"Тень Арднейра" - читать интересную книгу автора (Клименко Анна)Глава 5 Чужой алтарьСветало. Расположившись под хрустальным куполом временного жилища, Ланс лежал на траве и, покусывая сочный стебелек, встречал свой первый рассвет в Дхэттаре. Все здесь было спокойно: ни зверь, ни человек, ни иное создание не побеспокоили Ланса за остаток ночи. В воздухе стыла особенная тишина дремлющего леса; даже холодный северный ветер присмирел, словно прилег вздремнуть на пышное белое облако. А рядом, среди травы, сонно клонили к земле головки лиловые колокольчики. Ланс не удержался, сорвал один и понюхал, но оказалось, что эти изысканные цветы почти не пахнут; лишь едва ощутимый кислый запах — и все… Позже, когда взошло солнце и заволновался ветер, Ланс выбрался из своего «дома» и, разыскав местечко посуше и посветлее, занялся изучением той карты, которую дала с собой Цитрония. Шеннита постаралась на славу: на пергаменте были прорисованы и реки, и мелкие озерца, и горные хребты. Особенно удались Цитронии леса, с маленькими деревцами и даже кустиками. Ланс вспомнил морскую пену, что остается на камнях после того, как схлынет волна; также и в этой части Дхэттара леса оседали на материке клочьями пышной зелени, перемежаясь с лугами. Правда, на востоке они сходили на нет — Цитрония старательно изобразила песчаные барханы. Итак, он был в Дхэттаре. И в его распоряжении, по подсчетам, — чуть более здешнего лунного цикла, то есть сорок восходов и закатов. Вполне достаточно, чтобы отстроить пирамиды, а заодно и осмотреться, что здесь к чему… Ланс повертел в руках карту. Затем выбрался на небольшой холмик, наскоро соорудил узкую башенку… Тут в груди кольнуло, досадная, неприятная мелочь. Но мало ли как примет чужака Дхэттар? Очутившись над пышными шапками деревьев, Ланс осмотрелся. На севере и западе вздыбились горы, закованные в ледяные панцири. Река, широкая и полноводная, в сетке притоков — на востоке. А неподалеку — одинокий спящий вулкан, словно отбившийся от стаи каменных соплеменников. И город, большой город у его подножия, похожий на игрушку, блестящий на солнце, будто пряник под сахарной глазурью… Ланс поискал глазами первую метку на карте: крестик, оставленный алой краской, расположился чуть севернее приметного вулкана, посреди леса. Шеннит ловко соорудил себе лестницу, спустился вниз… И — снова легкое недомогание. Слегка закружилась голова, но даже это — происшествие для того, чья кровь может исцелить любой недуг. — Хотелось бы мне знать, что происходит, — недовольно пробурчал Ланс, — хотелось бы… Впрочем, он тут же напомнил себе, что для Дхэттара он не бог, а всего лишь чужак. Неуязвимость осталась в Арднейре, а что ждет здесь… Об этом оставалось лишь гадать. И, наметив примерное направление, он пошел вперед, с удовольствием слушая трели просыпающихся птиц. Его мало заботили лесные хищники. Долгий путь без запасов еды и питья — и того меньше. В конце концов, он же Нет, конечно же, он мог попытаться обойти все отмеченные места, используя разъятие материи! Но ведь не зря его отправляло в путь, собравшись, все младшее поколение. Любое разъятие сущего, построение направленного тоннеля в пространстве — слишком сложная процедура, да и рискованная, к тому же. А сам Дхэттар… Он как-то странно реагировал на присутствие чужого бога. Не то, чтобы враждебно, но и не совсем доброжелательно. Правильно говорят люди: дома и стены помогают. Ну, а общение с местными — это денек-другой мельтешащих в мыслях чужих слов, вплоть до того момента, как он научится говорить на диалектах Дхэттара. «Я доберусь до места, построю первую пирамиду и отправлюсь в город», — решил Ланс, — «а там обязательно возьму хорошего коня, можно даже пару… И тогда мне ничего не будет стоить изъездить эти земли вдоль и поперек». …После захода солнца шеннит решил передохнуть. Точно так же, как и прошедшей ночью, он соорудил себе небольшой хрустальный купол, сквозь который были видны звезды и луна. Затем поймал в земляной капкан грызуна неизвестной породы, но упитанности достаточной для превращения в жаркое… и невольно вспомнил, что подобные фокусы всегда приводили в восторг Миолу. Она громко, заливисто хохотала, когда земля ни с того, ни с сего хватала жертву за лапы, не давая двинуться с места, и частенько просила Ланса «поймать кого-нибудь, а потом отпустить». Потроша будущий ужин, Ланс поймал себя на том, что вслух разговаривает с той, кого не было среди живых вот уже более трех лет по арднейрскому летоисчислению. Остался лишь бледный призрак на пожарище, да и то в другом мире. Шеннит вздохнул и пришел к неутешительному заключению, что снова начинает вязнуть в воспоминаниях, как комар в смоле. И неожиданно разозлился на Миолу. Что ей стоит отпустить его и не мучить? Так нет же, даже в землях Дхэттара тусклые глаза призрака наблюдают за ним… — Всем воздастся по их делам, — проворчал Ланс, подкладывая в огонь смолистые щепочки, — может быть, когда не станет старших, ты, наконец, успокоишься и отпустишь меня? Хотя… Трудно даже представить большую глупость, чем младший бог Арднейра, убивающийся по погибшей смертной. Он безо всякого аппетита поужинал жестким мясом, забрался под прозрачную крышу. И в тот миг, когда закрыл глаза, что-то коснулось его мыслей. Слабый, едва ощутимый зов, и мутный поток образов: курган, гранитные ступени, и брызжущие искрами факелы. Ланс так и подскочил на месте. Это было похоже… На мольбу о помощи… Но кто в Дхэттаре мог обладать могуществом, достаточным для того, чтобы проникнуть в мысли высшего существа? Ланс огляделся. Прислушался к сонному дыханию леса, пытаясь понять а, может быть, даже определить, откуда пришло столь необычное послание. Но касание чужой мысли уже схлынуло, растворяясь в шуршании листвы, уносясь вместе с легким дуновением ветра… Это было занятно. И весьма любопытно. … Последним, что задержалось в разорванном решете памяти, было задумчивое лицо эрга. Самое что ни на есть человеческое. Дальше — она сама перестала существовать. Не было ни тела, ни мыслей, до тех пор, пока в бесконечном мраке не вспыхнул одинокий огонек. Коготок свечи в пустом, давно заброшенном зале, когда бал окончен, и гости разъехались по домам… И когда в первый раз всколыхнулось что-то в груди, лишь отдаленно напоминающее стук сердца, пришла боль. Страшная, выжигающая дотла. Вейра была всего лишь обугленным фитилем свечи, на котором с каждым мгновением заново рождалось пламя. Потом сознание пугливо съежилось, прячась в кромешную тьму, как улитка в свой домик, и одинокая свеча погасла. … Чудовище в рогатом шлеме, склоняющееся над ней. Бежать… но куда скрыться? Сбоку маячит спасительная дверь, завешенная струящимся пламенем. Но если это единственный путь — почему бы и нет?.. … Тень пробегает по лицу лорда, нечто вроде легкого раздражения. … Кажется, в беспамятстве она что-то кричала, но разве сейчас вспомнить? … Короткий и точный удар в голову — и снова спасительный, прохладный мрак, на ладонях которого так приятно плыть. Вверх — к бледной луне в пуху облаков. … Вейра облизнула пересохшие губы. Что с ней было-то? Кошмар, не иначе… или все случилось наяву? Она разлепила веки, чтобы увидеть высоко над собой арку из белоснежного, с розовыми прожилками, мрамора. И вновь… сбоку замаячило багровое пятно, так похожее на лаз в стене реальности. Девушка прикусила губу, зажмурилась, снова открыла глаза — но призрачный провал в огненную бездну никуда не исчез. «Да что, Небесный Круг, творится?!!» Тело ныло и болело. «Жильер! Он же…» Совершенно растерявшись, Вейра собрала волю в кулак и села на постели. В голове осторожными букашками закопошились воспоминания, словно не решаясь… — Приятно видеть леди Саквейра в добром здравии. И она вспомнила. Все, что было раньше, и то, что произошло совсем недавно. Вопль застрял в горле; Вейра сидела и, лишь хватая ртом воздух, наблюдала за лордом Саквейра. Он притворил за собой резные створки дверей, неторопливо приблизился, и крепкие пальцы сомкнулись на ее запястье — там, где прослушивается пульс. — Да, действительно в добром здравии, — он положил ее руку обратно, — я предупреждал, что человеком ты отсюда уже не выйдешь. Так что успокойся. В конце концов, то, что из тебя получилось, меня вполне устраивает. — И… и что… — девушка сосредоточилась на произносимых звуках, ибо язык пьяно заплетался, — что из меня… получилось? Тиорин Элнайр невинно улыбнулся, но в глазах угрожающе плавали алые искры. — Ты стала эргом, таким же, как я. Его слова напрочь смели незримую плотину в душе Вейры Лонс. Но кричать и пытаться расцарапать физиономию врагу уже не было сил, а потому она просто расплакалась. Горько и безутешно. …— Леди Саквейра не пристало реветь как простолюдинке. — Да оставь же… оставь меня в покое! Ненавижу тебя, будь ты проклят, за все… — Очень интересный взгляд на положение вещей. А тебе не приходило в голову, что некрасиво и неблагородно толпой нападать на одинокого путника? Да еще если этот путник — ваш повелитель? Вейра зарылась лицом в подушки. Тупой болью в висках бился один-единственный вопрос: что же ты теперь такое, Вейра Лонс? Сбоку навязчиво мерцала дверь, овальный лаз с занавесом из льющихся струй жидкого пламени; и никуда не уйти, не скрыться… Даже не от Тиорина Элнайра, владыки Саквейра, а от себя самой… — Не испытывай мое терпение, Вейра Лонс, — теперь в голосе эрга появились нотки легкого презрения, — если тебя это утешит, то скажу вот что: даже не попадись ты мне у могильника, я бы все равно тебя нашел. Потому как Оракул настаивал на твоем втором рождении… Она опешила. На самом деле. Настолько, что подняла голову и огорошено уставилась на лорда. — Что?.. — Ты ведешь себя как малое и неразумное дитя, — мягко сказал эрг. Он сидел на стуле в изголовье постели — само воплощение изысканности, и ветер, врываясь в комнату сквозь приоткрытое окно, играл богатым кружевом на воротнике белоснежной рубашки. Неяркое закатное солнце искрилось в кроваво-красных волосах, собранных сзади в аккуратную косичку, отражалось раскаленной пылью в темно-серых глазах. Эрг чуть подался вперед, наклонился к Вейре и повторил: — Я бы все равно тебя нашел. Оракул хотел, чтобы ты стала одной из нас. Она вдруг разразилась истерическим смехом. В самом деле, как же все просто! Оракул настаивал — и вот теперь она уже не человек, не дочь Мильора Лонс, не женщина… А чудовище, коему самое место в Бездне! Не говоря ни слова, лорд Саквейра поднялся, налил стакан воды. Потом Вейра давилась и захлебывалась, до тех пор, пока жидкость не оказалась у нее в желудке, а стакан не опустел. Впрочем, смеяться она тоже перестала и молча уставилась на своего мучителя. — Лучше бы ты меня убил. Там, у могильника, как и Жильера… И вновь ее Жильер стоял перед глазами, как живой. — Если бы я любил женщину, — негромко сказал эрг, — я бы никогда и близко не подпустил ее к тому, куда тебя втянул твой дружок. Это просто чудо, что ты не погибла. Кстати… раз уж речь снова зашла о вашей затее… Он внимательно посмотрел ей прямо в глаза и продолжил: — Что такого было у вас необычного? Что дало вам надежду на победу, а? Зачем вы украли Око Пламени? В душе Вейры шевельнулось нечто сродни преданности великой цели. — Я ничего тебе не скажу, даже не надейся. Хоть на куски меня режь! — Хорошо, — эрг пожал плечами и поднялся, — позволь мне рассказать тебе кое-что, глупая женщина. Допустим, ты меня ненавидишь и желаешь моей гибели… Но подумай и о том, кто ты теперь. Ты такая же, как и я. Эрг, леди Саквейра, хранительница этой земли. Пока правят младшие эрги — на Серединных землях царит мир, а старшие спят и видят свои безумные сны о том, как горит все живое. Если младшие эрги погибнут, воцарится хаос. И некому будет поддерживать покой старших, и когда они проснутся и явят Серединным землям свой гнев, не останется никого и ничего… Может быть, Вейра едва понимала, что он говорил. Казалось, вместо мозга — расплавленное, булькающее олово, и ни одной сколь-нибудь здравой мысли. Она устало закрыла глаза. Каждое слово Тиорина Элнайра падало камнем в эту кипящую жижу, тонуло, мягко ложилось на дно. «Небесный Круг, как же я устала… Почему, за что все это со мной?» — Отдыхай, — вдруг сказал эрг. Легко коснулся ее плеча и вышел. Тяжело захлопнулись резные створки. …Вейра осталась одна. Перевернувшись на спину, она долго разглядывала чудесный лепной потолок и мраморную арку. Как принять то, что с ней произошло? Может быть, самой лишить себя жизни? Но от этой мысли все ее существо взбунтовалось. Самое глупое и грустное — не взирая на происшедшую с ней перемену, ей отчаянно хотелось жить. «Я так устала. И никто больше не поможет мне… как бороться дальше?..» Потом Вейра заснула, но даже во сне мысли вились вокруг слов лорда — о жизни в Серединных землях, о старших эргах, о договоре, заключенном с младшими… «Тоэс Мор сбежал. А ведь он должен был остаться у могильника, он и никто другой!» Вейра разозлилась. Жалкий и мерзкий человечек, посмевший посягнуть на… на жизнь эрга. «Да что со мной такое? Странно, что я так думаю». И Тоэс Мор… Да, он один виноват во всем — а потому должен быть казнен. А вместе с ним и весь пресловутый Орден поголовно, и Учитель, которого Вейра ни разу в глаза не видела. Странное решение для Вейры Лонс, но вполне здравое для леди Саквейра. Лорд поступил мудро, предоставив свою жертву самой себе, а вернее, веянию самой Бездны… Вейра спала. На мгновение ей почудилось присутствие Тиорина Элнайра, но он если и заходил, то ненадолго. Постоял-постоял у ее постели и ушел. «Какая же я дура. Проливаю реки слез, вместо того, чтобы узнать — а о чем поведал лорду Оракул? Да и что плохого в том, что теперь я — эрг?» Оракул глубокомысленно молчал. Новая леди Саквейра пребывала в глубоком сне, что следует сразу за перерождением. И над Айрун-ха воцарилась тишина — прозрачная и безмятежная, такая же, как раньше, но… Лорду Саквейра это спокойствие очень сильно напоминало затишье перед бурей. …Он решительно посыпал песком готовое письмо. В голове назойливой мошкой крутилась мысль о том, что младшие эрги где-то недоглядели, и то, что старательно пряталось столько лет, начинает выползать из схрона. Несколько столетий спокойствия, а в итоге — схватка у могильника Тэут-Ахи, и горстка простых смертных едва не расправилась с эргом. «И ведь убили бы», — мрачно думал Тиорин Элнайр, — «знали, как можно лишить эрга его пламени… отрубят голову — уже и Первородное пламя не спасет. Но что, во имя Бездны, Бесполезно гадать. Он не узнает, пока не проснется Вейра Лонс, уже не девчонкой, которая по глупости влипла в опасную игру, но владычицей Саквейрских земель… «А вдруг она уже проснулась?» И тут же — легкий, едва слышный стук в дверь. Едва не выронив письмо, эрг пересек кабинет, дернул бронзовую ручку — но вместо худенькой женской фигурки увидел перед собой черную броню Юдина. — Милорд. — А… проходи, мой верный Юдин. Таверс шагнул через порог. Было видно, как неловко он себя чувствует в полном изящных вещиц кабинете; бедняга даже шел боком, чтобы — упаси Бездна — не зацепить и не стряхнуть чего со стола хозяина. В руках он сжимал рогатый шлем. — Не проснулась ли леди? — осведомился Тиорин, жестом предлагая предводителю клана присесть. Тот осторожно опустился на краешек кресла, поставил шлем на колени, но все же — одно неловкое движение — и вазочка иххорского хрусталя оказалась на полу. Не разбилась, а просто утонула в мохнатом ворсе ковра. В черных глазах Юдина мелькнул ужас. И, если люди обычно в подобных ситуациях краснеют, то лицо таверса приобрело землистый оттенок. — Сиди смирно, Юдин, пока не погромил мой кабинет. Тиорин сам наклонился и поднял вазочку. — Милорд… Я хотел… — Она еще спит? — Поговорить о леди Саквейра. Тиорин уселся в кресло напротив. Это было что-то новенькое: таверсы никогда не вмешиваются в дела эргов, они просто идут за победителем; закон, пришедший от начала времен, и так было и будет… — Я понимаю, что не должен говорить вам об этом, милорд, — осторожно начал предводитель клана, — и точно также осознаю, что в вашей воле наказать меня… Эрг поморщился. Мало того, что Юдин вообще завовел речь о леди Саквейра — он еще и начал издалека… — Говори. Пальцы Юдина, дрожа, сомкнулись на черном забрале, а Тиорин успел подумать, что таверс в людском обличье куда как больше похож на самого обыкновенного смертного, чем можно было предположить. И вот, Юдин глубоко вздохнул — и выпалил скороговоркой: — Она принесет вам большое горе, милорд. В первое мгновение Тиорин утратил дар речи. Юдин молчал, и в глазах его метался страх — но уже не за себя, отнюдь, и это было хорошо видно и понятно хозяину Айрун-ха. Неприятный холодок дурного предчувствия играючи прошелся по позвоночнику, кольнул ледышкой под ребрами. — Рассказывай, — выдохнул эрг, — я хочу знать, где ты услышал… подобную чушь. Юдин выдавил из себя улыбку, похожую на оскал. И четко, как и подобает воину, изложил суть происходящего. А дело было в том, что матка клана таверсов, единственная самка в глубинах Айрун-ха, имела обыкновение дважды в день навещать свою драгоценную кладку, будущих воинов. И поутру, до погружения Вейры Лонс в возрождающую купель, кладка была цела, и яйца горели тусклыми огоньками во тьме пещеры. Вечером, когда Бездна и Первородное пламя дали миру нового эрга, матка снова навестила заветную пещеру… И, к ужасу своему, обнаружила всю кладку погибшей. — Дурной знак, милорд, — хрипло сказал Юдин, — я давно живу на ладонях Бездны, и много чего видел на своем веку… Тиорин встал, прошелся по кабинету. Погибшая кладка, хм… все это, безусловно, неприятно, и все же… — Не вижу связи между гибелью кладки и рождением нового эрга, — сухо обронил он, — много чего могло случиться с кладкой. Я скорблю вместе с твоим кланом, Юдин. — Милорд, — в голосе Юдина тревожно звякнуло отчаяние, — милорд, послушайте меня… Вы должны избавиться от этой женщины, пока она еще не вошла в полную силу! — И полагаешь, что я тотчас же отправлюсь душить леди Саквейра? Только потому, что ваша кладка погибла? — Я понимаю, милорд, что все это… звучит сомнительно, — Юдин взволнованно поднялся, — сомнительно, милорд! Но вы… Вы не можете знать… То же самое случилось, когда Тэут-Ахи привела вас к возрождающей купели. В кабинете воцарилось молчание. Вот теперь-то Тиорин понял, о чем ему пытался сказать таверс, покинувший яйцо задолго до конца правления огненной богини. Потому как… Кто, если не Тиорин Элнайр, сковал владычицу в могильнике? Эрг стиснул кулаки. Да, Вейра была эргом следующего поколения, закон Бездны на нее не распространялся, и ничто не мешало ей убить своего создателя… Потом, когда она будет в силе… «Но почему же Оракул говорил о ней, как о ключе к спасению?!!» — подумал Тиорин, — «ему-то какая польза от моего падения?» И тут же сам себе ответил: «Оракул очень стар. И неведомо, кому он служит сейчас… Может быть — тебе, а может — той, что спит под каменной плитой, и чей сон не так спокоен, как может показаться». Он хмуро посмотрел на Юдина. Таверс замер в ожидании, с покорно опущенной головой… Ждал решения хозяина. — Юдин… позволь мне самому решать, что делать с леди Саквейра. Таверс кивнул и продолжил разглядывать рисунок на ковре. — А ты… Ты отправляйся в Айрун. Найдешь дом, где жила леди, и передашь ее родным письмо. Он стряхнул песок с бумаги, капнул воском и оттиснул герб. … Когда Юдин ушел, Тиорин расположился в любимом кресле и погрузился в безрадостные по большей части размышления — снова о Вейре, о словах Оракула, о том, как его чуть было не отправили прямехонько в Бездну… Как было бы здорово, если бы все вопросы разрешались одним ударом меча! Как в старое, доброе время, когда не существовало еще эрга Тиорина, а был всего лишь человек Тиорин, один из Круга Вождей… «Но это время давно миновало». Он подхватил свечу со стола и неслышно вышел из кабинета. Над Айрун-ха висело яблоко луны, налитое золотым соком. По полу стлались серебристые лунные дорожки вперемешку с угольно-черными тенями. Тиорин вздохнул. «Что ты можешь увидеть сейчас? Она спит. Возможно, в своих снах еще человек, и вместе с тем молодым дураком, которого ты располовинил не так давно. Ты хочешь знать, сохранит ли она в сердце ненависть, когда проснется? Но сейчас ничего не понять. Все решится… потом». Все как-то глупо выходило, и эрг чувствовал, как все больше и больше запутывается в липкой паутине сомнений; при этом ощущения получались самые что ни на есть мерзкие. …Он беззвучно отворил дверь, которая вела в богато убранную спальню. Золотистый огонек спугнул мрак, тени разбежались, словно мыши, по углам и тревожно замерли. Эрг на цыпочках подобрался к кровати, мысленно обзывая себя несмышленым мальчишкой. «Что ты хочешь увидеть?» Тиорин взглянул в лицо спящей леди Саквейра. В неверном свете оно показалось ему совсем молодым и беззащитным; только в уголках бледных губ нежданно прорезались горькие складочки, да еще одна тонкая морщинка легла меж бровей. Могла ли эта женщина захотеть смерти своего создателя? Тиорин не был уверен. Но то, что среди детей Первородного пламени зовется мудростью Бездны, подсказывало ему: пламя Вейры горело ровно и чисто, и не было в нем места ни коварному предательству, ни потаенной ненависти. — Да сгинут в Бездне все дурные знаки, — прошептал Тиорин Элнайр. Невесть откуда взявшийся сквозняк дернул огонек свечи, словно пытаясь сорвать его и швырнуть в холодную тьму ночи. И пока катилась на убыль ночь, луна растворялась в светлеющем небе, а лорд Саквейра сидел в своем кабинете, безуспешно пытаясь нащупать мысли эрга Иххорских земель, архивариус Айруна мирно спал в своей теплой постели. Ему снился чрезвычайно приятный сон — будто бы Жильер пришел к нему, приемному отцу, опустился на одно колено и, выполняя все предписания этикета, попросил выдать за него Вейру. Хихикая и потирая руки Мильор Лонс дал согласие (в самом деле, давно пора! Любой порядочный мужчина уже давно бы женился!), Жильер расцвел и стал расписывать, как прекрасно они заживут теперь, когда наместник Саквейра отрядил его прислуживать самому лорду… Тут Мильор Лонс, к собственной досаде, внезапно проснулся. Сон все еще кружился над ним, щекочуще касаясь крыльями, и архивариус подумал: «С какой стати? Вот уже сколько лет ни один смертный не был допущен ко двору эрга… Да и сам владыка, похоже, спит глубоко в пещерах, и просыпаться не собирается… А вот Вейра…» Тут мысли маленького архивариуса поменяли направление. Сон-то хорош был, ничего не скажешь, но, но! Только и оставалось надеяться, что Жильер сжалится над стариком, пригревшим в зимнюю стужу тощего мальчишку… Потому что Вейра Лонс, к великому прискорбию отца, не обладала ни привлекательной для мужчин Саквейра внешностью, ни приданым, что было во стократ хуже. Мильор заворочался, кряхтя; мысли о приданом для Вейры давно стали зубной болью. Но от зуба можно избавиться, а вот где взять золота, этих трижды проклятых блестящих кружочков, за которые покупается даже в меру счастливое замужество? «Жильер — добрый малый», — с надеждой думал архивариус, — «он просто не может оставить Вейру на больного старика-отца!» И, несколько взбодрившись, Мильор принялся вспоминать те «знаки страсти нежной», которые нет-нет, да мелькали в синих глазах Жильера при появлении дочурки. Тут же шипящей гадюкой выползла подленькая мыслишка о том, что Жильер — не просто «добрый малый», но крепкий молодой мужчина, который еще и служит при наместнике Саквейра. Уж там-то, при дворе, наверняка полно вертихвосток, и Вейра, вечно копающаяся в книгах, лишь бледная мышка по сравнению с ними. Мильор Лонс повернулся на другой бок, слушая надрывный скрип кровати. Близился рассвет, тени на полу бледнели и расплывались. «Вот и новый день начался». И архивариусу пришло в голову, что можно подняться рано, раз уж сон нейдет, и заняться пересадкой фиалок в саду. «А с Жильером поговорю, как только они вернутся… С ярмарки, как же… Знаю я эти ярмарки. А Вейру надо выдавать замуж, не то останемся и вовсе вдвоем». Улыбаясь, Мильор Лонс облачился в стеганый халат, спустился в кухню, чтобы выпить чашечку крепкого чая, и уже занес носик чайника над сколотым краем чашки, как в дверь постучали. Громко, требовательно. Чайник вернулся на печь, сердито выпустил струйку пара. А Мильор Лонс, подозревая, что прислуга в лице старой Делозы и не думала просыпаться, пошлепал к двери. …В сером прямоугольнике двери стоял рыцарь в черной кольчуге. Одной рукой он придерживал за уздечку холеного вороного жеребца, другая была занята свитком. — Эммм? — архивариус очень хотел сказать что-нибудь более вразумительное. Но дело в том, что… да, он сразу сообразил, «А если он пришел, чтобы забрать меня?» — пронеслась шальная мысль, от которой затряслись руки и предательски подогнулись колени. Мильор Лонс не зря был ахивариусом; уж он-то знал, что такое могильник, и зачем таверсы спускаются в Айрун… Или покарать, или принести в жертву давно уснувшим детям огня… иного не дано, а, следовательно… — Это дом Вейры Лонс, дочери архивариуса Айруна? — спокойно поинтересовался таверс, разглядывая человека. — Ыгххх… — Мильор судорожно вытолкнул застрявший в горле воздух. Значит, все-таки не карать (да ведь и не за что). И не для жертвоприношения (в противном случае, уже приложил бы мечом по темечку и взвалил бесчувственное тело поперек седла). Но что же тогда? Сердце болезненно перевернулось в груди и сжалось. Зачем, спрашивается, эргу дом архивариуса? Тем временем Таверс повторил вопрос, и в его черных глазах мелькнуло нечто, похожее на недоумение. — Д-да, госп…один, — с усилием выдохнул Мильор, — что будет… Он не успел договорить. Хотел спросить, что будет угодно столь высокому гостю, да не успел. Потому как таверс резким движением всучил ему свиток, а через мгновение уже был в седле. — Письмо от лорда, — обронил он. И пришпорил коня. Взор Мильора-таки вырвал из тумана кровянистую печать: меч и пламя. И, само собой, инициалы, две буквы «Т» и «Э». — Господин! Но таверс уже скрылся за углом. В душе Мильора зашевелилось что-то скользкое и холодное; наверное, именно это люди и зовут На новенькой бумаге, старомодным почерком, было написано следующее: «Я, Тиорин Элнайр, эрг Саквейра, сообщаю семье Вейры Лонс, что упомянутая особа приняла участие в покушении на своего владыку, а потому понесет наказание, достойное содеянного». Мильор Лонс опустился на пол. Как же так? Все, что было в письме, показалось ему чьей-то жестокой шуткой. Его Вейра — и покушение на владыку?!! Невозможно!!! Но память, добрая память, вдруг начала складывать кубики, грань к грани, выстраивая их должным образом… Они прятали шпаги в саду. Зачем? Только ли для безобидного времяпрепровождения? Они вдвоем то и дело куда-то уходили… Вместо того, чтобы сидеть у камина с чашкой глинтвейна… И будет ли лгать тот, кому давным-давно миновало пол-тысячелетия? Вряд ли. Лорд Саквейра наверняка отринул многое, что составляет человеческую сущность. И выходит, что Вейра выкинула-таки глупость, самую большую глупость в своей жизни — и куда как более страшную, чем ее мать, удравшая с купцом! Сердце затрепыхалось под ребрами, исходя болью. А слезы уже текли и текли по щекам, размывая пятнами и край двери, и давно некрашеную стену. …Вейра проснулась перед рассветом. В приоткрытое окно сочился ночной холод, и в мутном небе одна за другой гасли звезды. Она уверенно встала с кровати, сняла со спинки стула платье из тонкой шерсти. Затем поискала глазами таз и кувшин для умывания — они были приготовлены на маленьком столике в углу, и вода приятно пахла фиалками, навевая воспоминания о доме. «Но теперь, похоже, твой дом здесь», — подумала Вейра. Мысль эта не показалась ей неприятной или грустной; все шло так, как и должно было… Она облачилась в платье, которое оказалось впору, и решительно вышла из спальни. Лорд не стал выставлять стражу; тем самым он словно хотел подчеркнуть: «даже если ты и сбежишь от меня, от себя самой тебе уже не скрыться». Безусловно, он был прав. Вейра бесшумно заскользила по галерее. Лица, множество лиц проступало сквозь жидкий сумрак; все они глядели на нее с портретов — как показалось девушке — одобряюще. «Любопытно, зачем здесь эти картины?» — подумала Вейра, — «просто полотна или же все, кто запечатлен на холстах — имели какое-либо отношение к лорду Тиорину?» Вот красавица в зеленом бархате, который так идет к ее изумрудным глазам. А вот хмурый черноволосый мужчина с длинной бородой, заплетенной в две косы; чело венчает зоотой обруч. Кареглазая девушка с милыми ямочками на щеках, виден ворот полотняной рубахи. В ее руках — домра, и кажется, вот-вот польются звуки из-под тонких пальцев… А дальше… Вейра остановилась перед полотном, заключенным в тяжелую раму. Там была изображена женщина, молодая и красивая. Почти обнаженная, из одежды только узкая повязка на крепких бедрах, сшитая из пушистых шкурок, и роскошное ожерелье с рубинами, почти полностью закрывающее грудь. Длинные темно-красные волосы пышной гривой ниспадают до колен, естественным плащом укрывая не по-женски широкие плечи; в руке — копье… Вейра вздрогнула, заслышав тихие шаги. А затем услышала шелестящий голос младшего эрга. — Ты так ее рассматриваешь. Она тебе нравится? Непроизвольно покосившись на пламенеющую дверь — Что, милорд? Картина или тот, кто на ней? — Все вместе, — Тиорин Элнайр остановился в двух шагах от Вейры и тоже принялся разглядывать воительницу с копьем. — Да, милорд. И право же… картина хороша. Как и дикарка с копьем. Мне кажется, тот, кто рисовал этот портрет, должен был хорошо знать ее… Вейра поглядела на лорда; тот с отсутствующим выражением на лице растирал предплечье левой руки — словно заныла старая рана. Затем, вдруг опомнившись, тускло улыбнулся. — Твоя проницательность делает тебе честь. Я на самом деле знал эту воительницу, и я же нарисовал ее. Она была старшим эргом, если ты не догадываешься… Помолчав, Тиорин Элнайр рассеянно пробормотал себе под нос: — Как говорится, нарисуй свой страх — и он навсегда покинет твое сердце. Впрочем, это не важно. И, вымученно улыбнувшись, поинтересовался: — Ты вышла из спальни ради прогулки? Может, тебе что-нибудь нужно? Ванна, чай, сладости, новая одежда? Я прикажу… Вейра вдруг поймала себя на том, что больше не боится эрга. Ни капельки. Хотя — что в этом странного, если и она теперь принадлежит Бездне и Первородному пламени? — Я искала вас, милорд. Хотела обсудить с вами кое-что важное, — она все еще не могла оторваться от красавицы на полотне. Во всем ее обличье было что-то знакомое, словно уже встречались когда-то… Тиорин проследил за ее взглядом и счел нужным пояснить: — На заре времен люди поклонялись богам огня. Но когда процветание достигло апогея, и началось медленное увядание, боги огня начали терять самое главное… Разум. К счастью, к этому времени жили и младшие боги, к числу которых принадлежим мы. Он подал ей руку — совсем как галантный кавалер на балу. А затем они пошли вдоль вереницы портретов, но уже не обращая внимания на тех, кто исчез в вихре летящих лет. — Я не знаю, что вы, милорд, со мной сделали… — нерешительно начала Вейра, но эрг мягко перебил ее. — Не нужно величать меня милордом. Даже Кайрина де Гиль, обыкновенная смертная, звала меня по имени. Мне приятно слышать собственное имя, Вейра, это напоминание о том, что очень давно я не был «лордом Саквейра». — Хорошо, — она кивнула, — вот уж не знаю, что со мной, но чувствую, что ты прав… Во многом. До того, как Жильер не рассказал мне о том, что леди Меонара приказала убить всю его семью, я и сама думала, что правление эргов справедливо. А затем еще и таверсы… Зачем они убивают людей на могильнике? — Стоило появиться сомнениям и вопросам, как вера дала трещину, — Тиорин усмехнулся, — вот она, истинная людская природа! Поверь, жертвы просто необходимы для того, чтобы удерживать старших во сне. Уж мне-то и подавно не нужна ваша кровь. Мне вполне достаточно ветчины или телятины, да и то — исключительно ради собственного удовольствия. Объяснение показалось Вейре вполне правдоподобным. Мало того, под сердцем появилась вдруг уверенность в том, что все именно так и есть. — Человек по имени Тоэс Мор добыл где-то талисман, который должен был дать нам победу, — глухо сказала девушка, — меня не посвятили в подробности, потому как я женщина и, следовательно, болтлива. Но я подозреваю, что Тоэсу эту вещь дал Учитель Ордена. Она покосилась на лорда — темные брови его сошлись на переносице. — Я узнаю много интересного, — пробормотал он, — и чем больше узнаю, тем меньше мне все это нравится. Как выглядел талисман? На миг закрыв глаза, она вновь перенеслась на ту кошмарную полянку, где… Где навсегда остался Жильер. Вот Тоэс Мор роется в кошельке на поясе, извлекает миниатюрную шкатулку из дорогого красного ясеня… «Вот с этим нам никакие эрги не страшны»… — А что внутри? — осторожно поинтересовался Тиорин. — Я не знаю, — она грустно посмотрела на эрга, — мне не показали. Все, что я должна была сделать — это воспользоваться Оком Пламени и выманить тебя из чрева горы… Ведь, говорят, именно так герцогиня звала тебя, чтобы… Тут Вейра запнулась и поняла, что краснеет, как девчонка. Правда, Тиорин Элнайр в этот миг даже не смотрел на нее. — Мне не нравится то, что творится в серединных землях, — сказал он, — среди людей нет никого, кто мог бы сотворить оружие против эрга. Напрашивается один вывод — не так уж спокоен был сон старших, а мы проморгали. Надеюсь, ты понимаешь, чем это может закончиться… Она вздохнула. Уж теперь-то — да. Понимала все до конца, и понимала, сколь глупой и опасной была затея Тоэса Мора… Вернее, Учителя… — Я могла бы сделать кое-что, — пробормотала Вейра, — в конце концов, мне кажется, что Жильер… Да… Жильер виноват меньше всех. — И что же? — младший эрг остановился и с улыбкой посмотрел на нее, — указать мне, где скрываются уцелевшие заговорщики? — Можно и так. Но их сперва нужно найти, а для этого я должна вернуться в Айрун и притвориться прежней Вейрой. Лорд Саквейра помолчал, хмуро взирая на новоявленную леди Саквейра. — И что потом? — Потом, если я найду человека по имени Тоэс Мор, ты сможешь вытянуть из него правду… — она задумалась, накручивая на палец огненно-рыжий локон, — но если я заставлю его поверить в то, что сбежала от порождения Бездны, этот узел распутается до конца, и я узнаю, кто стоит во главе Ордена. — Занятно, — прошептал Тиорин, разглядывая Вейру так, словно видел впервые, — то, что ты придумала, может оказаться для тебя смертельно опасным… Ведь тогда, у могильника, вы едва не добились своего! Вейра пожала плечами. — Я буду для них человеком. И постараюсь, чтобы никто не заподозрил во мне эрга. Ланс еще раз внимательно посмотрел на карту. Затем на курган. И снова на карту. Грузное земляное тело исполина возвышалось до самых макушек деревьев, как назло, именно там, где Цитрония хотела получить первую пирамиду. Ну, а в том, что это курган, что-то да значащий для местных жителей, шеннит не сомневался: ибо никто просто так не будет сооружать ряд террас, старательно обкладывать их темно-красным гранитом, да еще и прорубать вход внутрь. Еще более интересными показались Лансу проплешины обожженной земли, а там — обугленные головешки, неприятно напоминающие человеческие кости, хаотично разбросанные по маленькой полянке перед нижней террасой. Он выругался, призвав гнев старших на голову… Ну, в общем, всему необъяснимому. Затем присел на теплый камень, в незапамятные времена выплюнутый вулканом, и задумался. Как-то нехорошо получалось: он явился в Дхэттар, и собирается ни много, ни мало, надругаться над очень важным для жителей Дхэттара местом. Может быть, попробовать сместить положение пирамиды? Хотя, верно, не зря Цитрония обозначила точки выхода силы именно там, где обозначила. Изменишь расположение пирамид — и конечный результат не ясен… тогда не увильнуть от исследования протоков, а занятие это не самое легкое и отнюдь не самое приятное. Да и вообще, заниматься всем этим ему было откровенно лень. Ланс поморщился, спрятал карту. «А не поглядеть ли для начала, что это за местечко такое?» И он начал энергично взбираться к темному зеву входа, мысленно прикидывая назначение этого древнего строения. «Наверняка усыпальница какого-нибудь местного царька. Или царька, возомнившего себя мелким божком», — думал шеннит. Перед глазами вставали картины погребальной тризны, затем отчего-то диких оргий, в которых лишали жизни всех жен и рабов усопшего, чтобы уложить их тела вместе с телом господина. «Еще не такое насочиняешь…» Он невольно улыбнулся, подставил лицо свежему ветру. Улыбался, осторожно входя в кромешный мрак гробницы и зажигая на скорую руку сооруженный факел… И в тот миг, когда яркий язык пламени лизнул сухое дерево, предположения об убитых женах и рабах внезапно обрели весьма твердую почву. «Жаль, что я не умею очищать воздух от запаха», — уныло подумал Ланс, мечтая зажать и рот, и нос надушенным платочком, а еще лучше поскорее уйти отсюда. Ибо сказать, что внутри кургана дурно пахло — значило не сказать ничего. Вниз широкой спиралью уходила лестница, очень старая: ее каменные ступени местами были стерты до блеска. Пока Ланс спускался, зловоние сгущалось; несколько раз он останавливался и прислушивался, ему мерещились тяжелые вздохи, идущие из жирной тьмы внизу… А потом лестница уперлась в площадку, где, судя по всему, и были принесены в жертву жены и рабы. Но — некоторые останки были совсем не древними, а достаточно свежими. Шеннита передернуло. «Да кто такой лежит здесь?!!» Он присел на корточки и коснулся пальцами гранитной плиты под коркой засохшей крови. Камень, повинуясь воле изменяющего, стал прозрачным; Ланс разглядел в потемках высохшую мумию, укутанную в плащ из собственных длинных волос. На шее тускло поблескивало богатое ожерелье, рядом покоилось копье — тяжелое, боевое. Такие копья совсем не для слабыхженских рук… — Значит, царица, — пробормотал Ланс, — кровавая царица. И ему показалось, что мумия шевельнулась. «Да нет же. Игра света — только и всего». Он поднялся, мечтая о том, чтобы вымыть руки; от прикосновения к граниту осталось ощущение, как будто пальцы побывали в нечистотах. «И ей продолжают до сих пор приносить в жертву людей», — мрачно подумал шеннит, — «интересно и жизнеутверждающе, ничего не скажешь». Таким образом, судьба кургана была решена. Нельзя губить место, несущее свет, и точно также нет права на жизнь у алтаря, где льется кровь невинных… И во имя кого? Во имя давно умершей и высохшей женщины, которой давным-давно наплевать на то, что происходит в ее бывших землях. …Ланс выбрался из утробы гробницы, с наслаждением глотнул свежего ветра. Побродил еще немного вокруг, прикидывая, как будет выглядеть пирамида, а затем принялся за дело. Из-под пальцев поползли прозрачные алмазные жилки. В начале едва заметные, тонкие; сливаясь и утолщаясь, они шустрыми змейками ввинчивались в курган, и в эти мгновения шеннит видел, Прорезались сквозь траву ребра пирамиды; затем пухлые бока кургана начали втягиваться, разглаживаясь. «Любопытно, как к этому отнесутся служители мумии», — с усмешкой подумал шеннит, — «наверняка воспримут происшедшее как очередное чудо… Да оно и к лучшему. Никто больше не будет приносить кровавые и никому не нужные жертвы». Материя Дхэттара изменялась. И каждая новая волна трансформации давалась неровно, рывками и откликалась под сердцем неприятной, тянущей болью. Всего лишь неприятное напоминание о том, что …Ланс прислонился спиной к шершавому стволу. Под конец ему стало совсем худо, перед глазами запрыгали цветные мячики. Но зато на месте кургана возвышалась, сияя крошечными неровностями, алмазная пирамида. И роща, испуганно замолчав, наблюдала за — Вот так-то, — пробурчал шеннит, обращаясь в основном к мумии далеко внизу. Усталость медленно охватывала его стальным кольцом, заставляя подумать об отдыхе. |
|
|