"Такие люди опасны" - читать интересную книгу автора (Блок Лоуренс)

Глава 5

Он заметно потяжелел, когда я выносил его на берег. Одежда намокла, да и в легких хватало воды. Очень мне хотелось оставить его на дне, но я взвалил Даттнера на плечо, вышел на берег и бросил его на песок лицом вниз.

Одну руку сунул ему под живот, приподнял Даттнера на несколько дюймов, покатал на руке из стороны в сторону. Вода хлынула потоком через рот и нос. Я переместился к его голове, зажал ее коленями и начал делать искусственное дыхание. Сдавить легкие руками, расширить, разведя локти Даттнера, снова сдавить, вновь расширить.

Известно, что способ искусственного дыхания рот-в-рот на шестьдесят процентов эффективнее, но при мысли о том, что придется «целовать» Даттнера, меня чуть не стошнило. Если мой способ сработает – отлично, если нет – что ж, Даттнеру не повезло.

Я уж и так возвращал его к жизни против своей воли. До сих пор не могу понять, как я заставил себя вытащить его на берег. Уж кто заслуживал смерти, так это он. Нарушил мое уединение, ворвался в мою жизнь... Я имел полное право наказать его.

Но как только ярость спала, я понял, что его смерть чревата серьезными неудобствами. Он не Гейнз, никчемный алкоголик, которого бы никто никогда не хватился. Он сотрудник Агентства, приехавший ко мне по поручению Агентства. Его боссы знали, куда он направился, поэтому если бы он не вернулся, меня наверняка навестили бы его коллеги. Я мог избавиться от лодки и тела. Они никогда не доказали бы мою причастность к смерти Даттнера. Но и не оставили бы меня в покое. А вот это не входило в мои планы.

Сжать легкие, расширить, сжать, расширить... Я не сдавался, хотя уже начал терять надежду. Крепла уверенность, что я вожусь с трупом. Но тут он кашлянул. Я выпрямился. Несколько раз он вдохнул, потом затих. Я вновь взялся за него. На этот раз Даттнер задышал. Произнес что-то нечленораздельное, повернул голову, открыл глаза.

Большими пальцами я с двух сторон надавил ему на шею. Он отключился. Я убедился, что потеря сознания никак не сказалась на его дыхании. Дышал он глубоко и ровно. Я перевернул Даттнера на спину и приложил ухо к груди. До трусов я его раздел еще до того, как начал делать искусственное дыхание, но только сейчас заметил, какая белая у него кожа. Десять минут полуденного солнца, и он стал бы красным, как вареный рак. Но солнце уже садилось, так что обгореть он не мог.

Я прислушался к легким Даттнера. Большая часть воды, похоже, вылилась. Пульс слабый, но устойчивый.

Я прошел в хибару. По крайней мере, он ничего не трогал. Нашел бухту веревки, отрезал два куска, вернулся к Даттнеру, связал ему лодыжки, вновь перевернул на живот, связал запястья за спиной.

Разделся. Одежда моя намокла, поэтому я разложил ее на песке, чтобы просохла. Без нее я чувствовал себя куда лучше. Однако перед тем, как выйти из хибары, я надел плавки. Не привык ходить голым, когда рядом кто-то есть. И дело не в библейских запретах, а в чувстве незащищенности. Если ты голый, враг может добраться до тебя.

Я нашел его пистолет, действительно сорок пятого калибра. Я прекрасно обходился без оружия, и мне не хотелось, чтобы пистолет каким-то образом попал в руки Даттнера, поэтому я швырнул его в сторону Машрум-Ки.

Прогулявшись к плоскодонке, я столкнул ее в воду, подплыл к хибаре, вытащил плоскодонку на берег. Перенес провизию в хибару, разложил. Потом проверил леску. Снял с крючков трех рыбин, тех же самых, что обычно и ловились, длиной десять или двенадцать дюймов, с нежным мясом и обилием мягких костей. Вытащил на берег, убил, хотя и знал, что всех мне не съесть. На ночь я никогда не оставлял рыбу на крючке. Потому что к утру от нее оставался один хребет. Недоеденное я использовал как наживку.

Пока я занимался рыбой, Даттнер очнулся. Поначалу он громко орал, часто выкрикивая мое имя. Я его крики проигнорировал. Задолго до того, как поселиться на острове, я уяснил, что люди быстро стравливают пар, если достаточно долго не обращать на них внимания. Если ты кому-то и понадобился, совсем необязательно бежать со всех ног по первому зову. С незнакомцами этот метод срабатывал, сработал и с Даттнером. Скоро он затих и спокойно дожидался, когда же я соблаговолю заметить его.

Я заставил его подождать. Отрубил рыбам головы и хвосты, вспорол животы, вытащил внутренности, разрезал на куски. Все не торопясь, без всякой спешки. Отнес рыб к кострищу, собрал плавник, разжег костер. Поджарил двух рыб, съел, наслаждаясь восхитительным вкусом мяса.

– Ты едва не утопил меня.

– Почему едва? Я тебя уже утопил, но потом передумал и оживил. В какой-то момент мне даже показалось, что мои усилия напрасны и на этот свет тебя не вернуть. Можно сказать, что несколько минут ты числился среди мертвых, а потом ожил.

– Господи Иисусе!

– Ты проводишь параллель с Лазарем[5]? Я, конечно, польщен, но там ситуация была иной.

– Святой Боже!..

Даттнер лежал на спине со связанными сзади руками, а я сидел рядом на корточках и пил кофе. Раньше я не понимал, как это некоторым удается подолгу сидеть на корточках. У меня сразу начинала болеть спина. Но потом выяснилось, что все дело в практике.

– Ты ведь предлагал мне что-то выпить, а мгновением позже моя голова оказалась под водой. Никогда не видел ничего подобного.

– Ты же считаешь меня классным специалистом. Вот я и показал тебе, на что способен.

– Да уж. Пол?

– Что?

– Почему ты меня не убил?

Я допил кофе, прогулялся к хибаре за апельсином. Очистил его, прежде чем ответить.

– Ты заявился сюда. На мой остров. Я тебя не приглашал. Компания мне не нужна, и речь не только о тебе. И ты не уходил. Я попросил тебя уйти, а ты не уходил. – Я пожал плечами. – К тому же меня переполняла ярость. Когда живешь один, нет нужды сдерживать эмоции, все равно тебя никто не видит. Я к этому привык, вот и не сдержался. И потом я не мог найти иного способа избавиться от тебя.

– И ты попытался меня утопить?

– Я не пытался. Утопил, а потом передумал.

Он осмысливал мои слова, а я доедал апельсин.

Потом выбросил шкурку в воду. Органические отходы я всегда выбрасывал в океан: кто-нибудь да съест. А банки сжигал и зарывал землю. Незачем мусорить там, где живешь.

Возвращаясь к Даттнеру, я подбросил дров в костер. Запас у меня был приличный, мог я использовать на дрова и обшивку лодки, на которой приплыл Даттнер.

– Пол?

– Слушаю тебя.

– Ты хоть представляешь себе, сколь разительно ты изменился?

– Да.

– Конечно, представляешь. А почему ты передумал?

– Сообразил, что тебя начнут искать, кого-то пришлют. Твоя смерть все бы усложнила. Два часа я бы пребывал в прекрасном настроении, чтобы потом расхлебывать кашу, которую сам и заварил.

– Другой причины нет?

– Например?

– Не важно. И что теперь?

– Еще не знаю.

– Ты меня отпустишь?

– Как только получу гарантии, что ты оставишь меня в покое. Я думаю, оставишь. Теперь-то тебе ясно, что никакой пользы Агентству я принести не смогу. Если же я вам не нужен, а ты согласишься мне не мстить, тогда незачем удерживать тебя на моем острове. Или убивать. Я посажу тебя в лодку и даже пожелаю счастливого пути.

– Не получится. Пусть тебе это покажется странным, но я окончательно убедился в том, что нам нужен именно ты.

– Значит, ты чокнулся.

– Едва ли. Послушай, Пол...

– Позже.

Я отнес сковородку к воде, вымыл. Обычно в те дни, когда я бываю на Машрум-Ки, я перекусываю сразу после возвращения, а обедаю после захода солнца. Даттнер сбил мне распорядок дня. Солнце уже скатывалось к горизонту, а я только что поел рыбы. Через несколько часов мне захочется спать, я еще не обедал, перед самым сном есть нехорошо. А я собирался поджарить на обед отбивные.

Я мог бы обойтись без обеда, но не хотелось без нужды нарушать десять заповедей. Я выпил две порции местного кукурузного виски, добил бутылку и поставил ее к стене, чтобы в следующий раз отвезти Клинту. Достал из холодильника обе отбивные, положил на сковородку, залил морской водой. Я всегда их так жарил. И вкуснее, и экономится соль. Сковородку с готовыми отбивными я отнес к Даттнеру. Он наблюдал за мной, лежа на боку.

– Ты много ешь.

– Одна отбивная для тебя, если, конечно, хочешь.

– Хочу. Съем с удовольствием, знаешь ли, но еще больше мне хочется покурить. Сигареты, что были в пиджаке, разумеется, намокли.

– Разумеется.

– В лодке есть еще одна пачка.

– Дурная привычка. Вот тебе шанс отказаться от нее.

Он рассмеялся. Спросил, нельзя ли развязать его.

– Незачем! – отрезал я.

– Я не доставлю тебя хлопот.

– Я знаю. Пистолет твой под тридцатью футами воды, нож или топор преимущества тебе не дадут.

– Я, между прочим, неплохо владею приемами рукопашного боя. Без оружия.

– Это прекрасно.

– Почему-то тебя это не пугает. Наверное, ты прав. Я буду хорошим мальчиком, Пол. Развяжи меня, дай поесть, и я буду паинькой.

Я развязал ему лодыжки, легко справившись с узлом. Потом перевернул и занялся руками. Веревка намокла и никак не хотела развязываться.

– Почему не разрезать ее? – спросил Даттнер.

– Веревка мне еще пригодится.

– Ты меня подкалываешь?

– Нет.

– И ты еще заявляешь, что тебе не нужны деньги. Сколько стоит такой кусок веревки? Десятую часть цента? Тебе не нужны деньги, но ты полчаса развязываешь узел...

Я развязал узел. Даттнер сел. Потер запястья.

– Два фута веревки...

Я пододвинул к нему сковородку с отбивными, посоветовал поменьше говорить и побольше есть. Съел свою отбивную. Когда и он поел, я собрал кости и выбросил их в воду. Открыл квартовую бутылку кукурузного виски и плеснул ему в пустую банку.

– А ты не пьешь?

– Нет.

– Ну конечно. Две порции в день до обеда и ни капли потом, так?

– Давай не будем говорить о моих заповедях.

– Не сердись...

– Надеюсь, ты понял.

– Конечно. – Он выпил виски. – Горло не дерет.

– Местное производство. По существу, самогон.

Даттнер спросил, нельзя ли ему сходить к лодке за сигаретами. Я не разрешил. Вдруг у него там другой пистолет или он просто удерет. Даттнер пообещал дать мне честное слово. Я молча смотрел на него. Тогда он спросил, не схожу ли я за сигаретами. Я покачал головой. После этого он надолго замолчал.

– Насчет веревки, – прервал я паузу. – Ты просто ничего не понимаешь. Дело не в стоимости. Самая большая проблема этого мира – мусор. Я не бросаю в воду ничего такого, что рано или поздно не будет съедено.

– А кости?

– Они в соленой воде разлагаются. Что-то съедают рыбы, во всяком случае, все мясо и костный мозг, остальное идет на корм другой живности.

– А мой пистолет?

– Я выбрал меньшее из двух зол. Обычно я не выбрасываю пистолеты в воду. Нет необходимости, знаешь ли. Помолчи, а? – Он сжал губы. – Так вот, куски веревки, которые не годятся к использованию, мне придется сжечь. Веревка пропитана специальным раствором, горит плохо. Ее надо разделять на волокна. Опять же вонь. Зачем мне эти телодвижения? Если одна бухта закончится, придется покупать другую. Я должен вспомнить в магазине, что мне нужна веревка, перенести бухту в лодку, где она займет место, которого всегда не хватает, вынести на берег, где-то положить в хибаре. Чем реже мне придется этим заниматься, и я не только про веревку, тем...

– Я тебя понял.

– Неужели? Речь не о веревке, а о моем отношении к жизни. Я ничего не делаю, если на то нет причины. Я живу здесь, потому что никто не путается под ногами. И я живу так, как хочу, в полном согласии с самим собой и окружающим миром. Если я нахожу в хибаре что-то лишнее, я от этого лишнего избавляюсь. Прочитанные книжки я использую для того, чтобы разжигать костер. Раньше у меня были вилка и ложка из столового набора, но со временем я понял, что прекрасно обхожусь пальцами, поэтому вырыл ямку, похоронил и вилку, и ложку. Мне не нужно лишнего. И я не хочу ничего менять.

– Это необычный подход.

– Мне он годится.

– Похоже, что это так.

Я отошел облегчиться и предложил ему последовать моему примеру. Сказал, куда пойти, и попросил закидать все песком.

– Пол? – Вернулся он быстро. – Я хочу тебе кое-что сказать, но ты просил не упоминать об этом.

– О чем?

– Это имеет отношение к твоему кодексу.

– Валяй.

Слова он подбирал очень тщательно.

– Там есть один пункт, одна из заповедей, насчет того, чтобы ни с кем не говорить. Без крайней на то необходимости.

– И что?

– Если вспомнить несколько последних минут, когда ты говорил мне о веревке, о своем отношении к мусору, о том, что избавляешься от ненужных предметов обихода. Необходимости объяснять мне все это не было. То есть ты вел ненужный разговор. Раньше ты практически не открывал рта. А теперь выходит, что тебе хочется поговорить.

Я промолчал.

– Я не делаю никаких выводов. Просто мне подумалось, что это наблюдение покажется тебе небезынтересным.

Я ему не ответил, а он не стал развивать дальше свою мысль. Какое-то время спустя я предложил ему придвинуться к костру, потому что совсем стемнело. Так мы и сделали. Потом я спросил, не хочет ли он кофе.

– Если он у тебя есть.

Я налил воды в котелок, поставил на огонь. Когда вода закипела, добавил молотого кофе, помешал, разлил по двум банкам, одну дал ему.

– Благодарю.

– Сахара или сливок у меня нет.

– И так сойдет.

– Если ты хочешь покурить, достань сигареты из пиджака. Может, сумеешь их высушить.

– А их можно курить?

– Если бумага не порвалась, почему нет?

Он вытащил пачку, раскрыл. Семь сигарет, две уже развалились. Четыре я положил у костра. Последнюю оставил. Вытащил из костра полено, обгоревшее с одного конца, положил на него сигарету. Бумага местами потемнела, но не занялась. Я протянул сигарету Даттнеру и подержал полено, пока он прикуривал.

Спросил, можно ли ее курить, и он ответил, что еще как можно, это лучшая сигарета в его жизни.

Я сел. Смотрел на костер, пил кофе. Внезапно подумал о словаре и причинах, по которым он мне понадобился. Словарь – книга, полная слов. Слова нужны для разговора, слова – средство общения с людьми.

Если бы Даттнер не указал мне, что я нарушаю одну из заповедей, я бы рассказал ему, что моя главная проблема – вода. В неделю у меня уходило три или четыре галлоновых бутыли воды. Я пил воду, умывался водой, использовал ее, когда готовил, варил кофе. Если б на острове был источник пресной воды...

«Ни с кем не разговаривать».

Такая простая заповедь, и я так долго придерживался ее безо всяких усилий.

– Можно мне высушить одежду у костра?

– Не получится. Солнце завтра все высушит.

– Значит, я остаюсь на ночь?

– А у тебя другие планы?

Он рассмеялся. Хотел отшвырнуть окурок, но вовремя передумал и бросил его в костер. Мне это понравилось.

– Ладно. – Он вскинул на меня глаза. – Так что это за операция?

– Не понял?

– Чего хочет от меня Агентство? Зачем ты приехал сюда? И не надо изображать изумление. Ты подобрал нужную наживку, и нечего удивляться, что рыба на крючке. И не старайся скрыть улыбку. Улыбайся хоть во весь рот. А как надоест, расскажи, о чем, собственно, речь.