"Рассказы очевидцев, или Архив Надзора Семерых (сборник)" - читать интересную книгу автора (Олди Генри Лайон)Турнир в Блезуа– Дядько Сил! Эй, дядько! Лупоглазка опять в болоте тонет! Колдун Сильвестр Фитюк нехотя оторвался от важного занятия – минутой раньше он клал заплату на прохудившуюся полу кафтана – и хмуро воззрился на запыхавшегося белобрысого Фильку. – В Выпейной Пади небось? За Куликовым Пойлом? – уточнил он на всякий случай, хотя никаких других болот в округе отродясь не водилось. Тем не менее замечание достигло цели: Филька преданно закивал, заглядывая в рот наставнику. «Вот что значит – настоящий колдун! Сразу догадался!..» – трехвершковыми рунами было написано на конопатой физиономии ученика. – Ага! Это она нарочно! Филька состоял при колдуне больше года и уже умел готовить зелья от запора и похмелья. Еще он ловко снимал случайный «вырви-сглаз» при помощи заговоренной кисточки из хвоста пятнистого злобарика. Зимой Фитюк начал знакомить ученика с основами гадания на бобах и на бараньей лопатке. Однако к немногим серьезным заклятьям, которыми владел сам, мальца пока не подпускал. И, похоже, зря. Тащись теперь на болото, твори «тяни-швыряй», чары трудные, с побочными эффектами, выволакивай стерву Лупоглазку из трясины, где она тонет с завидным постоянством… Прав Филька: нарочно она это делает. Не иначе летать понравилось. Вот сейчас бы послал ученика, а сам остался дома. Мало ли у старого колдуна дел по хозяйству? Вздохнув, Фитюк спрятал иглу с нитками в кошель, где хранил всякую мелкую, но нужную дребедень, накинул на плечи кафтан с недозаплатанной дырой и вразвалочку направился к дому. – Ты куда, дядько Сил?! А Лупоглазка?! Фитюк не ответил, скрывшись в сенях. Филька остался на дворе, приплясывая от нетерпения. Вскоре колдун вновь возник в дверях, обутый в бахилы с высокими голенищами, купленные прошлой осенью на ярмарке. Пачкать дорогую обувку вонючей грязью не хотелось, но отдирать пиявок-прилипал, расплодившихся в Выпейной Пади сверх меры, хотелось еще меньше. Да и наступить босой ногой на болотную гадюку – удовольствие сомнительное. А ведьма-порченица Меланфия полученное от бабки «змеиное слово» держала в секрете, отказываясь сообщить его даже в обмен на одно из семи наследных заклятий рода Фитюков. – Пошли, что ли? Ученик с радостью припустил вперед, предвкушая грядущее зрелище. Колдун степенно двинулся следом, для солидности опираясь на узловатый посох самого что ни на есть чародейского вида. Посох Фитюк самолично вырезал из сухой груши, отполировал, покрыл таинственными, но совершенно бессмысленными знаками, украсил на конце фигуркой яростного несвезлоха, а затем «вычернил» настоем из орехов, дубовой коры и ягод дружинника. Получилось внушительно, даже учитывая, что никакой магической силой посох не обладал. К счастью, клиенты и вредная конкурентка Меланфия об этом не догадывались. Белобрысый же Филька уважал посох пуще грома небесного. Гром когда еще грянет, а посох всегда под рукой. Свернув с пыльного проселка, они пересекли заросшее сочным разнотравьем Куликово Пойло, обходя бочажки с темной, смоляной водой. Из-под ног то и дело вспархивали кулички, перепелки и голенастые пигалицы. Последние, прежде чем взлететь, норовили исклевать путникам щиколотки. Колдуна спасали сапоги, а Фильку – увертливость и подобранная по дороге хворостина, которой ученик с успехом отмахивался от наглых пернатых. В стороне, у края Пойла, весело стучали топоры и молотки, визжали пилы: малокатахрезцы с вражинцами сообща отстраивали мельницу, сгоревшую в прошлом году, надеясь поспеть к сбору урожая. Со стропил, рискуя свалиться, Фитюку приветственно махал рукой Олекса Шиш, мельников кум, пьяница и буян. Колдун махнул в ответ: Вечный Странник, елки-метелки, в помощь! Солнце припекало, и он жалел, что не прихватил соломенный брыль. Вернуться? Нет, поздно. Считай, пришли. – Ой, да где ж вы пропадали?! Что ж так долго?! Ой, Лупоглазочку-бедняжку, считай, напрочь засосало! Одна голова торчит! Ой, что ж это деется, что за напасть такая?! Никак сглазили, выродки, мою красавицу… Не обращая внимания на стрекот известной на всю округу шалавы Яньки Хулебяки, хозяйки строптивой Лупоглазки, колдун двинулся по ненадежной гати в глубь болота. Ученику он знаком велел оставаться на месте. – Стойте! Именем короля! Оборачиваясь, Фитюк оступился на склизком горбыле и едва не шлепнулся в грязь. Выругался, глядя из-под ладони: солнце слепило глаза. Нижняя Мама, откуда гроза на нашу лысину? Через Пойло, бухая казенными, не по размеру, сапожищами, к ним торопился гонец. Над зеленой шляпой полоскался по ветру линялый вымпел с гербом Блезуа. Кроме шляпы и сапог, гонец был облачен в расстегнутую пажескую курточку на голое тело и холщовые штаны с пузырями на коленях. «Жарко сегодня!» – ясно говорил его наряд. На краю болота гонец остановился, пыхтя от усердия. – Чего тебе? – сварливо поинтересовался Фитюк. – Его величество!.. Король!.. король Серджио… – Ну? – Велел! – Да рожай быстрей, что ты телишься! – Велел, чтобы колдун Сильвестр Фитюк немедля явился в замок. Вот! Гонец стащил шляпу, попытался отереть рукавом пот со лба, но оцарапался галуном и, зашипев, вытер чело ладонью. – С чего бы это мне такая честь, елки-метелки? Не видишь, я делом занят? – Делом он занят! – немедленно образовалась рядом Янька, пылая праведным гневом. – Понял, скакун драный?! Не слушай его, Сильвеструшка, спасай мою ласточку! Гонец обернулся к Яньке, намереваясь дать дерзкой достойную отповедь. Увы, взгляд его сразу прилип к двум тугим округлостям, бесстыдно выпиравшим сквозь тонкую ткань Янькиного сарафана. В итоге гонец издал горлом невнятный сиплый звук, судорожно сглотнул и облизнулся. – Спасать? – выдавил он наконец. – Кого это вы на болоте спасаете? Пиявку? – Лупоглазку. В пятый раз уже, – встрял в разговор конопатый ученик Филька. – Корова, что ли? – Эх, если б корова… – вздохнул колдун. – Ладно, а я-то королю зачем понадобился? – Его величество зовет вас на пир! – ухмыльнулся гонец. Колдуну ухмылка гонца не понравилась. Сроду Серджио Романтик не делил пиры с Сильвестром Фитюком. Однако отказать августейшей особе никак нельзя. Надо идти. Фитюк скреб грязным ногтем щеку, делая вид, что размышляет. Хорошо бы и Фильку с собой взять. А что? Колдун явился со своим учеником. На пир мальца, конечно, не пустят, зато на кухне наверняка покормят. Пусть королевских харчей отведает. Когда еще такой случай представится? И на обеде сэкономим. – Благодарствую за приглашение. Беги обратно, скажи: колдун следом будет. Вот Лупоглазку вызволю – и приду. – Ой, Сильвестрик! Ой, родненький! Ой, спасибо! – бросилась Фитюку на шею Янька. И, не стесняясь зрителей, жарко зашептала на ухо: – А я в долгу не останусь! Ты вечером как, незанятый? Отдохнувший? Сильвестр Фитюк довольно усмехнулся, глядя, с какой завистью пялится на него гонец. – Вечером я, пожалуй, сыт, пьян и нос в табаке. Чай, не в корчму, к королю зван. Ты заходи, потолкуем. А ты, Филька, домой беги. Рубаху чистую надень и обуйся. На пир идем, елки-метелки! Обалдевший от свалившегося на него счастья Филька пискнул, кивнул так рьяно, что едва голова не оторвалась, и припустил со всех ног по Куликовому Пойлу. А колдун опять двинулся по гати, осторожно щупая посохом дорогу. Ну, где тут эта злосчастная Лупоглазка? «Верно говорят: сапоги надеть – к дороге, аль случится что», – думал Сильвестр Фитюк. – Сильвестр Фитюк из Малой Катахрезы! Агафон Красавец, по скудости лейб-бюджета совмещавший обязанности барда и мажордома, ударил посохом об пол. Посох скользнул острым концом по плитке из ложного мрамора и больно ушиб лодыжку Фитюка. – Чтоб тебя, ирода! – тихо, но внятно пожелал колдун барду. Несуеверный, но опытный Агафон на всякий случай сделал знак от сглаза, и Фитюку пришлось второй раз уворачиваться от кровожадного посоха. Впрочем, нет худа без добра: собравшиеся за столом восприняли это как церемонный поклон и зааплодировали. – Рады, искренне рады! Их королевское величество Серджио Романтик после третьего бокала кларета приходил в наилучшее расположение духа, утверждая, что мир создан для юных душой. А сейчас нос короля цветом напоминал закат над Кузькиным Лугом, свидетельствуя по меньшей мере о пятом бокале. Рядом с королем благосклонно улыбалась его августейшая супруга, надев в честь пира второй из своих «выходных» чепцов, с золоченой сеткой и лентами. По непроверенным слухам, чепец сильно молодил Терезу Блезуа. На головном уборе, доставшемся королеве в наследство от бабушки Лукреции, лежало заклятье миловидности, наложенное чуть ли не самим Нихоном Седовласцем в память о знойных ночах юности. С годами заклятье выветрилось, а чепец остался. Помимо королевской четы, за столом присутствовали их высочество принцесса Мария-Анна с мужем, рыцарем Арчибальдом Тюхпеном, Потрошителем Драконов, и барон фон Кайзеринг, случайно проезжавший утром мимо замка. Барон всегда случайно проезжал там, где намечалась попойка или драка. Драки он уважал без повода, а попойки – на дармовщинку. Подслеповато щурясь, Фитюк не сразу разглядел незнакомого молодца, разряженного в пух и прах по столичной моде. Молодец втерся между бароном и принцессой, умудряясь вести светскую беседу сразу на два фронта. – Агафон, проведи гостя! – Стоять! – грозно велел колдун оживившемуся барду, видя, что Агафон берет посох наперевес. – Не извольте, елки-метелки, беспокоиться… Присев на лавку – кресла полагались только коронованным особам, – он придвинул поближе тарель с куропатками, маринованными в уксусном меду. Надо быстрее урвать кусок, пока не выгнали. Знаем мы эти высочайшие приглашения… В углу скулили любимые борзые Серджио Романтика, тщетно ожидая подачки. – Так вот, ваше очаровательное высочество, я и говорю Кольрауну: «Милейший Просперо! Душевно признателен, но в этом деле я не нуждаюсь в помощи! Сами посудите: мелкий демонишко, даже без статуса…» А он мне: «Полно скромничать, дружище Тиль! Как же без статуса, если реестр Клазуевича-Ряшки ясно гласит…» – Вы дружны с самим Просперо Кольрауном? – ахнула принцесса, теснее прижимаясь к собеседнику. – Боевым магом трона? О, мэтр, это так пикантно… Синие глаза ее высочества лучились восторгом. Нечасто в Блезуа появлялись такие гости. – Не стану хвалиться, ваше прелестное… – О нет, сударь! Хвалитесь! Умоляю вас, хвалитесь! Если бы вы знали, как скучна жизнь принцесс в провинции… – Да уж! – не пойми к чему добавил барон фон Кайзеринг, обгладывая баранью ногу. – Ну, если вы настаиваете!.. В сущности, мы с боевым магом накоротке: я его зову Альрауном, по-свойски, а он меня… – А он вас, сударик, и вовсе, должно быть, не зовет, – не сдержался Фитюк. – Вы сами небось, елки-метелки, приходите. Без спросу. Задним числом колдун укорил себя за длинный язык. Точно выгонят. Взашей. И поесть как следует не дадут. Но очень уж бахвал-фертик пришелся Фитюку не по сердцу. Милейший, значит, Просперо. Полно, значит, скромничать. Накоротке они. А принцесса и уши развесила, дурища. Колдун ухватил жирный шмат кулебяки с тресковыми мозгами, надеясь, если таки выгонят, унести добычу с собой. Хорошо бы Филька не зевал на кухне – все экономия средств. Тащись к этим величествам, ноги по жаре бей… Обиду на Серджио Романтика колдун таил давно. Еще с тех пор, когда его вызвали удостоверять девичество Марии-Анны, вырванной из лап злобного дракона, и в последний момент отказали в доступе к телу. В прошлый раз приезжий скопец-«пицилист» обскакал, и сейчас, видать, тоже сопляк из столицы на кривой объедет. Нет пророка в своем отечестве, елки-метелки. Одни пороки. – О, наставник! – Молодец словно только сейчас заметил нового человека за столом. – Приветствую вас, высокочтимый учитель! Вы чудесно сохранились! Лейб-малефактор Серафим Нексус говаривал мне в приватной беседе, что глушь обладает дивными консервирующими свойствами… – Вы знакомы с лейб-малефактором? – заинтересовалась королева. – Не слишком, – заскромничал молодец. – Однажды я оказал ему мелкую неоценимую услугу, и с тех пор он приглашает меня в день иглозакупок: для консультаций… Ах да, еще на именины! Фитюк моргал, рассматривая болтуна. Лисьи черты, хрящеватый нос. Острые глазки прохиндея. На верхней губе – родинка. Что-то знакомое чудилось колдуну в облике молодца, но он никак не мог ухватить, что именно. Дело решил вороватый жест, с каким молодец подхватил фаршированную сливу. Сливы лежали горкой вокруг жареного гуся, бери – не хочу, но жест, и плечом вот так, чтоб никто не заметил… и глазки по сторонам: зырк-зырк… – Тиль? – неуверенно спросил колдун. – Это ты? Все собравшиеся за столом расхохотались, как если бы ждали этого вопроса заранее. Гудел басом Серджио Романтик, вторила меццо-сопрано королева Тереза. Дискантом заливалась принцесса, хмыкнул Арчибальд Тюхпен. Перхал барон, красный как рак: глоток пива угодил фон Кайзерингу не в то горло. А неча жрать в два горла, задним числом отметил Фитюк. Отсмеявшись, его величество махнул рукой барду-мажордому. Тот поднял посох, обождал, пока молодец встанет из-за стола, выставив себя на всеобщее обозрение, и объявил, словно столичный франт минутой ранее вошел в залу: – Тильберт Гудзик, дипломант ХVII Реттийского конкурса молодых волшебников, номинант премии «Чара года»! – Имею честь приветствовать, наставник! – раскланялся дипломант и номинант. – Елки-метелки… Фитюк узнал гостя. Девятилетнего Тиля отдала ему в ученики Марта Гудзик, соломенная вдова бондаря Яна, ушедшего на край света, в паломничество к мощам Шричиватры Ла-Ланголезца. Колдун хорошо понимал бондаря: от такой женушки впору бежать хоть к Нижней Маме. Шустрая бабенка, справив сороковины ухода супруга, намеревалась в скором времени взять патент на двоемужество, ребенок ей мешал, как, впрочем, мешал с самого дня своего рождения, – и формулу «Мясо – ваше, кости – наши!», передавая Тиля колдуну, Марта произнесла с истинным наслаждением. Откажись Фитюк от платы за обучение, она бы и кости сына с радостью передала в его владение. Тиль рос босяком и выжигой, хотя не без искры таланта. Лупить ученичка приходилось через день, но и польза имела место. Три года спустя Фитюк спокойно доверял ему сведение бородавок, «венца безбрачия» и «концов с концами», то бишь борьбу с домовыми злыднями. Злыдней парень гонял исключительно. А то, что в доме клиента после обряда неизменно пропадала какая-то безделица, списывали на остаточные злыдневы эманации. Кстати, вместе с потерей «венца безбрачия» у девиц частенько тоже кое-что терялось, за компанию с «венцом». Но кто дерзнул бы упрекнуть в этой потере двенадцатилетнего ученика колдуна? Молодо-зелено, проехали-забыли. А брачную простыню и цыплячьей кровью извозюкать не грех. Свадьба все спишет. Накануне дня рождения, когда Тильберту Гудзику должно было исполниться четырнадцать, колдун имел с учеником серьезный разговор. О расширении практики за территорию Малой Катахрезы, вплоть до Вражины с Крутовражьем. О перспективах вселенской славы в границах Блезуа – благо королевство куцее, и границы с гулькин хвост. О добродетелях, без которых побьют, и побьют сильно. О том, что курочка по зернышку клюет, а из петухов студень варят и с хреном едят. Ну, еще всяко-разное, по мелочам. Утром Тиль сбежал, прихватив малую толику деньжат, каравай хлеба и припасенный на зиму окорок. Окорок колдун не мог простить гаденышу по сей день. И вот, спустя десять лет, нате-здрасте… – Я вижу, учитель, вы узнали меня! – глумливо раскланялся Тильберт, сдернув берет: умопомрачительный, весь в бисере и канители. – Понимаю, время никого не щадит. Из юноши оно делает мужа, из старца… гм-м… Я хотел сказать, что из умудренного годами мастера время делает живое наставление потомкам! «Языком мелет, что цепом молотит, – подумал колдун, запивая кулебяку вином. – А эти в ладоши хлопают, словно им великую мудрость на холодке морозят…» Действительно, дамы аплодировали, а мужчины с одобрением кивали. – Но оскорбление? – вдруг очнулся барон фон Кайзеринг, бросая собакам кость, обглоданную до снежной белизны. – Мне показалось или здесь действительно прозвучало оскорбление? Серджио Романтик поднял бокал, словно намеревался возгласить здравицу: – Вы так думаете, барон? – Разумеется, ваше величество. Я собственными ушами слышал, как наш досточтимый Фи… Фе… – Фитюк! – громогласным шепотом подсказал от дверей Агафон Красавец, отставляя в сторону посох и извлекая невесть откуда перо, чернильницу и лист пергамента. – Сильвестр Фитюк, ваша светлость! – Да, конечно! Почтенный Фитюк изволил усомниться, что Тильберт Гудзик зван в приличные дома, в частности к Просперо Кольрауну. Более того, досточтимый Фитюк рискнул предположить, что упомянутый сударь Гудзик ходит в приличные дома без спросу! Видя, как его бывший ученик сидит за одним столом с августейшей четой, он тем не менее… Что это, как не оскорбление? – Барон, вы правы, как никогда! – королева Тереза возвела очи к потолку, изучая алебастровых лямуров с осыпавшейся позолотой на крыльях и рожках. – И что теперь прикажете делать? – Кровью! – отрезал барон с набитым ртом. – Среди дворян… инсинуа-а… хр-р… кровью! – Речь идет не о дворянстве, – ласково осадил забияку его величество. – Оскорбление, я полагаю, было косвенным и ненамеренным. Кроме того, надо учитывать долг ученика по отношению к учителю… Принцессе Марии-Анне, подпрыгивавшей на месте от возбуждения, наконец удалось вставить и свое слово: – Турнир! Папенька, маменька, не надо кровью! Турнир! – Турнир! – возликовал фон Кайзеринг. – Турнир! – поддержала королева. – Чтоб в веках! И в «Сопредельном Вестнике», на первой странице! – Мы не возражаем, – подвел итог Серджио Романтик. – Тильберт Гудзик, Сильвестр Фитюк, вы готовы помериться силами в нашем присутствии? И когда сукин сын Тильберт, ни на минуту не задумавшись, воскликнул: «Всегда готов, ваше величество!» – колдун понял, что его, елки-метелки, заманили в западню. – Чудесно! – расцвел король, не дожидаясь согласия второго участника. – Мы выдвигаем условием сего турнира полную безопасность обоих… э-э… турнирантов? соперников? – Участников, – с наивозможной деликатностью вставил Арчибальд Тюхпен, ранее молчавший. – Гениально, зятек! Участников! Итак, каждый участник по очереди, в течение одной минуты, волен творить со вторым любые чудеса и превращения, какие позволит его мастерство. Но имейте в виду: без членовредительства и ущерба здоровью! Иначе мы разгневаемся и никому мало не покажется… Взлетев над столом, франт Тильберт ловко приземлился в центре залы. «Он меня без хлеба съест, – ужаснулся Фитюк. – Ишь, летун!..» Но отказаться от турнира не было возможности. Всё явно придумали заранее, мнение колдуна никого не интересовало. Что ни произойди здесь и сейчас, главное в другом: о турнире в Блезуа можно будет вспоминать долгими зимними вечерами, цитируя соответствующую оду Агафона Красавеца – глянь, глянь, уже строчит, бардова морда, уже сочиняет!.. Провинция бедна событиями, а тут такая потеха. – Прошу, наставник! Пятерня-невидимка уцепила колдуна за шиворот и повлекла. Сосредоточась, Фитюк разжал пальцы у себя на воротнике один за другим, но поздно: к этому времени он стоял с окаянным ученичком лицом к лицу. – Итак, по праву молодости и оскорбленной стороны я начну первым! Тильберт шутовски взмахнул руками, творя пассы. Лисьи черты исказила гримаска хищного удовольствия. «Зря я его палкой лупил, – подумал Фитюк, – следя за губами читавшего заклятие парня. И ремнем зря. И упряжью. Сейчас икнется…» Ничего не произошло, но собравшиеся за столом разразились овацией. Фитюк пожал плечами и услышал звон бубенцов. Мелодичный, тоненький звон. Он скосил глаз и обнаружил, что по его плечам ездят крохотные сани, запряженные лошаками-мирабилами. К длинным ушам мирабилов были прикреплены бубенчики, а к горбам – флаги с изображениями Сильвестра Фитюка в непотребном виде. Их величествам с гостями флаги видны были скверно, а Фитюку – отлично. Ну, пакостник… – Радуйтесь, наставник: я вас возвышаю! Земля ушла из-под ног. Колдун повис в восьми локтях над полом, внизу бесновались борзые, лая и пытаясь ухватить висельника за пятки. Живот бедняги раздулся неестественным образом, отвердев и напомнив собой костяной шар, на котором синей тушью какой-то шутник изобразил контуры держав: Реттия, Турристан, Дангопея, Ла-Ланг… Внутри, в желудке, щебетали съеденные куропатки и думали тресковые мозги. Сани сместились с плеч на удивительное брюхо, звон бубенцов усилился. В мочках ушей проклюнулись ростки: миг, другой, и плети буйного вьюнка упали на борзых, оплетая их побегами с ярко-алыми цветами. Собаки взвыли, Фитюк выругался и с удивлением отметил, что голос его стал похож на кряканье селезня в брачный сезон… – Минута истекла! – Я помню, Ваше Величество! Вернув Фитюка на прежнее место и возвратив ему привычный облик, Тибальд Гудзик раскланивался. С лица парня не сходила торжествующая ухмылка. – Ваша очередь, Сильвестр! – объявил его величество, икая от смеха. Тибальд выпятил грудь. – Я к вашим услугам, наставник! – Мне надо подумать, – мрачно уведомил Фитюк. – Разумеется, – согласился король. – Возраст имеет свои привилегии. Но не слишком долго: мы ждем… Понимая, что время течет водой сквозь пальцы, что король может разгневаться, а лицо и без того потеряно навеки, Фитюк тем не менее вместо поиска нужных заклинаний думал о всяких пустяках. Соревноваться с молодым прохвостом? Бесполезно. Сразу видно, кому назначен триумф, а кому – пинок под зад. Возраст – не тетка. Да и таланты у нас простые, сельские, мы в Универмагах не обучались. Юный враль горазд пыль в глаза пускать, но дело, скажем честно, разумеет. Авось и наша крупица в его мастерстве сыщется. И на том, елки-метелки, спасибо. Главное, пусть Фильку на кухне накормят… А мы сыты по горло, грех жаловаться. Куропатку за похабный флажок, кулебяку за брюхатый полет – равный обмен, если по-нашенски, по-простецки… Фитюк молчал, время шло, а напротив, белый как мел, стоял Тильберт Гудзик. Сдернув берет и комкая головной убор в кулаке. Переминаясь с ноги на ногу. Морщась, прикусив нижнюю губу и сдвигая брови все теснее, все болезненней, до жалкой складки на переносице. Словно каждая секунда смывала возраст с его лица, превращая самоуверенного молодца в мальчишку, давно потерянного за пластами дней. Посторонний зритель согласился бы держать пари на что угодно, что мальчишка боится. До колик. До рези в животе. До смертной икоты. – Ну, я это… – начал Фитюк, ища слова, чтобы подвести итог. – Это, значит… Но его перебили. – Я проиграл! Наставник, я проиграл! Удостоверяю свой проигрыш перед их… перед ихними величествами… перед достопочтенной публикой… И совсем уж по-детски: – Не надо! Сдаюсь! Король Серджио Романтик от изумления встал из кресла. Его величество недоумевал: что произошло? Радоваться надо или огорчаться? Миловать или карать? Нас обманули или доставили удовольствие? – Наши победили, – отчетливо произнес в тишине Арчибальд Тюхпен, Потрошитель Драконов, заговорив второй раз за весь пир. – Столица пролетает, как демон над храмом. И его величество согласился. Столица пролетает. Это даже лучше, чем потеха над старым деревенским колдуном. Простите! – над нашим верноподданным, истинным мэтром Высокой Науки, невзирая на годы, способным дать укорот любому желторотому хлыщу. Да, именно так. – Дядько Сил! Дядько! Гости к нам! На сей раз Сильвестр Фитюк отрываться от дела не стал. Ну, гости. Обождут. Колдун поставил последний стежок, завязал узелок, откусил остаток нитки крепкими, растущими вкривь и вкось зубами – и лишь после этого глянул в сторону калитки. За калиткой топтался, сотрясая землю, кудлатый детина. В нем Фитюк без труда признал королевского псаря, немого Гервасия. Всадник, гарцующий рядом на пегой кобыле, по сравнению с великаном-псарем смотрелся несерьезно. Колдун, признаться, в первый момент даже не обратил на него внимания. Несмотря на зной, всадник кутался в темно-лиловый плащ, а на голову нахлобучил шляпу с широкими полями, скрывавшую лицо. «Еще б кобылу, умник, перекрасил, перстень с гербом Блезуа снял и псаря в замке оставил, – ухмыльнулся про себя колдун. – Тогда, глядишь, и не узнали бы». – Филька, обормот, отвори калитку! Прошу, Ваше Величество. Филька при виде августейшей особы разинул рот и застыл на месте – словно под зрак василиска угодил. Едва из-под копыт успел выскочить, когда король во двор въехал. За кобылой, высунув язык, трусила вперевалочку здоровенная мохнатая псина – сука Муми Тролль, любимица псаря. Эскорт, значит. – Здравы будьте, Ваше Ве… – Тсссс! – прошипел Серджио Романтик, спешиваясь. – Я у вас инкогнито. – Ну, это как вам угодно будет, – легко согласился колдун. – Морсу не желаете? Холодненького, из погреба? – Желаю! Чувствовалось, что монарха по дороге вконец допекла сегодняшняя жара. – Филька! Лезь в погреб, тащи жбан морса. Да кружки прихвати, елки-метелки! Не из горла же нам с инкогнитой хлебать! Садитесь, ваше-разваше… Серджио Романтик царственно опустился на скамейку, освобожденную Сильвестром. С интересом осмотрел скудное Фитюково хозяйство: двор, амбар, дровяной навес, просевшее от времени крыльцо дома… Наконец взгляд его величества остановился на колдуне, который стоял перед гостем, явно чего-то ожидая. – И вы садитесь, милейший. Я сегодня без лишних церемоний. Второй скамейки во дворе не было, так что Фитюк подтащил ближе изрубленный чурбан для колки дров и уселся напротив короля. Кобылу псарь Гервасий привязал к молодой яблоне, сам расположился в тенечке и, кажется, задремал. Псина улеглась бок о бок с великаном. Повисла неловкая пауза. – Жара этим летом… – протянул король. – Ваша правда, – согласился Фитюк. – По такой жаре виноград хорошо вызревает. Вино с него… Колдун вкусно причмокнул. – Вино – это да! – оживился монарх. – Лишь бы злаки не пожгло… О, ваш ученик скор на ногу! От волнения – не блудливой Яньке, чай, королю питье подносим! – Филька едва не расплескал морс на монарший плащ. – Благодарю, юноша! Какое облегчение… – Филька, беги домой, – велел колдун, понимая ситуацию. – До вечера свободен. Когда мальчишка исчез, его величество на всякий случай огляделся по сторонам. Нет, больше никого нет. – А скажи-ка мне, любезный Фитюк… Любезный Фитюк отметил, что Серджио Романтик перешел с ним на «ты», лишь когда ученик сгинул, и оценил королевскую деликатность. – Что вчера на турнире стряслось? Тильберт сразу уехал, даже ночевать не остался. От объяснений отказался, был неприветлив. Я полночи заснуть не мог, ворочался, размышлял… И королева с утра сама не своя: узнай, мол, да узнай, а то умом тронусь! Принцесса, ясное дело, с матерью заодно. Про Агафона я и не говорю: тот уже пять разных финалов к новой поэме настрочил… Теперь мается, не знает, какой оставить. Давай, объясняй! Фитюк не спешил отвечать. Он скреб щеку ногтем, желтым и плоским, – как день назад, на болоте, размышляя: идти к королю на званый пир или нет? Вчера ноготь выскреб простую, как дубина, правду: надо идти. Вот такая простая правда, хомолюпус ее заешь. Сегодня ноготь не выскреб ничего. – Не знаю, – честно ответил колдун, хмурясь. – Наверное, в Тиле дело. Пожалел старика. Совесть проснулась. Вот и решил: умение показал, покрасовался, а теперь сердце покажу. Пусть старого дурня в победители нарядят. Нехай порадуется напоследок… – Совесть? – с сомнением протянул его величество. – А чего такого? Она у всякого может случиться, совесть. Да и потом… Что я ему мог сделать? Ерунду и воздуха сотрясение. Тильберт, он ведь все мои семь заклятий в деле видал. И не раз. А из них таких чар, чтобы быстро, на людях… чтоб благородным зрителям в ладоши хлопнуть… Колдун подумал. – Ну, первое, – он загнул для памяти корявый палец, – оно коровам телиться помогает. Это когда телок задом идет, и пузырь, елки-метелки, не рвется, а душит. Я теленочку на задние ножки дивную чудо-петельку кладу: сама тянет, сама тужится. В придачу, когда телок не дышит, петелька слизь у него из носа и глотки смокчет… Ежели со стороны смотреть, очень интересно выходит. И для здоровья, как вы велели, и без членов вредительства. Он еще немного подумал. – Ну, почти без вредительства, – поправился Фитюк. – Тут как судьба плюнет. Главное, грудину правильно мять. Телок раздышится, оживет – и корове, и хозяйке радость. Я телят за свою жизнь спас – армию! Хотя бывало по-разному: мнешь его после дивной петельки – а он дохленький… Серджио Романтик украдкой вытер пот со лба. Должно быть, упрел на солнышке. – Другое заклятие у меня тоже ничего, ядреное… Я им злыдней гоняю. Которые в твоем доме живут, твоим трудом кормятся, на твоем горбу пляшут, а тебе за все добро одну пакость желают. Народ всегда глядеть сбегается: вой, треск, корчи… Бывает, злыдня так припечет, что детвора им после три дня в «стрелки-горелки» играет. Ага, вспомнил! Еще одно годится, пятое: я им гулящим оторвам перед свадьбой девичество возвращаю. После Тиля, елки-метелки, частенько доводилось трудиться… Шустрый был, паразит, на девкин счет. Я ему, кобелю, сто раз грозился: зашью, мол, суровыми нитками, не первое, так второе!.. А надо было, для острастки. Вы как думаете, Ваше Величество? – Пожалуй, все-таки совесть, – кивнул Серджио, морща лоб. – В конце концов, ведь бывает, чтоб совесть? Иначе что? Иначе совсем грустно выходит. – Бывает, – согласился Фитюк. – Вот, пока я при всем честном народе размышлял, у Тильберта совесть и случилась. – Ну, прощай, колдун. – Всех благ, Ваше Величество! Когда король со свитой убрались прочь, Сильвестр Фитюк некоторое время сидел без движения, глядя вдаль, за Куликово Пойло, где шумно достраивали мельницу. После придирчиво осмотрел заплату: оно, конечно, не заклятие, но класть надо крепко, с тщанием. Накинул чиненый кафтан на плечи, словно боясь, что ветерок застудит ему поясницу; поднял с земли камешек и швырнул его «навесом», через поленницу. – Вылезай! За поленницей ойкнули – похоже, камешек угодил куда надо. Из-за штабеля дров выбрался Филька, без особого успеха приглаживая соломенные вихры. На лбу ученика розовела свежая царапина, босые ноги были сплошь в цыпках. – Подслушивал? Молчи, не ври! – я и сам вижу, что подслушивал. Эх вы, стоеросы… Знаком колдун подманил ученика к себе. Поставил мальчишку меж колен, уставился в синие восторженные глаза. – Ты, Филька, это… Ты слушай. И на ус мотай. Вот допустим, однажды ты решишь от меня сбежать… – Никогда! – пискнул Филька, с обожанием уставясь на старика. – Молчи, дурила, если старшие говорят. Молчи и внимай. Так вот, помни: сбежишь – лучше не возвращайся. Оно и тебе лучше будет, и мне, елки-метелки. – Дав мальчишке легонький подзатыльник, колдун завершил наставление: – И окорок не смей воровать. Не про вашу честь наши окорока. Ишь, раскатали губу: на сытое брюхо бегать! Сытое брюхо, оно к ученью глухо… От Кузькиного Луга, тряся грудью, к ним бежала Янька Хулебяка. «Ой, горечко! – неслось, приглушенное расстоянием. – Ой, за что ж мне это лихо!..» – Должно быть, кое-кто в болоте увяз, – глубокомысленно заключил Сильвестр Фитюк. – Надо спасать. – Ага! – согласился преданный Филька. – Это она нарочно. Кого Филька имел в виду, осталось загадкой. |
||
|