с узкими лацканами в пятнах жира — совсем другой, чем тот, что он носил в Александрии. У него имелись документы на имя Юниса Зухди, жителя рабочего пригорода Шубра, выпускника Каирского университета, ныне частного преподавателя английского, образованного неудачника, обучающего беспокойное поколение, которое превратится в таких же неудачников, как он сам. Он носил простые очки и курил дешевые местные сигареты, вызывавшие у него кашель. Его подбородок покрывала трехдневная щетина с проседью.

Чтобы наверняка сесть на поезд, он с двух часов ждал на платформе, и тепло множества людей, окружавших его со всех сторон, немного согревало. Как муравей в центре муравейника, он наблюдал за муравьями, деловито снующими вокруг него. В сыром воздухе разносился говор множества голосов, пронзительных и стрекочущих.

Отдельными группами держались вместе семьи — отцы и матери с плохо одетыми детьми, поджавшими ноги или устроившимися на усталых плечах родителей. Через толпу неуклюже проталкивались разносчики, и воздух раннего утра был пропитан густым запахом бутербродов. Но еще не рассвело, завтракать было рано. В нескольких футах от Майкла устроился со своей стойкой мальчик — чистильщик обуви. Позади него через лес ног уныло пробирался безногий нищий, волоча на сильных руках свое тощее тело. Около края платформы на высокой проволочной клетке, полной диких перепелок, сидел жилистый феллах — он поставлял их в рестораны, которые могли теперь в любой момент закрыться.

Над самыми рельсами промчалась чайка с серыми перьями, побеленными морской солью. Трепыхание крыльев в холодном воздухе привлекло внимание Майкла, и он поднял глаза. Он чувствовал в ветре и унылом дожде запах моря.

Наконец подошел поезд. Его тащил огромный венгерский товарный тепловоз, который должны были списать много лет назад. Поезд был уже переполнен пассажирами, севшими на станции Миср. В вагонах третьего класса почти не осталось мест.

Женщины с корзинами, забыв о приличиях, смешались с мужчинами, тащившими мешки с инструментами. Казалось, здесь не было ни одного человека налегке. Майкл с пустыми руками чувствовал себя чуть ли не голым, но ему, не обремененному багажом, было легче двигаться в толпе. Каким-то чудом он нашел место на одной из деревянных скамеек, между ящиком с цыплятами и стариком, которого одолевал сухой туберкулезный кашель. Откуда-то раздавались назойливые звуки музыки из транзисторного приемника.

Наконец поезд с двадцатиминутным опозданием выполз со станции, оставив на платформе почти столько же пассажиров, сколько сумело попасть в вагоны. Кое-кто примостился на крыше, другие с риском для жизни цеплялись за окна, некоторые висели в опасной близости к колесам. Майкл измученно откинулся на спинку сиденья, пытаясь погрузиться в сон, чтобы отдохнуть от шума и вони. Он дремал, просыпался от внезапных рывков поезда или приступов кашля, находивших на старика, сидевшего рядом с ним, пока наконец, измотанный многими бессонными ночами и физической усталостью, не погрузился в темный и тяжелый сон.

Когда он проснулся, поезд стоял. Слышалось непрерывное шипение пара, как будто рядом находилось гнездо разъяренных гадюк. Дождь закончился. Радио молчало. У Майкла не было часов, и он не знал, который час. Цвет неба изменился, но, видимо, все еще было раннее утро. Майкл оглядел вагон. Люди вокруг него перешептывались или подозрительно притихли. Испуганные взгляды встречались и поспешно отводились. Снаружи раздавались голоса, неразборчиво выкрикивающие какие-то приказы. Они стояли не на станции, а в открытом поле, которое Майкл едва мог видеть со своего места.

Он встал и пробрался к окну на левой стороне вагона. Снаружи над хлопковыми полями дрожал белый туман. Вокруг поезда кишели люди — те, кто ехал на крыше и цеплялись за вагон. Майкл заметил высокого человека в белом таубе, шагающего взад-вперед вдоль полотна. Он размахивал длинной тростью с железным набалдашником, с ее помощью не давая пассажирам разбежаться. Еще дальше на краю поля стояли солдаты, направив на поезд стволы ружей. К первому человеку присоединился второй, одетый точно так же. За полями в тумане едва виднелась полоска воды: либо ирригационный канал, либо розеттский рукав Нила.

Поезд остановила религиозная полиция, новообразованная «шурта динийя» или «мухтасибин», созданная частично по образцу ранних исламских стражей общественной морали, частично — в подражание печально знаменитым саудовским мутавинам. За недолгое время, прошедшее с момента ее основания, слухи об ее репутации разошлись по всей стране, и не осталось никого, кто бы не испытывал ужас перед ней. Мухтасибы клялись стоять на страже религиозных традиций, дабы «насаждать добро и искоренять зло». Как и у большинства фанатиков во все времена, их энергия уходила главным образом на последнее. Они исполняли приказания не нового, урезанного в правах, исламского парламента, а маленькой группы старших шейхов эль-Азхара. Они были вездесущими и безжалостными.

Они вырывали фарфоровых кукол из рук маленьких девочек и шахматные фигурки из пальцев их отцов: и то и другое противоречило закону, запрещающему идолопоклонство. Они обливали экскрементами конфеты с ликером и ломали руки фармацевтам, чьи микстуры от кашля содержали спирт. На узких улицах и в шумных универмагах они набрасывались на женщин с непокрытыми головами и избивали их своими тростями. Они наугад останавливали прогуливающиеся парочки и проверяли их документы: если они были не женаты, их арестовывали и предавали суду. Они надзирали за публичными сожжениями богохульных книг, начиная от перевода «Сатанинских стихов», выполненного Надимом эль-Алави, и кончая романами Наджиба Махфуза.

Забыв об окружающем, Майкл смотрел, как мужчин, женщин и детей небольшими группами выводят из поезда и строят в шеренги под прицелом ружей. То, что столь многих из его спутников могли счесть грешниками, казалось ему одновременно поразительным и чудовищным. Мухтасибы систематически обшаривали поезд, начиная от первого класса с кондиционерами воздуха и кончая переполненными отделениями третьего класса. Майкл никогда не видел, чтобы египетский поезд был таким тихим, а его пассажиры — настолько запуганными. Он подумал, не его ли ищут мухтасибы.

Двое мужчин в белых одеждах вошли в отделение, своими пронзительными глазами уже обшаривая нестройные ряды пассажиров, выискивая грех среди вопиющей нищеты. Майкл решил, что будет в безопасности, если не потеряет головы.

Документы Майкла были тщательно изготовлены для него Абд эль-Фарид Нассимом, самым умелым изготовителем поддельных бумаг во всей Александрии. Они уже помогли пройти ему через множество проверок. Он был уверен в них. Его лицо и одежда тоже не вызовут подозрений.

— Исмак айх?

Майкл поднял голову: усталый, измученный человек, которого легко забыть.

— Твое имя? — повторил мухтасиб. Майкл осторожно рассматривал его из-под полуприкрытых век. Твердый рот, сонные глаза, кожа, натянутая на скулах, тонкая и светлая на висках. Такой не пойдет на компромисс.

— Юнис.

— Юнис кто? Как твоя фамилия?

— Зухди.

— Громче!

— Зухди, господин.

— Покажи документы.

Майкл полез в карман пиджака и достал потрепанный бумажник. Из него он извлек удостоверение личности и другие документы. Несмотря на холод, несмотря на свою уверенность в выдающемся мастерстве Абд эль-Фарида, он чувствовал, что начинает потеть. Мухтасиб внимательно просмотрел документы. Майкл пытался понять, почему к нему проявляют такое внимание. Может быть, его фотография уже разослана по стране?

— Адрес?

Майкл повторил адрес, заученный наизусть.

— Род занятий?

— Учитель. Я преподаю английский. Для поступающих в университет.

— В Шубре?

— Нет, господин. Люди в Шубре не могут позволить себе нанимать учителей. Я главным образом преподаю в домах Миср-эль-Джадиды. Там у жителей больше денег.

— Тут говорится, что ты жил за границей.

— Да, сэр. Два года в Лондоне. Чтобы улучшить свой английский.

— Ты знаешь, что пребывание за границей считается сейчас преступлением?

Майкл почувствовал, как у него переворачиваются внутренности.

— Пребывание за границей?

— За пределами Дар эль-Ислама. Это было объявлено преступлением.

«Дар эль-Ислам» — царство ислама, все страны, где правит мусульманская религия.

— Прошу прощения, — осторожно произнес Майкл. — Яне знал. Это новое правило?

— Поднимайся.

— Прошу прощения?

Мухтасиб схватил Майкла за левую руку и рывком поднял его на ноги. На долю секунды тренировка едва не взяла верх, но Майкл с трудом заставил себя сдержаться. Вместо этого он пошатнулся, как будто пытаясь сохранить равновесие. Мухтасиб повернулся и показал на Майкла солдату, стоящему в конце отделения.

— Этот, — прорычал он.

— В чем дело? — закричал Майкл. — Что я сделал? — Он смутно сознавал, что не он один кричит, что других тоже поднимают и гонят к дверям. Он огляделся. Те пассажиры, которых не забрали, отводили глаза, смотрели в пол, через окна, делая вид, что они немые, глухие и слепые.

Внезапно крики прекратились, как будто кто-то взмахнул жезлом или повернул выключатель. Никто не двигался. Настала полная тишина. Через мгновение она была разрушена. Грохнул выстрел, растворившийся в беспредельных белых полях. Через несколько секунд вслед за ним раздался второй. Крики возобновились, еще более громкие и отчаянные.