"Война мага. Том 3: Эндшпиль" - читать интересную книгу автора (Перумов Ник)

Глава шестая

«Скоро нам станет некуда отступать», — мрачно подумал Император, глядя на открывшийся его взорам Мельин. Некогда великолепную столицу по-прежнему покрывала паутина строительных лесов; пока правитель отсутствовал, изменилось немногое, что и неудивительно — при таких-то делах и вестях с запада!

— Кер-Тинор, отправьте гонца к Сежес. Капитан Вольных молча кивнул.

— Круг Капитанов прислал весть, — вдруг проговорил он, уже сделав было шаг. — Всех, в ком есть наша кровь, зовут вернуться.

Император выразительно поднял бровь. Ему служили Вольные, принявшие имперское подданство, кому навсегда была отрезана дорога в их родные края.

— Круг Капитанов решил, что вторжение тварей из Разлома есть исполнение древнего пророчества о якобы неизбежном конце человеческой расы, «когда мерзость её переполнит пределы небесного терпения», да простятся мне эти слова, повелитель. Круг заключил, что бестии пройдут через все занятые людьми земли до самого восходного океана, где их существование и пресечётся. После чего всем старым расам — гномам, эльфам, Дану, Вольным, оркам и прочим — только и останется, что вновь занять свои старые владения.

Император не стал спрашивать, каким образом Круг Капитанов сумел подать весть, — Кер-Тинор всё равно не ответит. Есть вещи, которые Вольный не раскроет, несмотря ни на какие пытки.

— И многие из моих Вольных решили… последовать этому призыву? —. как можно спокойнее осведомился правитель Мельина.

Кер-Тинор позволил себе скупую улыбку.

— Ни один, мой Император. Мы помним, что такое слово, долг и честь. Мы связали нашу честь с Империей, вместе с Мельином падёт и она.

— Благодарю, капитан. — Император протянул Вольному руку.

Тот осторожно пожал её, склоняя голову.

— С позволения моего Императора, проследую для выполнения его поручения.

Правитель Мельина кивнул.

— Что скажешь, Тайде?

Сидевшая в седле Сеамни только развела руками.

— Козлоногие не пошли на запад. Вся их масса повалила на восток, против нас. Что это может значить?..

— Что Вольные не шибко хороши на вкус, — сумрачно пошутил Император.

— Если бы… — не улыбнулась Сеамни. — Скорее всего только мы, Империя, им и угрожаем. Только мы можем дать им отпор. И козлоногие об этом прекрасно осведомлены. Дело за малым — осталось только найти… — Она осеклась и замолчала.

Конный авангард остановился, пропуская легионную пехоту. Когорта за когортой, стальная река текла обратно, к столице, текла без славы, хотя и без позора. Бой закончился ничем. Поток козлоногих не остановился, не повернул вспять. Нерг не оказал обещанной помощи, Древние Силы не выступили на защиту своей земли, не встали рядом с защитниками Империи; правитель Мельина остался один на один с небывалым, тысячекратно сильнейшим врагом — и безо всякого резерва времени.

— Что нам остаётся, мой Император? — негромко выговорил проконсул Клавдий. И сам же ответил: — Отступать дальше. Оставить им Мельин. Едва ли им для чего-то понадобится мёртвый камень. Запасы необходимо вывезти…

— Скоро будет уже нечего вывозить, — мрачно заметил правитель. — Весна миновала. Западная часть Империи опустошена. Хлеб посеяли только в центре и на востоке. Если мы потеряем и эти земли, зимой нас ждёт повальный голод. Если только не удастся купить зерно на юге и каким-то образом переправить его через море, мимо пиратских эскадр…

— Ничего этого мы сделать не успеем, если козлоногие станут покрывать по четыре-пять лиг в день, — сдвинул брови проконсул.

Сеамни молчала, опустив голову и погрузившись в размышления, похоже, сейчас вообще ничего не слышала.

— Сам знаю. — Зубы Императора скрипнули. — Ни одного решения. Ни одного ответа. Тупики. Магия бессильна… или недостаточно сильна. Бароны засели на севере, остатки Радуги — с ними… и не желают ничего слушать или же просто не верят.

— Они должны понять, — с неколебимой уверенностью сказал Клавдий. — Я хорошо знаю Браггу. Он, конечно, упрям, как целое стадо ослов, тщеславен и властолюбив, но при этом далеко не глупец и не трус.

— Упрямство как раз и есть неразлучный спутник глупости, — заметил Император, салютуя очередному легионному значку. Марширующие воины ответили дружными приветственными возгласами.

— Девятый Железный, — вздохнул Клавдий. — Отличные рубаки, но и они…

— Но и они не смогут остановить тварей Разлома, понимаю, — процедил Император. — Если бы ты знал, Клавдий, если б ты знал… сейчас я отдал бы всё, пошёл бы на союз с кем угодно, только чтобы…

— Радуга, — вдруг произнесла Сеамни. — Нам нужна вся её мощь. А ещё — магия крови.

Клавдий втянул голову в плечи, словно ожидая внезапного удара.

— Госпожа, — выговорил он совершенно несвойственным ему умоляющим тоном. — Какая «магия крови»? О чём вы? Это же… это же… невозможно, невероятно!

— Нерг потребовал от нас именно этого права, — хладнокровно произнесла Дану. — В хаосе нынешнего времени, когда они могли сами взять всё, что угодно, я вижу их просьбе только одно объяснение — всебесцветные сами ужасно боялись.

— Чего? Чего они могли бояться?! — не выдержал проконсул. Император слушал молча, не вмешиваясь.

— Боялись восстания тех, кого они собирались тащить на алтари и жертвенники. — Сеамни не колебалась. — Им нужно было направить их ужас и ненависть на тебя, мой повелитель, — при людях Дану никогда не называла Императора Гвином. — И, быть может, дело тут не только в восстании… — Она вновь погрузилась в раздумья.

Клавдий вздохнул.

— Союз с баронами — это, конечно, правильно. Вот только как их уговорить, если даже твари Разлома их ни в чём не убедили?

— Что может потребовать Брагга, я примерно представляю, — невесело усмехнулся Император. — Восстановить звание коннетабля, возродить Коронный Совет…

— И выдать замуж за Императора Мельина свою дочь, — докончила Сеамни, улыбаясь. — Вполне здравые условия, если подумать. На месте повелителя я бы не колебалась.

— Что у тебя за шутки, Тайде… — поморщился правитель.

— Я не шучу, — совершенно серьёзно возразила Дану. — Если для союза с Браггой достаточно будет этого, надо соглашаться. С тем чтобы использовать всю силу Радуги.

— Мир с Браггой не означает мира с Радугой, — возразил Клавдий. — Маги претерпели от нас совершенно несравнимый ущерб. Их требования могут оказаться…

— Маги запуганы, — жёстко бросила Сеамни. — Они хорошо запомнили ту кровавую трёпку. Без баронов и их дружин они — ничто. На открытый бой с легионами они больше не осмелятся. Если Брагга подпишет мир — никуда не денется и Радуга.

— Похвальная уверенность, — не сдавался проконсул. — Но чья-то уверенность ещё не означает непременно такого же исхода, и потому…

— Повелитель, чародейка Сежес. — Кер-Тинор ловко, как умеют только Вольные, развернул коня. Позади, сидя по-женски, боком на спокойном мерине, рысила волшебница, бледная как смерть, с наскоро закрученными волосами.

— Мой император. — Она поклонилась. Куда ниже, чем в те времена, когда правитель Мельина только-только вступил на трон.

— Что нергианец?

Сежес чуть потупилась, словно чего-то стыдясь.

— Он не человек, повелитель.

— Я это уже слышал, чародейка. Какие-нибудь доказательства? Пожалуйста, только кроме его «нечувствительности к боли». Об этом я уже слыхал.

— Я пробила его барьер. — Сежес нервно облизнула губы. — Это немало мне стоило, но я взяла его за жабры. А потом… мой Император, он даже не орал, как все люди. Я этот вой ни с чем не могу сравнить. Однако он по-прежнему не ответил ни на один вопрос. Я пошла дальше. Стала вскрывать его — живьём. И вот тут-то и увидела… — Она побледнела и отвернулась. Казалось, её вот-вот вырвет.

— Что же именно? Не тяни, Сежес, у нас и без того давно вышло всё время! Резать, значит, могла, а рассказать — затошнило?!

— Прошу прощения, мой Император, но… действительно замутило, — призналась чародейка. — Я увидела два сердца. Два желудка. Кишечник, в котором, простите, кишки извиваются, как змеи, раскрывают пасти и норовят цапнуть меня за палец. И всё это сизо-лилово-фиолетовое, как и его кровь. Я резала — а он продолжал жить, дышать и осыпать меня проклятиями. Убивать тварь я не стала — на то не было повеления моего Императора. Но одно могу сказать теперь точно — он не человек. Не эльф, не Дану, не орк, не тролль, не кобольд — не из известных нам рас и народов. Это нечто совершенно новое. Небывалое. Неведомое. И оно все эти годы жило рядом с нами, а мы, Радуга, ничего даже не заподозрили!

— Понятно, — оборвал чародейку Император. — Что ж, достойно Нерга, очень достойно. В принципе трудно было бы и ожидать чего-то другого. Как ты думаешь, Сежес, может эта тварь оказаться просто искусственно выведенным монстром, подобно тем, что вылуплялись в зверинцах Радуги?

— Конечно, этот ответ напрашивается, — кивнула Сежес. — Но Радуга, если можно так выразиться, подгоняла подобное к подобному. Мы делали всяких бестий, и летающих, и ныряющих, и ползающих, но у них у всех наличествовала красная кровь. И, разумеется, по одному сердцу. Мы оставались в рамках заданного Природой и потому…

— Ты можешь поручиться, что Нерг не продвинулся дальше? Всё-таки он мало походил на остальные Ордена Семицветья.

— Это нечеловеческая логика. — Сежес покачала головой. — Я имею в виду — те, кто сотворил этого «посла», рассуждали не так, как мы, люди, или, к примеру, гномы.

— Не пойму, мой Император, какое это отношение имеет к тварям Разлома, — вмешался Клавдий. — Я и так всегда знал, что выродки они там все, в этом Нерге. Ну, достопочтенная Сежес доставила нам наглядное доказательство. Только как это нам поможет остановить нашествие?

— Сама ломаю голову, — буркнула чародейка. — И ничего, кроме магии крови, на ум не приходит.

— Сговорились вы все, что ли?! — нахмурился Император. — Только и слышишь, мол, «магия крови, магия крови»! Кто будет отбирать людей для жертвенников, ты, Сежес? Иди, выбирай! Только не забудь их об этом предупредить.

Волшебница совсем понурилась.

— Мой Император, — проговорила она еле слышно. — Я… я вывернула наизнанку свою память, я мучила всех, кто пошёл со мной. Я искала решение. И — не смогла. Это не поединок, когда противника можно ткнуть в сочленение доспеха тонкой шпагой, решив дело одним уколом. Тут надо бить пудовой кувалдой, рассчитывая, что нагрудник не выдержит и проломится, потому что у врага — ни щелей, ни даже самих сочленений.

— Я согласна с почтенной Сежес, — ровным голосом сказала Сеамни. — Магия крови — наш единственный шанс. Но следует также и примириться с Радугой. Я предложила повелителю взять в жёны дочь барона Брагги.

— Предлож… что?! — Чародейка чуть не поперхнулась, уставившись на Дану широко раскрывшимися глазами.

— Предложила заключить мир с мятежниками ценой династического брака, — холодно повторила Сеамни. — Конечно, Брагга потребует себе и титул коннетабля, и пост главы Коронного Совета… но это уже несущественно.

Сежес пристально вгляделась в лицо Сеамни. Та не дрогнула.

— Я должна попросить у тебя прощения, дочь Дану, — каким-то жестяным, дребезжащим голосом проговорила чародейка. — Ты… удивила меня. Прости. Прости за то, что я… скверно о тебе думала.

— Ничего, — безмятежно кивнула Сеамни. — Все мы совершаем подобные ошибки. Я тоже не исключение. Ты тоже прости меня, Сежес. Я… я тоже думала о тебе недостойно.

Наступило неловкое молчание.

— Всё это, конечно, очень трогательно, — прокашлялся Клавдий. — Но козлоногие напирают, и нам надо вывезти из Мельина все ценности, объявить жителям, чтобы уходили, поставить в строй легионов всех здоровых мужчин…

— Да, да, — заторопилась Сежес. — Мои мальчики собирают травы, не жалея сил, но запасы пополняются не так быстро, как хотелось бы. Ещё одну битву мы выдержим, мой Император, но не больше.

— Отступать дальше — бессмысленно, — холодно произнёс Император, словно и не слышал последних слов чародейки. — Пора из дичи превращаться в охотника.

Клавдий досадливо крякнул.

— Мой Император, легионы готовы сражаться, это так. Но как можно победить эту массу? Всё равно что рубить мечами море или ветер!

— Море или ветер мы рубить не собираемся, — промолвил Император. — А вот может ли многомудрая Сежес поведать мне, для чего на противоположной стороне Разлома появились эти пирамиды? Случайно это или нет? Каково может быть их предназначение? И что случится, если, к примеру, ударить по этим зиккуратам? Не по извергаемым Разломом тварям — а по пирамидам? Которые, позволю себе напомнить, появились прежде, чем началось вторжение.

Сежес только горестно вздохнула.

— Пирамиды, конечно… они внушают страх, они полны силой, всё так. Но больше мы ничего о них не знаем. Да и прорываться к ним сейчас…

— Прорываться не стоит, — отрывисто бросил Император. — Разлом тянется только по суше. В море его нет. Следовательно, его вполне можно обогнуть на корабле.

— Можно, не спорю, — кивнула чародейка. — Но хватит ли у нас на это времени? И что мы станем делать, если окажется, что пирамиды, скажем, для нас недоступны?

— Оставаясь здесь, мы всё равно ничего не сможем сделать, — резко бросил Император. — Только отступать до самого берега. И дать там последний бой, поистине последний.

— Пирамиды… д-да, — прокряхтел Клавдий. — Конечно, мой Император, понимаю. Единственное, что наш враг возвёл в нашем мире, потратил на это силы и время; наверняка не просто так. Здесь, в Мельине, осталась небольшая флотилия речных посудин — на неё можно погрузить самое меньшее один легион, а если постараться — так и целых два. Потом спуститься к устью… дальше, конечно, сложнее, надо будет пробиваться прибрежьем, где полным-полно пиратов…

— Едва ли им придётся по вкусу встреча с целым легионом, — отрывисто и холодно рассмеялся Император.

— А козлоногие так и пошагают дальше невозбранно? — Сеамни упёрла руки в бока, гневно воззрившись на Императора.

— Проконсул Клавдий вполне справится с командованием остальными легионами, пока с востока не подойдёт граф Тарвус. Объединённая армия вкупе с волшебниками Сежес способна хоть ненамного, но задержать вторжение, — решительно бросил правитель Мельина.

— Ты уже всё решил… А если всё совсем не так и пирамиды вовсе и не есть их уязвимое место?

— Тайде, я не могу придумать ничего лучше.

— Я уже сказала — магия крови! И почтенная Сежес со мной согласна!

— Кто бы мог подумать — чародейка Радуги в союзе со свободнорождённой дочерью Дану! — только покачал головой Император.

— Такие времена настали… новые, — отозвалась волшебница. — Но слова дочери Дану разумны и справедливы. Магия крови поможет вернее всего, повелитель. В конце концов, давным-давно наши пращуры уже побеждали с её помощью.

— Ты представляешь, что сотворится посредством этой магии? — в упор спросил Император. — Какие формы примет твоё заклятье? И что ты собираешься сделать, залить огнём все западные области Империи?

— Лучше потерять половину, чем всё, — недовольно буркнула Сежес.

— Так я и думал, — хмыкнул Император. — Магия крови — а в результате один большой-пребольшой пламенный меч. А если козлоногие выдержат? Если пламя на них не подействует?

— Мой Император, помнишь ли ты мою огненную дорожку? — Сежес подняла взгляд. — Ту самую, в битве? Они ведь горели, повелитель, они не неуязвимы ни для нашего оружия, ни для нашей магии. Нужно только достаточно сильное заклинание; и вовсе не потребуется «заливать всю Империю пламенем». Достаточно стянуть как можно больше козлоногих в одно место, окружить, и… — Она ударила кулаком в ладонь. — А пирамиды… мой Император, это авантюра, безумная авантюра!

— Всё на свете — авантюра, — отозвался Император. — В той или иной степени. Нет, я понимаю тебя, Сежес… Но…

— Мой повелитель и так вынужден посылать людей на смерть, — продолжала Сежес. — Когда начинается битва, мой Император, все ведь знают, что сражения без потерь не бывает. Так чем это отличается от жертв для магии крови?

— Тем, что у каждого легионера, идущего в бой, есть шанс его пережить. У тех, кого ты поведёшь к жертвенникам, этого шанса не будет. И вообще, хватит о магии крови, Сежес. Сперва я должен разобраться с пирамидами…

— Вот именно так он и бросался в Разлом, — неожиданно обратилась прямо к Дану чародейка. — Неважно, что случится в его отсутствие с Империей, пусть она погрязнет в кровавом хаосе, пусть бароны поднимут восстание, пусть продолжается безумная война с Радугой — он прыгнет в бездну, не зная и не ведая, что ждёт его там — может, просто бездонная пропасть… А сейчас хочет полезть в эти пирамиды, просто потому, что нашему Императору отвратительна сама мысль о человеческих жертвоприношениях. Мне они тоже ничуть не нравятся. Но иного разумного выхода я не вижу! Дочь Дану, прошу у тебя помощи. Может, он послушается хотя бы тебя?!

— Искренние и смелые слова, Сежес, хотя и не слишком почтительные, — холодно прокомментировал Император. — Я не караю за нелицеприятную правду, но не потерплю интриг за моей спиной. Ты поняла, волшебница?

— Поняла. — Сежес открыто и прямо взглянула в лицо правителю Мельина. — Но что я могу сделать, мой Император? Магия крови даёт нам хоть какие-то шансы. Наши заклятья могут убивать козлоногих, надо лишь собрать достаточно силы. Силу могут дать жертвы. Да, человеческие жертвы. Можно… — она лихорадочно соображала, — можно предложить богатые выкупы семьям. Можно… выкликнуть добровольцев.

— Стариков? Больных? — подсказала Сеамни. Сежес отрицательно покачала головой.

— Нет, не годится. Нужны жертвы, полные жизненной силы, здоровые и крепкие. Мужчины, способные дать много семени, женщины, способные рожать. Дети. — Губы её задрожали. Несмотря на всю её выдержку и былую жестокость (Император невольно вспомнил своего несчастного щенка), Сежес, казалось, сейчас расплачется. Играет? Переигрывает? Или действительно стала другой?

— Если это необходимо для спасения Империи… — прошептала Дану.

— Спасибо. — Чародейка и в самом деле всхлипнула. — Ты понимаешь… Сеамни.

— Понимаю… Сежес. — И дочь лесного племени протянула руку волшебнице человеческой расы.

— Бабий заговор, не иначе. — Император повернулся к Клавдию. — Слушай мой приказ, проконсул. Первый легион и гномий хирд грузятся в Мельине на речные кеги. Все остальные войска поступают в твоё полное распоряжение. Постарайся задержать козлоногих — хоть ненамного, пока не подойдёт помощь от Тарвуса. Если выступят бароны — заведи переговоры, тяни время. Обещай им всё, что они только пожелают, не жалей золота для подкупа. Держи в кулаке всех волшебников, пришедших вместе с Сежес.

— А я? — рискнула вставить чародейка.

— А ты отправишься со мной, — непререкаемым тоном бросил Император.

— Ты всё-таки решил…

— Решил. Прежде чем я сам поведу моих подданных к жертвенникам, я должен испробовать последнее средство. Мы совершенно упустили из виду эти пирамиды — а я убеждён, что они возникли там не просто так. Проклятье, тьма и смерть, если надо, я готов отдать легионам приказ прокопать канал и спустить в Разлом всё Внутреннее Море!

— Только не это! — всполошилась Сежес. — Мой Император, это приведёт к…

— …к необратимым последствиям, я знаю, — кивнул правитель Мельина. — Но на твоём месте, Сежес, я озаботился бы изучением и такой перспективы.

Чародейка только покачала головой — возражать Императору сейчас не осмелился бы никто, даже Тайде.

— Действуй, проконсул. У нас почти не осталось времени. Собери легионных командиров, я сам сообщу им эти известия. Связь со мной будешь поддерживать почтовыми голубями. Извещай обо… ну да это ты и сам знаешь. Всё ясно?

— Всё ясно, мой повелитель!

Сеамни молчала, блестящими чёрными глазами глядя на Императора.

— Гвин, — тонкая рука легонько коснулась кованой стали доспехов, с которыми правитель не расставался ни на миг за весь долгий марш его армии, за исключением тех кратких часов, когда им двоим всё-таки удавалось разделить ложе. — Ты уверен в том, что делаешь?

— Тайде, помнишь, я прыгал головой вниз, в бездну Разлома, следом за похитившей тебя Белой Тенью — и остался жив? Теперь у меня то же чувство. — Лицо Императора казалось сейчас застывшей гипсовой маской, глаза смотрели куда-то в недоступную, невидимую простым смертным даль. — То же чувство, что и перед прыжком в Разлом. Чувство, что я не могу этого не сделать. И что этот поход приведёт… к перелому. Не знаю, какой ценой, да и знать не хочу…

— А если этой ценой окажусь я? — негромко проговорила Сеамни.

Император запнулся, в ярости сжал кулаки. Его брови сошлись, словно перед поединком.

— Тогда я пойду вместе с тобой. Пусть принимают в зачёт и мельинского правителя. Империя, в конце концов, обойдётся и без меня. Есть Клавдий, есть Тарвус… они не дадут…

— Но они не удержат страну от истребительной смуты, — возразила Дану. — На это способна только императорская кровь.

— Больно удержала она Браггу и иже с ним, — буркнул Император.

— Если бы ты дал им хотя бы четверть потребованного — никакого мятежа бы не случилось.

— Никогда! — отрезал Император. — И прошу тебя, не вспоминай про «искусство компромиссов», Тайде. Есть компромиссы, на которые я никогда не пойду.

— Тарвус и Клавдий не удержат Империю, если тебя не станет, — вздохнула Сеамни. — А вместе с тобой, Гвин, падёт и мечта о том, что на землях твоей державы все смогут жить мирно — и люди, и гномы, и Дану, и эльфы, и даже орки с половинчиками. Людское государство, конечно же, возродится — но в каком виде?..

— Ни в каком виде оно не возродится, если мы не справимся с Разломом! — Император рубанул ладонью воздух.

— А мы справимся, — вкрадчиво прошептала Сеамни. — Справимся… при помощи магии крови.

— Обещаю тебе, — Император взял ладошки Тайде в свои, — что, если мой поход закончится неудачей, я сам примусь тесать камень для жертвенников и сам лягу на него, — совершенно буднично, как ни в чём ни бывало закончил он.

— Ч-что?! — пролепетала опешившая Дану. — Т-ты… на жертвенник? Гвин, Гвин, любимый мой, мой свет, ты…

— Глупая данка, — улыбнулся Император, прижимая её к жёсткому железу нагрудника. — Глупая, как птичка-зарянка. Я могу приказать легионам пойти на отчаянный штурм, потому что, как уже говорил, у каждого велита, принципа или триария есть шанс вернуться живым и дожить до глубокой старости. Но вести народ на заклание я смогу лишь в том случае, если сам разделю судьбу обречённых. Прости, это получается как-то по-книжному пафосно, но иначе тут и не скажешь. Я могу представите себе, какая мощь потребуется, чтобы испепелить всю армию козлоногих и закрыть Разлом — кстати, не слишком себе представляю, как Сежес сумеет это проделать, даже имея в своём распоряжении почти неисчерпаемый запад силы. Огонь — это понятно, маги Радуги тут поднаторели. Так вот, я к чему — сколько потребуется зарезать детей на этих жертвенниках — тысячу? Десять тысяч? Или, быть может, сто? Ты можешь мне сказать хотя бы приблизительно?

— Нет, — отвернулась Сеамни. — Сейчас не смогу, разве что Сежес… это ведь она набрасывала то пламенное покрывало, если мне правильно всё рассказали.

— То-то и оно. — Плечи Императора опустились, y него вырвался тяжкий вздох. — Никто ничего не сможет сказать. Потому что Разлом — это нечто неведомое, небывалое, и у нас нет времени на тщательные постепенные исследования. Нет. Мы ударим по пирамидам. Они торчат вдоль всего Разлома, наверняка есть и неподалёку от взморья. Начнём оттуда.

— Не уходи от ответа. — Сеамни не разжимала объятий, губы её скользили возле мочки его уха. — Ты… про жертвенники… ну скажи, ну пожалуйста, ты ведь пошутил? Ты меня так пугаешь, да? Хочешь проверить мою любовь?

— Чепуха, Тайде, — вздохнув, тихонько проговорил Император. — Я не бросаюсь такими…

— Значит, — непререкаемым тоном заявила дочь Дану, — значит, я последую за тобой. На тот же самый жертвенник. Клянусь тебе в этом Деревянным Мечом, что до сих пор жив во мне!

Император вздрогнул.

— Жизнь без тебя мне не нужна, — просто и буднично сказала Сеамни. — Да, знаю, в это трудно поверить. Но это так. Так, и всё тут.

— Но я же смертен, — только и смог выдавить Император. — Я смертен, и мои дни куда короче отпущенного Дану. Даже если бы ничего не случилось, ни войн, ни Разломов, нам всё равно предстояло бы расстаться. Меня сломила бы неизбежная старость, а за ней…

— Я состарилась бы с тобой, друг мой, — ласково произнесла Сеамни. — И ушла бы в тот же день, в тот же час. Неважно, когда и где к тебе подступит смерть. Главное — что я не оставлю тебя одного на тёмной дороге. Что мне делать, когда тебя не станет? Пусть бы всё случилось так, как ты говоришь, — ни войн, ни Разломов, а мы прожили бы вместе долгие годы, наверное, воспитали бы детей — приёмышей, но я любила бы их, как своих, — что мне делать, когда на твою гробницу легла б могильная плита?

— Ты сама сказала, — с трудом ответил Император. — Дети. Внуки. Правнуки…

— Нет, — лучисто улыбнулась Дану. — У меня это не так. У меня один раз — и до конца. Всё остальное имеет смысл, только пока есть ты. Даже дети и внуки. Нет, я не стала бы жить вечной «королевой-вдовой». Никогда и ни за что.

— Даже если бы я очень попросил тебя об этом?

— Гвин, это единственная твоя просьба, которую я не исполню. И хватит об этом — лучше поцелуй меня, да покрепче. А потом уже и идти надо. Ты прав, времени почти не осталось.

Первый легион угрюмо грузился; гномы под водительством Баламута, несмотря на исконную ненависть Подгорного Племени к воде вообще и кораблям в частности, первыми оказались на борту. Несмотря на все пожары, разорения и бедствия, речникам удалось сберечь немало барж, кегов и прочих судёнышек, в обычные годы усердно таскавших грузы вниз и вверх по течению, ко взморью и от него. Мало кто из разномастной флотилии смог бы выйти в открытое море, но Императору этого и не требовалось. Лишь бы обогнуть по воде Разлом — а там вновь почувствуем под ногами сушу.

Предстоял неблизкий переход. Сперва спуститься по Маэду до Внутреннего Моря и затем, повернув на закат, вновь пройти почти тот же путь, что проделали легионы пешим порядком — от Мельина до самого Разлома. Правда, Император рассчитывал одолеть это расстояние за время, вдвое меньшее — если, конечно, не вмешаются пираты.

Сежес взяла с собой пятерых помощников, все — молодые маги, относительно недавно попавшие в Радугу, не заражённые насмерть её гнилостным духом, как выразилась чародейка, и оттого поверившие ей. Асмэ, Дильен, рыжеволосая Мерви, Серторий и Диокан. Три девушки и двое парней, все, разумеется, из благородных — но, представляясь Императору, они назвали лишь свои имена. Фамилий у них больше не было — с того самого момента» как они переступали порог орденской башни.

Не было забыто знаменитое «сено» Сежес и те ингредиенты, что можно было увезти с собой. Опустошены столичные склады и арсеналы — всё, что там оставалось, роздано войску или народу, вслед за легионами покидавшему обречённый город. Оставлять что-либо не имело смысла — люди вернутся сюда, только если будет закрыт Разлом.

Всё это время козлоногие продолжали наступать. Медленно, неумолимо, словно прилив, они растекались вширь по имперским землям, и никто, ни одна живая душа, не мог сказать, что же творится там, где они прошли. Самые зоркие и отчаянные разведчики Императора — и в их числе молодой барон Аастер — подбирались так близко, как только позволяли смертельно боявшиеся козлоногих кони, но наблюдатели не увидели ничего, кроме затянувшей всё и вся дымки, поглотившей и верхушки леса, и башни оставленных замков.

Козлоногим доставалась пустая земля. Уходили все, от мала до велика. Древних стариков родня катила на тележках, кого и просто в тачках — оставить хоть одну живую душу этим тварям казалось поистине невозможным грехом. Вместе с пахарями и горожанами покидали свои храмы слуги Спасителя; пришла весть об архиепископе: вместе со всей свитой Его преосвященство отбыл на юг, не убоявшись пути через кишащее пиратами Внутреннее Море. Впрочем, простые дьячки и прочий церковный люд в эти дни почти не вспоминали о своём предстоятеле, словно его никогда и не было. Как могли, утешали тех, у кого доставало веры их слушать; понурившись, терпели богохульства от тех, в ком взяло верх отчаяние.

На юг подались многие, в том числе и благородные фамилии. До мятежников, видать, дошли какие-то вести, и самые предусмотрительные из них рискнули.

— Клавдий, — Император и проконсул обнялись на сходнях, — отдай приказ легионам задерживать тех, кто бежит на юг. Это бессмысленно, ты ведь понимаешь. Там не отсидеться — как и нигде в нашем мире. Первый удар козлоногих обрушился на нас, но это отнюдь не значит, что те же владения Вольных ныне, присно и вовеки веков спасены от этой чумы.

— Я понимаю, мой Император.

— Поэтому приказываю перехватывать всех. Заложники придадут тебе уверенности на переговорах с теми же баронами. Очень надеюсь, что Брагга уже успел на себе понять, что такое козлоногие.

— Ему деваться-то некуда, повелитель, — твари эти прут по всем дорогам, по всем трактам. Поднимаются и к Хвалину.

— Хотел бы я знать, что сейчас творится у гномов Каменного Престола, — проворчал Император. — Эх, эх, Фесса бы сюда…

— Кого, мой Император?

— Неважно, проконсул. Ты понял, что надлежит сделать. На всякий случай отправь нескольких добровольцев — пусть попытаются обогнуть фронт козлоногих и добраться до Хребта Скелетов раньше их. Оттуда пусть спустятся к горам, где обитают мятежные гномы. Отправь тех, кто поумнее, Клавдий, кто не станет сразу же хвататься за мечи.

— Трудное дело, повелитель. — Проконсул ухватился за подбородок.

— Знаю, что трудное. Но сейчас мы обязаны договориться с кем угодно, даже со злейшими врагами — если только они поймут, что твари Разлома не остановятся, обратив в пустыню земли Империи. Кстати, надеюсь, что Тарвус сумеет объяснить это и семандрийцам… И ещё одно, проконсул. Объяви всеобщий сбор Серой Лиги.

— Серых, мой Император? — поразился Клавдий. — Да разве они послушаются?

— А ты издай указ от моего имени, где бы говорилось, что патриархи бросили их на произвол судьбы, сбежав с казною Лиги на юг, где и надеются пересидеть лихие времена. Объяви, что каждый, явившийся к тебе, получит щедрую награду, прощение всех былых прегрешений и почётную службу. Глядишь, кто-то и клюнет. Как я уже сказал — не жалей золота. Это самое малоценное из того, что мы сейчас имеем.

— Мой Император может положиться на меня. — Клавдий склонил голову.

— Я всегда это знал. Прощай, проконсул. Не хочу говорить «если я не вернусь…», тем более что один раз это уже было сказано. Возьми мою печать. Кто знает, на что тебе придётся пойти в разговорах с Браггой… Я оставляю, здесь корону, можешь бросить её под ноги мятежникам, и можешь отдать им на бархатной подушке, как сочтёшь; нужным. Но я вернусь, помни это и не сомневайся. Я не для того прыгал в бездну, не для того дрался с призраками и эльфками-вампиршами, чтобы просто так сгинуть здесь, в моём собственном мире, в моей державе.

— Я знаю, повелитель. — Желваки на скулах Клавдия вздулись, но смотрел он твёрдо и взгляда не отводил. — Мы будем держать Империю вместе с его светлостью графом Тарвусом, как и прежде. Дело знакомое.

— Славно, — в последний раз кивнул Император и, повернувшись, крикнул корабельщикам: — Отваливай!..

«Слишком многое мы оставляем за спиной, — думал Император, стоя на палубе и молча глядя на проплывавшие мимо зелёные берега. — Нерг и его чудовищно странный посол — увы, в прямом смысле слова „чудовищно“. Загадочный стрелок, спасший меня перед последним боем, — кто он, что он, откуда?.. И нет ни времени, ни сил выяснять всё это. Сежес так и… гм… возится с нергианцами: отказалась оставить их с войском Клавдия. Непонятно также, чего же всё-таки добивались всебесцветные? Только ли гибели армии?.. Или, быть может, решили, что смогут использовать погибших в бою легионеров? Так сказать, без жертвенников и ритуалов, „по факту пролития“, как выражаются легионные писари? Что на самом деле с Серой Лигой, патриархи, конечно, давно сбежали на юг, но где все рядовые бойцы? Не верю, что не осталось ни одного, а ведь они бы нам не помешали; едва ли указ Клавдия соберёт под его знамёна хотя бы десятка два Серых. Но сейчас и это — бесценное богатство…»

Разномастная флотилия тяжело гружённых судов налегала на вёсла, несмотря на то что плыли по течению. Император дорожил каждым часом, строго коря себя, что сразу не додумался до этого — пробиваться к пирамидам на другой стороне Разлома. Он, конечно же, помнил рассказ центуриона Гая Секстия, помнил слова ветерана об охватившем его разведчиков страхе; однако именно это сейчас и внушало надежду. Страх призван охранять пирамиды; он порой куда надёжнее любой стражи; а раз так — значит, в пирамидах есть что охранять.

Но, в конце концов, и у него тоже найдётся что пустить в ход на самый крайней случай.

Латная рукавица из белой кости. Да-да, та самая. С момента исцеления Император больше не надевал её, но и просто забросить такой артефакт было невозможно. Страшный дар козлоногих возили в наглухо запертом ларце, крышку которого Сежес опечатала самым крепким заговором неоткрытия, какой только знала.

Император знал, что будет, надень он эту чудовищную вещь и вздумай воспользоваться её силой. Но, если это окажется та цена, которую надо уплатить за спасение Мельина, — что ж, он заплатит. Легко и не колеблясь.

Только жалко Тайде. Она ведь последует за ним, бедная.

…И день, и два, и три они плыли навстречу морским горизонтам. Что по одному, что по другому борту то и дело попадались города, городки или отдельные замки с посёлками — покинутые всеми обитателями, оставленные даже кошками, собаками и крысами, этими вечными спутниками рода человеческого. Флотилия ненадолго задерживалась — брали пресную воду; больше в оставленных селениях разжиться было нечем.

На ночлег флотилия не останавливалась. Корабли зажигали сигнальные огни, перекликались дозорные — Императора не заботило сохранение тайны. Пусть следят, кто хочет. Ему надо добраться до пирамид. Всё остальное уже неважно.

Какое-то время их ещё догоняли крылатые вестники от Клавдия — почтовые голуби; птиц было мало, их берегли на такой вот крайний случай, как сейчас. Проконсул доносил, что перенял почти сотню благородных семейств из числа «не выразивших покорность членов Конгрегации», о чём и поставил в известность самого барона Браггу, засевшего в Хвалине. Барону послали весть и о случившемся возле Разлома, о происшедшей битве, о продолжающемся наступлении козлоногих на все обитаемые земли Мельина; и о том, что «так называемая Конгрегация» не имеет ни малейших шансов выжить в одиночку. А потому благородному барону предлагалось без долгих разговоров «прекратить бессмысленные распри», объявить Конгрегацию распущенной и, «буде ощутит он позыв поступить в соответствии с кодексом чести благородного сословия», присоединиться со своими войсками к армии Императора, которая намерена сдерживать натиск чудовищ, «пока чародеи не изыщут средство, могущее закрыть Разлом навеки». Ответа от барона, писал Клавдий, пока ещё не поступило — тому было дадено три дня на размышление.

Четыре полных дня прошло, прежде чем перед небольшой флотилией открылся простор Внутреннего Моря. Большинство легионеров никогда его не видели — и потому высыпали на палубы, дивясь и качая головой.

Здесь, вблизи от устья Маэда, Внутреннее Море дивно хорошо. Глубокая спокойная лазурь, гладь, по которой, кажется, можно смело катить на телегах. Сгустился вечер, на безоблачное небо взобралась луна, серебристый клинок Древних Сил протянулся к берегу от горизонта, и тёмные корпуса судов дробили колышущееся сияние, разлитое по тёмной воде. Факелы и огни не гасили — Император не собирался прятаться от пиратов, случись ему такая встреча.

Флотилия повернула на запад, держась вблизи от берега. Император не мог спать, проводил часы, стоя на носу головного судёнышка. Под форштевнем кипела вода, дул попутный ветер, а левая рука Императора, совершенно зажившая (скажем Нергу спасибо хотя бы за это), вдруг дала о себе знать ноющей, сосущей болью.

Подошла Тайде, мигом всё почувствовав. Молча встала рядом, осторожно коснулась предплечья — и там, где ложились её прохладные пальчики, боль, казалось, отступала, слабела.

— Не спите, мой Император? — раздался голос и Сежес. Чародейка куталась в тёплый плащ — с восхода тянуло холодом, необычным здесь в это время года.

— Что там с твоим подопечным, Сежес?

— Зашила его обратно, повелитель. Такой экземпляр надо сохранить. Будет о чём побеседовать со всебесцветными.

— А ты считаешь, это случится?

— Считаю ли я, мой Император? Ну конечно же! Мы всегда считали Нерг странным, но всё-таки человеческим Орденом. А тут такое…

— Они могут сказать, что это просто по нитке собранный зомби, гомункулус, искусственник… — вступила Тайде.

— Ты права, дочь Дану, — дружелюбно кивнула Сежес. — Но теперь мы, по крайней мере, имеем, что им предъявить. И можем потребовать вскрытия со всеми формальностями, перед лицом всех набольших Нерга.

— Брр…

— А что же делать, Сеамни? Мы не можем больше терпеть такую угрозу.

— Стоит ли думать об этом, когда мы не знаем, как справиться с Разломом?

— Мы справимся, дочь Дану. Непременно справимся. Я тоже дралась с козлоногими — тогда, в первый раз. Видела их неисчислимые живые волны; кое-кто из наших, признаюсь, потерял тогда сердце. Падали на колени, рыдали, кое-кто, да простит меня мой Император, от медвежьей болезни пострадал… Но встали ведь, собрались, за руки взялись — и одолели! Одолели, Сеамни! И этих одолеем. Мельин огромен, а куда б ни побежали, всё равно упрёмся в океан; а на южном континенте до сих пор правит крылатый ужас. Да если б даже и не правил — козлоногих не остановят ни горы, ни даже море, ты ж это понимаешь не хуже меня, дочь Дану.

Сеамни кивнула.

— Я не знаю, что нас ждёт в этих пирамидах, — продолжала тем временем Сежес. — Сперва идея моего Императора, да простится мне эта вольность, показалась мне просто… э-э-э… неразумной. Но, знаете, морское путешествие не зря прописывали, что называется, «для успокоения мыслей». Ведь существование пирамид выглядит совершенно бессмысленным. Твари валом валят из самого Разлома…

— А слова Нерга о том, что это их магия делает бестий именно козлоногими? — напомнил Император.

— Они блефовали, — решительно отрубила Сежес. — Радуга билась с точно такими же тварями, и безо всякой «магии Нерга». Полагаю, всебесцветные хитрецы прознали, какой облик примет вторжение, и поспешили выдать это за результат «своих усилий».

— А что нергианцы могут предпринять сейчас, раз уж тебе так хорошо рассуждается, Сежес? Они выпросили разрешение на человеческие жертвоприношения, и я не раз задавался вопросом, для чего им эта формальность, если вся Империя охвачена хаосом — так что же, они пустят в ход магию крови?

— Благодарю моего Императора, — усмехнувшись, слегка поклонилась чародейка. — Да, я так думаю. Магия крови, особенно в исполнении Нерга, — могущественное оружие, им пренебрегать никак нельзя. Сейчас, в пору всеобщего отчаяния, полагаю, всебесцветные как раз и воспользуются жалованной грамотой моего Императора. Начнут хватать простолюдинов, прикрываясь указом из столицы. И, я боюсь, те, кого это не коснётся, будут премного довольны. А остальным рты заткнёт императорский указ. На открытую войну они не пойдут — она им ни к чему, словам «посла» о том, что вторжение из Разлома им интересно прежде всего с «научной точки зрения», — она состроила презрительную гримасу, — я склонна доверять.

— Тогда всё решится, кто кого опередит — мы у пирамид или Нерг с магией крови, — нахмурился Император. — Клянусь, что после Разлома мы нанесём визит вежливости ко всебесцветным. И тогда посмотрим…

— Слова истинного Императора!

— Оставь лесть, Сежес, это у тебя скверно получается.

Третий день разношёрстная флотилия держала курс на юго-запад, бесшумной рыбьей стаей скользя вдоль имперских берегов. Осталось позади устье Тиллы, близился Разлом. Пираты не показывались; зато Император вдосталь насмотрелся на последствия их набегов. В прибрежных деревушках мало где остались целые дома; всё больше одни лишь закопчённые печные трубы да немногочисленные выжившие, побирающиеся на пожарищах. Морские разбойники свирепели и выметали всё подчистую, забирали рабов, сколько могли увезти, — пронеслись слухи, что на рынках Полуденного берега живой товар резко подскочил в цене.

В каждой деревне Император останавливаться, конечно, не мог. Тем более что вскоре они миновали расползающийся, подобно гангрене, фронт козлоногих.

Разлом уже изверг из себя миллионы подобных созданий; победить такую массу в открытом бою было невозможно ни при каких обстоятельствах.

И вот теперь представилась возможность воочию увидеть, что ждало Мельин и его обитателей после того, как через них прокатится волна вторжения.

Император, Сеамни, Сежес, Вольные, легаты и центурионы, простые легионеры — все высыпали на палубы, до рези в глазах вглядываясь в молча марширующие шеренги чудовищ. Впрочем, слово «марширующие» едва ли тут подходит — козлоногие просто брели, без строя, без порядка, просто брели, однако за ними оставалась самая настоящая пустыня. Ободранные, нагие скелеты деревьев, лишившиеся ветвей, коры и листьев. Размётанные по бревну жилища. Разорванные в клочья звери и птицы, кто не смог сбежать или улететь; флотилию преследовал неотступно-сладковатый запах тления.

Однако постепенно поток козлоногих поредел, а потом и вовсе сошёл на нет, взорам Императора и его свиты открылся пустой, мёртвый берег — не только с опустошёнными лесами и уничтоженными селениями, но и с отравленными родниками; как оказалось, козлоногие не поленились стащить в русла ручьёв и речек груды падали.

Легионеры мрачно молчали. Увиденное обессиливало, полнило ужасом. Даже если они каким-то образом победят — что делать с этой безжизненной пустыней, уже расползшейся по самым старым, коренным имперским землям?

— Там, поди, и землица-то родить не будет… — услыхал Император безнадёжные слова одного из Серебряных Лат, седоусого ветерана, прошедшего кошмар битвы с Алмазным и Деревянным Мечами.

Правитель Мельина сжал зубы, однако прошёл мимо. Людей убедит только победа, никак не слова, пусть даже самые мудрые и правильные.

Козлоногие прокатились мимо, сгинули кошмарным наваждением; а гребцы уже безо всяких понуканий налегали на вёсла. Счёт шёл на дни, самое большее — на недели.

…Разлом они миновали ярким солнечным днём. Император мог только поразиться, как близко подступила к морю роковая трещина. Очертания жуткой раны, рассекшей плоть Мельина, скрывал привычный уже туман; однако за туманом, на недоступном ранее восход-ном краю Разлома, высились ступенчатые тени исполинских пирамид.

— И с какой же мы начнём? — ни к кому не обращусь, вздохнула Сежес, сидя в направлявшейся к берегу шлюпке.

— С самой первой, — отозвался Император. — Если не увидим ничего, что направило бы наши поиски в ином направлении.

Следом за ними гребли другие лодки — Серебряные Латы, в полном вооружении, готовые прикрыть правителя Мельина и его телохранителей-Вольных. А ещё дальше отваливали тяжёлые баркасы с гномами — Баламут наотрез отказался оставаться в резерве.

— Хирд у входа в эту пирамиду, значит, встанет и с места уже не сойдёт, — набычившись, втолковывал упрямый гном усмехавшемуся Императору. — А я, повелитель, с тобой пойду, и даже не возражай. Что твои легионеры в постройках понимают? Целый день в затылках прочешут там, где мне одного взгляда хватит.

— Ты, Баламут, кого хочешь перетолкуешь, — недовольно буркнула Сежес. — И откуда у гнома такая разговорчивость?

— А потому что скалы учился убеждать, — не моргнув глазом парировал Баламут. — Тут ведь ой-ой-ой какое терпение надобно, госпожа волшебница! И вообще… Мне ведь ещё надо одну чародейку уговорить нашего гномояда отведать!

— Что?! Гномояда?! Ни за что, Баламут, ты что это себе вообразил!..

— Ничего я не воображал, сударыня моя Сежес, а только хотел вас к нашему костерку позвать, сесть рядком, поговорить ладком… — гном радостно осклабился. — Нечасто нашему брату случается с такой красотой гномоядом поделиться!

Сежес вроде как возмущённо затрясла головой, однако щёки чародейки предательски покраснели.

Высадка прошла безо всяких происшествий. Легионеры и гномы спокойно высадились, панцирники под прикрытием стрелков — лучников-велитов и гномов-арбалетчиков — продвинулись на пол-лиги от берега. Никого и ничего. Буйно зеленеют кусты, перекликаются пичуги-смехотунчики; а впереди возвышаются громадные, словно для великанов скроенные, ступени ближайшей пирамиды; правее в Разломе колышется всё та же живая мгла.

Император не рисковал. Легионеры и гномы построились в боевые порядки, выставили копья; из-под ног брызгало мелкое зверьё.

— К какой пирамиде желает направиться мой повелитель? — осведомилась Сежес, с отвращением срывая прицепившуюся к плащу колючую гибкую лозу. — Они, с одной стороны, все разные, а с другой — как выбрать? Пойдём в ближайшую?

— Погоди, — остановил её Император. Чародейка послушно умолкла.

«Тишина-то какая, — подумал правитель Мельина. — На той стороне маршируют сотни тысяч козлоногих, оставляя после себя мёртвую пустыню. А тут — возле самого Разлома спокойно цветут кусты, порхает птичья беззаботная мелочь и вьюнки раскинули свои плети, усеянные голубоватыми венчиками. Не поверишь, что на востоке кипит война, страшнее которой мой мир ещё не ведал. И пирамиды… Сежес права, как тут выбрать? Или действительно нет никакой разницы? Но ведь они все разные — высокие и пониже, ступенчатые и сверкающие заглаженными гранями… Как выбрать?»

А выбирать придётся. И он, Император, не может ошибиться.

Отряд миновал первую, ближайшую к берегу моря пирамиду. Гладкая, трёхгранная, словно наконечник копья, глухая, намертво запечатанная. Дальше!

Вторая высилась примерно в полутора лигах от первой. Куда выше, до половины её сторон, поднимались высокие ступени, венчал постройку серый каменный куб. Но то же самое — нет даже признаков входа, а правильная осада потребует недель, если не месяцев. Дальше!

К третьей пирамиде когорты Серебряных Лат и гномий хирд подошли только к вечеру.

Гораздо выше двух предыдущих. Ступени поднимаются к самой вершине, а там застыла какая-то фигура, высеченная из розоватого камня. В обращенной к югу стене зияет чёрная щель входа, так, это уже интереснее. Приглядимся повнимательнее…

Что-то холодное коснулось лба Императора. Лёгкое дуновение, мимолётный взмах ледяного плаща; а затем ему отчего-то привиделся вставший на дыбы огромный бурый медведь со странной, великоватой для дикого зверя головой и горящими в глубине маленьких глазок тёмно-янтарными огнями.

Что-то не так с этой пирамидой. Что-то определённо не так.

— Вот эта, — указал Император.

— Разумное решение, по крайней мере, не придётся крушить стены таранами, — хмыкнула Сежес.

Было и ещё одно отличие — две первые пирамиды высились посреди широкого пятна умертвлённой земли, спёкшейся, словно от огня, до крепости настоящего гранита. Здесь же буйная зелень, кусты и вьюнки тянулись почти до самого основания, исчезнув лишь саженях в десяти от стен, когда сапоги легионеров и башмачищи гномов затопали по нагому камню — кто-то озаботился выстлать тут всё тщательно пригнанными друг к другу плитами, некогда отполированными и гладкими.

— Нас предупреждали о страхе… — сквозь зубы проговорил Император, когда строй Серебряных Лат остановился в половине полёта стрелы от цели. Отлично был виден тёмный провал входа меж двух высоких колонн, похоже, покрытых какой-то резьбой.

— Может, только в одну сторону направлен, как и всё вторжение? — предположила Сежес. Глаза у чародейки горели.

— Нет, — покачала головой Сеамни. — Они… просто уснули. Нет больше этого заклинания. Никто больше не может подобраться к Разлому.

— Вот интересно как! А что же, наличие моря и кораблей они проигнорировали?

— Мой Император, это было бы странно, противостой нам какой-нибудь враждебный правитель, рассуждающий так же, как мы, и действующий понятными нам методами… — пустилась было в рассуждения Сежес.

— Здесь всё не так, — резко оборвала её Сеамни. — Погодите. Не мешайте. Я… слушаю. Спасибо Деревянному Мечу…

Чародейка послушно замолчала.

— Идёмте внутрь, — немного погодя произнесла Дану. — Пирамиды нас почувствовали. Скоро, боюсь, придёт и страх. Баламут, твой хирд выдержит?

— Не придумали ещё такого страха, чтобы мы, гномы, без боя драпанули! — гордо заявил тот.

— Тогда выстрой своих перед выходом. Серебряные Латы — во второй круг, оцеплением, — словно заправский полководец, принялась распоряжаться Дану. — Мой Император, ты, Сежес, Кер-Тинор, Вольные — идём внутрь.

— Надо же, — полушутливо поджала губы чародейка. — Быстро выучилась распоряжаться, дочь Дану!

— Надо ж хоть немного побыть королевой — прежде чем мой Император возьмёт в жёны дочь барона Брагги, — язвительно парировала Сеамни.

Они вплотную приблизились к строению. Шли налегке — только Баламут навьючил себе на спину совершенно неподъёмного вида заплечный мешок.

— Ну, пирамида… — проворчал гном, когда они подошли вплотную. — И чего тут особенного? Дайте мне полсотни гномов да вдоволь строевого леса подъёмники соорудить — я вам ещё и не такую возведу…

— Почтенный гном прав, — кивнула Сежес. — Пирамида как пирамида. Мой повелитель, уверены ли вы…

Император только пожал плечами — хотя он тоже не чувствовал в угрюмом строении никакой магии.

— И зачем только здесь вход? Для кого он устроен? Что, предполагалось, сюда кто-то станет заходить?

— Нет, мой повелитель, — вдруг выступил Баламут. — Это ж не тут строили, сразу видно. У нас и камня-то такого днём с фонарём не сыскать. Откуда-то из другого места тянули, точно. Гляньте сами — ей же полтысячи лет, самое меньшее. Резьба заглажена, острые углы где обломаны, где стёрты. Тут вода поработала, дожди да ветры, и не один век.

Гном был совершенно прав. Пирамида отнюдь не выглядела новёхонькой, только что возведённой. Но если она из другого мира, если она перенесена сюда неведомой силой — то зачем, для какой надобности?

Император вгляделся в покрывавшую привратные колонны резьбу. Большей частью она состояла из совершенно непонятных рун:

— и так далее и тому подобное.

— Отродясь не видела ничего похожего, — процедила сквозь зубы Сежес. — Хотя по древним языкам всегда имела только «выше всяких похвал, достойно подражания»…

А ещё по обе стороны от входа неведомые строители поместили два высоких, в рост человека, барельефа — на них, повернувшись в профиль к зрителю, стояли странные, неприятного вида человекоподобные существа, но именно «подобные» и именно «существа». На ногах длинные пальцы заканчивались загнутыми когтями, высокий заострённый череп, совершенно лишённый волос, вокруг глубоких глазниц — неприятного вида бахрома, больше напоминавшая щупальца. Сильно выдавшийся вперёд подбородок, безгубый рот, бровей тоже нет.

— Экий урод, — сплюнул Баламут. — Не, у нас таких кошмаров не водится. Уж на что кобольды кривы и косы, а этот и им фору даст.

— Козлоногие похлеще будут, — заметила Сежес. — Однако что ж мы тут прохлаждаемся? Стоя ничего не выстоим.

Император согласно кивнул и первым шагнул под низкий свод. Следом ринулся Кер-Тинор, за ними, чередуясь с Вольными, — Баламут, Сеамни и Сежес.

— Ну и что тут интересного? — проворчал вскоре гном, после того как отряд отмерил не менее полутысячи шагов по прямому, как стрела, коридору.

Император готов был с ним согласиться. Грубо вырубленный в камне ход, низкий и узкий, так что пробираться приходилось согнувшись в три погибели. В стенах ни ниш, ни боковых ходов.

— А ведь мы уже должны были эту пирамиду насквозь пройти, — не унимался Баламут. — У нас, у гномов, на это нюх.

— А и верно, — глухо проговорила Сежес. — Я вот тоже шаги считала. Мой Император! Может, повернуть?..

— Будем идти, пока не упрёмся в стену, — непреклонно отрезал правитель Мельина.

Левая рука вновь налилась болью. Медленно, никуда не торопясь, словно лениво напоминая о себе — я никуда не уходила, я здесь, я всегда готова вернуться…

— Кто тут тупик заказывал? Пожалте, государь милостивый, — проворчал Баламут, когда коридор оказался наглухо перекрыт каменными блоками.

Император остановился. Дисциплинированные Вольные застыли бронзовыми статуями, пламя факелов в их руках лизало низкий потолок.

«В чём я ошибся? — мучительно думал правитель Мельина. — Или эти пирамиды действительно не имеют никакого отношения к тварям Разлома? Или имеют, но нам не добраться до их секретов?»

— Баламут, здесь должен найтись потайной ход, — проговорил Император. — Твоё знаменитое гномье чутьё…

— …безмолвствует, — проворчал тот в ответ. — Или нет здесь ничего, или мне это не почувствовать.

— Сежес? Зачем прокладывать ведущий в никуда ход? Тогда разумнее было бы просто заложить сам вход.

— Это, бесспорно, верно, мой Император. — Сежес озадаченно взялась за подбородок. — Я могу применить заклятье поиска пустот… хотя мне и не очень нравится идея пустить в ход нашу магию в этом месте.

— Мне тоже не нравится, но другого выхода нет.

— Стойте, — произнесла Сеамни, касаясь плеча Императора. — Не надо никаких заклинаний.

Правитель Мельина обернулся — и едва не вздрогнул: глаза его Тайде заполнял недоброй памяти золотистый пламень. Сила Деревянного Меча властно потребовала себе Видящую народа Дану.

Зачарованный клинок, может, давно покинул Мельин, но память о нём осталась, и её уже не избыть. Можно только истребить.

— Отойдите, все! — властно приказала Сеамни Оэктаканн — подобно тому как она приказывала в те дни, когда крошечный отряд воинов Дану шёл сквозь ненавистную Империю, оставляя за собой трупы и пожары.

Император нехотя посторонился. Было в этом что-то неправильное, этот свет не должен возвращаться, несмотря ни на какую нужду.

Видящая народа Дану прижалась щекой к желтоватому ноздреватому камню. По его поверхности тоже вились руны, сами собой начавшие складываться в слова: в сознании зазвучал мерный, глуховатый голос, чётко, по разделениям выговаривавший незнакомые слоги.

— то же, что высечено при входе. Следом за звуком чужой речи пришло и понимание: «Тёмное поглотит светлое, чтобы засиять». Пальцы Сеамни ползли по грубо вырезанным символам, и всё тот же мерный, мёртвый голос продолжал читать ей словно прямо в уши:

«Dunraaken nor kuuman nor timerian nur iseng». «Поглощающее правб, обращая во Тьму».

Ethe sut iseng ab iseng sut ethe».

«Свет есть Тьма, и Тьма есть Свет».

Не то, не то, не то! Эти давно всем известные заповеди никому не интересны. Как открыть дверь, как пройти дальше, к сердцу пирамиды?!

Сеамни не задумывалась, как и почему магия Деревянного Меча позволила ей прочесть древние письмена, неведомой силой перенесённые в Мельин. Она не думала о явной связи между силами, сотворившими в своё время Царь-Древо (или же давшими ему способность плодоносить, рождая Иммельсторн раз в столетие — если, конечно, его не подобрали руки истинной Дану). Она вообще не рассуждала в те мгновения, вновь сделавшись Видящей.

Руны, руны, руны… всё то же, всё то же — о великом переходе, об отсутствии различий, о необходимости смерти как инструмента всеобщего обновления… ага!

— «Пусть взыскующий мудрости пирамиды поднимется на её вершину и окропит жертвенный камень кровью существа, способного говорить и страдать, и тогда дорога откроется ему», — громко прочитала Сеамни. Накатывали дурнота и усталость, и — что со стороны заметил Император — золотистый свет в глазах его Тайде наконец померк.

— Опять магия крови, — пробурчала Сежес. — Что ж, понятно, всё очень понятно. Пирамида способна вбирать в себя силу, с тем чтобы потом выдать её всю, без остатка — разумеется, по приказу строителей.

Император молча обхватил Сеамни за плечи, и она в полуобмороке уткнулась ему в плечо: жёсткая сталь доспехов показалась ей в тот миг мягче любой перины.

— Должен быть другой ход. — Баламут присел на корточки возле перекрывшей дорогу плиты. — Там пустота. И… ток воздуха.

— Ты ж говорил — мол, ничего не чувствую!

— Говорил, прекрасная госпожа чародейка. Но как только государыня Сеамни прочитала эти строки, с меня словно хмель слетел — ну, знаете, когда после попойки на тебя бочонок ледяной воды опрокидывают?

— Не знаю и знать не хочу, — ядовито отрезала Сежес. — На меня никто и никогда никаких бочонков не опрокидывал.

— Что, госпожа волшебница никогда и не гуляли так, что только наутро под столом и просыпаешься? Так ведь тогда вы, считай, ничего в жизни и не видывали! Ничего, вот справимся с этой нечистью, устроим пир на весь мир — я лично пригляжу, чтобы вам самого наилучшего гномояда поднесли. Гномояд, он такой — от него в голове сперва мутнеет, а потом проясняется, а потом первый раз под стол падаешь, и вот тут-то…

— Господин гном! — Скандализированная сверх меры Сежес аж подскочила на месте. — Опять ты за своё! Опять этот гномояд! И вообще — попрошу прекратить эти грязные намёки!.. Я… падать под стол… какая наглость!

— Что, ужели ж побрезгуете нами, а, госпожа чародейка? Даже кубка одного-единственного с нами не выпьете? — горестно осведомился Баламут.

— Выпью, выпью, — прошипела Сежес. — Только о чём ты сейчас болтаешь, сударь мой гном? Нам до того празднества ещё как до…

— Баламут, продолжай, — спокойно проговорил Император. Он не прерывал гномью клоунаду — и без того хватает у всех чёрных мыслей. — Так что, значит, ты почувствовал?

— Почуял я, государь, что за этой плитой — пустота, — деловито пояснил гном, тотчас меняя тон. — А ещё понял, что есть там продух или какая иная дыра — потому что воздух проходит. Подниматься эта дура должна, точно говорю. — Он постучал по камню обухом секиры. — И совсем необязательно кого-то там резать и что-то там кровью кропить, надо ж, придумают же такое, изверги!

— Ты сможешь найти, как эта дверь открывается?

— Если госпожа чародейка мне поможет, то да, — кивнул Баламут.

— Сежес, прошу тебя, — повернулся к разъярённой волшебнице Император.

— Повинуюсь моему повелителю, — буркнула та. — Ну, господин гном, чего от меня требуется? Гномояд не предлагать.

— Всего-то и надо, что найти, где тут в стенах что двигаться может. — Баламут уже шарил ладонями по облицовке. — Я чар никаких не чувствую, каменюку эту скорее всего поднимают обычным противовесом.

— А зачем тогда кропить что-то кровью?

— Скорее всего имеется магическая защёлка или что-то в этом роде, мой Император, — пояснила волшебница. — Она вполне могла срабатывать от жертвенной крови. Такую устроить совсем несложно…

— Хорошо. Кер-Тинор, поддержи мою госпожу. Баламут, а что дальше?..

Император не договорил. Потому что Сежес вдруг хлопнула в ладоши и указала на ничем не отличавшуюся от соседней плиту в стене:

— Здесь. Тяги за ней. Молодец, Баламут. Я бы не додумалась…

— Ничего, госпожа чародейка, я ещё и ваше мнение о гномояде переменю, коль SuurazYpud сподобит… — ухмыльнулся гном. — Так, а теперь посмотрим, не разучился ли ещё старик Баламут с механическими игрушками обращаться…

Гном сбросил ремни, расстегнул здоровенные пряжки, откинул клапан. Открылись целые ряды блестящих инструментов, расположенных в идеальном порядке; тут были и свёрла, и стамески, и долота, и клещи, и щипцы, и даже небольшая кувалда.

Больше же всего Императора удивила слуховая трубка, которую Баламут с самым серьёзным видом немедля засунул себе в ухо.

— Госпожа Сежес, а не можете ль вы эти тяги слегка качнуть, ну, самую малость? Я знаю, что магией их не сдвинуть, они от такого напрочь защищены, но…

— Что за вопросы, — поджала губы чародейка. — Конечно, смогу! Будут тут всякие непочтительные гномы, мнящие споить меня своим гномоядом, сомневаться в моих способностях! Смотри!

Она сжала руки перед грудью, по лицу прошла гримаса боли. С тяжким выдохом Сежес откинулась назад, всем телом навалившись на едва успевшего подхватить её Императора.

Сам правитель Мельина ничего не услышал, однако физиономия Баламута расплылась в довольной улыбке, он пару раз передвинул рожок с места на место, прослушивая стену.

— Благодарю, госпожа Сежес. С меня бочонок — нет, два бочонка! — самого крутого гномояда, духоломного, какой только можно сыскать у Подгорного Племени. Всё загудело в лучшем виде, до мельчайшей тяги; даже крепёж весь отозвался. А теперь отзыньте все, мне работать надо.

Посвистывая и не обращая более ни на что внимания, Баламут выудил из рюкзака странного вида рукоять и несколько круглых коробок, у каждой — щель в боку, откуда выглядывают блестящие зубья шестерни. Гном насадил одну из коробок на рукоять, вкусно щёлкая зажимами, приладил к прорези овальный диск с надетой на него цепью, усаженной острыми зубами.

— Таким только узников в пыточной стращать, — заметила Сежес.

Баламут ухмыльнулся:

— Моей штуковиной, драгоценная госпожа, всё, что угодно, разрезать можно. Покуда завода пружины хватит.

— А где пружина-то? — полюбопытствовал и Император.

— Да здесь, в коробе, — ткнул пальцем гном. — Одна раскрутится — другую вставлю. А уж заводить их по новой после станем.

Баламут встал у стены, широко расставив ноги, и нажал рычажок на пружинной коробке; цепь закрутилась, зубья вгрызлись в камень, заклубилась пыль. Вскоре гном прорезал щель в полторы пяди, но завод кончился, цепь замерла; Баламут быстро сменил пружинную обойму, и его аппарат вновь вгрызся в стену.

В конце концов, выпиленный каменный квадрат с грохотом рухнул на пол, обдав всех мелкими осколками и взбив осевшую было пыль.

После этого настал черёд странного вида зажимов и тонких щипцов, рукоятки которых гном немедля нарастил, привинтив к ним длинные штифты. Потом пошло в ход сверло, снова пила, снова сверло… Смешно шевеля губами, словно беззвучно разговаривая сам с собой, Баламут копался в стене, временами там что-то позвякивало, полязгивало и щёлкало.

Остальные терпеливо ждали.

Снаружи трижды прибегали гонцы, донося, что всё в порядке и ничего подозрительного не замечено; легионеры и гномы продолжали стоять в боевых порядках, отдыхая посменно.

— Ага! — Баламут наконец хлопнул в ладоши. — Вот и всё, государи мои. Невелика хитрость оказалась, да и куда им супротив нашего гномьего сверла-то… Госпожа чародейка, сударыня Сежес! Не откажите в любезности, выдерните во-от этот зажим торчащий.

— Гм… обязательно я? Ну ладно, Баламут, так и быть… который, вот этот?

— Угу, — кивнул гном. — Дёргайте, не бойтесь. Вы ведь, так сказать, разделяете со мной тут всю славу.

Сежес только головой покачала, раздражённо поджав губы.

И стоило ей выдернуть указанный Баламутом инструмент, как плита с грохотом рванулась вверх, словно подброшенная невидимой исполинской рукой. От сотрясения, казалось, сейчас расколется потолок, облако пыли, брызнувшие острые осколки — каменная громада ударилась о невидимый упор наверху, перекосилась и намертво заклинила.

— Вот и всё, государь. — Баламут развёл руками.

— Спасибо тебе, гноме, — проговорил Император, и тот церемонно поклонился.

— Я бы так не смогла, — покачала головой пришедшая к тому времени в себя Сеамни.

— У тебя, прекрасная госпожа, в другом таланты. — Баламут вновь поклонился, прижимая ладонь к сердцу. — У тебя — свои, у меня — свои. Коли станем все вместе держаться, никакие козлоногие твари против нас не сдюжат!

— Прекрасные слова, Баламут, — кивнул Император. — Что ж, идёмте дальше?..

Пирамида оказалась настоящим лабиринтом. За первой дверью тянулись узкие коридоры, расходясь в разных направлениях; тут и там в стенах были устроены ниши на манер погребальных, и Вольные лишь мрачно стискивали эфесы, проходя мимо иссохших костяков — человеческих и не только. Иные были замурованы по пояс, иные — по самое горло.

— Что скажешь, Тайде? — шепнул Император, когда они миновали одну из таких ниш, где на цепях повис жёлтый скелет — судя по вытянутому и заострённому черепу, одного из тех существ, чьи изображения были высечены снаружи у входа.

— То же самое — магия крови, — так же тихо отозвалась Сеамни, невольно поёжившись: ей показалось, что из ниши потянуло ледяным затхлым воздухом. — Ты видишь, мой Император, здесь по большей части люди. Есть и другие, но они все… не как хозяева. — Она кивнула на бессильно поникший череп давно опочившего создания. — Рабы, если говорить прямо. Магию крови можно строить на крови тех, кого ты взял в плен, подчинил, покорил, кто ненавидит тебя. А можно — подобно тому как крупинка соли придаёт новый вкус всему блюду — добавить к рабам немного своих. Кто понимает, что к чему и зачем. И тогда… тогда магия этого места становится почти необоримой. Я не знаю, как мы смогли бы её одолеть.

— Кстати, а как насчёт заклятья страха? «Пирамиды просыпаются», верно?

— Верно. Они проснулись, повелитель. Но переменили намерения — когда я прочла их письмена. Они ждут, мой Император. Затаились… — Сеамни дрожала всем телом; наверное, будь они наедине, просто прижалась бы к Гвину.

— Ничего. Пусть ждут, небось не дождутся…

Лабиринт мог бы показаться сложным, однако Баламут вёл отряд уверенно, ни разу не зайдя в тупики. Требовалось пройти насквозь весь этаж, в конце его оказывалась лестница, ведущая выше. И повсюду — ниши, ниши, погребальные ниши, где вперемешку прикованы были люди, остроголовые нелюди, существа, похожие на эльфов, другие — смахивавшие на гномов, попадались клыкастые черепа орков, встретился даже один вампир: его игольчатые зубы невозможно было ни с чем перепутать.

Отряд поднимался всё выше и выше. Император ожидал ловушек — их не оказалось. Неведомые строители пирамиды, похоже, не опасались воров.

Шесть, семь, восемь уровней осталось позади.

— Уф… — пропыхтела Сежес, с трудом поднимаясь по очередному лестничному маршу. — Баламут, долго ещё?

— Девятый уровень будет последним. — Гном сосредоточенно к чему-то прислушивался. — Странное дело…

— А не заглянуть ли нам во-он туда, в этот закуток?.. — вдруг вмешался Император; его слуха словно достиг слабый, исполненный вечной горечи зов.

— И точно! — Баламут решительно свернул вбок. Короткий отрезок коридора заканчивался тупиком, вернее, очередной нишей, не то погребальной, не то жертвенной. Как и у остальных, верхняя часть не была заложена кирпичом, Император увидел снежно-белый череп, показавшийся ему сперва медвежьим, однако, приглядевшись, он увидел высокий лоб и височные кости куда большие, чем у простого зверя.

— Что-то тут не так… — бормотал Баламут, осторожно приближаясь к стене.

— Магия, — устало, но с уверенностью проговорила Сежес.

— Тут был замурован чародей. И не из слабых, — докончила Сеамни, прикрывая глаза ладонью.

— Надо б разобрать стеночку-то… — негромко продолжал гном, вновь скидывая с плеч мешок с инструментами. — Аккуратно распилим… по раствору… твёрдый он, зараза, но что поделаешь…

— Стоит ли, Баламут? — осторожно спросил Император.

— Стоит, повелитель, — вместо гнома ответила Сежес. — Баламут прав. Строители пирамиды, кем бы они ни были, поймали и замуровали здесь могущественного чародея. Он сумел оставить по себе память. Я чувствую… он умирал долго, пережив всех своих товарищей по несчастью, сходивших с ума, погибавших от жажды… Они лишили его возможности вырваться отсюда, но не смогли полностью отнять у него магию. Я думаю… он… ну да, конечно! Он оставил нам свой рассказ.

Баламут тем временем уже успел выдернуть из кладки с полдюжины кирпичей. Внутреннюю поверхность густо покрывали каллиграфически аккуратные письмена. Сам же неведомый маг и впрямь оказался медведем — могучие лапы прикручены к стене толстыми цепями, стальные браслеты — толщиной в руку взрослого человека.

«Это ведь ты меня позвал, — потрясённо подумал Император. — Ты подал мне весть, неведомый брат. Ну что ж, я надеюсь, что не подведу тебя…»

— Какое мужество! — негромко произнесла Сежес, и голос её неожиданно дрогнул. — Он знал, что обречён. Знал, что помощь не придёт. Он мог надеяться только на то, что невесть сколько столетий спустя кто-нибудь войдёт в пирамиду, прорвётся сквозь ту дверь и окажется около его гробницы. И — прочтёт то, что он написал.

Баламут бережно раскладывал на полу выломанные кирпичи, перенося их нежно, словно новорожденных. Император и Вольные, не сговариваясь, отсалютовали безымянному чародею, проигравшему свою собственную битву, но всё же нашедшему способ послать весть грядущим мстителям.

По камням ровными рядами тянулись чёткие и странные знаки, начинавшиеся так:

Руны покрывали всю поверхность выпиленных камней.

— Он ведь писал не руками, правда?

— Да, мой Император, — кивнула Сежес. — Руны нанесены заклинанием, чарами, которые строители пирамиды не смогли ни блокировать, ни уничтожить. Скорее всего он заставил себя жить, пока пирамида не была закончена и его мучители больше не могли до него дотянуться.

Двое людей, гном, Дану, Вольные — все застыли в молчании, отдавая последнюю дань.

— Всё бы хорошо, но может ли кто-нибудь это прочесть? — почесал в затылке Баламут. — Меня, например, и просить не стоит.

— Никто и не собирался, — съязвила Сежес, — всё равно про один гномояд и услышим.

Император взглянул на Сеамни, однако Дану только покачала головой:

— Прочесть те строчки внизу мне помог Деревянный Меч, его память. Это не имеет к создателям пирамиды никакого отношения.

— Ну не зря же ты старался, не зря, не мог ты этого не предусмотреть! — горячо выпалил вдруг гном, в упор уставившись в пустые глазницы белого черепа.

В глубине чёрных провалов засветились два крошечных желтоватых огонька, и Император невольно заслонил собой Тайде. Обнажили оружие и Вольные, смыкая круг около обнявшихся человека и Дану.

Зазвучал спокойный, низкий, хрипловатый голос — таким в представлении деревенских сказочников и должен говорить могучий медведь.

— Gratiodo metre sem, — услыхали Император и его спутники. — Se elprim Murono, dankobar seti…

— Нам это не поможет, — покачала головой Сежес. — Слишком много времени уйдёт на расшифровку…

Жёлтые огоньки мигнули раз, другой, изменили цвет, сделавшийся словно тёмный янтарь, вспыхнули ярче. И прежний голос вновь начал свою речь, только теперь он говорил на чистейшем, академически правильном мельииском, заставив бы устыдиться своего произношения даже Тита Оливия, великого имперского трагика:

— Приветствую внимающих мне. Моё имя Муроно, волшебница народа данкобаров. Я оставляю тут свою память и своё сердце. Я проиграла битву. Я замурована в пирамиде пришельцев, явившихся в мой мир и победивших нас. Они лишили меня всей магии, какую только смогли найти. Но нашли не всё. И пусть я не могу освободиться или продлять своё существование дальше, но у меня хватит сил оставить тут это послание. Я записала его речью моего народа, данкобаров, но понимаю, что сюда могут заглянуть и другие, не разумеющие нашего языка. Поэтому моё послание переведёт это заклятье. Я гордилась им, я создала его, чтобы данкобары могли говорить со всеми, проходящими через наш мир. Сейчас я оставляю его как свой последний дар тем, кто выступит против Возводящих Пирамиды. — Короткая пауза, и голос окреп, сделался ещё ниже, в нём то и дело проскальзывали яростно-рыкающие нотки. — Созидающие Пирамиды явились в наш мир незваными, и сперва никто не заподозрил их в дурных намерениях. Их было мало, и они не вмешивались в дела народа данкобаров, как, впрочем, и эххов, и грамнов, и других, чьи имена могут ничего не сказать вам, слушающие. Они строили пирамиды и нанимали работников. Плата была щедрой, отношение — добрым; польстились многие из моих соплеменников. Созидающие привечали данкобаров — мы отличаемся силой, рассудительностью и спокойствием.

Однако Рашата, моя мудрая мать, первая из владеющих Словом у народа данкобаров, встревожилась. Она спросила совета у Тёмной Птицы, что каждый вечер закрывает своими крылами всё небо, даруя нам покой и отдых от палящих лучей всех четырёх солнц, и Птица сказала, что строители пирамид пришли к нам со злом. Птица сказала, что пирамиды высосут живительные силы из лесов и рек, вулканов и гор, из глубин океанов и области, где ждут перерождения наши предки; а потом они заберут жизнь и у самой Тёмной Птицы, если мы не сможем справиться с этой бедой.

Тёмная Птица сказала правду — погода стала портиться, наступили засухи, обмелели реки, погибла рыба, пришли странные болезни, от которых наши лекари не знали средства.

Моя мать сказала народу данкобаров, чтобы все, кто работает на стройках, покинули их и вернулись в наши леса, не беря с собой никакой платы. Данкобары послушались и возвратились. Пирамиды стояли покинутыми, ибо следом за моим народом так поступили и многие другие, ранее привлечённые щедрыми посулами.

Строители Пирамид разгневались и прислали посольство в наши леса, коря мою мать за облыжные, по их словам, обвинения. Их искусные речи свивались, подобно молодым ветвям, но моя мать спросила их: для чего нужны эти пирамиды, почему вырубается столько лесов и почему чародейство режет камень наших гор? Созидающие не ответили, они сказали лишь, что того требует их вера.

Они сказали так, и все данкобары почувствовали, что им лгут.

Мои соплеменники повернулись спинами к послам и удалились ещё глубже в леса.

Тут я должна описать этих послов, ибо то был первый раз, когда я увидела их…

Давно умершей разумной медведице-чародейке не потребовалось много слов, чтобы Император и все слушавшие поняли, что речь идёт как раз об остроголовых существах, изваянных у входа в ступенчатую пирамиду. Говорилось в описании и о коричневатой чешуе и венчиках щупалец вокруг глаз — совпадение оказалось полным.

— Никто больше не хотел работать на Созидателей, и они напали на мирные речные племена Тростника. Пришельцы владели могущественной боевой магией и одержали верх; однако победа далась им недёшево. Разъярённые встреченным отпором, змееглавцы — как мы стали их называть — поклялись «истребить неверных», всех, кто встал на их пути.

Данкобары выступили против них. Мы бились храбро и дважды подступали к самым пирамидам. Мы сразили многих и многих, и победа была уже близка, но к Созидающим подоспели подкрепления. Я услышала название их родного мира — Эвиал, — Император вздрогнул, — и название места, откуда они все происходили, — Утонувший Краб, конечно, на их языке это звучит совсем по-иному.

Мы были разбиты. Моя мудрая мать погибла, прикрывая отступление. Меня взяли в плен. Вместе с множеством других существ нам предстояло обратиться в жертвы, напитывающие силой эту пирамиду.

Вы, пришедшие сюда, разорвавшие оковы, — слушайте! Пока во мне бьются оба сердца и есть чем дышать — я буду слушать и чувствовать пирамиду. Я знаю, что все они объединены в одну сплошную цепь, тянущуюся сквозь миры. В каждой пирамиде замурованы десятки и сотни жертв, но лишь в немногих оставлены эти ходы — они необходимы змееглавцам для жертвоприношений и есть лишь в особо сильных, напоенных большой мощью пирамидах. Пирамиды способны улавливать рассеянную силу и обращать её на пользу Созидателям. Я назвала их «змееглавцами», однако среди явившихся с Утонувшего Краба оказались и иные, самого разного вида. Были там великаны, ростом с двух меня; были странные существа о пяти ногах; были и шестирукие чудовища, вооружённые мечами, с которыми никто не мог справиться в рукопашном бою.

Всех нас, пленников, привели сюда и замуровали. Палачи ушли, и плита при входе опущена. Я слышу крики и вопли моих товарищей по несчастью и, как могу, утешаю их, стараясь забыть о собственной беде.

Слушающие! Вы, конечно, хотите узнать одно — как уничтожить эту напасть? Конечно, самым правильным будет отыскать этот мир — Эвиал — и стереть с его лица проклятый остров змееглавцев и их хозяев. Но и пирамиды не неуязвимы. Они могущественны, ибо кровь множества жертв положена в их основания; однако всякая цепь имеет слабое звено. Магия пирамид может внушать ужас, но в силах данкобаров было победить его. Значит, сможете и вы, навеянный страх отразят простые заклинания отрицания. Меньшие пирамиды поддадутся осадным машинам, умеющим разрушать стены; большие пирамиды, подобные этой, не поддались нашим таранам, но я знаю, что их можно ниспровергнуть, если собрать вместе и предать огню все до единого костяки принесённых в жертву. Этим вы, слушающие, окажете нам великую услугу — очистившись в первородном пламени, мы вновь сможем родиться в наших племенах.

Но уничтожить все пирамиды по одной вы тоже не сможете, слишком уж их много. Слушайте! Надо отыскать Великую Пирамиду. Она одна, её невозможно ни с чем спутать, хотя размером она совсем не больше других. Этот ужас стоит на берегу… — Медведица погрузилась в описание каких-то местностей своего родного мира. Император, Сеамни и Сежес переглянулись — волшебнице Муроно и в голову не могло прийти, что эти самые «Созидатели Пирамид» умеют строить их в одном месте, а потом переносить в совершенно иной мир. — Сердце Великой Пирамиды — огненно-красный камень цвета горящей крови. Расколите его, раздробите на мелкие части — и лопнет вся цепь, развалятся все до единой пирамиды, терзающие и иссушающие мой мир — Зидду. Я знаю, раз вы пришли к нам сюда, вы способны перемещаться по звёздным дорогам между разными солнцами. Отыщите также этот проклятый Эвиал и покончите со злом!.. Потому что рано или поздно строители пирамид явятся и в ваш мир — и тогда может оказаться поздно!..

Голос обратился в глухой, исполненный дикой ненависти медвежий рёв.

Янтарные огни в глазницах угасли, белый череп, скрипнув, качнулся из стороны в сторону.

— Ничего себе… — Баламут запустил всю пятерню в густую шевелюру. — Много слышал сказок, но чтоб такие!..

— Это не сказки, гном, — возразила Сеамни. — Я верю тебе, Муроно. — Она низко поклонилась умолкнувшему черепу.

— Но этого мало. — Сежес сжала кулак. — Нам невероятно повезло, что мы натолкнулись именно на эту пирамиду, однако…

— Мы не натолкнулись, — сказал Император. — Муроно позвала меня.

— Вот даже так, — удивилась чародейка. — Ну что ж, прими мои восхищение, признательность и благодарность, храбрая медведица. Думаю, мой Император, мы не откажем ей в её последней просьбе?

— Не откажем, — кивнул правитель Мельина. — Но сперва давайте доберёмся до верха. Я хочу всё-таки взглянуть на этот жертвенник. Прощай, Муроно. Не сомневайся, мы выполним твою просьбу.

Вольные, все как один, ещё раз отсалютовали немым останкам.

…Древняя каменная крышка, казалось, намертво срослась с краями люка; потребовались усилия Кер-Тинора и ещё трёх Вольных, чтобы сдвинуть её с места. Туда не вело никакой лестницы, пришлось забрасывать верёвку с якорем.

Круглая камора, сквозь узкие щели в потолке и стенах можно разглядеть звёздное небо. Несмотря на все усилия Баламута, двери наружу не обнаружилось.

— Жертвенников два, — произнёс Император, поднимая взгляд. — Один на крыше. Второй — вот, прямо перед нами.

— Брр… не хотел бы на нём очутиться, — высказал общее мнение Баламут.

— Мясницкая колода, да и только, — с отвращением прошипела Сежес.

Неведомые «змееглавцы», хозяева пирамиды, притащили сюда огромный плоский комль в добрых три обхвата, он заполнял почти всю камору. Дерево стало почти совершенно чёрным от крови, всю поверхность покрывали зарубки, словно несчастные жертвы тут в буквальном смысле слова кромсали на части. По бокам были ввинчены массивные кольца, наверное, в расчёте как раз на могучих медведей-данкобаров.

И этот жертвенник не выглядел просто алтарём. Он живой, с содроганием подумал вдруг Император; в левой руке пульсировала жгучая боль, а самому правителю Мельина почудились три горящих злобой глаза, уставившихся на него из-под сохранившейся, отчего-то не отпавшей коры.

Сеамни с гримасой отвращения потянулась к кинжалу у пояса.

— Стой! — Сежес едва успела перехватить её руку. — Этот кошмар, конечно, надо уничтожить, но ты ведь сама знаешь, дочь Дану, — на подобные алтари так просто не замахиваются и сталью в них не тыкают!

Тайде разочарованно фыркнула и нехотя разжала пальцы.

— Это… извращение… всего того… что живёт и растёт на земле… под разными солнцами, но всё равно!..

— Совершенно с тобой согласна, — ласково-заботливым голосом, словно общалась с больной, проговорила Сежес, обнимая Дану за плечи и осторожно оттесняя её подальше от жуткого жертвенника.

— Да его ж отсюда и не вытянешь! — Баламут озабоченно поглядывал то на потолок, то на узкий люк. Его ж сюда затащили, пока ещё ни стен, ни крыши не было!

— Если потребуется — разнесём и то и другое, — сквозь зубы обронил Император.

Несмотря на отчаянное положение, ему отчего-то было легко и свободно. Есть враг, которого надо одолеть. Не требуется совершать никакого выбора, и совесть спокойна.

Впрочем, спокойна ли? Ведь, как ни старайся, пробивается всё тот же вечный вопрос: «а надо ли было?..»

Ведь, если разобраться, это он, Император, самолично открыл козлоногим дорогу в Мельин. Да, он бился за свою свободу, за то, чтобы Империя стала другой… но неужто за победу потребовалось заплатить столь дорогой ценой? Вряд ли он сумел бы взять верх, не окажись Радуга связана наступлением козлоногих; и едва ли те же козлоногие решились бы на приступ, не окажись у него, Императора, заветной белой перчатки, ими же и подброшенной для того, чтобы он сокрушил Радугу.

Нет, резко сказал он себе. Раз уж мы оказались на пути у этих тварей, они всё равно ворвались бы сюда. Не при жизни этого поколения, так следующего. Это было

неизбежно, как неизбежен восход солнца, и нечего травить себя под предлогом того, что, мол, «ещё неизвестно, как оно всё сложилось бы».

Очень даже известно. При ином Императоре, в другие годы, по другому сценарию — вторжение невозможно «отменить», его можно только отсрочить. Радуга вроде бы смогла… но кто знает, вдруг та атака козлоногих была лишь демонстрацией, истинной же целью было появление Разлома? Ведь именно он, что ни говори, открыл этой нечисти дорогу в Мельин.

«И потому я не стану корить себя, — с ожесточением подумал Император. — Ненависть надо поберечь для тех, кто возводил эти пирамиды, „змееглавцев“, или как их там?..»

— Что будем делать, государь? — не унимался тем временем Баламут. — Эту штуковину отсюда так просто не вытащить, если, конечно, на то будет ваша воля, а так-то…

— Погоди, — остановил его правитель Мельина. — Дело не только и не столько в этом жертвеннике. Муроно сказала, что надо искать главную пирамиду. Это может потребовать нескольких десятков лиг марша. Сежес, Сеамни, что скажете? Должны ли мы прежде уничтожить эту или сразу выступать дальше на север?

— Выступать, — сразу же выпалила дочь Дану.

— Оставаться, — на долю мгновения отстала от неё чародейка.

Баламут захохотал.

— И когда две госпожи в чём бы согласились?

— Мой Император, — проигнорировала гнома Сежес, — я считаю, что уничтожение каждой из пирамид — серьёзный удар по вторгнувшимся. Эти монстры стоят тут не зря. Вибрации сил вполне ощутимы; Нерг был прав, говоря о том, что козлоногие облечены плотью нашего мира; это требует огромной мощи, и потому — мы видим эти зиккураты. Та, в которой мы сейчас, — не из Рядовых. Уничтожим её, мой Император, и Клавдию сразу же станет легче. Кроме того, мы поймём, чего ждать в этой таинственной «главной»; я бы поостереглась туда лезть, что называется, не зная броду.

— Мы состязаемся в доказательности с почтенной Сежес? — усмехнулась Сеамни. — Она всё сказала совершенно правильно. И я бы с ней согласилась, если бы не наша спешка. У нас нет времени разносить по кирпичу эту пирамиду, разбирать магические ловушки, бороться со злобными бесплотными сущностями, кои здесь водятся в изобилии и только ждут момента, чтобы вырваться на свободу. Таких пирамид — десятки вдоль всего Разлома. Надо найти главную. Найти — и ударить по-настоящему.

Император колебался недолго.

— Сежес, ты можешь уничтожить эту штуку? — Он кивнул на жертвенник.

— Могу, повелитель. Хотя это…

— Знаю, знаю, будет непросто. Но…

— А я, государь, ничего бы тут не трогал, — вдруг подал совет Баламут. — Даже медведицу, храбрую Муроно, тут бы оставил. Потому как нутром чую: тронешь одну — все против нас оборотятся. И тогда-то легион точно от страха ног передвинуть не сможет, не говоря уж о вас, господа Вольные.

Кер-Тинор сверкнул глазами, но счёл ниже своего достоинства связываться с недомерком.

Император жестом остановил гнома. И в упор взглянул на жертвенник, где, невидимые для прочих, по-прежнему горели три жёлтых глаза, устремленные на него, правителя Мельина. На него одного.

«Ну что, — беззвучно проговорил Император, не сомневаясь, что существо, заточённое в старом обрубке окровавленного дерева, отлично его слышит и понимает всё им сказанное. — Что ты предпочтёшь — драться или сдаться? И отправиться туда, откуда ты родом, вниз по великому Разлому? Меня он вывел в один мир, тебя, возможно, приведёт в другой. Откуда ты родом? Дай ответ, дух. Ты ведь знаешь, о чём я говорю».

Остальные спутники Императора только с недоумением поглядывали на него, застывшего и вперившего взгляд прямо в бок древнего жертвенника. Сеамни нахмурилась, кошачьим гибким движением оказалась рядом с правителем Мельина, пальчиками коснулась его лба…

В тот же миг Император услыхал ответ.

Слабый и далёкий, но исполненный холодной ярости голос, странно знакомый. Надтреснутый голос старика, звучавший в пиратской крепости на берегу моря в совершенно ином мире.

Белая Тень. Призрак, сражённый Императором, когда он освобождал Тайде.

«Ваши дни сочтены. Наша победа близка!»

«Как интересно, — беззвучно ответил врагу правитель Мельина. — Прошлый раз, помнится, ты тоже так начинал — с гордых слов и высокопарных рассуждений. Что это, тебя разжаловали за невыполнение задания? Загнали в древний жертвенник?.. Могу тебе только посочувствовать — ту тварь, с которой тебе приходится соседствовать, едва ли можно причислить к приятным компаньонам».

В ответ хлынул поток дикой, нерассуждающей ненависти, за века скопившейся внутри древнего жертвенника.

«Бесись, бесись, — хладнокровно продолжал Император. — Я тут, ты там и ничего не можешь мне сделать. Ни мне, ни моей Дану».

«Другие сделают! — вне себя завопило существо внутри жертвенника. — Непременно сделают, те, кто сильнее меня!.. Ты думаешь, что убил ту эльфийку-вампира — и всё? Все забыли и простили?! У неё остались могущественные друзья. Они наступают на твой мир, но не забудут и тебя лично. Так что жди гостей, человек, тех, кто прокусит тебе шею сквозь любую сталь!.. Она придёт под именем Эйвилль, она, мать эльфов-вампиров и слуга свирепых кровожадных богов, она отомстит! О, она страшно отомстит, и ты станешь молить нас скорее забрать твою жизнь, потому что…»

Император резко отвернулся от жертвенника, и злобный голос тотчас пресёкся.

— Оно не уступит, — шепнула ему Сеамни. — Но Сежес права. Его надо уничтожить.

— Сейчас?

Император с трудом заставил себя не смотреть больше на кровавый алтарь.

— Нет. Баламут тоже прав. Если мы начнём разорять эту пирамиду, остальные тотчас получат весть об этом. И тогда, возможно, мы вообще не дойдём до главной. Козлоногие начнут наступать не только на восток.

— Хорошо, — резко повернулся Император. — Идёмте отсюда, друзья. Я узнал всё, что хотел. Задерживаться больше не будем. Последуем совету Муроно. Отправимся на поиски главной пирамиды. Но мы вернёмся. Обязательно вернёмся и исполним всё, о чём просила нас храбрая медведица. Она бы поняла и простила нас, не сомневаюсь.

Молчаливые Вольные, похоже, несколько разочарованные, что на сей раз не удалось показать все свои таланты, по одному исчезали в люке. Сежес задержалась, взглянула в глаза Императору.

— Мне хочется верить, повелитель, что принято правильное решение. Баламут, надо отдать ему должное, порой говорит дельные вещи.

— Гном прав, Сежес, — ответила ей Сеамни. — Чем больше я смотрю на это, — она кивнула на жертвенник, брезгливо поморщилась, — тем больше склонна с ним согласиться. Сейчас не стоит это тревожить.

— А если главная пирамида вообще не здесь? — не унималась Сежес. — Если вообще в этой, как её — Зидде?

— Значит, мы отправимся туда, — отрубил Император. — Дорога вниз по Разлому уже, можно сказать, хожена.

Ночь легион и гномы провели у подножия молчаливого зиккурата, а с рассветом имперские полки двинулись дальше на север — искать «главную пирамиду».

Вслед им из щелей жертвенной каморы смотрели три голодных жёлтых глаза.