"Смерть на кончике хвоста" - читать интересную книгу автора (Платова Виктория)ЧАСТЬ ВТОРАЯ10 февраля Наталья Следующим вечером, ровно в девять пятнадцать, Наталья уже стояла возле дверей Воронова. Этому событию предшествовал целый ряд других событий. Во-первых, она позвонила на работу и взяла несколько дней за свой счет. Договориться со старшим менеджером Шуриком Зайцевым, еще помнившим ее вчерашнее феерическое появление в конторе, оказалось плевым делом. Он с готовностью согласился предоставить Наталье пятидневный отпуск по семейным обстоятельствам, но поставил одно-единственное условие: ужин при свечах в одном из ресторанов города. Ресторан выбирает Наталья. Наталья дала клятвенное обещание поступить в распоряжение Шурика в ближайшее воскресенье. Второе мероприятие оказалось не таким игривым, оно касалось сведений Нинон об убийстве банкира Радзивилла. С самого утра Наталья засела за телевизор: смерть Радзивилла оказалась новостью не первой свежести, и ей было уделено гораздо меньше внимания, чем всем остальным городским новостям. И все же в одной из зазевавшихся и нерасторопных программ регионального телевидения она отыскала сюжет, посвященный Герману Радзивиллу. Нинон не солгала и даже не преувеличила — банкира действительно убили. Тело его было найдено в багажнике собственной машины на улице Долгоозерной. Радзивилл был управляющим «Ирбисом» — одним из крупнейших и стремительно развивающихся банков города. Он слыл известным меценатом, яхтсменом и почетным председателем городской ассоциации шахматистов-любителей. Его убийство повергло в шок всю финансовую элиту. А интенсивно ведущееся следствие склонялось к версии, что убийство связано с профессиональной деятельностью банкира. Но не исключало и других мотивов. В том числе — бытовых. Гражданская панихида должна состояться в Доме приемов банка «Ирбис» в полдень десятого февраля. То есть сегодня. А весь репортаж сопровождала фотография Германа Радзивилла. Точно такая же была вклеена в его заграничный паспорт, который лежал сейчас в рюкзаке Дарьи Литвиновой. Никаких сомнений быть не может. В квартире № 48 по Большому проспекту, 62/3, пахнет смертью. Эта простая мысль совершенно лишила Наталью сил. Она с трудом заставила себя выгулять изнывающую Туму, пробежалась к ближайшему ларьку «Союзпечать» и скупила все недельные обозрения. Каждое уважающее себя издание посчитало своим долгом опубликовать комментарии к происшествию на Долгоозерной. В зависимости от направленности изданий комментарии варьировались от крохотной заметки в разделе «Криминал» до подвальных статей в жанре «журналистское расследование». Одна из деловых газет поместила досье на Радзивилла, в котором он предстал финансовым ангелом с трансфертной трубой у губ и пачками ГКО вместо крыльев. Только одно удивило Наталью — газетчики, не сговариваясь, стыдливо опускали момент обнаружения тела. Скрюченный в багажнике Радзивилл, должно быть, не слишком пленял их воображение. И ничего не было сказано о поездке во Францию. Но ведь она должна была состояться! Как авиабилет Радзивилла и его паспорт оказались в квартире Литвиновой? Самое простое предположение — они были любовниками и собирались лететь в Париж вместе. Но самое простое не всегда является неверным. Тогда при чем здесь билет на Мурманск? А может быть, к смерти Радзивилла приложил руку Денис? И его поездка в Москву была лишь прикрытием? Но по зрелом размышлении Наталья эту мысль отвергла. Истерик, подобный Денису (а это явствует из его судорожных телефонных звонков), никогда бы не сунул тело в багажник — темперамент не тот. Может быть, он и способен убить. Но хладнокровно обставить убийство — это вряд ли… И потом — где сама Дарья? Мысль о Литвиновой выгнала Наталью из дому. И привела ее к Дому приемов «Ирбиса» на Карповке. Все пространство перед внушительным — из камня и стекла — зданием было заставлено дорогими иномарками. И Наталья втайне порадовалась, что шикарная литвиновская дубленка и такой же шикарный платок вкупе с шикарными сапогами дают ей право безнаказанного участия в этой великосветской панихиде. Без всяких колебаний она прикрылась литвиновскими же черными стодолларовыми очками и затесалась в толпу роскошно одетых мужчин и таких же роскошных женщин. И прошла в зал. …Гроб с телом покойного стоял на возвышении в центре зала. Он утопал в цветах и венках, и в скорбящих родственниках тоже. Наталья сразу же определила вдову, сидевшую подле гроба с каменным лицом, и худосочного молодого человека — очевидно, сына Радзивилла. К ним то и дело подходили солидные мужчины. Они что-то нашептывали на ухо вдове и жали руки сыну. В толпе пришедших отдать последний долг Наталья заприметила не меньше двух десятков растиражированных телевидением известных физиономий. — И ты здесь? — громкий шепот за спиной заставил ее вздрогнуть. — Вот кого не ожидала увидеть! Скорбишь по этому подонку? Или не поверила своему счастью и решила лично убедиться? И эта сука, должно быть, своему счастью не верит. Шантажист подох, да здравствует свобода! Наталья резко обернулась — быть может, чересчур резко для размеренной панихиды и негромко звучащего «Реквиема» Моцарта. Позади нее стояла девушка: ослепительная блондинка со змеиным, презрительно выгнутым ртом. Наталья сразу же узнала ее: подруга Литвиновой, одна из троицы с фотографии на столе. Блондинка, должно быть, приняла ее за Литвинову: дубленка-перевертыш и эксклюзивный платок могли ввести в заблуждение кого угодно. — Простите… — пролепетала Наталья. И девушка тотчас же поняла, что обозналась. Она покраснела и досадливо поморщилась. — Это вы простите, ради бога. Я просто приняла вас за свою подругу. Вы очень похожи. Во всяком случае — со спины… Простите еще раз… Блондинка мгновенно ретировалась, но еще некоторое время не выпускала Наталью из поля зрения. Можно только представить, как она костерит себя в душе за подобную неосторожность. И Наталья почти непристойной трусцой устремилась к выходу. Что ж, чужие шмотки приносят первые плоды. Крошечная тирада подруги Литвиновой не выходила из Натальиной головы. Во-первых, Радзивилла обозвали шантажистом, что само по себе является идеальным поводом к убийству. Во-вторых, кого имела в виду блондинка под емким определением «сука»? Причем сука, не верящая своему счастью? Такой характеристики может удостоиться кто угодно. Например — вдова… Наталья вспомнила каменное лицо женщины у гроба — она вовсе не выглядела убитой горем. Но и обезумевшей от радости — тоже. А впрочем, все это — вопрос приличия, не более. А вопрос приличия может подмять под себя любую эмоцию. — До самого вечера Наталья бесцельно бродила по Васильевскому; она не пропустила ни одного кафе, ни одной «стекляшки» на Большом, она выпила несколько литров желудевого эрзац-кофе, гордо именовавшегося в ценниках «капуччино», но так ни к чему и не пришла. Оставался самый простой и ясный вариант — сообщить обо всем в правоохранительные органы. Передать следствию билет и паспорт Радзивилла, а заодно — документы Дарьи Литвиновой. Это наверняка продвинет дело. Только в какую сторону? И как она объяснит свое присутствие в квартире? Старая школьная подруга из города Апатиты Мурманской области? Партнерша по игре в большой теннис? Знакомая собачница? Но как только они выйдут на настоящих школьных подруг, партнерш и знакомых собачниц — неприятностей ей не избежать. А просто подбросить паспорта и документы, ничего не объясняя и оставаясь при этом анонимным доброжелателем, — совсем уж глупо. Так же глупо, как и съехать сейчас из литвиновского гнезда, да простит ее Нинон… Она сама загнала себя в угол. А святочный рассказ про собаку, ключ в почтовом ящике и ее трехдневное пребывание в чужой квартире станет не таким святочным, как только ее выслушает следователь. И еще неизвестно, какие выводы он сделает из всей этой истории. Воронов. Вот кто нужен ей. Воронов подскажет ей решение. …Воронов встретил ее кислой улыбкой и дежурной фразой: — У вас ровно сорок пять минут. Мог бы и не напоминать. — И хорошо вытирайте ноги. Ненавижу, когда разносят грязь по квартире. Наталья смиренно кивнула головой и сняла сапоги и дубленку. — Вы не из дому? — спросил Воронов. — Нет. Прогулялась перед сном. Хорошая погода. — Отвратительная. — Не дожидаясь Натальи, Воронов отправился в комнату. Славно поговорили. Наталья поплелась следом за хозяином. Со вчерашнего вечера келья Воронова претерпела некоторые изменения. На полу валялись скомканные листы бумаги, от «Ундервуда» исходило странное тепло, и даже вещи — все до единой! — как бы придвинулись к письменному столу. Наталья живо представила себе, как они заглядывают через плечо Воронова в пасть «Ундервуду», стараясь прочитать хотя бы строчку. Воронов устроился на стуле у письменного стола и мрачно посмотрел на Наталью. — Честно говоря, не думал, что вы придете. — Но… Мы ведь договорились… — Да, — с сожалением сказал он. — Договорились. — Вы уже начали писать? — Глупый вопрос, по флюидам, которые носятся в воздухе, это и так понятно. — Послушайте! Вы ведь не интервью у меня берете! — Да, конечно… Мне просто интересно… — Если интересно, не будем терять время. Начнем с общих характеристик. — Начнем. Не дожидаясь приглашения, Наталья села на краешек кресла и воззрилась на писателя. — Какие детективы вы предпочитаете? — спросил Воронов, глядя сквозь Наталью. — Ваши, — честно призналась она. Мелкая лесть оставила Воронова равнодушным. — Я не имею в виду персоналии, — надменно сказал он. — Подвиды, вот что важно. Подвиды как таксономическая категория. — Вы полагаете? — пролепетала Наталья. Угрожающее словосочетание «таксономическая категория» никак не вязалось с драными шлепанцами Воронова. — А вы нет? Существует полицейский роман, существует детектив в его классической ипостаси, существует так называемая «голландская мельница»… — Это еще что такое? — Случайный герой следует за случайными обстоятельствами, не более того. И лишь случайные обстоятельства приводят его к такому же случайному раскрытию преступления. Черт возьми, литвиновский пентхауз «а-ля рюс», в который она таким странным образом попала, запустил именно этот сюжет. — «Голландская мельница»… Куда ветер дует. Понятно, — Наталья поежилась. — Нет. Мне нравится классический детектив. — Мне тоже. Воронов встал и заходил по комнате. — Загадка. Загадка — вот что главное. Загадок в квартире этажом выше хоть отбавляй! — Вы собираетесь читать мне лекцию? — не удержалась Наталья. Она даже не подозревала, что попала в точку. Сегодня днем Воронову, копавшемуся на седьмой странице новой книги, позвонил Марголис. — Трудишься, старичок? А у меня сногсшибательные новости. — Госпремия в области литературы, искусства и архитектуры? — Больше всего на свете Воронов не любил новости. Любых мастей, окрасов и расцветок. — Тебя приглашают прочесть курс лекций. — Я не могу сейчас. — Не сейчас. Через три месяца. Ты ведь успеешь добить книгу за три месяца? — Предупреждаю, самолетом я не полечу. — В памяти Воронова все еще была жива несостоявшаяся поездка в Канаду. — Никаких самолетов. Европа, старичок! Добраться до места можно и на автобусе. — В автобусе меня укачивает. Ты же знаешь. — Тогда поезд, — мгновенно среагировал Марголис. — В поезде — сквозняки. — Забьем рамы гвоздями. Злата Прага! Неужели откажешься? Злата Прага — это еще куда ни шло. Средневековые камешки, из которых впоследствии можно изваять вполне сносный готический детектив. — Я подумаю. — Чего тут думать? Они требуют ответа в течение — А что за лекции? — Ну, не о теории малых чисел, естественно! О детективе, Володенька, о детективе. Воронов поморщился: закрытое пространство аудитории; жизнерадостные студенты, которые интересуются только пивом и трусиками своих подружек; безмозглые студентки, все как одна тайные онанистки и поклонницы мужского стриптиза. Загорелые, высокие, с пушком на ногах и браслетами на запястьях. И чахлый Володенька Воронов из чахлой России, которую все они дружно ненавидят. Читать лекции этим скотам, да еще о детективе! Но средневековые камешки, но средневековый готический роман об убийстве главы гильдии оружейников?! Игра стоит свеч. А вот что касается лекций, к которым нужно готовиться хотя бы тезисно… В конце концов, у него есть час, захваченный фурией с верхнего этажа. Пусть фурия и выступит в роли коллективного образа пражских студентов. На ней вполне можно оттачивать будущие выступления. И попытаться приблизиться к загадке детектива… — Загадка — вот что главное! — Воронов остановился перед Натальей и наставительно поднял палец. — Мысль, подкупающая своей новизной, — не удержалась она. — Ирония неуместна. Загадка диктует стиль произведения. Загадка — такое же действующее лицо. Кой черт, это самое главное действующее лицо. Она развивается, она жрет кукурузные хлопья по утрам, она моется в душе, она бросает одних героев и соблазняет других. В этом весь смысл. Вы понимаете меня? — Смутно. Получается, что загадка в детективе — самая обыкновенная шлюха? Воронов открыл было рот и снова закрыл его. Если бы здесь и сейчас был Марголис, он бы отнес тираду Воронова к фрейдистским комплексам. «Загадка» — существительное женского рода, с которым у Володеньки сложились весьма напряженные отношения. — Почему — шлюха? — промямлил Воронов. — Не обязательно шлюха. Есть более уважаемые профессии. Ладно, давайте перейдем к нашей истории. — Давайте. — Завязку мы с вами уже обсудили. И оставили героиню в чужой квартире, где она нашла паспорта и просроченные билеты, несколько сообщений на автоответчике. Что еще? — Электронная почта. Вы же сами говорили, — с готовностью подсказала Наталья. — Она влезла в компьютер отсутствующей хозяйки и прочла ее электронную почту. — Да, вполне может быть… Если бы мы писали триллер или дешевенький детективчик, то остановились бы на маньяке, который донимает героиню посредством последних технических достижений. Вы как думаете? Наталья поежилась. Маньяк в компьютере — только этого не хватало!.. — Но мы же не пишем дешевый детективчик, Владимир Владимирович! — взмолилась она. — Нет. Когда у писателя не хватает мозгов, он сваливает все на маньяка. Маньяк — это подпорка для бездарностей, бог из машины, который всегда может прийти на помощь. Запрещенный в классическом детективе прием. Вот что я думаю: если электронных посланий много, то героиня открывает последнее по времени. Человеческое любопытство всегда нетерпеливо, иначе мы бы никогда не заглядывали на последние страницы книг. Итак, последнее по времени письмо. Логично? — Еще как! — Наталья облизала пересохшие губы. — Что-то должно быть в этом письме такое, что касается жизни и безопасности хозяйки. Думаю, ей не будут угрожать, это было бы слишком просто. И для этого есть другие средства. И потом, электронное письмо — повод для введения нового персонажа. На данном этапе — виртуального… — Грим, — неожиданно сказала Наталья, вспомнив обратный адрес почты. — Не понял? — Пусть этого виртуального персонажа зовут Грим… — Ну, если вы хотите… Пусть так, — легко согласился Воронов. — Тем более что имя Грим — метафорично, оно может таить в себе все, что угодно. — А письмо? Каким оно может быть? — Предупреждение об опасности? — Воронов почесал подбородок и тотчас же сам опроверг себя: — Нет, это вряд ли. Чтобы предупредить об опасности — достаточно снять трубку и позвонить по телефону. А что, если наш виртуальный персонаж… Грим, или как там его… Если он беспокоится о судьбе пропавшей? Если она не ответила ему тогда, когда должна была ответить… И для него это вовсе не невинная девичья забывчивость… Молчание пропавшей таит в себе опасный смысл?.. — «Ответь, черт возьми, или я буду думать, что тебя нет в живых!» — медленно произнесла Наталья текст письма, прочитанного ею накануне. И тотчас же почувствовала, как холодные капли пота поползли у нее по позвоночнику. — Не понял? Что вы сказали? — «Ответь, черт возьми, или я буду думать, что тебя нет в живых!» Годится для детективного электронного письма? Не говоря ни слова, Воронов метнулся к «Ундервуду» и что-то отстукал на листе, вправленном в машинку. И только потом повернулся к Наталье. Вороновские зрачки вобрали в себя ее фигуру, разложили на составляющие и снова сложили: картинка в калейдоскопе поменялась. Теперь легкомысленная бабочка не выглядела такой безмозглой. — Отлично! — выдохнул он. — Отлично! Вы делаете успехи… Дарья. Простенько и со вкусом! Одна строка, но интрига! Какова интрига! Беспокойство, сдержанная ярость — знаете, что за этим может стоять? — Что? — Текст, который вы придумали, — это не текст любовного послания. Скорее, это просьба приятеля и коллеги. Да! Их связывают какие-то деловые отношения. Быть может, не слишком хорошо пахнущие. Быть может, опасные, что тоже немаловажно для развития сюжета. — Вы полагаете? — Уверен! — Ну хорошо… Но как вы думаете, я… героиня должна ответить на письмо? — Думаю, да. Весь вопрос — в какой форме. — «Все в порядке. Уезжала во Францию». Или что-нибудь в этом роде. — Ну вот! — Воронов разочарованно шмыгнул носом. — Примитивно. И не совсем правдоподобно. — Почему? — Не знаю… Но мне так кажется. Наверняка в лексиконе двух девушек есть отличия. — Что же делать? — Что? Героиня может порыться в компьютере, посмотреть копии других писем, если они делались. Открыть хозяйские файлы. Человек — это стиль. Вы ничего не имеете против этого тезиса? — Ничего. — И эпистолярный, в частности. Героине нужно уловить этот стиль, чтобы пытаться ему соответствовать. — Поняла. — Стиль. Именно. Чем она занималась? — Кто? — Пропавшая. — Не знаю. — Провал… Провал… — Воронов забегал по комнате — Героиня несколько суток в доме, а ведет себя как квашня, как студентка Ветеринарной академии, которая приписана к дурацкой собаке. Почему она до сих пор не просмотрела бумаги, не просмотрела фотографии?! — Упущение, — виноватым голосом сказала Наталья. — Это же детектив. Нельзя ослаблять пружину интриги! — Я учту… И я… Я вот еще что хотела добавить… Как раз для интриги. А что, если в квартиру все время названивает бывший любовник? Воронов поморщился. — Мы же договорились — никакой любовной связи, если это не двигает вперед действие. — А если двигает? Если он наговаривает на автоответчик определенный текст? — Какой именно? — Ну, например: «Нам нужно поговорить с тобой, дорогая. Это важно. Я буду ждать тебя в…» — Тут Наталья задумалась. — «Я буду ждать тебя в кафе таком-то». Название прилагается. «Каждый вечер с восьми до девяти». Стоит ли героине отправиться в кафе, чтобы хотя бы посмотреть на человека, который был близок с исчезнувшей хозяйкой? — А как она его узнает? — Все очень просто. На столе, рядом с компьютером, стоит фотография хозяйки, собаки и молодого человека. Возможно, это и есть бывший любовник. — Не факт. Если они расстались — зачем же хозяйке хранить на столе фотографии бывшего возлюбленного? Такие вопросы решаются кардинально: фото с остервенением рвется на мелкие куски и отправляется в мусорный ящик. — А если они расстались недавно? Или не расставались вовсе? — Что значит — не расставались? — Во всяком случае, я думаю, что это была не ее инициатива. Вы же помните, с чего начинается история? Героиня находит в почтовом ящике письмо и ключ. В письме парень объявляет, что рвет все отношения. — И после этого звонит? — Ну, это совершенно банальная ситуация, сплошь и рядом встречается в любовных играх: пропавшая женщина ему изменила. Она изменяла и раньше. Это переполнило чашу терпения. — Наталья тщательно подбирала слова, чтобы ничем не оскорбить девственно-чистого Воронова. — Но он ее любит. По-настоящему. Разрыв был не чем иным, как попыткой мелкого шантажа. Теперь он раскаивается и хочет восстановить отношения. — Подождите, — угасший было при намеке на возможность love story Воронов снова оживился. — Мелкий шантаж — это хорошо. Это приемлемый вариант. Тогда ей необходимо отправиться на встречу. — И что она будет делать? Подойдет к этому человеку и представится подругой его бывшей возлюбленной? — Для начала героиня должна понаблюдать за ним в этом самом кафе. Если время, конечно, ей позволяет. Время! Наталья располагала пятидневным отпуском за свой счет с плотоядным Шуриком Зайцевым в финале. Что-что, а время ей позволяет! — Время позволяет. Она взяла отпуск за свой счет на работе. Воронов снова вернулся к «Ундервуду» и снова проворно застучал по клавиатуре. — Отлично! Итак, она за ним наблюдает… Все хотел спросить у вас, поскольку вы явились катализатором сюжета… Наша героиня — она красива? Последнее слово Воронов произнес с совершенно неприкрытой гадливостью. С такой гадливостью обычно давят зазевавшегося таракана. — Я не задумывалась над этим. Не думаю, чтобы она была уж как-то особенно хороша… — Что-то типа вас! — Воронов осмотрел Наталью с головы до ног. — Усредненный вариант. На подиумах не блещет, но и до кунсткамеры не дотягивает. — Спасибо за комплимент. — Наталье даже не пришло в голову обидеться на кроткого женоненавистника. — Роковая красавица противопоказана классическому детективу. Она хороша только в виде жертвы с художественно перерезанным горлом. Смерть в детективе должна быть поэтичной и сентиментальной, как локон в медальоне, иначе мы опустимся до уровня газетной криминальщины. А если героиня ни то ни се, манекен, на который можно натянуть любую одежду, представляете, какой простор для воображения? Она в состоянии примерить несколько масок, и уже они, эти маски, будут диктовать правила игры… — Так что ей делать в кафе? — В первый день, я думаю, ничего. В первый день она вообще не должна привлекать к себе внимания. — А во второй? — Во второй можно попытаться с ним познакомиться. — Воронов поскреб заросший затылок. — Да. Именно так. Познакомиться. Проверить, так ли он предан своей возлюбленной, как декларировал по телефону. — Да… Наверное, вы правы. — Но она должна не просто познакомиться. — По спутанным волосам Воронова неожиданно прошло статическое электричество: Наталья могла бы поклясться, что она слышит легкие разряды. — Не просто познакомиться. Она должна… Она должна заинтриговать его! — Интересно, каким образом? Надеть прозрачную блузку и совершенно проигнорировать бюстгальтер? — Примитивно мыслите. — А если она вообще не в его вкусе? — При чем здесь вкус? Скажем, героиня берет с собой на свидание записную книжку. — Зачем? — Ну, вы же носите записную книжку в сумочке? — Да. — Тогда не будем отказывать и героине в этой милой человеческой слабости. Она берет с собой записную книжку и в ней на отдельной странице крупными печатными буквами пишет… пишет имя, фамилию и телефон пропавшей хозяйки собаки. — Зачем? — Зачем? Скажем, она пристраивается рядом с бывшим возлюбленным героини, открывает соседнюю с записью страницу. Но так, чтобы написанные имя, фамилия и телефон хорошо просматривались со стороны. И начинает что-то чертить на этой соседней странице. — Вы думаете… — Наконец-то до Натальи стала доходить простейшая, как амеба, комбинация Воронова. — Вы думаете, что он заглянет через плечо?… — А вы сами бы заглянули? — Я? Да, — честно призналась Наталья. — Вот видите. И он заглянет. Обязательно. Люди обожают запретное. Они души не чают в обрывках чужой жизни. Он заглянет. — Лихо! — только и смогла выговорить Наталья. — Вы, оказывается, психолог, Владимир Владимирович. — Ну, — смутился Воронов, — для этого вовсе не обязательно быть психологом. Есть вещи, которые лежат на поверхности. — Ну, хорошо. Допустим, он увидел знакомый телефон. И клюнул на эту удочку. А дальше? — Дальше он будет форсировать знакомство. Я в этом почти уверен. — И как я… Как героиня объяснит наличие телефона у себя в книжке? — Масса вариантов. Масса. Она может назваться старой подругой. Коллегой по работе. — Вы забыли… Мы до сих пор не выяснили, где работает Дар… пропавшая. — Упущение. Но думаю, что, когда героиня дозреет до культпохода в кафе, она уже будет многое знать. — А если нет? — Тогда мы нарушим поступательное движение интриги. — И все-таки. Прокол, героине ничего не удалось узнать. Что тогда? — Тогда? — Воронов на секунду задумался. — Тогда можно использовать нейтральный вариант знакомства в косметическом салоне. На почве покраски волос. Или что-нибудь в этом роде. — Слабовато, — впервые Наталья решилась возразить Воронову. — Я не претендую на оригинальность. Можно поискать убедительные варианты. Не думаю, что это будет так уж сложно… — А потом? Что она должна делать потом? Часы с козлоногим сатиром, стоящие на комоде, вздрогнули и мелодично пробили десять ударов. — Вам пора, — без всякого сожаления сказал Воронов. Теперь, когда ее школьное время вышло, Наталья показалась ему досадной помехой, дилетантскими веригами на стройных щиколотках классического детектива. — Да. Не стоит настаивать на продолжении беседы, в неравной схватке с развалюшкой-quot;Ундервудомquot; она обречена на вечное поражение. И все же Наталья не удержалась: — Вы не проводите меня? — Верхний замок, — равнодушно бросил Воронов, распечатывая новую пачку бумаги. — Только верхний, других не касайтесь. Поверните его вправо. Два оборота. И, ради бога, не трогайте руками цепочку, она уже давно на ладан дышит… 10 февраля Леля Туповатая обслуга «Диких гусей», отвергнув фотографию из бумажника Радзивилла, оказалась не в состоянии описать его спутницу. Леля понял это сразу, едва лишь все эти холеные работники европеизированного общественного питания сгрудились вокруг компьютера Сани Гусалова. — Ну что ж, приступим, господа, — Саня подмигнул присутствующим. — Фоторобот — вещь серьезная, так что попрошу вас быть предельно внимательными. Господа с готовностью затрясли иссиня-выбритыми подбородками. Через двадцать пять минут общими усилиями был собран портрет манекенщицы Линды Эвангелисты. Еще через полчаса, когда метрдотель вспомнил о маленькой родинке над губой неизвестной блондинки, — пришла очередь Синди Кроуфорд. Затем последовали Клаудиа Шиффер, Марла Хансон и безымянная моделька, рекламирующая по телевизору мужскую туалетную воду «Эгоист». — Послушайте, друзья мои, — взмолился наконец Саня Гусалов. — Она случайно не была негритянкой? — А почему она должна быть негритянкой? — насторожился метрдотель. — Ну, это обстоятельство резко сузило бы круг поисков. Развесили бы на каждом стенде Наоми Кэмпбелл — и дело с концом! Выпроводив из кабинета стаю незадачливых официантов, Леля вернулся к оперативнику: — Что скажешь? — Козлы, — процедил Гусалов. — Извращенцы. Только и умеют, что водку разливать и хоботами над «Плейбоем» трясти! — Ну, кое-что мы все-таки узнали, — Леля сделал примирительный жест рукой. — Интересно, что именно? — Похоже, что последняя подружка Радзивилла была манекенщицей. И при этом — высокооплачиваемой. — Откуда такие скоропалительные выводы, Петрович? — Все эти манекенщицы, которых они нам здесь подсунули, мирового уровня. Известность, как у кинозвезд! А она — та барышня, которую мы ищем, — очень на них похожа. — Они все похожи. Как близнецы-братья. Длинные ноги, длинные зубы и плоский зад. И у каждой — заметь, у каждой! — по два глаза, два уха и две груди. — Ты еще скажи — по пять пальцев на руке! Помнишь, что говорила жена покойного? Радзивилл не пропускал ни одного стоящего бикини и заседал в жюри всех конкурсов красоты. А куда идет уважающая себя мамзель после конкурса красоты? Не на хлебозавод же и не в городскую службу по озеленению, а в манекенщицы! — И что ты предлагаешь? — Прошерстить все мало-мальски известные агентства. Вдруг кто-то всплывет… Тем более что предыдущая пассия Радзивилла тоже работает моделью. В агентстве «Ингрид». Ее зовут Ксения Никольская. Саня, все это время пытавшийся пристегнуть к лицу Синди Кроуфорд подбородок известного боксера Майка Тайсона, даже присвистнул. — Откуда такие сведения? — Двоюродная сестра покойного, Агнешка Радзивилл, содержит городскую квартиру Радзивиллов. Она-то и навела на Никольскую. …Визит Лели на Ланское шоссе оказался чрезвычайно занимательным. Такой же занимательной оказалась и сама Агнешки Радзивилл, сорокалетняя старая дева с огромными руками и угрожающим размером ноги. Агнешка добрых пять минут рассматривала удостоверение Лели и только потом пустила его в квартиру. Но дальше небольшого холла, следующего за прихожей, дело не пошло. Леле было предложено кресло в простенке между двумя завешенными черной тканью зеркалами. И чай. Последнее скорее по инерции: двоюродная сестра Радзивилла была вышколенной прислугой. До переезда в Питер она работала сестрой-хозяйкой одного из санаториев в Трускавце. Получив небольшой поднос с чаем и поминальным песочным печеньем, Леля приступил к беседе. Но беседа не задалась с самого начала: всему виной был демонстративно-отвратительный язык, на котором изъяснялась домработница. Несмотря на семь лет, проведенные в Питере, Агнешка говорила на ужасающей смеси польского и украинского и в ее односложных репликах доминировало выражение «матка бозка». Она — единственная из всех! — казалась по-настоящему убитой горем. Ее некрасивое лицо, испещренное красными прожилками, постоянно морщилось от боли. А в глазах стояли тихие слезы. Спустя полчаса из нее удалось вытащить информацию о последнем дне Радзивилла. Ночь со второго на третье февраля брат провел дома. Утром, как обычно, в 8.15 за ним пришла машина. Он сообщил сестре, что четвертого уезжает, ночевать на городской квартире больше не будет, и попросил собрать вещи. — Какие? — сразу же поинтересовался Леля. — Шкарпетки, — изрыгнула из себя Агнешка. — Бшизну. Двi пари носовичkiв… Краватку… «Кровать-то ему зачем?» — с ужасом подумал Леля, но промолчал. — Последнюю ночь он должен был провести в своем загородном доме? — Про це вiн нiчого мени не казав. Получив подобную отповедь, Леля вынул из кармана следственные трофеи: два ключа на кольце и фотографию блондинки. — Узнаете? — коротко спросил он у домработницы. От ключей Агнешка отреклась сразу, а фотографию девушки рассматривала довольно долго. — Повiя — наконец сказала она. — Это имя или фамилия? — оживился Леля. — Усе разом. I усi вони — повiї. О, матка бозка, як я їх ненавиджу! — Статичное лицо Агнешки Радзивилл было больше не в состоянии справляться с эмоциями: оно пошло пятнами и чудовищно исказилось. — Вам плохо? — робко поинтересовался Леля. Агнешка не удостоила его и взглядом. Она поднялась и направилась в глубь квартиры — чтобы привести себя в порядок и положить валидол под язык, не иначе. Воспользовавшись отсутствием хранительницы очага, Леля рысью обежал холл и толкнул первую попавшуюся дверь. Это была комната Агнешки Радзивилл. Он понял это сразу: по запаху ладана, узкой монашеской койке и по статуе Девы Марии в ее изголовье. Противоположный от койки угол занимал задрапированный белым иконостас из фотографий покойного Радзивилла. Перед фотографиями потрескивали витые свечи и лежали гирлянды из навощенных полумертвых глициний. «Просто культ какой-то, последнее прибежище безутешной сектантки», — Леля поежился. И действительно, религиозный экстаз домработницы выглядел диковато: комнате не хватало лишь скульптурной Пьеты с распятым Радзивиллом и коленопреклоненной Агнешкой. Леля подошел к глициниям и воззрился на фотографии покойного: судя по всему, Агнешка собирала их не один год, а возможно, просто крала из многочисленных семейных альбомов. Радзивилл был не очень-то приятным типом с шакальей головой и такими же шакальими желтыми глазами. Зато тело его было идеальным: стоило только взглянуть на один из высокохудожественных снимков — банкир в плавках, на собственной яхте, в одной руке зажат шкотик, а вторая держит фужер с шампанским. Леля пригнулся к фотографии и заметил, что голый торс Радзивилла истыкан едва заметными дырками, похожими на булавочные или иголочные уколы. Никакой системы, никакой последовательности в этих уколах не было. Интересно, кто надругался над фотографическим телом — Агнешка или кто-то другой? Зато другие фотографии не оставляли никаких сомнений: из них безжалостная рука домработницы выкорчевала всех остальных персонажей — они были либо отрезаны, либо (когда отрезать лишнее не представлялось возможным) заретушированы крупной нервной штриховкой. Ай да тихая сестра-хозяйка изТрускавца! Леля скользнул глазами чуть ниже и тихонько присвистнул: в одной из глициниевых гирлянд был искусно вплетен черный толстый шнур. Кой черт шнур! Это был самый настоящий кнут из хорошей кожи, добротная плеть с раздвоенным концом. Леля осторожно провел по рукоятке плети и только теперь увидел выбитую надпись: «Probasti me , Domine, et cognovisti». Переварить увиденное Леля так и не успел: его с головой накрыл полузадушенный от ярости голос Агнешки: — Пся крев! Що ви тут робите?! Шахрай! Злодюга! Геть звiсдси!!! О, матка бозка, матка бозка!.. — Простите, ради бога, — пробормотал Леля. — Я не знал, что нельзя… Простите… Сочувствую вашему горю… Мы сделаем все возможное… Но прежнее хрупкое равновесие так и не было достигнуто. Агнешка закрылась окончательно. Она наотрез отказалась говорить о Радзивилле и об Эмме Александровне, даже двадцатилетний сын Радзивиллов Адам вызывал в ней раздражение. К концу беседы Леля был почти уверен в том, что Агнешка Радзивилл ненавидит всех, кто так или иначе имел доступ к телу брата. Она хочет владеть безраздельно — если не им самим, то хотя бы памятью о нем, памятью, вплетенной в гирлянды из цветов. Чертов кнут… Интересно, что он может символизировать: власть над братом или рабскую покорность ему? Судя по иконостасу в комнате — последнее. Но ведь и рабы часто восстают… Промучившись с Агнешкой еще полчаса, Леля наконец-то выяснил туманный смысл слова «повiя». Банальное «шлюха» — вот что это было. А к шлюхе двоюродная сестра Радзивилла прикрепила и фамилию — Никольская. Как-то раз Радзивилл привел в квартиру девушку, которая провела здесь ночь и оставила после себя расческу с клоком волос («Нечлуйна истота, о, матка бозка!») и упаковку противозачаточных таблеток («Яка розпуста! Ганьба!1»). Очевидно, ночная посетительница так поразила воображение целомудренной Агнешки, что она запомнила ее фамилию. Или позже выведала у самого Радзивилла. Что ж, «нечлуйна истота» — это уже кое-что. Во всяком случае, мифические девочки Радзивилла начинают принимать вполне реальные очертания… — Ты выяснил, что означает это выражение: quot;Probasti me , Domine, et cognovisti quot;? — спросилЛеля у Гусалова через два часа после визита на Ланское шоссе. — Вот справочка, — Саня положил перед следователем листок бумаги. — Заверена специалистами по латыни. «Господи! Ты испытал меня и знаешь». — Интересно, что это может означать? Судя по комнате старой девы, господом у нее числился сам Радзивилл. — Что, у кузенов были какие-то непристойные тайны? — поинтересовался Гусалов. — Не знаю, не знаю, — Леля тотчас же вспомнил истыканное булавочными уколами тело Радзивилла на снимке. — А что залетная дамочка Никольская? Может быть, мне с ней встретиться? Снять показания? — оживился Саня. — С ней встречусь я сам. — Пользуешься служебным положением, Петрович? Ну-ну… …Леля нашел Ксению Никольскую на съемочной площадке в одном из павильонов «Ленфильма». Она только что отснялась в клипе Известного Эстрадного Певца, где довольно удачно изображала неприступную возлюбленную. Известный Эстрадный Певец выступал в клипе страдающей стороной. На жалкие корочки Лели Никольская даже не взглянула. — Что вам угодно? — спросила она, когда Леля проводил ее до гримерки. — Поговорить. — Господи, ну нет покоя… Просто нет покоя… Только сегодня прилетела из Гамбурга, сразу на съемку, даже переодеться не успела. Я ведь уже все рассказала вашим людям… О том, что Марина перевозила наркотики, я и понятия не имела… И вообще, мы никогда не были близкими подругами, выступали несколько раз вместе на показах, не более того… — Боюсь, что я не по этому поводу, — прервал Никольскую Леля. Судя по всему, веселая у вас жизнь, девчонки!.. — Не по этому? А по какому? — Мы можем поговорить? — Я очень устала… — Это не займет много времени. — Ну, хорошо, — смилостивилась Никольская. — Проводите меня в гримерку. В гримерке манекенщица сразу же сбросила с себя накидку из перьев, призванную подчеркнуть стервозно-птичий характер героини клипа. — Вас не смутит, если я начну переодеваться? — А вас? Никольская выразительно посмотрела на Лелю и улыбнулась: улыбка была такой же безжизненной, как и грим для съемок клипа о поруганной чести Известного Эстрадного Певца. — Меня — нет. Она уселась на стул перед гримерным столиком: теперь Леля мог созерцать только ее голую спину, вспоротую узким рубцом позвоночника. — Ну, и о чем вы хотели со мной поговорить? — О Германе Юлиановиче Радзивилле. — Что, с ним что-то произошло? — Ну, как вам сказать… Его убили. Позвоночник Никольской изогнулся и завибрировал, как хвост воздушного змея. — Что вы говопите. — с видимым удовольствием произнесла Никольская, ничуть не удивившись этому известию. Леля ожидал чего угодно, только не подобной реакции. — Странно, — наконец сказал он. — Странно. Вы ведь были… близки некоторое время. — Ну и что? — Ничего… Но я думал… Если между людьми когда-либо существовала связь… — Мне наплевать, о чем вы думали. Быстро сняв грим, Никольская поднялась и так же быстро спустила бретельки на платье. Платье упало на пол, и перед Лелей во всей красе предстала вздернутая грудь манекенщицы. Леля почувствовал зуд в ладонях и покраснел. Никольская переступила через валяющийся на полу кусок ткани и, виляя бедрами, отправилась в дальний угол гримерки. — Я бы хотел поговорить с вами о покойном, — просипел Леля. — У меня нет желания о нем разговаривать. — Тогда мне придется вызвать вас повесткой. А мне бы этого не хотелось. Честное слово. — Еще бы, визит в управление такой роскошной эксгибиционистки парализует работу сотрудников на целый день. Никольская все так же бесстыдно-неторопливо влезла в джинсы и натянула свитер. Прямо на голое тело. Раздвоенный змеиный язык груди скрылся в шерстяных недрах, и Леля сразу почувствовал себя лучше. — Ну, хорошо. Что именно вас интересует? — Все. Все, что касается ваших отношений с Радзивиллом. — Наших отношений… — Никольская неторопливо раскрыла сумочку, достала пачку слабеньких дамских сигарет и закурила. — Вы посещаете секс-шопы, господин следователь? — Не понял… — Хотя бы иногда. — Кольцо дыма, выпущенное Никольской, лениво поднялось к потолку. Не дав ему раствориться в воздухе, манекенщица соорудила еще одно, при этом рот ее округлился, и Леля с ужасом обнаружил, как вся его милицейская благовоспитанность на предельной скорости мчится к низу живота. — Нет. Он решил отделаться полуправдой. Переступить порог срамного заведения ему мешала должность, но втайне он мечтал, что когда-нибудь по одному из многочисленных дел у него будет проходить владелец интим-салона. Хотя бы в качестве свидетеля. — Жаль. Любая, самая грязная порнокассета в любом секс-шопе — вот и вся суть наших отношений с Германом Юлиановичем. — В каком смысле? — В самом что ни на есть прикладном. В женщинах его интересовали только определенные места. — Сколько вы с ним были знакомы? И когда расстались? — Это имеет какое-то значение? — В деле об убийстве все имеет значение. — Христова невеста настучала? — проницательно спросила Никольская. — Целомудренная дрянь? — Это не имеет никакого значения, — ушел от ответа Леля. — А она не сообщила вам, что это прискорбное мимолетное событие имело место быть три года назад? Неожиданный пассаж. — И больше вы не встречались с Радзивиллом? — Леля попытался взять себя в руки. — Несколько раз. На презентациях… На показах. Он был большим любителем показов. И когда только время находил при его-то занятости! — А вы неплохо осведомлены. — Обыкновенная логика. И даже не женская, дорогой мой. — А после того, как вы расстались… у Радзивилла появился кто-нибудь? — глупо спросил Леля. Никольская погасила сигарету в крошечной, инкрустированной перламутром пепельнице и рассмеялась. — Ну, расстались — это громко сказано. Наш роман уместился в неделю. Будет что вспомнить, когда отойду от дел. Он пригласил меня во Францию. Леля поднял брови. И здесь — Франция. Радзивилл летел в Париж просто так, никаких деловых встреч у него запланировано не было. А что, если… — Мы перешли на «ты» только в самолете, — продолжила Никольская. — Три дня в Париже, неделя в Ницце, сутки в Монте-Карло… Я поставила на зеро и выиграла пятьсот долларов… Он умел красиво ухаживать. Орхидеи в коробочках, милые ювелирные безделицы под подушкой. Я находила их каждый день. — И что же было потом, когда вы вернулись? — Мне не хотелось бы это обсуждать. Скажем так, в какой-то момент мы поняли, что не подходим друг другу. Слава богу, на это не ушло много времени. — Что значит «не подходим»? Никольская с сожалением посмотрела на следователя: бедняжка в свитере со спущенной петлей, давно не чищенных ботинках и кургузом пиджачке. Стоит ли потрясать его такое же кургузое воображение расшифровкой термина «не подходим»? — Неужели вы не понимаете? — Ну, хорошо… А с кем еще был… э-э… знаком Радзивилл? — Думаю, об этом нужно спрашивать не у меня. Хотя он предпочитал определенный тип. Блондинки-манекенщицы с классическими параметрами. Да, в какой-то мере Герман… Герман Юлианович был однолюб. Все его пассии были похожи друг на друга и представляли яркий контраст с женой. Я видела его с несколькими девочками-моделями… — С кем именно? — Леля достал блокнот, щелкнул ручкой и приготовился записывать. — Не помню. — А вы попытайтесь. — Нет… К сожалению… — Никольская поднялась и направилась к вешалке, на которой была распята роскошная лисья шуба. И Леля снова почувствовал легкое волнение в паху. Чтобы хоть как-то скрыть это, он мелким бесом подскочил к лисе и ухватился за воротник. — Я помогу! — Рискните. Лелина так не к месту прорезавшаяся галантность действительно была сопряжена с риском: Ксения Никольская была на голову выше его. Надеть шубу ей удалось только со второго захода, унизительно присев перед Лелей. Никольская, сквозь зубы поблагодарив низкорослого следователя, направилась к выходу из гримерки. Леля поплелся за ней, чувствуя себя раздавленным. — Его и вправду убили? — тихо спросила манекенщица, когда Леля распахнул перед ней дверь. — Да. В тот вечер, накануне убийства, он ужинал с дамой в ресторане «Дикие гуси». Возможно, именно с этой. — Леля достал из кармана фотографию из бумажника покойного Радзивилла и протянул ее Никольской: — Вот, взгляните. Никольская впилась в фотографию глазами. А потом резко отставила ее. — Нет, мне незнакома эта девушка, — подбирая слова, медленно произнесла она. — Никогда не видела ее раньше. — А если присмотреться? — Нет. Она сказала это слишком поспешно, разом закрывая тему, как закрывают дверь в темный чулан с твердым намерением в него не возвращаться. Никольская тоже не хотела возвращаться в чулан — должно быть, в детстве она боялась темноты. — А кто-нибудь еще ее опознал? — неожиданно спросила она. — Почему вы спрашиваете? — Просто интересно. — Пока этот вопрос остается открытым. Ну, хорошо. — Леля вынул фотографию из рук Никольской и снова спрятал ее в карман. — А какое отношение эта фотография имеет к Герману? — Похоже, слишком уж энергичная девушка решила перехватить у него инициативу ведения беседы. — Они были найдены среди вещей покойного. — Ну надо же! — в голосе Никольской послышались ревнивые нотки. — Что же вы замолчали? — Я просто внимательно вас слушаю. — Убийство произошло третьего. А четвертого Радзивилл должен был вылететь во Францию. Никольская подняла идеально подрисованные брови. — Вот как? — Частный визит. — Частный визит… Я тоже через это проходила. — Последний раз живым Радзивилла видели в тех самых «Диких гусях». Вы никогда там не были? — Была. Надеюсь, в этом нет ничего криминального? — С Радзивиллом? — Может быть, и с ним. Не помню. А… личность его спутницы так и не установили? — Нет. Ресторанная обслуга не смогла дать даже приблизительное описание. — Ничего удивительного. Они никогда не видят лиц, — медленно произнесла модель. — Как это — «не видят лиц»? — Они смотрят на ноги. На ноги и чуть выше, неужели не понятно? В этом была одна из фишек Радзивилла. Он выбирал не просто блондинок. Он выбирал женщин с умопомрачительно длинными ногами. — Как у вас? — не удержался Леля. — Как у меня. Он даже измерял их длину. Думаю, в его халупе найдется какой-нибудь донжуанский список. Если эта старая польская курва его не сожгла… Выйдя на улицу, Никольская погрузилась в устрашающего вида джип. — Вас подвезти? — в ее словах было лишь надменное сострадание, не больше. Еще минута — и она подаст копеечку нищему следователю, отирающемуся на паперти закона. — Не стоит. — Как хотите. Знаете что… Поговорите с Виолеттой Гатти. — Кто это? — У нее модельное агентство «Калипсо». Только не выдавайте меня. Не говорите, что это именно я направила вас к ней. — Поговорить? О чем поговорить? Но джип, коротко рыкнув, уже тронулся с места и спустя мгновение затерялся в потоке машин на Камен-ноостровском. А Леля еще добрых пятнадцать минут топтался под сенью обшарпанных колонн «Ленфиль-ма», всеми силами пытаясь отвязаться от светлого образа Ксении Никольской. И только потом вытащил блокнот и печатными буквами вывел: quot;ВИОЛЕТТА ГАТТИ. МОДЕЛЬНОЕ АГЕНТСТВО «КАЛИПСО». И поставил против вычурной итальянской фамилии жирный вопрос. И такой же жирный восклицательный знак. Ох уж эти агентства, ох уж эти модели, ох уж эти бесстыжие глаза, груди и берцовые кости! Проводить дознание с подобными бабенками — верный способ нажить себе гипертонический криз и аденому предстательной железы. Никольская, конечно, изрядная сука, но до чего хороша! Да и он тоже хорош: беседу провел — хуже не придумаешь. Леля сунул руки в карманы, поднял воротник и направился в сторону метро «Горьковская». Хороша-то она хороша, но что-то есть во всем этом… Что-то слишком уж не правдоподобное, что-то фальшивое. Какая-то заноза, которая торчит в свеженькой розовой пятке истории, рассказанной Никольской. Во-первых, она сама. Слишком уж легко согласилась и слишком быстро разоткровенничалась. Во-вторых, не очень-то она и удивилась известию о смерти банкира. Ну, то, что она его терпеть не могла, это и так понятно в свете вышеизложенного. Но хотя бы удивиться могла! Так, слегка, не особенно напрягая мышцы лица по этому поводу. Но она восприняла слова Лели как само собой разумеющееся. Она как будто знала об убийстве Радзивилла. Ну и что, почему бы ей и не знать, все — живые люди, все — телевизор смотрят… Стоп. Что сказала ему Никольская? Что она только сегодня прилетела из Гамбурга… Да, из Гамбурга — и сразу же поехала на съемки. И домой она не заезжала. Но вряд ли в каком-то Гамбурге принимают телевизионные передачи из Питера. Остается, конечно, какой-то процент на телефонный звонок, но стоит ли кому-то названивать за границу, чтобы сообщить Никольской о смерти человека, с которым она не так долго была и с которым давно рассталась. Надо бы уточнить, как долго пробыла Никольская в Гамбурге. И потом — уж больно она умна, эта фотомодель. Причем ум ее не покачивается на уровне малого таза и не ютится между двумя роскошными сиськами. Ее ум виден в глазах. В глазах! и в слишком жесткой линии рта. Никольская с самого начала вывалила на Лелю максимум информации, ее даже за язык тянуть не пришлось. Завидное желание сотрудничать со следствием. И фотография — она странно отреагировала на фотографию. Леля юркнул в переход и на несколько минут задержался возле книжного развала. Вытащил фотографию из кармана и внимательно ее рассмотрел: по правому краю шел не совсем ровный обрез, он только сейчас это заметил — хорош сыщик! Не установил сразу, что это была не фотография, а лишь часть фотографии! — Что-нибудь ищете? — вывел Лелю из задумчивости лоточник. — Новый Воронов есть? — небрежно спросил он у продавца. — Был с утра. Но нового сразу разметают. Приходите завтра, закажу для вас экземпляр. Как же, держи карман шире! Писателя Воронова обожала племянница Лели, Симочка. Экзальтированная простушка не вылезала из вороновского сайта в Интернете и с периодичностью двух раз в месяц строчила в издательство письма. Нина одно из этих простодушных восторженных писем козел-писатель так и не ответил. Сам Леля никогда Воронова не читал, а аляповатые глянцевые обложки и вовсе не переносил. Но девочка!.. Девочке нравится эта бодяга, так что пусть читает на здоровье. Со временем, когда мозгов в хорошенькой головке поприбавится, она увлечется чем-нибудь действительно стоящим. Длинными, в половину страницы, предложениями, например. Неторопливыми и детальными описаниями и такими же неторопливыми диалогами. Именно это приводило в восторг самого Лелю. А вот писатель Воронов ему не нравился. И фотомодель Никольская — тоже. Не так уж она проста и не так уж несчастна, какой хочет казаться. И как удачно вписывается в существующую версию убийства! Чего уж говорить, развороченная глазница выглядит намного привлекательней контрольного выстрела в голову. И главное, не дает следствию упереться рогом в коммерческую деятельность покойного. А какой простор для версий! И что это за фрукт такой, Виолетта Гатти? Сочетание имени и фамилии не понравилось Леле сразу. Не нравилось ему и сдвоенное quot;тquot; в обоих словах. Похоже на пистолет «ТТ», а его, между прочим, еще никто с вооружения не снимал. Кстати, о вооружении. Предмет, с помощью которого Радзивилла лишили жизни, не найден, заграничный паспорт не найден. Даже билет на рейс «Эйр Франс», который заказывала ему секретарша, не найден. Сведения о покупке билета сохранились в компьютере аэропорта — и больше ничего. Осмотр машины Радзивилла тоже не дал положительных результатов. Права Радзивилла лежали в «бардачке». Там же находился его газовый пистолет. А панель, рулевая колонка и сам руль были захватаны пальцами идиотов-угонщиков Маклака и Рябоко-ня. И больше никаких отпечатков. Кто-то весьма профессионально заметал следы. Весьма профессионально. Весьма. Единственной находкой следствия можно было считать запонку, закатившуюся в дальний угол багажника: кусок серебра 925-й пробы и перламутровая вставка — слившиеся в экстазе мужской и женский символы — инь и ян… 10 февраля — 11 февраля Наталья Наталья появилась в «Дирижабле Нобиле» за полчаса до срока, назначенного воздыхателем Литвиновой. Найти адрес забегаловки не составило особого труда. В платной службе «09» ей сообщили адрес, и этот адрес совсем не понравился Наталье. Где-то на «Гражданке» с ее отрезанной веткой метро и двумя пересадками с троллейбуса на автобус и обратно. Не слишком галантный кавалер, и не слишком все это похоже на сумасшедшую любовь. Воронов наверняка прицепился бы к такой незначительной детали и поставил бы под сомнение отношения двух героев, но конформистка Наталья… В конце концов, они могли просто познакомиться в этом заведении общепита, и это дорого Денису как память. И потом, ей ведь неизвестно, есть ли у Дарьи машина. При всем том великолепии, которое имеется в квартире, наверняка есть. А на машине добраться до метро «Гражданский проспект» — плевое дело. Расположенный рядом со станцией и сверкающий огнями почище какого-нибудь «Мулен-Ружа», «Дирижабль Нобиле» оказался симпатичным кабачком с уклоном в авиацию. С ролью светильников здесь вполне успешно справлялись модели дирижаблей, а персонал сновал между столиками в роскошных летных шлемах, кожаных куртках и ярко-желтых кокетливых крагах. Мест за столиками не было, и Наталья устроилась на высоком стуле у стойки бара. И заказала себе литровую кружку пива. Денис нарисовался в «Дирижабле» ровно в восемь. Наталья сразу же узнала его бездумно-красивую заросшую физиономию и тупой раздвоенный подбородок. Особенно несчастным он не выглядел. Ни один столик к приходу Дениса не освободился, и ему, так же как и Наталье, пришлось довольствоваться местом у стойки. Но в отличие от Натальи он приветливо поздоровался с барменом и заказал себе рюмку шерри. Изысканный вкус, черт возьми. И слишком, черт возьми, опасная близость. Воронов рекомендовал героине следить за героем исподтишка, не привлекая к себе внимания. Но теперь, когда они сидят рядом, и на Наталье — куртка Литвиновой, свитер Литвиновой и ботинки Литвиновой, а ее собственная шевелюра преобразилась благодаря литвиновской же краске для волос… И косметика. И духи. Черт ее дернул сунуть нос в тяжелую даже для вечера «Черную магию»! Но Денис вот уже пятнадцать минут лакал свой шерри и не выказывал никаких признаков беспокойства. Вблизи он показался Наталье еще привлекательней, чем на фотографии. Что ж, Дарья Литвинова заслуживает такого темпераментного, в испанском стиле, любовника. Перстень на мизинце, вытертая кожаная куртка нараспашку, толстый свитер, шейный платок, сексуально прижавшийся к мужественному кадыку… Покойный Радзивилл был намного хуже, и, если пистолет (или что там еще?) держала в своих руках страсть, он вполне заслужил дырку от пули. Додумать эту крамольную мысль Наталья не успела. Денис странно закосил антрацитовым зрачком и, спустя секунду повернулся к Наталье. — Простите, — сказал он, и Наталья вздрогнула. — Мы не встречались с вами раньше? — Нет. Не думаю… — прошептала она, хотя куртка, свитер и ботинки вкупе с платиновыми волосами вопили об обратном. — Я никогда вас здесь не видел. — Я здесь первый раз. — Понятно. Вы позволите угостить вас? Неплохо. Совсем неплохо для убитого разрывом с любимой молодого человека! — Я, право, не знаю, — она тянула время, и «да» и «нет» выглядели сейчас одинаково глупо. Денис щелкнул пальцами и моментально разрешил все ее проблемы: — Два шерри, Толян. Бармен кивнул головой и проворно выставил перед Натальей рюмку. Дождавшись, пока Толян справится со своими профессиональными обязанностями, Денис легонько чокнулся и нагнул голову: — Денис. Меня зовут Денис. А вас? — Наталья. — Вот как? Мое любимое имя. Ну, за знакомство, Наташа? — Пожалуй. — Ситуация сразу же разонравилась Наталье. В любой момент сюда может войти Литвинова — ведь именно на это были направлены страстные призывы по телефону. И что же она застанет? Безутешного возлюбленного в компании первой попавшейся крашеной потаскушки… Не спуская глаз с Натальи, Денис осушил рюмку и потребовал от бармена Толяна продолжения. — Так вы здесь первый раз? — Да. — И как вам «Дирижабль»? — Симпатичное местечко. — Обожаю этот ангар. Бываю здесь почти каждый день. — Недалеко живете? — пустила первый пробный шар Наталья. — А что? — Да нет, ничего. Я просто так спросила… Денис уперся локтем в стойку и принялся самым бесцеремонным образом разглядывать Наталью. Сейчас он узнает куртку (курток такой выделки в Питере — раз, два и обчелся, черт ее дернул напялить именно ее!). Сейчас он узнает ворот свитера и духи. — У вас приятные духи, — промурлыкал Денис. — Что, тоже ваши любимые? — Литвиновская оболочка, чуть было не упавшая в обморок при появлении Дениса, тотчас же начала диктовать Наталье линию поведения. — Теперь да… Наталья выпила шерри и поморщилась: господи ты боже мой, супермен с фотографии оказался самой банальной липучкой, дешевым плейбойчиком, который снимает девушек прямо у стойки бара. Но… Может быть, не стоит быть такой бескомпромиссной? В конце концов, подобный способ ухода от внутренних проблем тоже имеет место быть. Клин клином вышибают. И несчастный Денис просто хочет забыться в объятиях первой попавшейся женщины. И она не против быть первой попавшейся и даже надраться с ним шерри — тогда у нее появится шанс выслушать и противоположную сторону. — Вас бросила ваша девушка? — Наталья попыталась придать своему голосу максимум проницательности. — С чего вы взяли? — Мне так показалось. — А что, мужчины, которых бросают женщины, выглядят как-то по-особенному? — Ну, выглядят они, положим, по-разному. Зато ведут себя одинаково. Этот тезис так заинтересовал Дениса, что он даже отставил рюмку. — И как они себя ведут? — Клеятся к первым попавшимся особам женского пола. Заказывают им выпивку. И отпускают незатейливый комплимент насчет духов. Денис прищурил глаза и расхохотался. — А вы интересная девушка. Хотелось бы познакомиться с вами поближе. — Мы уже и так достаточно близки. Сидим рядом и пьем одну и ту же бурду. — Могу заказать что-нибудь другое. — Не стоит. Мне пора, — Наталья произнесла это со скрытым подтекстом. — Знаете что? Я действительно живу рядом, — Денис не забыл самое начало их разговора. — Поздравляю. — И у меня есть прекрасное вино. — Он наклонился к Наталье, и она почувствовала резкий запах застарелого перегара. Две невинные рюмочки шерри здесь ни при чем. Похоже, парень пьет не первый день, а начал еще в вагоне-ресторане по дороге в Москву. И это, учитывая бредовые тексты, которые он наговорил на автоответчик Литвиновой, вполне объяснимо. Теперь все стало на свои места: щетина Дениса уже не казалась такой холеной, а горячечный блеск глаз легко объяснялся ненормированным и чересчур интенсивным употреблением алкоголя. Бедняжка. — Вы меня приглашаете? — дрогнувшим от жалости голосом спросила Наталья. — Почему бы и нет? — Но мне показалось… Мне показалось, что вы кого-то ждете. По лицу молодого человека пробежала тень — или это пиво, отполированное шерри, сыграло с ней злую шутку? — Вам показалось. — И все же. — Ну хорошо. Если я скажу, что ждал именно вас — это не покажется вам не правдоподобным? Только этого не хватало! Нет, она всегда была симпатичной скромницей, а первый и последний муж — инструктор по парашютному спорту — даже называл ее изысканным словом «дива». И Шурик Зайцев околачивался где-то в самом конце недели с приглашением на ужин… Но все же, все же… Не так уж она хороша, чтобы выслушивать подобные ничем не оправданные комплименты. Дарья Литвинова выглядит куда эффектнее. — Покажется, — отрезала Наталья. — Так и знал, — Денис грустно улыбнулся ей. — Должно быть, подумали, что я снимаю девочку на ночь. — А вы бы что подумали на моем месте? — Сдаюсь, — Денис поднял руки. — Еще по рюмашке? — Валяйте. Нет, споить ее не удастся; Наталья лишь пригубила пахнущую вишневыми косточками жидкость и тотчас же поставила рюмку на стойку. — У вас красивые глаза. Знаем, знаем эти куплеты Дон Жуана с банальными рифмами в конце строк. Возлюбленный Дарьи Литвиновой мог бы придумать кое-что пооригинальнее. — Могли бы придумать кое-что пооригинальнее. — Не обижайтесь. Это домашние заготовки. — Тогда сымпровизируйте что-нибудь. — Сейчас. — Он зажмурился так крепко, что кончики угольных ресниц задрожали. — Вам идет эта краска для волос. Мой любимый оттенок. Платина. Здесь ты не соврал: это действительно твой любимый оттенок. А краску для волос я позаимствовала в ванной у твоей девушки. — Принимается, — Наталья улыбнулась. — Отлично. Ну что, коллекционное вино остается в силе? — Увы. Мне действительно пора. Приятно было с вами познакомиться. Он даже не сделал попытки удержать ее (на что Наталья втайне надеялась), лишь просительно коснулся горячими пальцами ее руки. Этого было достаточно. — Мы с вами больше не увидимся? — Почему же? — Потому что вы здесь в первый раз. И, наверное, в последний. — Если вы хотите… — Хочу. — Если вы хотите, я оставлю вам телефон. — А я вам — свою визитку. Денис вынул из внутреннего кармана портмоне, не глядя вытащил визитку и протянул ее Наталье. Она взяла ее и так же, не глядя, засунула в задний карман литвиновских джинсов. — Подождите, я забыл приписать домашний телефон… Что-то нацарапав на визитке, он снова передал ее Наталье. — Теперь ваш, — сказал он. Не только у тебя есть домашние заготовки, мальчик. Наталья неторопливо раскрыла сумочку и так же неторопливо извлекла оттуда записную книжку. Сюжет, в рамки которого ее загнал Воронов, должен быть проигран до конца. Она не думала, что ей придется выуживать бумаги именно сегодня (дока-писатель настаивал на втором дне творения, а ему можно верить), но если уж появился такой элегантный шанс… Почему бы им не воспользоваться? Денис с грустным любопытством следил за ее манипуляциями. Ничего, сейчас от грусти и следа не останется, ковбой, если ты похож на всю остальную часть человечества. И Денис оказался похож. Удручающе похож. Стоило ей только раскрыть обложку и найти нужную страницу. Ту самую, на которой четким и довольно крупным почерком было написано: «ДАРЬЯ ЛИТВИНОВА!!!» Далее такими же аршинными (если у клиента, не дай бог, плохо со зрением!) буквами следовал телефон. Наталья пододвинула блокнот к Денису и принялась старательно выводить номер Нинон. Не продавать же свою коммуналку этому роскошному тореро, в самом деле! А после литвиновских апартаментов он даже представить себе не сможет, что люди иногда жмутся на общей жилплощади и ходят в туалет с собственным кругом для унитаза. Кажется, написание семи цифр и имени под ними не заняло больше тридцати секунд. Но когда Наталья аккуратно вырвала листок, аккуратно сложила его вдвое, так же аккуратно протянула его Денису и наконец-то подняла голову… Это был уже не Денис, определенно. Это был не Денис, а его жалкое подобие, резиновая оболочка с разом поблекшей щетиной, ввалившимися потускневшими глазами и абсолютно пустым, ничего не выражающим лицом. Впрочем, физиологическая мерзость запустения длилась всего лишь несколько мгновений. Ему все-таки удалось взять себя в руки и даже ухватить листок с телефоном. Наталья же совсем не торопилась закрывать книжку с надписью «ДАРЬЯ ЛИТВИНОВА!!!». Спецэффект должен быть закреплен. Она поставила локоть на страницу и кротким голосом спросила: — Вам плохо, Денис? — С чего вы взяли? — Что-то вы неважно выглядите. — Перепил. Перепил, только и всего. — Надеюсь, помощь врача не потребуется… Всего доброго. Может быть, еще увидимся. Наталья попыталась сползти со стула, но не тут-то было! Окончательно пришедший в себя молодой человек совсем не галантно ухватил ее за локоть. — Я не могу так просто вас отпустить, Наташа! Еще бы! Теперь его рассеянный и ни к чему не обязывающий флирт на глазах становился агрессивно-целенаправленным. И корни этой целенаправленности покоились в ее собственной записной книжке. — Я не могу вас отпустить. — Пальцы ковбоя в шейном платке оказались железными и абсолютно не соответствующими пасторальной ситуации. — Мне больно. — Простите. Всего одну минуту. Мне нужна одна минута. — Хорошо. Минута у вас есть. — Интересно, как он себя поведет. И какую животрепещущую историю поведает. Львиная доля минуты ушла на заказ очередной порции шерри. И только потом Денис приступил к делу. — Вам известна теория тотального знакомства, Наталья? — Что-то новенькое… Все человеческие особи должны слиться в экстазе равенства и братства? — Почти, — он позволил себе улыбнуться. — Теория тотального знакомства сводится к тому, что каждый человек — опосредованно, конечно, — знаком другому человеку. — Что вы говорите! — Взять, к примеру, вас и меня. — И что? По-моему, мы знакомы уже не опосредованно… — Я прихожу в свой любимый кабак, вижу у стойки прелестную девушку… Сильно сказано. — Так вот, я вижу у стойки прелестную девушку, которая так любезна, что дает мне свой телефон. — Вы тоже симпатичный молодой человек, — совершенно искренне сказала Наталья. — И тоже мне понравились. Так что ничего экстраординарного в том, что я дала вам свой телефон, нет. — Вы не дослушали. — Простите. — Вы позволите вашу записную книжку? Вот оно! Началось! Воронов, Воронов, ты непревзойденный знаток человеческих душ и великолепный мастер интриги. Так все просчитать, сидя у себя в квартире за стареньким «Ундервудом»! Бюст на родине героя, и это всего лишь малая толика того, что ты заслужил… — Записную книжку? — Да. — Ну, хорошо… Наталья пододвинула к молодому человеку блокнот. Но тот не торопился изучать его. Напротив, сам сунул руку во внутренний карман куртки и достал свою собственную записную книжку. Пролистав несколько страниц, Денис торжественно помахал ею у Натальи перед носом. — Вот видите? У нас оказались общие знакомые. На засаленном листе с полустертой буквой quot;Lquot; красовалась фамилия Литвиновой. И два ее телефона — сотовый и домашний. Тот самый сотовый, который сейчас лежит у нее в сумке. — Что скажете? — торжествующе спросил молодой человек. — Фантастика! — Что еще тут скажешь? — Вот видите, мы не так уж незнакомы, как может показаться на первый взгляд. И Дарья вполне могла нас познакомить… Когда-нибудь. На эту тираду нужно было как-то реагировать, но спонтанная идея Воронова о косметическом салоне не выдерживала никакой критики. И Наталья решилась на импровизацию: — Это вряд ли. — Почему же? — Только теперь Наталья заметила, как напряглись скулы молодого человека и как синхронно дрожат уголки губ и кончики ресниц. Реакция несколько женственная, но вполне объяснимая. — Дело в том, что я никогда не видела эту женщину… Дарью Литвинову. — Не видели? — Нет. Мне дали ее телефон знакомые собачники. Сказали, что у нее есть собака, доберман. У меня тоже доберман. — Наталья сглотнула: с доберманом, пожалуй, перебор. А что, если их отношения продолжатся? Неужели после Джавы, самумом пронесшегося по самым отдаленным закоулкам ее души, ей может кто-то понравиться? — Доберман. Мальчик. — Собака. Ну да. — Он нахмурился. — Доберман. Не обращая внимания на его разом погрустневшее лицо, Наталья тут же продолжила: — Очаровательный кобель. Семен. — Не понял. — Его так зовут. Семен. — Почему в ее мозгу всплыло имя литагента Воронова, Наталья так и не смогла себе объяснить. — Странное имя для собаки. — Сама удивляюсь. — Наталья успокоилась и закончила маневр: — Но дело не в этом… Я хотела свести Семена с какой-нибудь приличной доберманихой. И мне порекомендовали ее собаку. Сказали, что у нее очень хорошая родословная. — Кто? — В голосе Дениса послышались гестаповские нотки. — Знакомые, — Наталья укоризненно покачала головой, и забывшийся было Денис сразу же сбавил обороты. — И что? — Семен погиб. — Такой поклеп на литагента привел Наталью в ужас, но отступать было поздно. — Две недели назад. Попал под машину. Так что случки не получилось. — Сочувствую. — Я очень его любила… А вы? У вас тоже кобель? — Если уж взяла на себя роль простодушной собачницы, нужно тянуть ее до конца. Денис улыбнулся, показав ровные, ничем не испорченные зубы. «Я сам кобель», — читалось во всех этих безупречных резцах, клыках и премолярах. — Ну, что вы, Наташа… Нас связывали совсем другие отношения. Это точно. Другие. — Но теперь это неважно. Я рад, что познакомился с вами. — Это ваша девушка, не правда ли? — Теперь можно было задать этот вопрос, не опасаясь последствий. — Была. — Вы давно расстались? — Не очень. — Кто кого бросил? — Ну вот в тебе и просыпается режиссер-постановщик любовных связей Нинон. С чем тебя и поздравляю, Наталья. — Не имеет значения. — Вы до сих пор ее любите? — с вполне уместным сочувствием мягко спросила она. — Наша связь ни к чему бы не привела, — с готовностью ответил Денис. Даже с большей готовностью, чем от него требовали обстоятельства. — Не стоит быть таким пессимистичным. — Поколебавшись, Наталья выбрала-таки самую верную линию поведения: материнская забота и экстренная психологическая помощь прямо у стойки бара. — Все еще образуется. — Не думаю… Вы милая. — Расскажите мне о ней. И вам сразу станет легче. — Думаете? — Уверена. — Она фотомодель. Фотомодель — и этим все сказано. — Красивая? — Божественно красивая. Наталья вдруг почувствовала головокружительно легкий приступ ревности. Если у тебя в наличии имеется божественно красивая фотомодель, стоит ли снимать в кабаке гораздо менее божественную статистку из толпы? Даже выкрашенную в платиновый цвет… Сволочь. Предатель. — И что же произошло? Она ушла к другому? — Она всегда уходила к другим. Но ее нельзя в этом винить. Издержки профессии. Смутные времена. А она знала, чего хочет. — Бедняжка. — Совершенно непроизвольно она коснулась пальцами щеки Дениса, и тот с готовностью ухватился за них. — Вы о ком? — И о ней, и о вас… — Так что вы оказались правы. Меня бросила любимая девушка. Она делает это периодически. Чтобы наши отношения не выглядели такими уж безоблачными. — Может быть, все еще наладится? — Сомневаюсь. — И вы не пробовали вернуть ее? Еще как пробовал! Ей ли, Наталье, не знать об этом? Сумасшедшие телефонные звонки, угрозы и уничижения в одном флаконе, ключ в почтовом ящике… — Нет. Бессмысленно что-либо предпринимать. — И… как долго вы были вместе? — Не так долго, чтобы накладывать на себя руки. — Значит, она фотомодель? — Ну, можно сказать и так… — неожиданно заколебавшись, произнес Денис. — Я только сегодня ночью вернулся из Москвы. И не застал ее дома. И на звонки она не отвечает. — А собака? — совершенно неожиданно для себя спросила Наталья. — Собака? — Доберманиха… Девочка. — А что собака? Наталья прикусила язык. Действительно, при чем здесь собака? Случайная знакомая у стойки, которой она сейчас представляется Денису, совершенно не обязана знать, что Дарья Литвинова живет одна. И что пристроить собаку в случае отъезда ей просто необходимо. Нужно давать задний ход. Пока не поздно. — Просто… Я подумала. Мне бы снова хотелось взять щенка. Добермана. Денис внимательно посмотрел на нее и расхохотался. — А вы, как я посмотрю, большая любительница; живности. — Если бы ваше любимое существо попало под машину… — Мое любимое существо меня бросило, — раскололся наконец Денис. — Так что мы с вами в одинаковой ситуации. — Выпьем по этому поводу? — Отличная мысль. Вы мне нравитесь, Наташа. — Вы уже говорили мне об этом. — Теперь говорю более осмысленно. …Напиться вусмерть она не успела. Зато успела кое-что узнать и о Дарье Литвиновой, и о самом Денисе. Они познакомились в Доме кино, где компьютерная студия Дениса — «Автопилот» — в рамках анимационного фестиваля показывала несколько своих короткометражек. Они вышли из Дома кино вместе и больше уже не расставались. История, рассказанная молодым человеком, так живо напомнила Наталье ее собственную историю с Джавой, что Наталья едва не разрыдалась. А Денис нравился ей все больше и больше: даже шейный платок активно-маскулинного красного цвета его не портил. Около полуночи, накачанные спиртным под завязку, они наконец-то выкатились из «Дирижабля Нобиле» Денис аккуратно поддерживал Наталью под руку и целенаправленно шел в противоположную от метро сторону. — Куда вы меня тащите, Денис?! Мне нужно на метро… — Метро уже закрыто. — Тогда я поеду на машине. — Я вас отвезу! Только этого не хватало! Хмель, клочьями плававший в Натальиной голове, сразу же выветрился. Было бы забавно предложить ему место в Дарьиной койке, которую она за последние несколько суток худо-бедно освоила. — Не стоит, Денис. Я доберусь сама. Денис с сомнением оглядел Наталью. — Не доберетесь. Где вы живете? Так. Соберись. Чтобы собраться, ей пришлось усесться в сугроб и обтереть снегом лицо. Два адреса — ее собственный и Дарьи Литвиновой — были выведены за скобки сразу же. А первые три цифры телефона Нинон, которые она так легкомысленно вручила Денису, сразу же выдадут Веселый поселок. Следовательно, ехать нужно именно туда. Возможно, Денис и проводит ее, но, когда протрезвеет, вполне может задать резонный вопрос. Что она Делала в «Дирижабле Нобиле»? «Гражданка» и Веселый поселок — две окраины с не самым удобным транспортным сообщением. А ехать на другой конец города только для того, чтобы пропустить кружку пива в самом рядовом кабаке? Выглядит подозрительно. Вот оно, тлетворное влияние Воронова. Еще не совершив никакого преступления — даже административного! — она уже думает об алиби. И все же лучше подстраховаться. А заодно узнать Дениса поближе. — Дайте мне руку! Денис выдернул ее из сугроба, поставил перед собой и крепко сжал плечи. — Ну что? Едем? — Идем. — Не понял… — Вы же потрясали коллекционным вином. Считайте, что уговорили. До сих пор все литвиновские вещи подходили ей идеально: дубленка, сапоги, костюм, два свитера, джинсы. Ботинки не жали, платье не морщило, косметика не вызывала никакого раздражения, духи аккуратной Ниагарой стекали в ложбинку на шее. Даже собака снисходительно позволяла гладить себя и так же снисходительно принимала корм из ее рук. Угольно-черный американизированный Денис (не проще ли называть его Деннисом, с ударением на первом слоге?) тоже в какой-то мере принадлежал Литвиновой. И понравился Наталье не меньше, чем любой другой аксессуар из ее коллекции. Стоит рискнуть. Тем более что, когда она вернется в свою собственную жизнь, такой парень не будет светить ей даже в самых радужных мечтах… Нинон! Вот кто бы за нее порадовался. А перед этим напрочь выпал бы из сексапильного костюмчика «следуй за мной»… Денис действительно жил совсем рядом, всего лишь в нескольких минутах ходьбы от «Дирижабля». Так что никаких особых жертв в ежевечернем ожидании Литвиновой не было. Это странно, тем более что по телефону он демонстрировал готовность идти за возлюбленной куда угодно. Впрочем, так поступают все брутальные мачо, так поступил бы и Джава, окажись он на Денисовой месте. Они свернули в ближайшую двадцатипятиэтажную башню и загрузились в лифт. Что ж, опасная близость продолжается, куртка Дениса, его шейный платок и толстые нитки свитера пахнут самыми опасными желаниями, которые только можно представить. — Какой этаж? — осведомилась Наталья. — Последний. — Высоко забрались… Вы живете один? — Нет. С женой, тремя детьми и ручной выхухолью, — он засмеялся. — Конечно, один, Наташа. Лифт полз вверх угрожающе медленно, а Денис переминался с ноги на ногу угрожающе близко. Так близко к ней подходил только Джава. И муж-парашютист в их медовый месяц, который они провели в деревне Павловские Концы… Очень символичное название. Слабое аварийное освещение в кабине не прибавило Наталье храбрости. Со стороны вся эта история выглядит пошлым съемом девочки на ночь. Но реабилитироваться уже невозможно. Не станешь же кричать: «Остановите лифт, я выйду». — Вас что-то смущает? — Брутальный мачо, как оказалось, умеет читать по складкам губ и теперь решил проявить немного сострадания. — Честно говоря, да. — Что именно? — Идти ночью к незнакомому мужчине… — Поверьте мне, такое бывает сплошь и рядом. — В порнофильмах — разумеется, — черт ее дернул проявить весьма двусмысленную осведомленность. — Успокойтесь, это не тот случай… Только вино. Никаких поползновений, обещаю. Никаких поползновений. Он решил излить душу первой попавшейся женщине, причем не заплатив за это ни копейки денег. Перспективная затея, ничегочquot;е скажешь. Вот и все. Единственное утешение: порно получилось не жестким, а мягким. И даже весьма изысканным. Денис не настаивал, он с самого начала ограничился только вином. А к вину были поданы рождественские свечи в баночках, саундтрек из фильма Кустурицы «Сны Аризоны» с допиской из «Андеграунда» и голое окно, в котором ворочалась февральская ночь. Крохотная квартирка Дениса была пропитана запахами табака: «Borkum riff», «Аmphora», «Spring Water», «Саptain Black» — собранные все вместе и небрежно перемешанные, они могли свести с ума не одну женщину. — Вы курите трубку? — спросила Наталья, едва они переступили порог квартиры. — Иногда. Чтобы произвести впечатление. Он помог ей раздеться, извинился за бедлам и исчез в комнате. Порядок в понимании Дениса был наведен меньше чем за минуту: Наталья едва успела расшнуровать ботинки. — Прошу, — он галантно распахнул перед ней дверь. Комната оказалась небольшой, бесшабашной, но весьма рационально обставленной: низкая широкая кровать, низкие кресла, пол, затянутый ковролином, компакты и дискеты, разбросанные где придется. Все высший класс, но чего-то не хватает. Только освоившись, Наталья поняла — чего именно. Компьютер. Никакого намека на компьютер не было, хотя он мельком упомянул, что работает в компьютерной фирме. Впрочем, так всегда и бывает: сапожник без сапог. — Вы говорили, что работаете на компьютере. — В некотором роде. Занимаюсь компьютерной графикой. Работаю в фирме. Небольшой, но довольно известной. — И как она называется? — «Автопилот». Я, кажется, говорил вам… — И что конкретно вы делаете? — Разные вещи… Графику для фильмов, рекламу, заставки… А вы? Очень естественно получилось! Никаких подтекстов, обычное любопытство заинтересованного в женщине мужчины — или ей просто хочется так думать? — Я тоже работаю в агентстве. Как и ваша подруга, — Наталья решила еще раз напомнить Денису о Литвиновой. — Только она в модельном, а я — в туристическом. — Пожалуй, я как-нибудь куплю у вас тур. — Сделайте одолжение. А где же обещанное вино? — Сейчас принесу. Денис удалился на кухню и долго не возвращался. А может, просто давал ей время освоиться и определить свое место в чужом мироздании? Но места так и не нашлось. Денис был яростным, убежденным, воинствующим холостяком. Вся окружающая обстановка говорила именно об этом: приоткрытая дверца шкафа, из которого выглядывали небрежно сваленные в кучу вещи; революционное смешение одеколонных и табачных запахов; несколько чашек с недопитым кофе на столе, две пары коротких сапог в углу. И — апофеоз разболтанной мужской самоуверенности — надорванная пачка презервативов на тумбочке у кровати. Стульев не было, а два кресла оказались заваленными вещами. И Наталья, секунду подумав, устроилась на полу. А еще спустя секунду появился Денис с двумя бутылками вина и двумя бокалами. — Соскучились? — Не успела. Изучала обстановку. — Удачно? — Вполне. — И что вы можете сказать о хозяине обстановки? — Денис присел против нее на ковер, поставил бокалы и аккуратно разлил вино. Черт с тобой. Флиртовать так флиртовать. — До оседлости вам далеко. — Вы полагаете? — Я просто в этом уверена. Сколько вам лет? — Тридцать один. — Если вы не женились до тридцати, то вряд ли женитесь. — Ангел-хранитель Дарьи Литвиновой трепетал стрекозиными крыльями у Натальи за спиной, он не давал ей ни забыться, ни расслабиться: ты должна помнить, что он не просто эффектный молодой человек, подснявший тебя в баре. Он — любовник женщины, которая пропала самым необъяснимым образом. Вот только где эта женщина сейчас и что с ней произошло? — Это спорный тезис. — Он поднял свой бокал и посмотрел на Наталью сквозь темно-вишневую жидкость. — В своей жизни я дважды делал предложение… — И?.. — И оба раза получил отказ. — Ваша манекенщица… — чуть-чуть сочувственной проницательности не помешает. — Да. Но теперь это не имеет значения. — Он пристально посмотрел на Наталью. — Все-таки как тесен мир! Я иду в свой любимый ангар, чтобы накачаться спиртным. Возле стойки бара знакомлюсь с очаровательной девушкой. И вижу в ее записной книжке телефон близкого мне человека. Вы думаете — это случайность? Бокал в руке Натальи предательски дрогнул, и она едва не пролила вино на ковер. В голосе Дениса проскользнула угроза или это ей только почудилось? Компьютерщик слегка за тридцать, совсем не дурак… А если он ведет с ней такую же игру? Она с трудом удержалась от того, чтобы тотчас же не расколоться и ж выложить все начистоту. В конце концов, он не чужой человек и имеет право знать, что с Дарьей случилось. А что с ней случилось на самом деле? Нет. Лучше не забивать ему голову своими зыбкими версиями. Лучше держаться до последнего. — Вы не ответили, — напомнил о себе Денис. — Не ответила? — Наша встреча — это случайность? — Ну, не знаю. Однажды я познакомилась с девушкой в тренажерном зале — и что бы вы думали? Она оказалась второй женой моего первого мужа! — вдохновенно соврала Наталья. — Вы были замужем? — Была. Мне уже много лет, Денис. — Вы выглядите моложе, — он улыбнулся и придвинулся к ней. — Я думаю, что наша встреча — не случайность. Я думаю, что наша встреча — знак судьбы. Внезапно у Натальи закружилась голова. Вино. Все дело в вине. Вино действительно коллекционное, оно знает толк в мимолетных страстях и глубоких поцелуях, оно меняет цвет и предпочитает свечи и сброшенную на пол одежду. Завтра все станет на свои места, и от вина останется осадок с запахом жженой пробки и липкие пятна, но сегодня… Сиюминутное волшебство с намеком на вечность, трубочный табак, угольные ресницы, подрагивание свечей… Почему бы и нет? Почему бы и нет, вот только цинично надорванная пачка презервативов все портит. — Не стоит тратить на это время, Денис. — Почему? Железобетонная логика пениса в самом соку: если уж женщина заглянула на огонек, то она просто обязана заглянуть в самый укромный угол расстегнутых джинсов. — Кажется, этот вопрос мы уже обсудили в лифте. Если честно, я понимаю ваше состояние… — Неужели? — Расскажите мне о ней… О вашей девушке. — Возможно, хоть это отрезвит его. Денис растянулся на ковре и подпер погрустневший подбородок обоими кулаками. — Зачем? — Может быть, вам станет легче. — Если бы я хотел поговорить о ней, то снял бы себе шлюху. Пятьсот рублей за ночь — мой бюджет это позволяет. Хорошо живешь! — Шлюху? — Ну да. Шлюхи обожают выслушивать причитания клиентов о неудавшейся жизни. Особенно после того, как дело сделано и обе стороны удовлетворены. — За дополнительную плату, разумеется? — Разумеется. — Вы пробовали? — Пробовал, — честно признался Денис. — И как? — Не помогло. — Может быть, попробуете еще раз? Совершенно бесплатно. Вино. Все дело в вине. Вино бродило в ее вдруг ставшем удивительно легким теле, с любопытством разглядывая переплетение вен и капилляров. Как бы то ни было, гениальный Воронов может ею гордиться. Сюжета она не испортила, наоборот, попыталась внести в него дополнительные краски. — Извините, мне нужно позвонить, — неожиданно сказал Денис и, подхватив трубку радиотелефона, направился в кухню. И плотно прикрыл за собой кухонную дверь. И спустя несколько мгновений над несчастной головой Натальи грянул гром. В виде тонкого, но довольно надоедливого писка, раздавшегося из Натальиной сумки. Сотовый. Звонил литвиновский сотовый. Черт ее дернул прихватить телефон с собой! Денис звонит на сотовый Дарьи, даже не подозревая, где именно находится этот проклятый мобильник! Наталья похолодела. Имя в блокноте, телефон в сумке… Фотография на столе лжет, он далеко не дурак, ему ничего не стоит сопоставить… Воронов наверняка бы сопоставил. Наконец трель прекратилась, а через полминуты появился и сам Денис. — Мне показалось, что звонил телефон, — сказал он — В коридоре… У вас есть телефон? — Есть. Мобильный… Странно, что я не слышала, — Наталья с трудом подбирала слова. — Так на чем мы остановились? — Вы необычный человек. — Правда? — Можете расценивать это как комплимент, — тотчас же поправился Денис, присел рядом с ней, близко придвинулся и коснулся кончиками пальцев ее щеки. — Я так и поняла. Нет, она не будет защищаться. Она даже позволит ему поцеловать себя. Она позволит… Когда Денис наконец-то оторвался от ее губ, Наталья все-таки нашла в себе силы произнести: — Вот видите, самый обычный человек. Самый обычный… …Она проснулась среди ночи и несколько минут не могла сообразить, где находится. Денис, едва прикрытый простыней, спал рядом. Оплывшие свечи догорали до конца и гасли — одна за другой. Она еще успела застать их агонию. И рассмотреть в их неверном свете его тело. Тело, которое принадлежало мужчине Дарьи Литвиновой. Мощная спина, хорошо натренированные руки, золотая цепочка на шее и такого же рисунка золотой браслет на запястье. Впрочем, у браслета оказалась еще одна — довольно странная — соседка: черная шерстяная нитка, похожая на те, которые она сама завязывала себе в детстве. Разноцветные нитки на запястьях были призваны исполнять самые немудреные детские желания. Но ни одно ее желание не исполнилось — ни тогда, ни сейчас. Даже самое немудреное. И ночь с этим парнем она украла у совсем другой женщины. Так же, как и краску для волос. Так же, как и Все остальное. И всего этого никогда бы не было, если бы не потерявшаяся собака… Собака. Наталья резко села в кровати и тряхнула волосами. Собака, черт возьми, собака! Она совсем забыла о Туме. Негуляная собака, которая мечется сейчас по закрытой квартире и проклинает все на свете. Воронов прав: собака привязывает к дому. Ей нужно встать, одеться и ехать домой. «Домой» — это значит на Васильевский, где ее ждет Тума. Тихонько собрав вещи в охапку, Наталья выскочила в ванную и начала одеваться. Смотреть в собственную физиономию — физиономию подленькой бабенки, которая хватает и тянет все, что плохо лежит, — ей не хотелось. И все-таки она не удержалась и заглянула в зеркало над раковиной. Не так уж она и плоха, честное слово! И не так мертва, как Джавина Бобо. Наоборот: глаза сияют, рот выгнулся и почернел от внезапно вспыхнувшей страсти, а линия скул смягчилась. Лицо женщины, способной на любую авантюру, ничего не скажешь! Неужели все это проделал с ней мальчик-компьютерщик, тридцати одного года от роду? А почему, собственно, она должна уходить? После всего, что произошло между ними за последние несколько часов? Собака вполне может потерпеть до утра, разные бывают обстоятельства. Вот только каким будет утро? И вспомнит ли Денис ее имя, когда проснется? И сколько презервативов из пачки он использовал до ночи с ней? Лучше уйти сейчас, все, что могла, она уже узнала. Или почти все. Вдруг ему придет в голову снова позвонить на мобильник Литвиновой? Вот только листок с номером Нинон, который она написала, нужно изъять из недр его записной книжки. Что, если он захочет позвонить ей (вероятность почти нулевая, но чем черт не шутит!) — и наткнется на Нинон? Ей, конечно, ничего не стоит предупредить подругу. Но объяснение, которое обязательно потребует Нинон, будет выглядеть слишком путаным. Нет, пусть грехопадение останется за кадром… Наталья вернулась в комнату. И тотчас же опрокинула бутылку с остатками вина, все еще стоявшую на полу. Денис по-прежнему спал, но даже во сне делал все, чтобы не отпустить Наталью просто так. Даже Джава с его изощренными восточными ласками не шел ни в какое сравнение с Денисом. Вот с кем бы она хотела остаться надолго — быть может, навсегда. Невозможно уйти и страшно не уйти. Жаль, что всевидящее око Воронова не дало ей на этот счет никаких инструкций. Но, может быть, эта история еще будет иметь продолжение. Даже наверняка, ведь она регулярно слышит его голос в автоответчике. Интересно, позвонит ли он сегодня Дарье или нет? Если да — все будет ясно, и она пополнит ряды одноразовых шлюх. А если нет… Если бы нет! Ради исполнения этого скромного желания она готова повязать на себя все мулине, которое только найдется в ее коробке с иголками, нитками и пуговицами… Не смотреть на него, только не смотреть, иначе ты никогда отсюда не уйдешь. Наталья выскользнула в прихожую, прикрыла за собой дверь и включила свет. Куртка Дениса висела рядом с ее курткой. «Ее курткой», ха! До чего дошло — она уже провозглашает чужие вещи своими. Наталья запустила руку во внутренний карман: именно в недрах внутреннего кармана исчезла вчера его записная книжка. Она наткнулась на книжку сразу же. И сразу же нашла свой собственный листок с телефоном, который вчера презентовала Денису. Очень хорошо. Наталья сразу же успокоилась. А затем, сунув ноги в ботинки, а руки-в рукава куртки, тихонько открыла дверь и вышла на площадку. Ботинки она зашнуровала уже в пустом лифте. Несчастная Тума ее живьем съест, это точно. Уже когда лифт остановился, Наталья вспомнила о визитке и вытащила ее из кармана. quot;МАРКЕЛОВ ДЕНИС ЕВГЕНЬЕВИЧ. СТУДИЯ КОМПЬЮТЕРНОЙ ГРАФИКИ «АВТОПИЛОТ». А ниже шла приписка: «Вы мне нравитесь». Ровно в половине девятого утра Наталья уже трезвонила в дверь Нинон. А до этого она успела добраться на Васильевский, купить по дороге корм для Тумы и выслушать возмущенный собачий лай у двери. Тума снизошла до виляния хвостом, и это уже можно было считать прогрессом в их отношениях. Утренняя прогулка заняла гораздо больше времени, чем предполагала Наталья. Потаскав ее по окрестностям, Тума настоятельно потребовала, чтобы Наталья отстегнула поводок. Наталья подчинилась и допустила роковую ошибку: первым делом Тума бросилась к ближайшей помойке и вытащила оттуда задубевший и лишенный всякой гастрономической привлекательности мосол. Затем наступила очередь окрестных кошек и потерявших бдительность голубей. Тума успокоилась только тогда, когда все враги были повержены и загнаны на крыши и в подвалы. — Господи, ну какая же ты дура, Тума, — причитала Наталья, потрясая бесполезным поводком. — А еще живешь в интеллигентном доме… В окнах Воронова горел неяркий свет, и Наталья вдруг подумала о том, что пропустила отведенные ей сорок пять минут. И все из-за Дениса и «Дирижабля Нобиле». В любом другом случае она бы никогда не простила себе этого. Но вчера… Вчера ей было хорошо. Воронову, должно быть, тоже хорошо. Интересно, на каком сюжетном повороте он сейчас находится? И прошла ли сама Наталья этот поворот? Впрочем, в любовных отношениях персонажей Воронов ей не помощник. Нинон. Нинон, вот кто сейчас ей нужен. Специалистка по бескомпромиссной борьбе между мужчиной и женщиной. Вот кому она сможет рассказать о Денисе. Нинон встретила ее почти враждебно. — Какого черта? — с порога спросила она. — Уже половина девятого, — бодро начала Наталья — Напоишь подругу чаем? — Я не одна… — На секс втроем я не претендую. Только на чай. — Наталья загнала подругу внутрь квартиры и не смогла удержаться от вопроса. Совсем в духе Нинон. — Кто он? — Не кто, а что. Бесполезная в хозяйстве вещь. Владик. — Владик? — удивилась Наталья. Владик, постылый бывший муж, который совсем недавно пытался скрасить ее одиночество в «Гарбо»; Владик, которого Нинон пыталась подложить ей в постель… Неисповедимы пути твои, господи! — Владик, а что? — Ничего. Просто… — Решили попробовать еще раз. Вдруг получится. — Вдруг только дети получаются. — Этот вариант тоже нельзя сбрасывать со счетов. — Нинон сладко зевнула, запахнула халат и поплыла на кухню. Наталья двинулась за ней. Поставив чайник на газ, Нинон села против Натальи и подперла подбородок кулаком. — Ну, а он кто? — спросила она. — Не поняла? — Тот, с которым ты сегодня трахалась? Пардон, была близка… — С чего ты взяла? — Прозорливость Нинон показалась Наталье почти мистической. — Вижу. — Нинон, тебе нужно вести программу «Про это», честное слово! Как ты догадалась? — А чего тут догадываться? Ты свою морду в зеркале лицезрела? В каждом зрачке по отборному члену. Стыд и срам. И потом, когда ты была у меня последний раз? Последний раз Наталья выбиралась в Веселый поселок, когда в ее жизни появился Джава. — Сдаюсь! — Ну, так что твой новый кекс? — Собственно, это не мой кекс. Это кекс хозяйки квартиры. — Какой еще хозяйки? — Просыпайся, Нинон! Той самой квартиры, в которой я сейчас живу. Собачьей квартиры, Нинон. Вот теперь Нинон проснулась окончательно: она забегала по маленькой кухне, норовя задеть крутыми бедрами незамысловатую кухонную утварь. — Ты с ума сошла! Ты все еще там? — Все еще. — Даже после того, как нашла эти дурацкие билеты и эти дурацкие документы?! Даже после того, как этого банкира убили? — Ну, его же не в доме убили. И не на кухне зарезали, — резонно заметила Наталья. — Откуда ты знаешь? — Я не могу бросить собаку. — Хорошо, — Нинон прижала руки к груди. — Хорошо. Пусть хоть кто-то из нас будет умнее. Тащи сюда свою собаку. Замечательный выход. Нужно сказать об этом Воронову: пусть введет в ткань повествования лучшую подругу — наперсницу и дуэнью. С такими же мягкими, как у Нинон, хлебобулочными грудями. — Ты хочешь сказать… — Я хочу сказать, что, если это единственная причина, по которой ты упорно не желаешь отказаться от этой проклятой квартиры, тащи ее сюда! — А что скажет Владик? — А при чем здесь Владик? Если уж я бывшего муженька здесь поселила, с его вонючими носками и вонючим одеколоном, то собака особо воздух не испортит. — Я подумаю. Это, конечно, очень любезно с твоей стороны. Но у собаки может быть стресс. — Ты бы лучше о себе позаботилась. — Я забочусь. — Я вижу. Где ты его подцепила? — Он все время названивал, — честно призналась Наталья. — А потом назначил встречу в кабаке. — Кому? Тебе, что ли? — Ей. Но поскольку она так и не появилась… — То на встречу поплелась ты. — Мне хотелось увидеть его. Не чужой ведь человек. — Рассказ о манипуляциях с записной книжкой Наталья решила опустить: детективам Нинон предпочитала любовные романы, а сложные ходы, если это не касалось мужчин, утомляли ее. — А как ты объяснила свое присутствие? — Никак. Сделала вид, что я — случайный посетитель. — Ну и? — Мы переспали. Вот и все. Мне понравилось. — Ты будешь гореть в аду. — Может быть… — Если этот кекс тебя при жизни не зажарит. Как, кстати, его зовут? — Денис. — Я не поняла. Он что, подбивал к тебе клинья? — В общем, да, — призналась Наталья. — Хорош. Безутешный молодой человек, ничего не скажешь. А что, если он сам в этом замешан? — В чем? — В убийстве. Ведь хозяйка квартиры пропала, и это объективный факт, от которого ты не можешь отмахнуться. Хозяйка пропала, а ее нового любовника нашли убитым, если я правильно понимаю ситуацию… Наталья сжала виски пальцами: а что, если Нинон права и респектабельный сотрудник компьютерной студии имеет самое непосредственное отношение к исчезновению Дарьи Литвиновой? Все преступления питает страсть: к кому-либо или к чему-либо. А у Дениса поводов более чем достаточно… — Не говори чуши. Он милейший парень. — Ты, конечно, извини, но у тебя вместо мозгов гигиенические прокладки. Привози собаку и выметайся оттуда. Пока не поздно. Учти, если с тобой что-нибудь случится, я даже на опознание не приеду. — Ну, положим, на опознание ты приедешь. Никуда не денешься. Ладно, поговорили. Я пойду. — А чай? — Передумала. Я просто хотела сказать… Мне было очень хорошо сегодня ночью. Нинон грустно улыбнулась. — Именно это меня и пугает, девочка моя. Именно это меня и пугает. Ты крадешь все, что под руку попадется. Ты воровка, Наталья. Клептоманка, ей-богу! — Как ты думаешь, Нинон, как быстро можно забыть старую любовь? — спросила Наталья. Неужели она надеется на продолжение отношений с Денисом? — А как быстро ты забыла Джаву? Не нужно жить чужой жизнью, Наташка… Так можно и на чужую смерть наступить. Нечаянно… Нинон застыла посреди кухни, а потом метнулась к столу и что-то быстро записала на листке отрывного календаря. — Отлично! Цитата дня. Обязательно вставлю в какую-нибудь статью. — Ты неисправима, Нинон! — Вот что, душа моя. Сегодня я в свободном графике, работаю дома, так что часам к четырем-пяти привози свою злобную доберманиху. Только помни, что это — порыв, а порывы характеризуются сиюминутностью. — Я поняла. Ловлю момент. …Ничего хорошего из визита к Нинон не вышло. Стоило тащиться на другой конец города, чтобы выслушивать проповеди сумасшедшей журналистки. Которая к тому же усомнилась в Денисе. Конечно, Нинон в чем-то права. Нужно уехать, залечь на дно, максимально абстрагироваться от квартиры, вообще попытаться забыть о ней. И убедить себя в том, что встреча с Денисом в «Дирижабле Нобиле» была случайной. Почему бы и нет, огромная масса праздношатающихся людей знакомится в барах, пьет шерри, опаздывает на метро и принимает приглашение выпить коллекционного вина. Ничего предосудительного, никакой предыстории, чистый лист, табула раза… Единственное утешение во всей этой истории — Тума наконец-то будет пристроена. Хотя бы на некоторое время. До выяснения, так сказать, оперативной обстановки… …Лифт снова не работал, и она потащилась на шестой этаж пешком. А между третьим и четвертым этажами столкнулась с Марголисом. Семен сиял, как хорошо надраенная пряжка офицерского ремня, и, чудовищно перевирая мелодию, насвистывал арию Хозе из «Кармен». Увидев Наталью, он широко раскинул руки и заключил ее в объятия: Наталья даже пикнуть не успела, как оказалась погребенной под массивной головогрудью литагента. — Рад видеть вас, спасительница мира! — промурлыкал Марголис. — Как поживаете, Семен? — Да как — перебиваюсь с хлеба на коньяк, вот и все дела. А вот вы благотворно влияете на гения, Дашенька. Строчит и строчит. Почти сутки от машинки не отходит. Даже от завтрака отказался. Придется эту книгу посвятить вам. — Я рада. — Зайдите к нему. Я думаю, он тоже будет рад. С сожалением выпустив Наталью из своих объятий, Марголис помчался вниз. — Зайдите к нему! — еще раз крикнул он, подняв голову к пролетам. — Хорошо. Почему бы не зайти, в самом деле? Несколько мгновений потоптавшись у вороновской Двери, Наталья решительно нажала на кнопку звонка. Воронов открыл не сразу: целую минуту он злобно гремел замками. А когда дверь открылась, еще минуту злобно разглядывал Наталью. — Подождите. Я сейчас повязку надену. — Какую? — Марлевую. По радиоточке передали, что в городе эпидемия гриппа. Модифицированный вирус. Идет к нам с Запада, как и все прочее дерьмо… — Хорошо. Я подожду. Наконец дверь распахнулась окончательно, и Воронов предстал перед ней в марлевой повязке, над которой сумрачным светом горели воспаленные от бессонной ночи глаза. — Добрый день, — примирительно сказала она. — Вы думаете, он добрый? — Хотелось бы верить. — Сильно в этом сомневаюсь. — А что, произошло что-нибудь экстраординарное? — забеспокоилась Наталья. — Произошло. — Что?! — Войдите. Не будем стоять на сквозняке. — Воронов посторонился и пропустил ее в квартиру. Но ни сесть, ни раздеться не предложил. — Вы не пришли вчера вечером, ну, да бог с вами. Дело не в вас, глаза бы мои вас не видели. Дело не в вас, а в вашей героине. Ну, в той самой, которую я имел неосторожность сделать главной. — И что же с ней случилось? — Идемте. Только снимите ботинки и хорошо вытрите ноги… Когда она вошла в комнату, Воронов уже оседлал стул и хмуро смотрел на нее, сжимая в руках несколько листков. — Ну? — поощрила писателя Наталья. — Я пошел на поводу у вас и у Семена, это правда. История показалась мне интересной, и я за нее взялся. Изменил себе, можно сказать. Наплевал на своего собственного героя, который никогда… никогда, меня не подводил. А вы знаете, что устроила ваша героиня? Она провела с ним ночь! — Провела ночь? — До Натальи с трудом доходил смысл сказанного Вороновым. — Ну, переспала, как теперь выражаются… — Да с кем же? — Помните, мы говорили о том, что ей все время звонит бывший приятель хозяйки квартиры. Что он настаивает на встрече в каком-то кафе. Вы же сами это предложили… — Да, я помню. — Так вот, этой, с позволения сказать, даме полусвета просто не хватило терпения. Она отправилась проследить за ним в это кафе. Присмотреться. Продумать тактику поведения. А парень, который действительно торчал в кафе, подсел к ней. — Почему? — Какая разница, почему? Да потому, что свободных мест за столиками не было, оставались только места у стойки. А это самый верный способ столкнуть персонажей лицом к лицу, не вызывая никаких подозрений: ни у них, ни у читателя. И я их познакомил. Я заказал им по сто грамм коньяка и познакомил… Марлевая повязка, перекроившая всю физиономию Воронова, показалась Наталье белым флагом, который автор всегда выбрасывает перед действительностью. И только несколькими мгновениями позже до нее дошло, что именно хотел сказать Воронов. Героиня будущей книги поступала точно так же, как поступила бы и она сама… Да нет же, она сама и была главной героиней. Воронов, чье наитие и вдохновение, похоже, не зависели от него самого, развил ситуацию только потому, что пошел за героиней. И принял все условия, которые она ему навязала. И может быть, заглянул чуть дальше, чем она сама… Но как можно было добиться такого пугающего совпадения событий? И — главное — что будет дальше? — Вы их познакомили? — Ну да… Парень вдруг стал проявлять неожиданный интерес к соседке по стойке, заказал ей выпивку. То да се, пара комплиментов, «мне нравится разрез ваших глаз, мне нравится излом ваших губ, почему я раньше вас здесь не видел» — словом, весь набор соблазнителя. — А она? Воронов дернул себя за ухо. — А она не очень-то сопротивлялась. И страницу с телефоном заготовила заранее, и открыла ее вовремя. Ей, правда, хватило ума сказать, что пропавшую девицу она не видела. — Да? — Иначе не разгрестись. За телефон парень зацепился сразу. Да вы почитайте… Воронов бросил ей на колени листы с отпечатанным текстом. «Ундервуд» оказался самым отвратительным инструментом, который только можно было представить: буква quot;иquot; пропечатывалась скверно, quot;рquot;, напротив, пробивала бумагу насквозь, да и качество ленты оставляло желать лучшего. Кроме того, Воронов забивал целые абзацы и тотчас же с середины листа начинал новые. Описание кабака, в который попала героиня, выглядело довольно поверхностным; ясно, что Воронов предпочитает сумрачному эротическому великолепию ночных заведений свою собственную кухню с пригоревшим молоком на плите и остатками кукурузных хлопьев в миске. Но все остальное!.. Все остальное было восхитительно и абсолютно логично. Диалоги на грани фола (о, если бы она сама могла запастись ими заранее!), двойные и тройные смыслы в каждом повороте головы, в каждом случайном прикосновении. А сам объект рокового влечения, меланхоличный яппи с перстнем (!!!) на мизинце был убийственно похож на Дениса. Описание постельной сцены Воронов целомудренно пропустил, сосредоточившись на переживаниях героини. И даже о презервативах чертов писатель не забыл! В сознании Натальиного книжного двойника резиновое изделие возвысилось до символа и вполне могло конкурировать с традиционными перчатками злодея. Будь осторожна, девочка, меланхоличный яппи не любит оставлять следов и всегда уничтожает улики. Даже если это его собственная сперма. — Что скажете? — спросил Воронов, когда Наталья наконец закончила чтение. — Лихо, — только и смогла выговорить она. — Особенно то место, где героиня пытается убедить себя в том, что он не причастен к исчезновению. А он действительно не причастен, вы как думаете? — Не знаю. Спящий Денис, остатки вина в бокалах, поцелуй в висок, неповоротливый грубый свитер, в котором она запуталась; неповоротливый грубый свитер, в котором запутался он. И первые ласки под разудалую оркестровую медь «Андеграунда». Умопомрачительные сербы знают толк в духовых и струнных. А она должна знать ответ. — И все-таки? — Вы знаете первое правило детектива? — Нет. — Сыщик ни при каких обстоятельствах не должен быть убийцей. Есть еще несколько правил. Например: романтический влюбленный вполне подходит на роль злодея. — Вы думаете? — У Натальи упало сердце. — Но со страстью в детективе, как и с прочими маньяческими фобиями, нужно быть предельно осторожными. Страсть способна на все, она не брезгует ничем, она постоянно нарушает правила, а это лишает классическую схему элегантности. — Значит, он может что-то знать и просто удачно маскироваться? — не унималась Наталья. — Да подождите вы! Ни один человек не появляется в детективе случайно. — Это я уже поняла… — Так вот, он принимает сторону либо сыщика, либо злодея. Либо должен просто озвучить какой-нибудь предмет, обратить внимание на какое-то незначительное обстоятельство, произнести проходную реплику, из которой можно будет впоследствии высечь разгадку. Наконец, любое новое лицо — это потенциальный преступник. В этом нет ничего предосудительного. Все равно сыщик обнюхает каждого и вынесет свой вердикт. А теперь возвратимся к нашим баранам. Брошенный любовник, который постоянно звонит по телефону и не дает о себе забыть, черт бы его подрал. Зачем он появился? Действительно, зачем? Только ли для того, чтобы коснуться кончиками пальцев Натальиного лица? Только ли для того, чтобы сообщить, что Литвинова работала фотомоделью? — Так зачем? — Воронов уставился на Наталью. — Ну, хотя бы затем, чтобы она узнала, что пропавшая была манекенщицей. — Допустим. Я даже могу вставить это в текст. А что? Манекенщица — прелестная профессия, прыгает по кроватям состоятельных мужчин, у которых имеются такие же состоятельные тайны. Вы молодец, — снизошел Воронов до похвалы. — Принимается. Итак, он сообщает героине, что его бывшая девушка работала фотомоделью. На каком-то из показов или презентаций познакомилась с влиятельным банкиром и бросила несчастного с его крошечной фирмой по продаже фильтров для воды. — Со студией компьютерной графики, — педантично поправила Наталья. — Он занимается компьютерной графикой. — Это не принципиально. Хотя… Хотя из компьютерной графики тоже можно кое-что извлечь для сюжета. Если вы не возражаете, я подумаю об этом. — Я не возражаю. — Хорошо, пусть он был не особенно разговорчив и сообщил героине только это. Но зачем она поплелась с ним в постель? — Вы у меня спрашиваете? — Наталья покраснела, как будто ее застали за использованием вибратора. — Вы же сами это написали! — Написал. Действительно. Но так пошла рука, понимаете? Вот, к примеру, вы… Если бы вы оказались на месте героини, вы бы переспали? — Я?! — Вы. Бедный Воронов, последний форпост целибата, если бы ты только знал, что я уже это сделала! И ни секунды об этом не пожалела. И сейчас не жалею. — Не знаю. Это зависит от многих обстоятельств. — Сейчас, сидя в безопасной и патриархальной квартире Воронова, она запоздало принялась анализировать вечер в «Дирижабле Нобиле». И последовавшую за этим ночь. — Возможно, было много выпито. Возможно, они понравились друг другу… — Не забывайте, у него уже есть девушка. — Была. Девушка — была. Разве вы не верите во внезапное влечение? В неожиданно вспыхнувшую страсть? — Страсть на уровне гениталий? — уточнил Воронов. — Для этого героиня должна быть как минимум сексапильной. Как максимум — Катрин Денев периода «Шербургских зонтиков». Не думаю, чтобы наша девица из зачуханной коммуналки соответствовала этой тарификации. От крови, прилившей к вискам, Наталье едва не стало дурно. Воронов нравился ей все меньше и меньше. И эта дурацкая марлевая повязка на физиономии: он хочет защититься не только от бактерий и дурацких гипотетических вирусов. Он хочет защититься от реальной жизни, с ее потом, спермой, морщинами под глазами, сбитыми коленями, обкусанными ногтями. Да мало ли что ему еще не нравится… Пережаренное мясо, например, если он вообще употребляет мясо. — Вы вегетарианец, Владимир Владимирович? — Да. А какое это имеет отношение?.. — Думаю, вегетарианцам не стоит писать книги. Вкусовые ощущения притупляются. Займитесь лучше выращиванием шпината. Спутанные волосы Воронова, которые всегда первыми реагировали на неприятности, угрожающе поднялись и затрещали. Он стянул с себя повязку и выдохнул искаженным от ярости ртом: — Вон! Вы еще будете указывать, чем мне заниматься?! Вон из моей квартиры, и забудьте сюда дорогу, хамка!.. — Ради бога. Пятясь задом, Наталья выскочила из комнаты и, на ходу подхватив ботинки и куртку, ухватилась за дверь. Чертовы замки никак не хотели поддаваться, а прибегнуть к помощи оставшегося в кабинете Воронова было совсем уж унизительно. Он появился в прихожей, когда взмокшая от напряжения Наталья билась за обретение свободы с последним по счету — третьим — замком. — Вы еще здесь? — холодно спросил Воронов. — Не могу открыть ваши треклятые запоры! — Отойдите. Открыв замок, Воронов скептически оглядел Наталью: она так и не удосужилась обуться. — Что, бежите из обители беллетриста, на ходу теряя обувь? — Ничего другого мне не остается. — Я пришлю вам книгу. — Обязательно сделайте ссылку на то, что сюжет принадлежит другому человеку. — Обсудите этот вопрос с моим литагентом. Всего доброго. Дверь за Натальей глухо и бесповоротно захлопнулась. — Дурак, — громко сказала она, поджимая моментально озябшие пальцы. — Неврастеник. Пророк в мягкой обложке. Теперь понятно, почему знающие себе цену женщины предпочитают жить с кем угодно, только не с писателями. Писатели капризны, как дети, тщеславны, редко моются, совсем не расчесываются, мелочны и чересчур впечатлительны. А если добавить к этому мизантропию, нетерпимость и стремление всех поучать… Б-р-р… Даже общество диковатой доберманихи Тумы выглядит предпочтительнее. Она больше никогда не купит ни одной его книжки. …Наталья по инерции спустилась вниз и застыла от неожиданности: почтовый ящик квартиры № 48 был взломан — самым варварским способом. Но версия о мелких хулиганах была отвергнута Натальей сразу же; содержимое ящика не пострадало: несколько светлых прямоугольников — счет за квартиру, счет за свет, бумажка с междугородними переговорами и плотный конверт с напечатанным на машинке текстом: «СПБ. В.О. БОЛЬШОЙ ПРОСПЕКТ, 62/3, КВ. 48. ЛИТВИНОВОЙ Д.А.» — оказались нетронутыми. Наталья сразу же ухватилась за конверт: место подробного адреса отправителя занимала большая квадратная печать со смазанными реквизитами какой-то фирмы. Двойная открытка, белое поле, тисненное золотом: «ПРИГЛАШЕНИЕ». Похоже, ты всем нужна, Дарья. Ты всем жизненно необходима. Госпожу Литвинову Д.А. приглашали на открытие выставки новых телекоммуникационных систем, компьютерных технологий и средств связи. Мероприятие с последующим банкетом должно было состояться шестнадцатого февраля, а сам билет был выписан на два лица. Интересно, какое отношение имеет фотомодель Дарья Литвинова к новым телекоммуникационным системам? Именно об этом размышляла Наталья, поднимаясь на шестой этаж. И уже возле квартиры поняла, что сюрпризы не кончились. Железная дверь была осквернена следами от чьей-то грязной обуви: похоже, что бесчувственное железо долго пинали. А под дверь была просунута записка. Писали наспех, не особенно заботясь о каллиграфии: «Где ты пропадаешь, черт возьми?! Денис». Наталья едва удержалась на ногах. Ночное приключение ничего не значит, с мыслью о небритом компьютерщике можно расстаться навсегда. А сам он не пересекся с Натальей только чудом. То-то была бы картинка! И в то же время… В записке ничего не было сказано о безумной любви. Она вдруг поймала себя на мысли: а что, если он просто приходил забрать свои вещи? Такое ведь тоже нельзя исключать. Нет, она просто обманывает сама себя… Наталья пустила горячую воду, заправила ее тонко пахнущей пеной и, по-королевски сбросив вещи прямо на пол (откуда что взялось?), плюхнулась в ванну. Интересно, как долго продлятся ее римские каникулы? Как долго она не будет слышать гневное сопение соседей за дверью своей комнаты? Как долго она не будет видеть их потускневшие от постоянной борьбы за выживание лица? И старая гиена Ядвига Брониславовна, которая с маниакальным упорством жарит на общей кухне старое сало… Как долго Наталья безнаказанно будет открывать чужим ключом чужую дверь? И когда вернется Литвинова? А если она не вернется? Наталья нырнула под воду и закрыла глаза. Если она не вернется? Ведь у паспортов, которые и сейчас лежат в литвиновском ярко-рыжем рюкзаке, должна быть предыстория. Не терпящий нюансов Воронов поместил пропавшую хозяйку Тумы в черно-белую систему координат: «преступник-жертва». И сделал Литвинову жертвой. А жертвы не возвращаются. И преступники не возвращаются. Они заперты в этой своей черно-белой системе координат, тут Воронов попал в точку. И это почти виртуальная реальность. И три тысячи долларов… Жертве не нужны деньги. Деньги нужны преступнику. Но сейчас они просто лежат в рюкзаке и ждут своего часа. Они притихли, они зависли в воздухе, они решили схорониться до лучших времен. А если никто не придет за деньгами? Если вообще никто не придет? Почему бы ей не стать Хранительницей Квартиры? Не навсегда, только на время… Пора выбираться наружу, от недостатка воздуха сужаются сосуды и в голову валом валят ленивые, черные, преступные мысли! Наталья с шумом выскочила из-под воды и отдышалась. В зеркальной панели отразилось лицо мелкой мошенницы: бегающие глазки, лживый разлет бровей, порочная линия губ и ноздри, мечтающие заполучить всю эту обширную территорию. Если Дарья Литвинова не вернется… Сначала ей еще будут звонить и присылать приглашения; будут возмущаться на французском и взывать к совести на русском непечатном. С ней будут искать встреч, ей будут назначать свидания, ей будут сбрасывать письма по электронной почте и оставлять под дверью букеты. А потом… Потом все это сойдет на нет — люди так непостоянны, они ненавидят надменное молчание. И им плевать, чем вызвано это молчание. Да и дом начнет медленно умирать, если она, Наталья, не позаботится о нем. Она позаботится. Наталья тряхнула мокрыми волосами и уперлась лбом в холодное зеркало. Это зеркало видело сначала Дарью Литвинову и было снисходительно к ней. Теперь оно снисходительно к Наталье. Зеркало всегда чем-то заполнено, меняются только линии и силуэты, не более того. Сейчас она встанет, вытрется полотенцем другой женщины, наденет халат другой женщины и сунет ноги в тапочки другой женщины. Она вытянется на простынях другой женщины, она покормит собаку другой женщины, но никогда не станет другой женщиной. Наталья грустно улыбнулась и щелкнула по носу свое собственное отражение: ты никогда не станешь другой женщиной. Ты никогда не станешь Дарьей Литвиновой. Ты — нелегалка. И торчишь в подполье, несмотря на шестой этаж и наличие лифта. Вернувшись в комнату, Наталья устроилась в кресле перед компьютером. И тотчас же почувствовала странное беспокойство. Фотографии. Фотографии, вот что смущало ее. Денис, Дарья и Тума, счастливая троица. Наталья взяла в руки фотографию и коснулась лица Дениса. — Вы будете очень удивлены, Дарья Анатольевна, но у нас, кажется, появился общий мужчина. Жаль, что вы так легко от него отказались. Непростительная ошибка. Он милый. Немного рассеянный в постели, но это совсем его не портит… Может быть, стоит забыть о записке под дверью, позвонить в «Автопилот» и поблагодарить Дениса за вино? Но, поразмыслив, Наталья отказалась от этой затеи: что, если сотрудник студии компьютерной графики пользуется телефоном с определителем номера? Трудно представить все последствия ее звонка. Лучше не рисковать и напомнить о себе из какого-нибудь автомата на углу. И как поживает таинственный Грим, этот черт из электронной табакерки? Она включила компьютер и несколько минут наблюдала за безмятежной горой черепов на мониторе. Странные все-таки вкусы у фотомодели!.. В электронном почтовом ящике болталось только одно письмо. И это письмо снова было от Грима. «Почему молчишь? Что с Барсом?!» Письмо пришло сегодня ночью, в 02.34, как раз в то самое время, когда она лежала в постели с Денисом. Зануда Воронов прав: между Дарьей и Гримом существуют довольно необычные отношения. Скорее деловые, чем любовные. И оба послания меньше всего похожи на ночные страхи влюбленного человека: Грим трясется за свою шкуру, вот что он делает. Наталья откинулась в кресле. Необходимо только набрать электронный адрес и отправить трусоватому Гриму письмо. Успокоительное, обтекаемое, ни «да», ни «нет», без подписи в финале. Интересно, как выглядела бы эта сцена у Воронова? Текст письма был готов через десять минут. А еще через пять — отправлен. «Нужно встретиться. Завтра, в 19.13 у правого сфинкса напротив Академии художеств». 19.13 — самое удобное время. Если этот хмырь работает, то к семи часам он успеет из любой точки города. 19.13 — самое точное время, оно поможет не спутать этого хмыря ни с кем другим. И правый сфинкс напротив Академии художеств — здесь они всегда встречались с Джавой; Джава находил себя похожим на них. Или, во всяком случае, собирался прожить столько же, потрясая выщербленным азиатским лицом перед вечностью. В ожидании ответа Наталья залезла в интернетовские сайты информационных агентств, потом переключилась на электронные версии местной прессы — и снова нашла сообщения о Радзивилле. Первое касалось непосредственно убийства и слово в слово повторяло все то, что Наталья уже знала. Во втором сообщалось о банке «Ирбис», которым долгие годы руководил покойный. Статья начиналась с длинной и довольно пугающей фразы: «Похоже, что после трагической гибели управляющего банк „Ирбис“ ждут большие потрясения и черная полоса в его истории не заканчивается…» Интересно, что это может значить? Грим оказался оперативным малым: письмо от него пришло через полчаса и состояло всего лишь из двух слов: «Кто вы?» Неожиданный поворот. Он мог согласиться на встречу, он мог отказаться от встречи, но что значит «Кто вы?». Отправляя ему письмо, она допустила какую-то ошибку. Но какую? Она никогда об этом не узнает, если не ответит. Немедленно. «Подруга Дарьи. Необходимо встретиться. Это касается ее исчезновения». Исчерпывающий ответ, простенько и со вкусом, виртуальный пинг-понг, где не указана фирма, вбросившая шарик в игру. Интересно, ответит ли он на подобное интригующее откровение? И как он смог догадаться о том, что письмо отправила не сама Литвинова, а совершенно посторонняя женщина? В ее предложении, сдобренном сфинксом и Академией художеств, не было ничего противоестественного. Тогда что это — фантастическое чутье загнанного в угол человека? Или он настолько хорошо знает Литвинову, что малейшая неточность в последовательности слов настораживает его? Даже Денис, так, по его словам, любивший Дарью, не узнал ни одной ее вещи и никак не прореагировал на «Черную магию». Именно Дениса мстительный Воронов сделает убийцей, теперь она в этом не сомневается. Грим собирался с мыслями почти час и наконец прислал еще одно послание: «Хорошо. Сегодня вечером в 19.13. Проспект Металлистов, 113, квартира 3. Дверь будет открыта. Конец связи». Конец так конец. Наталья выключила компьютер и прикрыла глаза. Что значит «дверь будет открыта»? И не захлопнется ли эта дверь за ней навсегда? Воронов — вот кто мог бы сейчас помочь ей и разложить ситуацию на мелкие и безопасные составляющие. Но после утренней сцены Воронов потерян для нее безвозвратно. Бессонная ночь давала знать о себе: глаза у Натальи слипались. Нужно хоть немного поспать, чтобы к 19.13 прийти в себя и отправиться на свидание с Гримом во всеоружии. Сейчас почти полдень, к пяти она отправится с собакой к Нинон, так что верных три с половиной часа на отдых после боя у нее есть. Наталья вытянулась на кровати и попыталась изгнать из головы все мысли. Пусть останется только Денис: он это заслужил. Но проклятая доберманиха вовсе не была солидарна с благостными мыслями Натальи о сне и покое. Едва лишь Наталья вытянулась на свежих черных простынях, найденных вчера в отделении для белья, как в спальню просочилась Тума с теннисным мячом в зубах. Мяч был изрядно погрызен и представлял собой жалкое зрелище. Ткнувшись холодным носом Наталье в лицо, Тума осторожно положила мяч на кровать и выжидательно посмотрела на нее. — Хочешь играть, черт бы тебя побрал? — совсем неласково спросила Наталья. — Ты хочешь играть, а я хочу выспаться. Давай считаться с интересами друг друга. Но Тума вовсе не хотела считаться с интересами Натальи: переведя взгляд с мяча на девушку, она коротко рыкнула. Ничего хорошего этот рык не предвещал. — Ну хорошо, — капитулировала Наталья. — Один раз. Только один. Она взяла мяч и, размахнувшись, бросила его в стену. Мяч отскочил от стены, и Тума с радостным визгом бросилась за ним. Ухватив его зубами, доберманиха принесла его к кровати и снова положила перед Натальей. — Что, еще раз? Ну ладно. Последующие десять минут Наталья, как могла, развлекала собаку, меняя угол и силу броска. Тума проявляла чудеса ловкости и изящества. Несколько раз мяч, так и не долетев до стены, оказывался у нее в зубах. Идиллия. Какая идиллия, черт возьми. Собака будет очередным номером в списке принявших ее безоговорочно. Она пойдет следом за дубленкой, сапогами, деловым костюмом, свитером, юбкой, еще одним свитером, джинсами, ботинками и Денисом. Стоп. Кажется, она забыла еще кое-кого. Резиновую уточку из ванной. С печальным носом Барбры Стрейзанд. Наталья, широко размахнувшись, бросила мяч в стену. И на этот раз Тума не успела. Мяч с глухим стуком отскочил от стены, запрыгал по полу и исчез под кроватью. Тума бросилась за ним, но потерпела поражение: кровать была слишком низкой, а мяч закатился слишком далеко. — Что? — рассмеялась Наталья. — Лапы коротки? Учти, я помогать тебе не буду. Тума завыла в ответ: она все еще не оставляла попыток вытащить мяч. Но когда возня и стенания собаки стали невыносимыми, Наталья спустила ноги с кровати. Сейчас они оба выкатятся отсюда — и доберманиха, и мяч. — Достать? — весело спросила она. Тума затихла, склонила голову набок и вывалила язык. — Давай так: я достаю тебе твою игрушку, а ты оставляешь меня в покое. Ровно на три с половиной часа. Устраивает тебя такой расклад? Тума коротко залаяла: устраивает. Наталья протянула руку за мячом, и тотчас же ее рука наткнулась на какой-то предмет. Пройдясь кончиками пальцев по внешним границам предмета, она почти безошибочно определила: чемодан. Или портфель. Или сумка. Интересно, что он тут делает? Ведь все баулы Дарьи Литвиновой стоят там, где им и положено стоять: в большом отделении шкафа. Спустя минуту «дипломат» (а это действительно оказался щегольской мужской «дипломат» из свиной кожи) был извлечен на свет божий. Его появление произвело странное впечатление на доберманиху: собака завертелась волчком и тихонько завыла. Но даже более чем неадекватная реакция собаки не остановила Наталью. Сгорая от нетерпения, она щелкнула замками и откинула верх. «Дипломат» был почти пуст, если не считать… Окровавленной, скомканной мужской рубашки с одиноко болтающейся запонкой. 11 февраля Леля К встрече с Виолеттой Гатти, директором модельного агентства «Калипсо», нужно было основательно подготовиться. Тем более что собранные Саней Гусаловым и двумя молодыми оперативниками данные, касающиеся Гатти и ее агентства, впечатляли. Так же, как и сама Гатти. Совсем недавно ей исполнилось сорок пять, из них последние семь лет она работала в модельном бизнесе. Именно Виолетта Гатти диктовала условия игры на рынке фотомоделей, именно под ее крыло страстно мечтали попасть и честолюбивые старлетки из провинции, и опытные манекенщицы с хорошими перспективами на Западе. «Калипсо» была последней — и высшей — инстанцией, перевалочным пунктом, хорошо подготовленным плацдармом для штурма самых известных модельных домов. С «Калипсо» сотрудничали продвинутые фотографы, клипмейкеры и эстрадные исполнители. Девочки из «Калипсо» блистали на подиумах Москвы и Питера, стремительно матерели и столь же стремительно становились лицами торговых марок, фирм и журналов. И уезжали в Европу: Гатти не была деспотична и всегда работала в режиме наибольшего благоприятствования своим моделям. Ее авторитет был непререкаем. Стоило ей выхватить ничем не примечательную девушку из толпы и вплотную заняться ею, как через месяц, максимум полтора эта девушка становилась открытием любого показа. Вкус Гатти был безупречен, кроме того, она обладала уникальной способностью очищать любое понравившееся ей лицо от шелухи повседневности и делать его первозданно прекрасным. Существовала и еще одна черта, за которую директора «Калипсо» обожали ее манекенщицы: она не боялась быть экстравагантной. Именно Гатти впервые пригласила в свое агентство Регину Бадер, девушку с чудовищным шрамом на правой щеке. Гатти работала с Бадер несколько месяцев — она учила будущую супермодель не стыдиться своего уродства, наоборот, сделать его частью имиджа. Результат превзошел все ожидания: спустя год Регина стала самой высокооплачиваемой моделью «Калипсо», затем подписала выгодный контракт во Франции. А месяц назад крупная косметическая фирма сделала ее своим «лицом». Об этом Леля прочел в интервью самой Бадер одному из модных журналов. О Гатти модель говорила в превосходных степенях и называла «крестной матерью». Впрочем, интервью так и называлось: quot;ВСЕМ В СВОЕЙ ЖИЗНИ Я ОБЯЗАНА «КАЛИПСО». Были и другие интервью, заметки и развернутые статьи, менее панегирические, но смысл их сводился к одному: конкурентов у Виолетты Гатти и ее «Калипсо» нет. Самым удивительным было то, что предыдущая жизнь Гатти отнюдь не предполагала такой крутой вираж и такое стремительное восхождение. В юности она серьезно занималась восточными единоборствами, закончила Институт физкультуры имени Лесгафта, некоторое время работала тренером, а в середине восьмидесятых бросила работу по специальности и устроилась официанткой на один из паромов, курсирующих между тогдашним Ленинградом и столицами Северной Европы. После этого Гатти странным образом всплыла в агентстве «Интурист». Именно от «Интуриста» она возила группы в Италию, Францию и страны Бенилюкса. Леля не исключал, что частые посещения цивилизованной Европы, для которой слово «манекенщица» никогда не было матерным, и натолкнули Виолетту Гатти на мысль о собственном агентстве. Она начала чуть раньше, чем начали остальные: на полгода, может быть — на год. Но этот временной люфт дал ей неоспоримые преимущества — лучшие девушки были у нее. У нее они и остались. Репутация Гатти была безупречна. Ни единого черного пятнышка, прямо святая Екатерина Сиенская с крестом и лилией, да и только. Общую благостную картину портил лишь один прошлогодний инцидент. Одна из манекенщиц Гатти — Марина Бушнева — была задержана пулковской таможней при попытке провоза героина. Впрочем, масса изъятого наркотика была незначительной, а сама девушка призналась, что вот уже год сидит на игле. Гатти наняла лучших адвокатов, которые построили защиту на том, что девушка только принимала зелье и совсем не собиралась его продавать. От тюрьмы Марину Бушневу отмазали, но из агентства она исчезла. И не появилась ни в одном другом, хотя прошла курс лечения от наркомании. Гатти умела быть жестокой, если дело касалось ее репутации. Впрочем, отнюдь не репутация директора «Калипсо» волновала Лелю. Почему роскошная стерва Ксения Никольская намекнула ему на Гатти? И какое отношение имеет Радзивилл к агентству «Калипсо»? Впрочем, с Никольской все было более или менее ясно: некоторое время она проработала у Гатти, но ушла из «Калипсо» с большим скандалом. Справедливости ради нужно отметить, что Никольская была единственной, кто ушел. Подоплеку скандала обе враждующие стороны держали в тайне, что давало простор для самых разных версий — от банальной дележки мужчины до отнюдь не банальной дележки денег. И все же имена Гатти и Радзивилла пересеклись. Один-единственный раз. В 1994 году оба они были в жюри одного из многочисленных конкурсов красоты. С этого можно было начинать. Но перед тем, как отправиться в «Калипсо», Леля еще раз решил поговорить с Никольской. Тем более что девушка была не так проста, как хотела казаться: несколько лет назад она училась в Московском физико-техническом институте и ушла только с третьего курса. А по утверждению Сани Гусалова, МФТИ был одним из самых серьезных институтов в стране. Когда Гусалов вывалил Леле сведения, касающиеся вздорной модели, стойкая недоверчивая симпатия к Никольской переросла в такое же стойкое недоверчивое уважение. Он уже слышал о том, как влияет Московский физико-технический на нетвердые юношеские умы: сын Лелиного приятеля по юрфаку, имевший неосторожность влезть в эту математическую мышеловку, благополучно сошел с ума в самом конце второго курса. Вместе с еще пятью такими же счастливчиками с одного потока. Но Ксения Никольская, похоже, только укрепила свои умственные способности. И похоже, к этой девице стоит приглядеться повнимательнее. Чтобы не травмировать девушку повестками и вызовами в управление, Леля решил встретиться с Никольской на нейтральной территории. Никольская отнеслась к просьбе Лели по-взрослому, кобениться не стала и назначила старшему следователю встречу в кафе «Гейша» на Лиговке. Леля пришел в «Гейшу» за полчаса до назначенного времени и сразу же понял, что проклятая девка решила его опустить. И указать ему, Леле, на его место в жизненной иерархии. Цены в «Гейше» были запредельными, к тому же практиковалась японская кухня, в которой Леля не смыслил ни уха ни рыла. Во всей ситуации, оказался только один плюс — Никольская не опоздала. Она как вихрь ворвалась в кафе и с ходу предупредила Лелю, что у нее есть только полчаса: «У меня съемки, так что по возможности конкретизируем беседу, дорогой мой!» Не глядя на Лелю, Никольская заказала себе похлебку и рисовые пирожные. И только потом обратилась к следователю: — А вы что будете? Леля внутренне содрогнулся: любое из этих блюд| оставило бы его без штанов. — Я не голоден. — Возьмите зашими, — не унималась она. — Это блюдо из рыбы. Вкус незабываемый! — Думаю, не стоит. Никольская перегнулась через стол, подмигнула Леле и прошептала: — Что, средств не хватает? Бросьте жаться. Я угощаю. Только этого не хватало! — Давайте перейдем к делу, — отбрил манекенщицу Леля. — И, как вы выразились, конкретизируем беседу. — Слушаю вас. — Когда вы узнали о смерти Радзивилла? — Когда вы мне об этом сообщили, — совершенно спокойно произнесла Ксения и отправила в рот кусок пирожного. — Как долго вы пробыли в Гамбурге? — Это имеет какое-то отношение к убийству? — насторожилась Никольская. — Четыре дня… С шестого по десятое февраля, если быть совсем точной. — Значит, третьего… — Да бросьте вы, — Никольская сосредоточенно болтала в миске палочками. — Третьего я была в городе… И вполне могу быть причастной к убийству, вы это хотите сказать? Леля почувствовал, что может взять реванш за блюдо под дурацким названием «зашими». — Убийство произошло между полуночью и нулем пятнадцатью четвертого февраля. Мне бы очень хотелось знать, что вы делали в это время. — Спала. — Разве фотомодели ложатся так рано? — Если ложатся не одни, — Никольская показала Леле идеально ровные рекламные зубы. — Значит, во время убийства… — Я находилась в постели с молодым человеком. Устраивает вас такой вариант? — И он может это засвидетельствовать? — Сможет, когда вернется из Австрии. Он выехал туда по делам. — Зачем же ждать, когда он вернется? Мы можем связаться с ним по телефону. Никольская закатила глаза и вздохнула: — Играете в свои игры, господин следователь? Только меня этим не запугать. Как говорится, «Рrobasti me , Domine, et cognovisti». Леля почувствовал тупой удар в затылок: именно эта изысканная латынь сверкала на рукоятке кнута в комнате Агнешки Радзивилл. Сверхъестественное совпадение! — Что вы сказали?! — Это латынь, дорогой мой! — Надо же, сколько презрения в голосе у обворожительной стервы! — «Господи, ты испытал меня и знаешь». В том плане, что плевать я хотела на все ваши сомнительные угрозы и домыслы. Просто так вы меня не возьмете, даже если алиби в моей постели и не ночевало. А ночевал сластолюбец с австрийскими корнями, мысленно закончил Леля. А она уверена в себе, эта соплюшка-фотомодель. Как может быть уверенным в себе невиновный человек. Или хорошо подготовившийся преступник. — Я не спрашиваю вас об алиби, — сразу же дал задний ход Леля. — Пока. Лучше расскажите мне о двоюродной сестре покойного. — Об Агнешке? — несказанно удивилась Никольская. — Да я и видела-то ее два раза в жизни — один при вечернем освещении, а другой — при утреннем. И оба раза она была отвратительна. — И все-таки… Вы кажетесь мне наблюдательным человеком. И неплохим психологом. — Льстите? Ну хорошо. «Ego me Christo sponsam tradidi». — Снова латынь? — обреченно вздохнул Леля. — Именно. «Я вверила себя Христу, как невеста».! Думаю, это и есть ее жизненное кредо. А Христос, соответственно, скрывается под псевдонимом «Радзивилл». Я понятно выражаюсь? Куда уж понятнее! Примерно то же самое думал Леля, покидая глициниевую келью эмигрантки из Трускавца. — Корчит из себя святошу, а на самом деле сгорает от преступной страсти к брату. Возможно даже, что умерщвляет плоть… По ночам. Леля, как зачарованный, следил за лицом Никольской: для фотомодели она неприлично, непристойно, разнузданно умна. И эта чертова латынь, которой она так свободно оперирует. Неужели и этому учат в физико-техническом? — Страшную картинку вы нарисовали, Ксения. — Вы же сами просили меня рассказать, что я думаю по этому поводу. Я ночевала у Германа только один раз, но этого мне хватило, поверьте. Там просто невозможно находиться. Все заполнено запахами ее любви и ненависти. Любви к нему и ненависти ко всем остальным. Лично я физически это ощущала. Думаю, теперь она успокоится. Мертвый Радзивилл принадлежит ей безраздельно. Принадлежать безраздельно — чем не мотив? Леля вздохнул. — Как вы думаете, кто мог убить Радзивилла? — Самое время задать именно этот вопрос. — Я вовсе не хочу сказать, что это она. — И все же? — Вы у меня спрашиваете? — искренне удивилась Никольская. — Откуда я могу знать? У людей, которые ворочают такими деньгами, множество врагов. — Это понятно. Но, видите ли, преступления подобного рода… Они проходят по несколько иной схеме. — Я не разбираюсь в этом. — Я понимаю. Никольская вынула из сумочки сигареты и закурила. И снова, как и в первое их свидание, Леля поразился тому, как элегантно она выпускает кольца. — Вы занятная девушка. — Поговорим об этом, когда вы будете находиться не при исполнении, — отрезала Никольская. Леля сник, но тотчас же снова взял себя в руки. — Вы не знаете никого из близких знакомых Радзивилла? — наконец решился спросить он. — Мир моделей довольно узок, как мне представляется. А покойный банкир, судя по всему, предпочитал именно моделей. — Во-первых, мы не очень любим друг друга. Это правда. — Никольская показывала чудеса откровенности. — А во-вторых, пообщайтесь с Гатти. Я говорила вам о ней. — Но вы не сказали, что не так давно ушли из ее агентства и громко хлопнули дверью. — К смерти Радзивилла это не имеет никакого отношения. Скажем так: я была не согласна с некоторыми методами ее работы. Вот и все. — Какими именно? — Это допрос? Тогда пришлите мне повестку, — Никольская откровенно издевалась над Лелей. Конечно, он в состоянии прислать повестку и пригласить Никольскую в управление, «к старшему следователю Леле». И можно только представить, как изогнутся в презрительной улыбке ее губы. Проклятая фамилия, тащится с ним по жизни, путается под ногами, но ни потерять, ни выбросить ее невозможно. — Вы хотите сказать… — Леля с трудом направил мысли в нужное русло. — Вы хотите сказать, что кто-то из ваших коллег мог… — Поговорите с Виолеттой Сергеевной, — отрезала Никольская. — И всего доброго. Мне действительно пора. — Знаете что, Ксения… Вы позволите вас так называть? — Как я могу не позволить? Ради бога. — Вы кажетесь мне толковым человеком. И довольно трезвым. — Если бы!.. — Вы не оставите мне номер Вашего сотового? Чтобы я мог с вами связаться, так сказать, в любое интересующее меня время. — Вы меня удивляете. Что-что, а мой номер телефона вы наверняка знаете. И откуда только такая деликатность у работников правоохранительных органов? Леля беспомощно улыбнулся: не всех работников правоохранительных органов нужно стричь под одну гребенку. — Ну хорошо, — снизошла манекенщица и что-то быстро написала на салфетке. — Это мой сотовый. Но учтите, в городе я еще три дня. Потом улетаю. — Снова в Гамбург? — неожиданно спросил Леля. — Да нет. В Лииц. Это Австрия. У меня там небольшой контракт. Ну, все. Теперь мне действительно пора. — Я провожу вас, — вырвалось у Лели, и даже он сам опешил от такого экстравагантного предложения. Никольская улыбнулась ему всем арсеналом безупречных зубов. — Только до машины, дорогой мой! Когда джип Никольской отъехал от «Гейши», Леля сплюнул себе под ноги. Ни разу в жизни он не был еще в таком унизительном положении. Но девчонка! Всего лишь двадцать три года, а такая уверенность в себе. И такие психологические характеристики. И такая латынь. И такие ноги, мать их… Такие ноги знают, что делают. Такие ноги понимают, что красота — скоропортящийся товар, такие ноги уже заработали себе на престижную иномарку и заработают еще не на одну. Но почему все-таки она ушла из агентства? Туманные намеки на некоторые методы работы Гатти… Самое первое, что может прийти в голову, — директор «Калипсо» поставляла своих девочек состоятельным людям, такое практикуется. И именно на это прозрачно намекала Никольская. Слишком уж прозрачно, черт возьми. А что, если это просто месть? Самая немудреная месть? Радзивилл мертв, и в подобной ситуации можно воспользоваться им как поводом для сведения счетов. Но ноги, мать их… Ноги чертовой девки вызывали самые низменные желания. Почему именно ноги — Леля так и не смог объяснить себе. Никольская была неприлично хороша в принципе: копна светлых волос; светлые, немного холодные глаза; губы, похожие на лепестки какого-ни-будь северного цветка — нежные и торжествующие одновременно. И все же, все же… От этого лица исходила спокойная угроза, с ним нужно было быть осторожным. Ноги — совсем другое дело. Ноги были беззащитны, просто красивые ноги красивой женщины, от них не нужно было ждать подвоха. Да, именно так. Да. Леля пытался заставить себя не думать о Никольской, но ничего не получалось. И только изгнав из разыгравшегося воображения тонкие щиколотки манекенщицы, он вдруг подумал о том, что Никольская способна убить. Просчитать все математически (пламенный привет физтеху!) и убить. Был бы только повод. Но повода не было. Нет, в случае с Радзивиллом никакого повода у нее не было. С Агнешкой Радзивилл — совсем другое дело. Она явно не в уме, но способна ли она убить? Теперь Гатти. Между Гатти и Радзивиллом существует связь, пусть эфемерная, — и Леля это знает. Совместное пребывание в жюри конкурса красоты еще не повод, но все же, все же… Если люди встретились один раз, то нет никаких гарантий, что они не встретятся еще раз. Это, конечно, не бог весть какой повод для знакомства с преуспевающей бизнесвумен, но можно попробовать. А заодно поговорить о Никольской, уж слишком достала Лелю ее надменная красота… По дороге к Гатти Леля заскочил в управление, где его ждал Саня Гусалов. Саня все последнее время занимался Радзивиллом и наверняка подбросит ему что-нибудь новенькое. Так, собственно, и произошло. Саня увлек старшего следователя в буфет, достал потрепанный и засаленный талмуд, в незапамятные времена прозванный им «Всевидящее око», торжественно раскрыл его и провозгласил: — Двойной кофе! — Обойдешься простым, — отрезал Леля. — Выкладывай. — Во-первых, о покойнике. О нем, как известно, либо хорошо, либо ничего, но… Тип был еще тот. В первой половине девяностых, судя по всему, приложил свои грабли к некоторым финансовым пирамидам. — Пусть этим второй отдел занимается. Раз уж они там все такие крутые экономисты, — поморщился Леля — Меня интересуют факты, которые могут пролить свет на убийство. — Ага. Что касается непосредственно убийства. — Гусалов широко улыбнулся. — Удалось наконец-то установить, откуда конкретно эти твари угнали «Ниссан». До сих пор отправная точка путешествия угнанного «Ниссана» была неизвестна; ни Маклак, ни Рябоконь не могли точно сказать, где именно они набрели на машину: слишком велик был удельный вес алкоголя, который они приняли на грудь. Оба угонщика клялись и божились, что это прискорбное событие произошло на улице Савушкина, у дверей какого-то офиса, но мелкий чес ничего не дал. И никто проклятый «Ниссан» и в глаза не видел. А это было по меньшей мере странно: с момента смерти Радзивилла до угона машины и всех последующих событий прошло около трех суток. Можно, конечно, предположить, что тело банкира вывезли в самый последний момент и открытый «Ниссан» с трупом простоял не более получаса, а то и пятнадцати минут, но это было бы самое фантастическое стечение обстоятельств. А в фантастическое стечение обстоятельств Леля не верил. — Ну, и откуда же они угнали «Ниссан»? — С Дибуновской. Она идет как раз параллельно Савушкина, архитектура та же, а чего только с пьяных глаз не покажется… Там действительно есть офис фирмы… — Саня заглянул в талмуд и сверился с названием, — «Сплайн, Ltd». Масло, масляные фильтры и комплектующие. Маклак и Рябоконь место вроде признали… — Вроде? — Ты же понимаешь, Петрович. Юные алкоголики. Они себя не помнили, не то что фирму quot;Сплайн, Но дело не в этом. — Саня надолго замолчал. — А в чем? Давай, не молчи. — Чем больше актер, тем больше пауза, как сказал один из великих. Что, заинтриговал? Так вот, охранник, который дежурил в конторе в ночь с третьего на четвертое февраля, машину опознал. И даже видел, кто именно подогнал ее. Вернее, не он сам. — И кто ее подогнал? — Девушка! — А поподробнее? — Пожалуйста. Охранник, Каралуп Валерий Иванович, 1954 года рождения, анкетные данные пропускаю, дежурил в офисе в ночь с четвертого на пятое февраля. К нему на огонек заглянул его приятель Попов Владимир Семенович, 1956 года рождения, анкетные данные пропускаю… Ну, решили отметить встречу, как водится. Каралуп послал Попова в ближайший ночник за топливом. Не хватило. Послал еще. А когда Попов возвращался с задания, подъехал этот самый злополучный «Ниссан». За рулем сидела девушка. В платке и длинной шубе. Попов как раз поднимался в офис, а она вышла из машины и направилась в сторону ночника, из которого он только что вышел. Он еще сказал тогда своему приятелю… Как только пришел… — Саня снова уткнулся в талмуд, а потом с выражением прочитал' — «Ну и телки у вас по ночам шастают. С ума сойти!» Леля вздохнул. — Ну, это не аргумент. По опыту должен знать: нет некрасивых женщин, есть мало водки. И ты хочешь, чтобы я приобщил эти показания к делу? Двое пьяных угонщиков, двое пьяных свидетелей… — Да что ты, Петрович! Это же наши люди, им литр водки что слону дробина. Память кристальная. — Этот твой… Попов Владимир Семенович… Почему он обратил внимание на девушку? — Да потому, что больше не на кого было внимание обращать. — Саня выразительно постучал по черепу. — Половина пятого утра. — А смог бы он ее опознать? — Ну, с этим сложнее. Он помнит только, что это была девушка, довольно высокая, в шубе и платке… Привлекательная. — Значит, смог бы… — Не хочу от тебя утаивать реальное положение дел, Петрович. — Гусалов шмыгнул носом и заморгал ресницами. — С этим будут проблемы. Поскольку Попов сказал, что любит всех девушек и все девушки кажутся ему привлекательными. Никаких особых примет он не назвал. Да это и нереально: ночь, снег, расстояние примерно метров десять-пятнадцать. А то и больше. Тут и маму родную не узнаешь. — Ты говорил, что она пошла в сторону ночного магазина. Что говорят продавцы? — Ничего. Она туда не заходила. — Растворилась в воздухе? — Леля иронически посмотрел на Гусалова. — Зачем растворилась? Рядом с ночником — арка. Через арку и проходной двор можно попасть на Школьную, а там уж как угодно. — Значит, девушка… — Ну да. А «Ниссан» возле конторы простоял почти трое суток. — И никому не намозолил глаза? — Да там полно машин. Их и сейчас полно. — Дибуновская… Дибуновская… — Леля задумался. — Вряд ли они гнали бы машину с трупом в багажнике через весь город. Кто у нас живет в районе Черной Речки, Старой Деревни и Комендантского? — Ну привет, Петрович! — оскорбился Саня. — Так я же и живу. На Планерной… — Тебя и привлечем, как соучастника… Шутка. А вот на Ланском шоссе проживает у нас Агнешка Сигизмундовна Радзивилл, безутешная двоюродная сестра. Также в квартире прописана Эмма Александровна Радзивилл, такая же безутешная вдова. — Ну, на девушку-то они вряд ли похожи… Тем более привлекательную. — Ночь, снег, приличное расстояние, залитые водкой глаза… — Ты это серьезно, Петрович? — неожиданно испугался Саня. — Да нет. Просто есть еще одна маленькая деталь. Завещание Радзивилла. По завещанию, единственными наследниками банкира являются жена и сын. Плюс определенный пай, предназначенный двоюродной сестре… А знаешь, сколько, с вычетом всех налогов, составляет капитал покойного? — Не вздумай сказать, — Саня прикрылся талмудом. — Хочешь, чтобы я всю ночь не спал и проклинал родителей, инженеров без штанов? — Ладно. Пощажу твое самолюбие. И нервы заодно. А поскольку Радзивиллы уже давно не живут вместе и отношение у вдовы к покойному, мягко говоря, прохладное… — Вот что я скажу тебе, Петрович, — перебил Лелю Гусалов. — Выглядит все это не ахти, ты сам понимаешь. Ну не станет вдова, даже безутешная, оставлять тельце у себя под носом и тем самым навлекать на себя дополнительные неприятности. Она, может, и не станет, а дружок ее… Леля вспомнил спутника Радзивиллихи. Такой способен убить разве что светлые надежды на вечную любовь. — Ты еще ее ящерицу в этом обвини. И потом, Александр, не забывай, что Радзивилл был не торгашом сосисками на Сенной площади. Влиятельный финансист, один из экономических столпов, не побоюсь этого слова, региона. А ты пытаешься пристегнуть к нему самую обыкновенную бытовуху. И забываешь, что Радзивилл вполне мог задевать чьи-то интересы и мешать кому-то по-крупному. — Петрович! Я же совсем не против. Я только за. Но уж больно странно выглядит это убийство. Полуобнаженный труп в багажнике. Столько заморочек с вывозом. Ну какой уважающий себя киллер будет со всем этим мудохаться, ты сам подумай! Леля поднялся из-за стола и направился к буфетной стойке. И заказал себе целый ворох еды. На ближайшие двадцать минут работа челюстям обеспечена. С трудом дотащив поднос до столика, Леля принялся выставлять тарелки на стол. Саня, до этого внимательно следивший за манипуляциями старшего следователя, оживился: — Что, Петрович? Пришла на ум гениальная идея? — Еще не знаю. — Ладно тебе! Давай колись… Все работающие с Леонидом Петровичем Лелей были осведомлены о его несколько необычной умственной деятельности: как только в голову следователю приходила мысль, способная дать новый толчок делу, его начинал сжирать нечеловеческий аппетит. Но справедливости ради нужно отметить, что светлые мысли забредали в Лелину голову не всегда. И поэтому на фигуру следователя потребление гигантских порций пищи никак не влияло. Он до сих пор оставался сух и строен, как гладильная доска. — Лазурный берег, орхидеи, украшения под подушкой, казино, — задумчиво произнес Леля, с трудом прожевывая вчерашний лангет. — Он всегда умел ухаживать… — Мечты о красивой жизни, Петрович? — Пользуясь моментом, Саня стянул с тарелки бутерброд с колбасой. — Напрасный труд. — Он всегда умел ухаживать, ты понимаешь, Саня? Он таскал всех своих баб на Лазурный берег! Как же я сразу не сообразил! Частный визит, и Никольская мне что-то щебетала о периодичности частных визитов. Вот что, Саня… Достань мне список пассажиров, на чье имя были куплены билеты в самолете, которым должен был лететь Радзивилл. — Территория охвата? — Все салоны, друг мой, все салоны. Представь, ты — свободный человек, а значит, можешь позволить себе целый гарем. У тебя масса денег… — Твоими бы устами, Петрович… — И ты возишь все свои увлечения во Францию. На Лазурный берег… Это у тебя фишка такая. — Дальше не продолжай, — взмолился Гусалов. — Иначе у меня родимец приключится. — Затем, — Леля заглотнул слишком большой кусок мяса и закашлялся. — Радзивиллиха сообщила, что ее беспутный муженек звонил ей накануне. Что, мол, уезжает и собирается навестить сына. И секретарша подтвердила, что эта поездка во Францию не была связана ни с какими деловыми встречами. Два-три дня максимум, импровизированный уик-энд. Следовательно, он вполне мог отправиться во Францию с девушкой. Логично? — Логично-то логично… Но ведь секретарша Радзивилла сказала тебе, что был заказан только один билет. Один! На имя Радзивилла. — Трезвый Саня всегда выступал самым яростным Лелиным оппонентом. — Логичнее было бы, если бы секретарша заказала два билета: самому Радзивиллу и его спутнице. Корона бы с головы не упала. Ты как думаешь? — Не знаю. Может быть, ты и прав. Но все-таки узнай… Аппетит исчез так же внезапно, как и появился, а это означало, что счастливая полоса просветления закончилась. Саня, будь он неладен, прав: почему бы Радзивиллу, если уж он решил отправиться в вояж с дамой, сразу же не заказать два билета? — Эта баба в ресторане — наша единственная зацепка. Если мы ее найдем, то сможем хотя бы проследить дальнейший путь Радзивилла. После того, как он вышел из «Диких гусей» и сел в машину. Вместе с ней, заметь. Какой болван! — не удержавшись, Леля стукнул кулаком по столу. — Ты о ком? — О Радзивилле, черт бы его побрал. Что за детство? Отправлять телохранителя и шастать по городу в гордом одиночестве. — Не совсем в одиночестве. Она его сопровождала, ты, же сам только что сказал. А что, если эта девица и руки к Радзивиллову черепу приложила?.. — Рискованный шаг. Она сидела в ресторане и совсем не пыталась спрятать свое лицо. Она светилась там в открытую. — Свериться-то она светилась. А что мы поимели от дураков-официантов? Ничего вразумительного они не сказали. — Ну, она же не знала, что обслуга ничего вразумительного не скажет, правда? — Кто знает, — вздохнул Саня. — Но если тебе в кайф гонять сотрудника, как зайца беспривязанного, тогда я займусь аэропортом. Это дело получаса. Саня поднялся из-за стола и направился к выходу. Дождавшись, пока оперативник скроется из виду, Леля последовал за ним, затем метнулся к себе в кабинет, повернул ключ в замке и дрожащими руками достал из кармана салфетку с номером Никольской. Отличный повод, чтобы позвонить: его звонок не может вызвать подозрений. Совершенные ноги Никольской качались в Лелином мозгу языками колоколов, а сами колокола вызванивали музыкальный рефрен из фильма «История любви». Только этого не хватало! Отдышавшись и вытерев вспотевший лоб рукавом, Леля набрал номер. — Слушаю, — сразу же отозвалась манекенщица. — Простите, пожалуйста, — выдавил из себя Леля — Это следователь вас беспокоит. С которым вы сегодня виделись в кафе. Леонид Петрович. Легкая заминка на том конце провода насторожила Лелю: похоже, девица отставила трубку, чтобы лишний раз хихикнуть. — Слушаю вас, Леонид Петрович, — подчеркнуто вежливый голос фотомодели только укрепил Лелю в его подозрениях. — Это касается ваших поездок во Францию с Радзивиллом. — Я была там с Радзивиллом только один раз, — сухо заметила фотомодель. — Я понимаю… Вы не припомните, Радзивилл заказывал авиабилет и на вас? — А вы как думаете? Это была его идея, и он щедро эту идею оплачивал. Или вы решили, что я сама буду покупать себе билет? — Понятно… — Что еще вас интересует? — Больше ничего. Спасибо за информацию, Ксения. Леля положил трубку на рычаг и едва удержался от того, чтобы не сплюнуть с досады. Глупый вопрос он задал манекенщице. Глупее не придумаешь. Мужчина, увлеченный женщиной, просто обязан взять на себя все расходы, это и ежу понятно. А он в глазах этой надменной дряни выглядит хуже ежа, каким-то гребенчатым тритоном, честное слово. Как бы то ни было, но идти к Гатти Леля раздумал. Во всяком случае — сейчас. Если уж эта желторотая девица Никольская с легкостью указывала ему на его место, то что можно говорить о прожженной бизнесвумен? Девица из ресторана не давала покоя Леле. А может быть, девица была не одна, а орудовала целая шайка из представительниц модельного бизнеса. Одна в ресторане, вторая у офиса «Сплайн, Ltd». Плюс Никольская, имеющая самое непосредственное отношение к покойному. Кстати, о Никольской. Быть может, она намекала на то, что кто-то из девочек банкира сотрудничал с «Калипсо»? Но с этими хлипкими доводами к Гатти и соваться нечего, может и послать куда подальше. Хозяин — барин. Своя рука — владыка. И будешь ты, дорогой товарищ Леля, лапу сосать. Из мрачных размышлений Лелю вывел Саня Гуса-лов. Он так экспрессивно рвался в закрытые двери кабинета, что едва не сломал декоративную ручку. Круглая рожа Гусалова сияла, и Леля понял, что кое-что выяснить ему все-таки удалось. — Ты чего закрылся, Петрович? — хохотнул Саня. — Мастурбируешь в рабочее время? Смотри, эти модельки тебя до добра не доведут. — Я тоже это подозреваю, — буркнул Леля. — Ну, выкладывай. — Значит, так. Как ты знаешь, гражданин Радзи-вилл Герман Юлианович регистрацию не прошел. И в самолете, естественно, не появился. А появился он в багажнике своей машины «Ниссан-Премьера»… — Да ладно тебе, кот-баюн, давай по теме. — По теме. Кроме вышеуказанного гражданина, регистрацию на рейс авиакомпании «Эйр Франс» АР2657 не прошел еще один человек. — Гусалов сделал трагическую паузу. — Метальников С. Н. — Спартак? — несказанно удивился Леля. — Именно! Спартак Нисанович Метальниковquot; твой приятель. Я уже созвонился с его женой. Она сказала, что Спартак действительно собирался во Францию, но на пути в аэропорт какая-то курва въехала ему в бочину. «Опелек» его всмятку, только что купленный, два ребра поломано, плюс разрыв селезенки, так что сам понимаешь, какая уж тут Франция! Спартак Метальников, работавший когда-то вместе с Лелей, несколько лет назад ушел на вольные хлеба, юрисконсультом в одну из фирм. — «Опелек», говоришь? Богато Спартак зажил. — Может, его и потрясем? — захохотал Гусалов. — Так что версия твоя лопнула… Лопнула не лопнула, а от Гатти ему не отвертеться, это точно… Модельное агентство «Калипсо» находилось в самом чреве исторического центра, недалеко от Невского, в скромной подворотне на улице Марата. Леля решил внедриться в «Калипсо» без всякого приглашения: он уже знал все уловки жеманных дамочек, которые не желают сотрудничать со следственными органами. А формального повода вызывать Виолетту Сергеевну Гатти или кого-нибудь другого у Лели просто не было. Адрес «Калипсо» затерялся в недрах управления еще с прошлого года, когда на таможне попалась с наркотой фотомодель Марина Бушнева. Впрочем, с тем же успехом «Калипсо» можно было вычислить и по справочнику «Весь Санкт-Петербург». Леля запасся только координатами, даже телефон брать не стал: телефонные разговоры в подобного рода деликатных делах противопоказаны. Добравшись до Марата и прочесав улицу из конца в конец, Леля наткнулся на скромную вывеску «КАЛИПСО». ВХОД СО ДВОРАquot;. Вот тебе и столп модельного бизнеса, черт возьми! Впрочем, подворотня оказалась довольно чистенькой и навеяла Леле мысли об итальянском дворике, в котором он никогда не был. Вывеска при входе была побогаче, да и выглядела стильно: никаких особых излишеств переходного периода, тяжелое серебро на белом, силуэт виноградной лозы. Очевидно, именно так представляли создатели вывески общий фон любовных отношений Одиссея и нимфы. Демократичность агентства приятно удивила Лелю. Он толкнул податливую дверь, отделанную суперсовременным пластиком, и оказался внутри. И тут же попал в объятия охранника. Но даже охранник в «Калипсо» был необычным: парень, похожий на всех мифологических юношей сразу — от Адониса до Полидевка и далее по списку. На поясе Адониса-Полидевка болтался пистолет, выглядевший удивленным такой опасной близостью с античным телом. — Вам кого? — спросил у Лели охранник. — Гатти. Виолетту Сергеевну. — Леля закатил глаза, на ходу придумывая более или менее достоверный предлог для посещения модельной дивы. Но особых умственных усилий от него не потребовалось. И потертых корочек старшего следователя — тоже. — Второй этаж, третья дверь налево. — Она у себя? Охранник пожал плечами. Завидное равнодушие, граничащее с тупостью. Небольшой холл был забит стильными скульптурами, стильными картинами, стильным фонтанчиком с таким же стильным бассейном. Леля мог поклясться, что в бассейне плавают такие же стильные рыбки. Мурены, пираньи, морские черти и электрические скаты. Кроме того, в холле пахло морем: очевидно, работал кондиционер. А палас был такой ослепительной чистоты, что Леля с трудом подавил в себе желание снять ботинки. Он поднялся на второй этаж, в отличие от холла выдержанный в строгом стиле публичного дома: экзотические деревца в кадках, приглушенный свет, плакаты с хорошенькими девушками на стенах. Справедливости ради нужно отметить, что все девушки одеты, иногда даже чересчур одеты — несколько плакатов были посвящены рекламе мехов. Леля не удержался и заглянул в первую дверь. Фотостудия. Фотостудия кишела людьми, только навскидку Леля насчитал пятерых: две умопомрачительные девушки на подиуме, один осветитель возле умопомрачительных софитов, один фотограф за умопомрачительным оборудованием и одно худенькое существо на побегушках. — Закройте дверь, болваны! — не поворачивая головы, заорал фотограф. Подчиняясь окрику, Леля прикрыл дверь и побрел по коридору — в сторону третьей по счету комнаты. На искомой двери висела табличка «ГАТТИ». И больше ничего — ни имени, ни должности: модельный аналог Наполеона без всяких приставок. И тот же дизайн — тяжелое серебро на белом и виноградная лоза. Леля робко повернул ручку и оказался в небольшом предбаннике, заставленном креслами, диваном и несколькими журнальными столиками. В предбаннике никого не было. А из приоткрытой двери в кабинет доносилась музыка. Ничего будоражащего аппендицит и язву двенадцатиперстной кишки — мягкий джазовый саксофон. Что ж, это знак свыше. Если Виолетта Гатти пребывает в хорошем настроении, Леля сможет поговорить с ней и о Чарли Паркере, и о Поле Десмонде. Главное — правильно построить беседу. Никаких наездов, доброта и кротость молочного поросенка. Глубоко вздохнув, Леля пересек водораздел, отделяющий кабинет от предбанника. — Добрый вечер, — сладко-фальшивым тоном начал он и тут же осекся. У окна стояла девушка лет двадцати пяти. Ничего общего с Гатти у нее не было. Взгляд Лели приклеился к девушке, а Ксения Никольская, с недавнего времени стервятником терзавшая отдельные части его тела, моментально вылетела из головы. Сказать, что девушка у окна была красива, значило не сказать ничего. Она была совершенна. Мертвенный медальный профиль, копна вьющихся стриженых волос, влажно мерцающий глаз и губы, как будто вырезанные из плотного темного картона. — Простите, — голос Лели безнадежно заблудился где-то в области трахеи, и его пришлось волоком тащить на поверхность. — Мне нужна… Мне нужна Виолетта Сергеевна. Девушка повернулась к Леле, и все ее смертельное совершенство рассыпалось в прах. Но от этого она стала еще привлекательней. Через всю правую щеку девушки шел чудовищный шрам. Впрочем, взнузданный и укрощенный удачно наложенным макияжем, он совсем не портил девушку, наоборот, придавал ей необъяснимую прелесть. В этом шраме была заключена странная притягательная сила — почти как в стриптизерше, которая сбрасывает с себя последние крохи одежды. Да, шрам был откровенен и взывал к такой же откровенности. — Она сейчас придет, — сказала девушка, равнодушно скользнув по лицу Лели. — Простите… Простите меня, вы не Регина Бадер? Девушка улыбнулась: конечно же, идиот, я — Регина Бадер, разве ты не видишь, моя визитная карточка всегда при мне. — Да. В этом «да» не было никакого приглашения к путешествию, в этом «да» не было вообще ничего, и Леля растерялся. Продолжать беседу, если она началась с такого похоронного «да», — бессмысленно. — Мне нужна Виолетта Сергеевна. — Она скоро придет. — Я могу ее подождать? — Ради бога. Регина Бадер снова отвернулась к окну. Замечать такую блеклую личность, как Леля, она считала ниже своего достоинства. А в опустевшем черепе Лели бродили самые разные мысли. Попросить у Бадер автограф? Попросить у Бадер стакан воды? Попросить у Бадер руку и сердце? Последнее показалось Леле весьма оригинальным, но он тотчас же подумал, что далеко не одинок в этом своем желании. И еще одно желание снедало его: снова увидеть шрам, перекочевавший на теперь невидимую ему сторону лица Регины. — Простите, — снова заканючил Леля. И она снова повернула голову. И он снова увидел ее шрам. Счастливая мысль обратить недостаток в достоинство и, как победный стяг, пронести его по жизни, конечно же, принадлежала Виолетте Гатти. Только человек, умудренный жизненным опытом и не боящийся ничего, способен на такой кардинальный шаг. — Вы из «Бумдидо»? По поводу интервью? — Не совсем. — Я могу вам помочь? — Может быть. Меня интересует Ксения Никольская, — сказал Леля первое, что пришло ему в голову. И соврал. Регина Бадер — вот кто по-настоящему интересовал его. — Ксения? Слава богу, дело сдвинулось с мертвой точки. — Она ведь работает в агентстве? — Уже нет… Насколько я знаю. — Ксения Никольская больше не работает в агентстве, — раздался за спиной Лели сухой ломкий голос. Леля обернулся. Это была Виолетта Сергеевна Гатти собственной персоной. Виолетта Сергеевна моментально разочаровала Лелю: ничего демонического, ничего экстраординарного в ней не было. Самая обыкновенная стертая фигурка, самое обыкновенное стертое личико, похожее на кусок светлой пемзы, стертые губы, брови, щеки. И глубоко посаженные глаза. Волосы у Виолетты Сергеевны были активно рыжего цвета, а Леля еще с юности не выносил рыжих. Сержант Критенко, мрачный демон его армейской юности, был рыжим. — Ксения Никольская больше не работает в агентстве, — еще раз повторила Гатти и уставилась на Лелю жалким подобием глаз. — Вы ко мне? — Да. Мне необходимо получить кое-какие сведения. — Регина, подожди в предбаннике, — сказала Виолетта Сергеевна властным голосом и снова обратилась к Леле. Не говоря ни слова, Регина покинула кабинет: во всей ее порывистой фигуре, в диковатых и грациозных движениях чувствовалась покорность. И не просто покорность, а восторженная покорность. Этого было достаточно, чтобы пробудить в Леле ревнивое неприятие Виолетты Сергеевны. Леля понимал, чем вызвана эта покорность: Гатти бросила к ногам девочки, у которой не было никаких шансов, весь мир. — Слушаю вас, — официальным голосом произнесла Гатти, как только за Региной Бадер захлопнулась дверь. — Удивительно хороша, — невпопад сказал Леля. Он все еще не мог отделаться от шрама на лице манекенщицы. — Вы решили обсудить со мной именно это? — Нет. Я совсем по другому поводу. — Леля вытащил из кармана корочки и протянул их Гатти. Директриса «Калипсо» внимательно изучила удостоверение и саркастически выгнула губы. — Слушаю вас, господин Леля. Теперь пришел черед фотографии, выуженной из портмоне Радзивилла; эта фотография была единственным шансом Лели: если Гатти незнакома девушка со снимка, то разговаривать с ней будет не о чем. Ну, не о конкурсе же красоты 1994 года с Радзивиллом в жюри, в самом деле! — Вам не знакома эта девушка? Гатти взяла протянутую фотографию и мельком взглянула на нее. — Это же Дарья Литвинова, — воскликнула она. — Господи, как дурно снято! Свет не выставлен, ракурс ужасный. Наши фотографы так снимают… Откровенная порнуха! Откровенная порнуха. Замечательно. Отлично. Лучше и быть не может. — А… как она у вас оказалась? — осторожно спросила Гатти. — Это имеет отношение к делу, которое я сейчас расследую. Значит, девушку зовут Дарья Литвинова. И что вы можете сказать о ней? — Вам сегодня положительно не везет, господин Леля. Литвинова не работает у нас, так же как и Никольская. — И как давно? — Недавно, — Гатти явно не хотелось вдаваться в подробности. — Мне бы хотелось поговорить об этом поподробнее. — Что-нибудь произошло? — запоздало спросила она. — Пока не знаю, — честно признался Леля. — Но все может быть. — Что конкретно вас интересует? — Все. Гатти прошлась по кабинету и выглянула в предбанник. — Приготовь нам кофе, Регина. Интересно было бы посмотреть на этого ангела Благовещения, рассовывающего кофе и сахар по чашкам. — Итак? — Гатти уселась за стол в сосредоточенной позе слушательницы мантр и последовательницы учения бога Вишну. — Вы говорите, что она у вас больше не работает. — Это правда. Мы разорвали договор в одностороннем порядке. — И что же произошло? — Она сорвала контракт. И уже не первый. Поставила уважаемое и респектабельное агентство в дурацкую ситуацию. Не прилетела к месту съемок, хотя все условия были оговорены заранее. — Поподробнее, пожалуйста, — оживился Леля. — Шестого февраля ее ждали во Франции. А она изволила не полететь. Опять Франция! — Почему? — Откуда же я знаю — почему? Финт. Прихоть взбалмошной девчонки. Это происходит не первый раз, должна вам заметить. Она сорвала два контракта в Финляндии в прошлом году. Она, видите ли, влюбилась. Потом была договоренность с «Магу Кау». То же самое. Теперь Франция. Отвратительно. — Вы пробовали с ней связаться? — Бесполезно. Она либо отключает телефон, либо исчезает из города. А когда возвращается — слезы, стенания, страшные клятвы. Только что землю не ест. Парней ей хватает на два месяца максимум. После этого они становятся ей неинтересны. И появляются другие. — Завидный темперамент. — Еще бы. Я столько раз обещала себе, что расторгну с ней договор… — И? — Я очень трепетно отношусь к своим девочкам и считаю себя ответственной за их судьбу. Похоже, Гатти изначально настраивалась на интервью с журналистом таинственного издания «Бумдидо», и теперь ее сложно было свернуть в другую колею. — И все-таки расторгли? — Да. Она не полетела во Францию. Она вообще пропала. Мы получили весьма гневный факс от французской стороны, поверьте. — И вас не смутило, что эта… Литвинова вот так запросто исчезла? — Я же говорила вам. Это происходит не первый раз. И не последний. Не стоит беспокоиться. Она обязательно объявится. — А если не объявится? — осторожно спросил Леля. — Это значит, что она умерла от любви к какому-нибудь шейху из Эмиратов, — рассмеялась Гатти. — Но почему Дарья заинтересовала такое серьезное ведомство, как ваше? — Вам знаком Герман Юлианович Радзивилл? По лицу Гатти пробежала тень. — Я слышала, что с ним произошло, — ушла от прямого ответа она. — Но при чем здесь Дарья Литвинова? — Фотография, которую я вам показал, была найдена в бумажнике покойного. — Не удивительно, — пожевав губами, сказала Гатти. — Преуспевающие бизнесмены были ее специальностью. — А с самим Радзивиллом вы не сталкивались? — Всего лишь один раз, да и то весьма поверхностно, — нехотя призналась Гатти. — Мы были членами жюри одного из конкурсов красоты в девяносто четвертом. У нас разные сферы и разные точки приложения. А вот здесь позвольте вам не поверить, уважаемый кусок пемзы. Насчет разных сфер и разных точек приложения. Радзивилл обожал молодых манекенщиц, а с вашего конвейера модели сходят, как городские сайки по рублю девяносто пять штука. Дверь тихонько приоткрылась, и на пороге возникла Регина Бадер с подносом в руках. Кофе, сливки, сахар и два крошечных пирожных, как апофеоз сдержанного ленча. — Спасибо, милая, — поблагодарила Регину Гатти, и девушка, застенчиво улыбнувшись, вышла. — Угощайтесь, господин… Леля. — Благодарю. — Забавная у вас фамилия, — все-таки не удержалась Гатти. — Самая обыкновенная, — отрезал Леля. — Неплохой псевдоним для девушки, работающей на подиуме. — Вернемся к Литвиновой. — Леля решил не упускать такой счастливый случай. — Мне нужен ее адрес и телефон. — Конечно. Пейте кофе, а я пока приготовлю вам все, что нужно. Через минуту Леля уже записывал координаты Литвиновой, а еще через три минуты допил свой кофе. Беседа исчерпана, статисты свободны. — Вы говорили о том, что Радзивилл и Литвинова были знакомы? — не удержалась Гатти. — Есть некоторые основания так полагать. Вы же не станете носить в бумажнике фотографию незнакомого человека… — Пожалуй, нет. Отставив кофе, Гатти заходила по комнате. — Господи, только этого не хватало. В прошлом году Марина с двумя несчастными граммами героина. Теперь фотография Литвиновой в бумажнике убитого. Вы мне так всю клиентуру распугаете. А у меня еще и школа манекенщиц… — Да не волнуйтесь вы так, Виолетта Сергеевна. Фотография — еще не криминал. Мало ли как она могла там оказаться… — Да, я понимаю. Держите меня в курсе, господин Леля. Что-что, а держать в курсе мы тебя будем. Ничего не утаим. — И вы тоже. Если Литвинова счастливым образом объявится. — Непременно. Гатти поднялась, давая понять, что аудиенция закончена. И Леля самым неожиданным для себя образом впал в минор. Сейчас он уйдет, и у него не будет больше повода столкнуться лицом к лицу с Региной Бадер и ее прирученным шрамом. — Говорят, вы вдрызг разругались с Ксенией Никольской? — цепляясь зубами за последнюю возможность остаться здесь хоть на минуту, сказал Леля. — Вам и это известно? — Дошли слухи. — Думаю, это не должно волновать правоохранительные органы. — Он все-таки сумел подгадить директрисе настроение. — Это, так сказать, цеховые разборки. Всего доброго, господин Леля. — Всего хорошего. Приятно было с вами познакомиться, Виолетта Сергеевна. Искренне надеюсь больше не встречаться с вами. По такому прискорбному поводу… — Я тоже, — Виолетта протянула Леле руку. И тут произошло нечто странное: альковная обстановка «Калипсо» сыграла с Лелей злую шутку. Он неловко согнулся в полупоклоне и попытался поцеловать Гатти руку. Директриса, не ожидавшая от милицейской ищейки такой галантности, оказалась совершенно не готовой к этому. И протянутая для делового пожатия рука больно стукнула Лелю по носу. Общая неловкость длилась несколько секунд и была прервана тихим смехом. Смеялась Регина Бадер, невесть как оказавшаяся за их спинами. — Простите, — процедила Гатти, и смех тотчас же прекратился. — Это вы меня простите… Но было уже поздно. Из носа Лели потекла тоненькая струйка крови. Нос всегда был его слабым местом. Он несколько раз подводил старшего следователя в ответственных ситуациях. Вот и теперь: перед ним стояла Гатти, за его спиной смеялась Бадер, а по подбородку текла унизительная светлая кровь. — Боже мой, у вас кровь! — бесцветным голосом сказала Виолетта. — Ничего. Это сейчас пройдет… — Мне так неловко. — Да все в порядке. — Сейчас. Регина, помоги, пожалуйста…. Смочи какую-нибудь ткань… Смочи платок… С той же покорностью Бадер выскользнула из кабинета, а Гатти усадила беспомощного Леонида Петровича в кресло. — Поднимите голову, — тоном, не терпящим возражений, приказала она. — Ничего-ничего. — Поднимите… Вы запачкали пиджак. — Ничего. В кабинет вернулась Регина, держа в руках мокрый платок. — Клади ему на переносицу, — скомандовала Гатти. Мягкие пальцы Бадер коснулись Лелиного лба: прикосновение длилось всего несколько мгновений, но у следователя заломило в висках. Он готов был умереть от потери крови, только бы ощущать на коже тепло ее рук. — Вот так, — удовлетворенно заметила Гатти. — Через несколько минут все пройдет. Но проклятый нос и здесь подвел Лелю: кровотечение прекратилось так же внезапно, как и началось. Симулировать его дальше не представлялось возможным. — Еще несколько вопросов, если вы позволите, — не опуская запрокинутой головы, сказал Леля. — Я у вас в долгу. Спрашивайте. — Как долго работала у вас Литвинова? — Лет пять. — А как она у вас появилась? Гатти села в кресло против следователя и задумалась. — Ну, как появляются девушки. Существует школа манекенщиц, существует кастинг. Мне она сразу понравилась. В ней было что-то необычное, какая-то трагическая тайна. И я не ошиблась… Она оказалась сиротой, приехала в Петербург откуда-то из Мурманской области. Знаете, что она мне заявила при нашей первой встрече? — Что? — Она сказала: «Если вы не возьмете меня в агентство, я пойду на панель». Вот так. А девушке было всего девятнадцать… — Завидная целеустремленность, — только и смог выговорить Леля. — И склонность к шантажу, добавлю я. — Вы поддались? — А что мне оставалось делать? Тем более что у нее были великолепные данные. Этакая стервинка, червоточинка в нутре. А такие вещи ценятся даже больше, чем безупречность формы. Правда, теперь я склоняюсь к мысли, что лучше бы ей было отправиться на панель. Уж там бы она была на месте. — Лестная характеристика. — Что поделать. Ну как, вам лучше? — Да, спасибо. Злоупотреблять вниманием гостеприимной хозяйки «Калипсо» Леле не хотелось. Он поднялся, воровато сунул мокрый платок Регины Бадер в карман и — теперь уже без всяких задних мыслей — пожал протянутую руку Гатти. — Держите меня в курсе, — снова повторила она. — Непременно. — Регина, проводи. Такого королевского жеста Леля даже ожидать не мог. Девушка пожала плечами и двинулась следом за Лелей. Выйдя в коридор, Леля сразу же увлек манекенщицу к ближайшей кадке с крошечной масличной пальмой. — Всего лишь несколько слов, Регина. Бадер сочувственно улыбнулась, и шрам, ятаганом занесшийся над бедной Лелиной головой, повторил ее улыбку. — Это касается Литвиновой, — быстро произнес Леля, чтобы избежать двусмысленностей. Раз уж девушка с фото таинственным образом материализовалась и обрела имя и фамилию, стоит использовать этот факт на всю катушку. — Я бы не хотела это обсуждать. Тем более что вы получили исчерпывающую информацию от Виолетты Сергеевны. — И все-таки… То, что сказала Гатти, — это, так сказать, взгляд королевы на подданных. — А вас интересует мнение толпы? — Ну, зачем же… — Назвать Бадер человеком из толпы было невозможно. — Меня интересует мнение коллеги по ремеслу. — Я уже давно не работаю в России. Последние несколько лет я живу в Европе. Еще бы! Никаких сомнений, что ты живешь в Европе. — А здесь вы… — Здесь я в отпуске. Люблю приезжать в родной город, знаете ли. — И навещать старых друзей. — Виолетта больше, чем друг, — Бадер неожиданно продемонстрировала скрытый темперамент великомученицы. Виолетта — это крестная мать и Пигмалион в одном лице, и прочая патетическая лабуда для многочисленных интервью. — Я понимаю. И все-таки вернемся к Литвиновой. Вы начинали вместе? — Да. Мы начинали вместе. Пять лет назад. — И что вы можете сказать о ней? — Она не годится для модельного бизнеса. — Вот как? — Модельный бизнес предполагает полное самоотречение. Я бы сказала — аскезу. Неожиданный взгляд на вещи. И как только столь совершенный рот может произносить такие пугающие слова? — Неожиданный взгляд на вещи, — продублировал свои мысли Леля. — Ничего неожиданного или экстраординарного нет. Это такая же работа, как и всякая другая. И для того, чтобы достичь вершин, нужно сосредоточиться только на ней. Все остальное — побоку. Это кодекс. Надо же, какая внутренняя убежденность! Леля нисколько бы не удивился, если бы узнал, что в свободное от подиумов и съемок время Бадер истязает худосочную плоть хлыстами и плетьми со свинчаткой. С латинской надписью на рукоятке. — А Литвинова, значит, его нарушала? — Да нет. Она просто никогда его не придерживалась. Бизнес был для нее не целью, а средством. А это не правильно, поверьте мне. — Средством? — Для достижения ее собственных целей. — И какие же цели она преследовала? Бадер вздохнула и затянула старую волынку: — Мне бы не хотелось это обсуждать. — Мужчины? — прозорливо заметил Леля. — Можно сказать и так. — Она искала подходящую партию? — Не знаю… Она была одинока и рассчитывала только на себя. Кто может осудить ее за это? — А вы? — Вопрос выскочил из Лели неожиданно, как таракан из хлебницы, но он уже не мог остановиться. — Вы одиноки? — Я не одинока, — высокомерно сказала Бадер, на ходу безжалостно отрубая хвост смутному Лелиному чувству. Ну, конечно, ты не одинока. У тебя есть контракты, работа за границей, кормилица Виолетта, чувство собственного достоинства и, наконец, твой собственный эротический шрам. И целый короб зажиточных поклонников — от известных модельеров до убеленных сединами владельцев виноградников на юге Франции. И мрачных фермеров на севере Англии. — Я понимаю. — Скажите, а что произошло? — Впервые за время их беседы Бадер перестала читать Леле Нагорную проповедь, и в ее голосе прорезалось простое человеческое любопытство. — Если вы примете мое приглашение на чашку кофе, я, пожалуй, расскажу вам кое-что. — Лживый рот, вступивший в сговор с помутневшим рассудком, судя по всему, решил окончательно добить Лелю. Но на то, что он пренебрегает своими профессиональными обязанностями, ему было совершенно наплевать. И Бадер оценила это наплевательское отношение. — Хорошо, — секунду подумав, сказала она. — Вы подождете меня? Подождет ли он?! Да Леля был готов ждать до второго пришествия! — Я только возьму сумочку. И попрощаюсь с Виолеттой. Встретимся внизу. Через секунду Регина скрылась в кабинете Гатти, а Леля все еще стоял посреди коридора, оглушенный и очарованный. Они встретятся внизу, и он угостит кофе самую красивую девушку на свете! Но… Есть только одно «но». Рассказа Лели хватит на несколько минут, не больше. А что он будет делать потом? Изображать из себя крутого сыщика, рука об руку идущего по жизни с Интерполом? Непримиримого борца с организованной преступностью? Украшенного шрамами ветерана правоохранительных органов? Да плевать ей на это, красавице Регине Бадер, у нее есть свой собственный шрам. А ничего другого Леля предложить не может. Даже жонглирования тремя яблоками сорта «ранет зимний»… Леля спустился на первый этаж и пристроился рядом с Адонисом-Полидевком, скучающим за разглядыванием страниц каталога «ОТТО». — Не пыльная работенка, а? — спросил Леля у охранника. — Интересуетесь? — Восхищаюсь. Адонис-Полидевк закрыл каталог и уставился на Лелю. — Симпатичное заведение, — поощрил охранника Леля. — Масса хорошеньких женщин. — Масса, нужно сказать, критическая, — с готовностью отозвался тот. — Привыкаешь. Они здесь табунами бегают. И все на одно лицо. — Так уж и на одно? — Ну, на одну фигуру. Вешалки для платьев. — Адонис-Полидевк продемонстрировал неожиданную для своих лет и античной фигуры философичность. — Вечером ляжешь спать, а они в глазах рябят. Заснуть невозможно. — Снотворное не помогает? — Нет. Единственное утешение — найти девочку пострашнее. Душа отдыхает, честное слово. — А красавицы, значит, не устраивают? — Красавиц не должно быть много. Вы же халву целыми днями есть не будете? — Не буду. — То же самое. Леля развалился в мягком кресле и прикрыл глаза: Регина Бадер, вот кто никогда не сможет приесться. Роскошный шрам на щеке будет постоянно теребить душу… Из состояния глубокой задумчивости его вывел голос Бадер: — Я готова. Идемте? Скромное длинное пальто, легкий шарф, непокрытая голова: в Регине не было ничего от вызывающей роскоши Ксении Никольской. И все же, все же… Безжалостно забытая Никольская по сравнению с Региной показалась следователю деревенской выскочкой. В Бадер было главное — стиль и ничего не знающая о себе естественная красота. Должно быть, подобная естественность приходит с долгими годами работы над собой. От Бадер за версту несло другой жизнью — не настоящей, но и не рекламной тоже. Она занимала свою собственную нишу. Леля поднялся. Если привстать на цыпочки или подложить несколько пар стелек в ботинки… Если самой Регине сойти, как с пьедестала, со своих каблуков… Возможно, тогда они уравняются в росте. Но это не имеет никакого значения. Рядом с такой девушкой ничто не имеет значения. И пока он будет пастись неподалеку от манекенщицы, на него никто и внимания не обратит. Он последовал за Бадер к выходу, осторожно шурша рукой во внутреннем кармане пальто. Три сотенные бумажки и мелочь. На кофе — даже самый дорогой — хватит. Леля был готов к тому, что на улице их встретит какая-нибудь навороченная иномарка, в крайнем случае — средней руки внедорожник. Но Регина оказалась владелицей красного двухдверного «Фольксвагена» спортивной модели. Весьма скромно, если судить по тому, с какими агентствами она сотрудничает и какие деньги зарабатывает. — Это машина Виолетты, — пояснила Бадер. — Пользуюсь, когда приезжаю в Питер. — У вас, я смотрю, очень доверительные отношения. — Очень. Куда мы поедем? Скромница Бадер сама предлагала ему выбрать забегаловку, в отличие от Ксении Никольской. И, в отличие от Ксении Никольской, она тактична, черт возьми. Понимает, что какую-нибудь мексиканскую кухню и марьячи низкооплачиваемому следователю-бюджетнику не потянуть. — Есть здесь одно местечко. Недалеко от Пяти Углов… — Тогда вперед. — Вперед. Леле стало неожиданно легко. Мертвый Радзивилл, мертвым грузом висевший на нем, Саня Гусалов, придурки-угонщики Маклак и Рябоконь и даже любимая племянница Симочка — все это отошло на второй план. Впрочем, Симочке он все же отсалютовал: у Пяти Углов находилась ее любимая кафешка «Доктор Ватсон», знаменитая тем, что там иногда выступала суперпопулярная шоу-группа с тем же названием и изредка собиралась секция детектива местного Союза писателей. Симочка, несмотря на юный возраст, таскалась в «Доктор Ватсон» регулярно, особенно в те дни, когда там заседала пресловутая секция. Она свято верила, что рано или поздно секцию почтит своим вниманием САМ ВОРОНОВ. Она была убеждена, что Воронов проживает в Питере: иначе и быть не может, все его книги связаны именно с Санкт-Петербургом. Но Воронов так ни разу и не объявился, а кофе в «Докторе Ватсоне» готовили весьма приличный. — Это здесь, — сказал Леля, когда в лобовом стекле появилась вывеска кафе. Регина лихо припарковалась у самого входа. Через несколько мгновений они уже входили в двери заведения. В «Докторе Ватсоне» стоял дымный полумрак, а над столиками столбом взвивался неясный гул голосов. Но как только Леля и его спутница вошли в кафе, гул моментально смолк и головы посетителей повернулись в сторону вновь прибывших. Даже приезд английской королевы в сопровождении звезд экрана, шоу-бизнеса и австралийских аборигенов произвел бы на них меньшее впечатление. Черт возьми, девушка была слишком хороша. Слишком хороша для этого кафе, этого города и этой страны. Да и всех других стран тоже. Леля с сожалением подумал: ничто рядом с ней не выдерживает никакой критики. Попытаться добиться благосклонности у такой девушки все равно что попытаться добиться благосклонности у камней Стоунхенджа, а переспать с ней (и какие только крамольные мысли не лезут к нему в голову!)… Переспать с ней — все равно что переспать с мелким морским песком лагуны: все равно уйдет сквозь пальцы. Леля усадил девушку за единственный свободный столик и направился к стойке. — Два кофе. — А даме? — спросил бармен, вытягивая шею в сторону Регины. — И даме. — Может быть, что-нибудь еще? — Больше ничего не надо. — Я подам. Это было что-то новенькое. Леля неоднократно бывал в «Докторе Ватсоне», и до сих пор здесь процветало кондовое социалистическое самообслуживание. Он вернулся к столику и присел напротив Регины. — Ну, — сказала она, — а где же обещанный кофе? — Сейчас принесут. — Очень хорошо. Ну что, расскажете мне, что произошло?.. — Она вопросительно посмотрела на Лелю. — Леонид. — Леонид. Очень хорошо. А меня зовут Регина. — Она с удовольствием рассмеялась. — Впрочем, это вы уже знаете. К столику подскочил бармен. Но, кроме двух чашек кофе, на подносе у него стояли две рюмки коньяка. Очевидно, коньяк шел сверх программы. — От нашего заведения, — придушенным голосом сообщил бармен. — Приятно, что такая красивая девушка… Мы польщены. — Спасибо, — Регина была сама доброжелательность. — Я тронута. Бармен, казалось, даже не думал уходить. Он отирался рядом со столиком, безуспешно пожирая манекенщицу глазами. Ситуация явно выходила из-под контроля, и это не понравилось Леле. — Вы разве не слышали? Девушка поблагодарила. Что-нибудь еще? — Ничего… — Вы свободны. Если что-нибудь понадобится, мы вас позовем. Бармен нехотя пошел к стойке, а Регина снова засмеялась. — Ловко у вас получилось, Леонид. — Я вам сочувствую… — Мне? — Она положила локти на стол и пристально посмотрела на Лелю. — Интересно. — Постоянное внимание, иногда такое вот… навязчивое… Глупые реплики, сальные глаза. Не устаете? — Устаю. Но пока я не устала и не свалилась с ног окончательно, давайте вашу историю, Леонид. — При одном условии. — Каком? — Вы расскажете мне все, что знаете о Литвиновой. Девушка нахмурилась, и между бровей у нее залегла трогательная беззащитная морщинка. — Какого рода информации вы от меня ждете? — Понятия не имею, — честно признался Леля. — Я вообще не знаю, стоит ли связывать имена Литвиновой и покойного банкира. — Покойного банкира? — Морщинка между бровями Бадер стала глубже. — Радзивилл, Герман Юлианович… Банк «Ирбис». — Да-да… Вета что-то говорила мне. — Вета? — Виолетта Сергеевна… Так что произошло с банкиром? Глаза девушки были так внимательны, совершенные ноздри слегка подрагивали. Ее снедало любопытство, и удовлетворить это любопытство мог только он, Леля. Звездный час, с которым не сравнится даже присвоение очередного звания и вручение ценных подарков по случаю Дня милиции. — Если вы читали газеты и смотрели телевизор… — Я не читаю газет и не смотрю телевизор. Вета сказала мне, что его убили. — Да. Что еще сказала вам Гатти? — Больше ничего. Да и вспомнила она об этом вскользь. — Понятно. — Это было заказное убийство? — Все может быть. Его нашли в багажнике собственного автомобиля. Совершенно случайно. — Кошмар, — прошептала Регина. Впрочем, в глазах ее не было ни ужаса, ни сочувствия, только веселое удивление. — И никаких следов? — Мы разрабатываем несколько версий. — Леля постарался произнести это как можно солиднее. — А при чем здесь Литвинова? — быстро спросила Бадер. — Видите ли, Регина. Последний раз его видели живым в ресторане «Дикие гуси». За несколько часов до смерти. Банкир был там не один. А в обществе молодой очаровательной девушки. По клятвенным уверениям метрдотеля и официантов, она подозрительно смахивала на фотомодель. — Вот как? У нее это было выжжено на лбу аршинными буквами? Или фотомоделям с некоторых пор ставят клеймо? — Регина явно подтрунивала над своим шрамом и над Лелей заодно. — Да нет… Просто, по уверениям персонала ресторана, банкир неоднократно обедал там с девушками-манекенщицами. Он вообще ими увлекался. Да и его жена это подтвердила. Одну из этих девушек вы должны знать. — Кого именно? — Ксению Никольскую. — Ксюшу? — Регина улыбнулась. — Да. Дело в том, что некоторое время назад она… скажем так… была близка с покойным, — Леля сдал Никольскую без всякого зазрения совести. — Кстати, вы не знаете, что произошло между Никольской и Гатти? Лицо фотомодели моментально подобралось, а шрам на щеке заледенел. — Не знаю… А если бы и знала… Что бы там ни произошло, я всегда буду на стороне Веты. Это и коню понятно. Можешь не продолжать, девочка. — Я не хотел вас задеть, Регина. — Ничего. Вы нисколько меня не задели. А что, Дарья в чем-то подозревается? — Пока ни в чем. Но мы сегодня же свяжемся с ней. — Леля перегнулся через стол. — Честно говоря, мы ее даже не искали. И вообще… И вообще он услышал о ее существовании полчаса назад. — И уже вовсю допрашиваете свидетелей? — Бадер вспомнила наконец об остывшем кофе и отпила глоток. — Завидная оперативность. — Стараемся. Расскажите мне о ней, Регина. — Да нечего рассказывать… Мы никогда не были особенно близки. Разве что в первый год. Тогда мы пробивались вместе: я, Дарья и Ксюша. А потом каждая пошла своим путем. Ксения вовсю снимается в клипах, насколько я знаю. У нее благодатная фактура женщины, которая всегда бросает мужчину. — Я это заметил. — Вот видите. А если бы не было несчастной любви и брошенных любовников как основной темы произведений шоу-бизнес скорчился бы и умер в муках. — Вы правы, — Леля не отрываясь смотрел на лицо манекенщицы и чувствовал, как его собственное сердце корчится и умирает в муках. — Ксюша создана для роли стервы… — А вы? — Не знаю… У меня совершенно другая психология. Ксюша всегда осознавала свою красоту и научилась ладить с ней. А я… Я никогда не была красивой… Все детство и часть юности я провела в четырех стенах, я боялась выйти даже за батоном и пакетом молока. Это уже потом появилась Вета и вдохнула в меня жизнь. Вы понимаете? Леля осторожно накрыл ладонью руку Бадер. А она даже и не подумала отодвинуться. — Вы… Вы самая удивительная девушка, которую я встречал… Честное слово! — Я вам верю. — Коньяк? — оживился Леля. — Вы не пьете коньяк. За счет заведения, между прочим. Его владельцы думают о вас так же, как и я. Уж бармен точно. — Я за рулем. Так что коньяк придется пить вам. А что касается Дарьи. Она могла бы многого добиться как модель, если бы… Если бы не ее постоянные любовные приключения. Она была одержима мужчинами. — Разве это плохо? — Нет. Но… Я не правильно выразилась. Она их коллекционировала. Она могла увлечься руководителем какой-нибудь крупной фирмы и тут же променять его на полунищего музыканта. Или на учителя физкультуры, который полгода сидит без зарплаты. А потом бросала их всех без сожаления. И бизнесменов, и учителей физкультуры. Рекорд ее отношений держался четыре месяца, и она даже подумывала о замужестве. — Очень интересно. — Этого парня звали Всеволод. Ничего особенного в нем не было, так, банк средней руки, который рухнул после финансового кризиса. Я бываю в Питере наездами, но как-то видела его на одной из премьер в Доме кино. Он показался мне довольно симпатичным. И Дарья замечательно к нему относилась. Но все очень быстро расстроилось, а потом у нее появился компьютерщик… — Компьютерщик? — Да. Он работает на студии компьютерной графики, если память мне не изменяет. Но и с ним в последнее время она не очень-то ладит… Об этом мне рассказала Ксюша, они поддерживают отношения. В память о нашей мимолетной девичьей дружбе. Но эти отношения тоже сходят на нет, по-моему. Так же, как и с ее компьютерщиком. — Занятно. Дело в том, что я беседовал с Никольской. И она ничего не сказала мне о близких отношениях с Дарьей Литвиновой. — Да какие близкие отношения! Я же сказала, все сходит на нет. Тем более что в последнее время у Литвиновой почти не было контрактов…. — Вы и это знаете? — совершенно машинально спросил Леля. — А вы и в кафе представляете интересы следствия? — вернула ему шар девушка. — Простите… Я хотел сказать… — Все очень просто. Я знаю об этом от Веты… Виолетты Сергеевны. Когда я вернулась в Питер… — А когда вы вернулись? — Чуть больше недели назад, господин Шерлок Холмс… Так вот, когда я вернулась в Питер, то сразу попала в эпицентр событий. Вета рвала и метала. И все из-за последнего контракта с французами. Дарья уже давно серьезно ничем не занималась, а эти французы, из какой-то небольшой, но довольно перспективной косметической фирмы, они активно интересовались Дашкой, из всего каталога отобрали именно ее… Это история не одного года, поверьте… В начале февраля она должна была лететь во Францию, но так и не полетела. Исчезла, как она любила исчезать… Представляете, какой удар по репутации агентства… Вета была вне себя. И поклялась, что больше никаких дел с Литвиновой иметь не будет. — А что значит… Что значит «исчезла, как она любила исчезать»? — Нечто подобное Леля слышал сегодня и от Гатти, но теперь хотел выслушать и версию манекенщицы. Если он вообще был способен что-либо слышать и что-либо соображать. — Ну, эти постоянные романы…. — Она что, была… — Леля задумался, а потом произнес вслух слово, которое недавно услышал от племянницы Симочки: — …Нимфоманкой? Регина засмеялась. — Ну, я бы не стала наклеивать ярлыки. Каждый живет так, как считает нужным. Я не думаю, что она так уж сильно зависела от… пардон, мужских гениталий. Но она обожала новые знакомства. Это как вид спорта, понимаете? А для Дарьи это был спорт. Большой спорт. Она всегда знала, что сможет прожить и без работы. И что всегда найдется человек, способный взять ее на довольствие. У нее была… как бы это помягче выразиться? — Бадер изящно щелкнула пальцами. — У нее была психология содержанки. Вы понимаете меня? — Думаю, что да. Самая обыкновенная женская психология. — Леля заметил, как потемнело лицо девушки, и сразу же осекся. — Я хотел сказать, что это довольно распространенный человеческий тип. — Возможно. Но мне это непонятно. Господи, до чего же ты хороша!.. Леля сидел против манекенщицы, оглушенный и очарованный. Одна-единственная цель казалась теперь достойной его самого: служить этой женщине. — Вы не слушаете меня, — вывела его из состояния восторженной задумчивости манекенщица. — Почему же. Вы так популярно объяснили. Теперь все стало на свои места. — Что именно? Неужели ты не понимаешь, девочка? Я встретил тебя, и все стало на свои места. — Закажу-ка я себе еще коньяка. — Пейте мой, — великодушно разрешила Регина. Леля под снисходительным взглядом девушки приложился к коньяку и аккуратно отпил из рюмки. — Знаете что, Леонид… Мне бы не хотелось, чтобы у вас сложилось о Дарье превратное впечатление… Она вовсе не была циничной охотницей за мужскими головами. — Разве? — Во всяком случае, это касается той Дарьи, которую я помню и с которой какое-то время дружила… Она никогда не симулировала влюбленность. Она влюблялась по-настоящему. Она заставляла себя влюбляться. Если перевести на жаргон, неожиданно трезво подумал Леля, это означает только одно: Литвинова была не проституткой, а шлюхой. Шлюхи никогда не берут денег за свои услуги, они работают из любви к чистому искусству. — Самое удивительное, — продолжила Регина нежным голоском, — что это было правдой. Она растворялась в объекте желания. Помните, я говорила вам о Всеволоде? — Рухнувший банк? — Да. Знаете, пока она была с ним, она начала неплохо разбираться в банковских операциях и финансовых потоках. Мы с Ксюшей попадали, когда она прочла нам что-то вроде лекции о биржевых торгах. — А когда она встретила полунищего музыканта, то тотчас научилась играть на цимбалах и английском рожке? Регина рассмеялась. — Я не исключаю этого. Совсем не исключаю. Вы милый, — неожиданно добавила она. У Лели оборвалось сердце. — Вы находите? — Нахожу. Никакого жеманства, никакого самолюбования, при фантастической внешности — поразительная скромность, почти целомудрие. Регина права: красота, данная природой, всегда надменна. Совсем другое дело, если ты пришел к красоте через страдания. Бедная девочка… Леля вдруг живо представил себе, каким адом было ее детство и особенно — юность. Шрам на щеке все решал за нее, он жил самостоятельной жизнью. Ему плевать было на смешки сверстников Регины, на их молчаливое и унизительное сочувствие. Став старше, Регина Бадер поступила бы на библиотечный факультет и всю жизнь скрывалась бы от посторонних глаз за стеллажами и книжными страницами. И с каждой страницы ей приветливо помахивали бы ресницами красотки-героини. Она устроилась бы архивариусом, котельщицей на ТЭЦ, ночной уборщицей в метро. Она вела бы странную сумеречную жизнь — только бы не видеть жалость в чужих глазах. Но она встретила Гатти, и все перевернулось с ног на голову. Гатти, этот умудренный жизнью и собственной некрасивостью кусок пемзы, должно быть, сказала ей: ты прекрасна, девочка, ты прекрасна! И она научилась быть прекрасной — вопреки всему. У Лели на глаза навернулись слезы, так живо он представил себе тернии и звезды Регины Бадер. — Что-нибудь случилось? — спросила она. — Нет, ничего. — Вы ведь думали обо мне? Удивительная прозорливость для манекенщицы. — Да. Я думал о вас. Но не в том контексте… — Не сомневаюсь, что не в том. Спасибо за кофе, Леонид… Вот и все. Сейчас она поднимется и уйдет. Он проводит ее до машины, и она, возможно, подкинет его до ближайшего метро. Мигнет фарами на прощание и уедет в свою европейскую жизнь. — Сколько еще вы пробудете в Питере? — неожиданно сказал Леля. — А что? — Может быть, ваша помощь еще понадобится следствию. — Следствию или следователю? — Она видела его насквозь. — Следствию. И следователю. В данном конкретном случае — это одно и то же. — Неделю точно. Я улетаю в следующий четверг. — Куда? — Во Францию. У меня полтора дня съемок в Безансоне. Париж, Безансон, Гамбург — голова идет кругом от этих девиц. Они поднимают «Веселый Роджер» и отправляются в плавание. А Леонид Петрович Леля остается на берегу, у разбитого однокомнатного корыта на проспекте Ветеранов. Порт приписки — Санкт-Петербург. — Красивый, должно быть, город Безансон? — спросил Леля, впервые услышавший это название секунду назад. — Прелестный городишко… Готические храмы, река… Я всерьез подумываю об этом месте. Там можно остаться навсегда. В тебе… В тебе — вот в ком можно остаться навсегда. Девушка поднялась, и весь «Доктор Ватсон» замер снова. Леля положил на скатерть сотенную и двинулся следом за манекенщицей. На улице шел снег. Снег уже успел засыпать мостовую перед кафе и крошку-quot;Фольксвагенquot;. Мягкий и нежный, он сразу же облепил непокрытую голову Регины и ее хрупкие плечи. И она показалась Леле такой трогательной и беззащитной, что следователь с трудом подавил в себе желание обнять ее. И защитить. И от снега, и от всего остального. Но он не сделал этого. Остановившись перед машиной и переминаясь с ноги на ногу, Леля грустно сказал: — Жаль… — Жаль? — Регина, щелкнувшая пультиком сигнализации, вопросительно посмотрела на него. — Чего? — Жаль, что у меня нет машины. — А если бы у вас была машина? — Тогда я подбросил бы вас до дома. — Пустяки, — она улыбнулась. — У меня же есть машина. И я сама могу подбросить вас до дома. — Не стоит. Я далеко живу. — У меня есть время. И никаких дел. — Неужели? Такая… Такая известная личность! Вас же должны на части рвать. — Я так устала от того, что меня рвут на части… И поэтому беру сегодня выходной. Черт возьми, как смешно он, должно быть, выглядит! Никакой солидности, никакой тайны, даже следственной. — Мне нужно позвонить одному из своих парней, — озабоченно сказал Леля: немного американизированной оперативной деловитости или деловитой оперативности не повредит. — Никаких проблем. Возьмите мой сотовый, — Регина с готовностью расстегнула сумочку и протянула Леле телефон. — Мне не хотелось бы… — Злоупотреблять служебным положением? Бросьте, Леонид. Только давайте сядем в машину… Ее еще нужно прогреть. Леля как привязанный поплелся за манекенщицей и покорно сел в машину. И набрал номер отдела. Гусалов оказался на месте и снял трубку сразу же. — Это я. Какие новости, Александр? Саня на том конце провода обиженно засопел: — Где шляешься, Петрович? Леля прикрыл трубку ладонью, чтобы Регина, не дай бог, не услышала такое фривольное обращение подчиненных к вышестоящему начальству. — Работаю со свидетелем, — туманно сглупил он, и девушка понимающе улыбнулась. — Вот что, Саня, сгоняй по одному адреску… Девушку зовут Дарья Литвинова. На снимке, который мы нашли у Радзивилла, — именно она. Черт возьми, что он делает? Отдает распоряжения прямо на глазах у постороннего человека, более того — хорошей знакомой девушки, к которой посылает своего сотрудника! Выглядит не очень-то, особенно с точки зрения служебной этики. — Только будь максимально вежлив, Александр. Никаких наездов. Уточни, знакомы ли они… Ну, не мне тебя учить… Свяжемся позже. Если узнаешь что-нибудь любопытное — звони мне прямо домой. Прижимая трубку к уху, Леля продиктовал Гусалову адрес и телефон Дарьи Литвиновой. — А если ее не будет дома? — Тогда придется ждать, когда она появится. И без твоих обычных фокусов, Александр! Леля знал, что говорит. Он проработал с Гусаловым не один год и знал бесшабашные методы его работы. Ордеров для Сани не существовало. Даже перед тем, как прийти в то или иное место с понятыми, он навещал его сам. И не всегда легально проникал в плохо охраняемое жилище. Остановить Гусалова могли только железные двери и собаки породы буль-мастиф. Со всеми остальными дверями он справлялся играючи. — Конечно, решим, Петрович. О чем речь! Отключаюсь. В телефоне раздались короткие гудки. Леля потер покрывшийся испариной лоб и отдал мобильник хозяйке. По-хорошему, нужно немедленно уехать в управление и перехватить Саню, пока он не влез в чужое жилище и не совершил противоправных действий. Если хозяйки, не дай бог, нет дома. Но идея ехать в управление и тем самым похоронить надежду еще раз встретиться с Региной Бадер показалась Леле кощунственной. Горите вы синим пламенем — и идейная шлюха Дарья Литвинова, и Александр Гусалов с его маргинальными замашками вора-домушника. — Что-нибудь произошло? — участливо спросила Регина. — Да нет, все в порядке, — Леля потер лицо ладонью. — Спасибо за помощь, Регина. — Куда мы едем? Леля повернулся к девушке. В голове его еще плавали клочья разговора с Гусаловым, но туман постепенно рассеивался, и сквозь него уже ясно проглядывало лицо Бадер. Самое прекрасное лицо, которое он только видел в жизни. — А куда мы едем? — Мы же договорились. Я везу вас домой. — Тогда поехали… Ветераненштрассе… — ?? — Проспект Ветеранов. — Отлично, — сказала она и тронула машину с места. …За окнами «Фольксвагена» мелькал ночной Питер, но с таким же успехом это мог быть и ночной Амстердам, ночной Лондон или ночной Торжок. Города, как и люди, не имели никакого отношения к Регине Бадер — она всегда будет чужестранкой. Пленницей глянцевых обложек, целлулоидной пленки и объектива камеры. Она никогда и никому не будет принадлежать. Леля грустно думал об этом, глядя на полосы света, которые заигрывали со шрамом на щеке Регины. Он даже не заметил, как они выбрались на проспект Ветеранов. — Командуйте, господин следователь, — сказала Регина. — Прямо по трассе. Я покажу. — А где у вас здесь самый фешенебельный лабаз? Самым «фешенебельным лабазом» был универсам «Таллинский», в котором Леля отоваривался с периодичностью два раза в неделю. Сыр, колбаса, зразы и мороженые куриные котлеты — немудреный рацион закоренелого холостяка. Почему она спросила о магазине? — Не пугайтесь, Леонид. — Похоже, Бадер просто читала его мысли. — Просто в вашем милом кафе я так и не выпила коньяка. А мне очень хотелось… — Вы собираетесь затариться спиртным? — Ну, это громко сказано. Так, сто грамм, не больше. Я просто хочу выпить с вами. Вы мне симпатичны. Вы ведь не будете возражать? Как он мог возражать? Но все дальнейшее… Все дальнейшее выглядело непонятно и пугающе. Если она собирается выпить, то как потом сядет за руль? Или она вообще решила этого не делать? Но если она не собирается садиться за руль, тогда… Продвигаться дальше в своих умозаключениях было опасно, и Леля счел за лучшее ни о чем не думать. — Профессия накладывает отпечаток, не правда ли? — Вы о чем? — Ни о чем. Я просто знаю, что вы подумали. — И что же я подумал? — Леле вдруг стало весело. — Вы подумали: если она собирается выпить, то как потом сядет за руль? Или она вообще решила этого не делать? Но если она не собирается садиться за руль, тогда… — Тогда… — Леля с трудом открывал высохший от напряжения рот. — Тогда она просто возьмет такси, — рассмеялась Бадер. — А утром заедет за своим «Фольксвагеном»… — Да… Примерно так я и подумал. — Какой коньяк вы предпочитаете? — Вообще-то я предпочитаю водку… Но только по праздникам. Я не пью. — Я тоже. — Но сегодня выпил бы… — Я тоже. Она загнала машину на широкую площадку перед универсамом и заглушила двигатель. — Идемте, выберем что-нибудь. Я полагаюсь на ваш вкус. Спустя десять минут «Фольксваген» Бадер остановился у пятиэтажки, стоящей торцом к проспекту. Леля жил в самом дальнем от проспекта подъезде на первом этаже. Он слишком долго не мог поверить в то, что девушка решительно настроена посетить его скромную холостяцкую обитель. Но когда бутылка французского коньяка убедила его в обратном, стал прикидывать, что же увидит эта безансонская штучка, как только переступит порог квартиры. Остатки завтрака на столе, тарелка с засохшим сыром, недопитый кофе, несвежее полотенце в ванной, груда грязного белья, которое он так и не отнес в химчистку, раковина, загаженная кремом для бритья… Интересно, почему он так настойчиво думает о ванной? 11 февраля — 12 февраля Наталья Наталья не знала, сколько прошло времени. И сколько она просидела над проклятым, страшным, убийственным «дипломатом». Окровавленная тряпка, которая еще совсем недавно была мужской рубашкой… Дурацкая запонка с китайскими символами инь и ян; у самой Натальи, где-то на далекой, безопасной и благословенной Петроградке, в старенькой палехской шкатулке «Русская рябинушка» тоже хранились инь и ян, выгравированные на копеечном перстеньке. Перстенек Наталья не носила последние лет семь. Но запонка! Кто-то еще верил в магическое слияние мужского и женского. Но не из-за этого же его убили, в самом деле! Почему, почему она подумала об убийстве? Непослушными, холодеющими от ужаса руками она развернула дорогой кусок шелка. Странное дело — Дырки от пули не было. Да и сами пятна выглядели беспорядочно — как будто рубаху использовали как тряпку и испуганно затирали лужу крови на полу. Наталья зажмурилась: Нинон с ее сообщением об убийстве банкира Радзивилла… Она сама с ворохом газет об убийстве банкира Радзивилла…. Паспорт Радзивилла с открытой шенгенской визой…. Труп Радзивилла в багажнике… Просроченные билеты… Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы связать все это воедино. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что она влипла. Проторчать несколько дней в странной квартире, сладко спать на кровати, под которой валяется замызганная свидетельница преступления; даже не почесаться, узнав о паспорте покойного, спрятанном в чужом рюкзаке… Ты трижды дура, дура в квадрате, дура в пятой, десятой степени, Наталья Ивановна! Наталья с трудом заставила себя оторваться от созерцания страшной находки. И попыталась привести в порядок разболевшуюся от нервного напряжения голову. Пока ничего ужасного не случилось. Во всяком случае, за ней не пришли, и на ее запястьях не щелкнули наручники. Она ни в чем не виновата. Она просто привезла собаку к хозяйке. А потом влезла в ее почтовый ящик… А потом открыла дверь… А потом решила остаться в ее квартире… И везде оставила свои отпечатки. Отпечатки. Если квартира связана с убийством — а сомнений в этом у нее оставалось все меньше и меньше, — милиция рано или поздно сюда заявится. И рано или поздно найдет ее, Наталью. И рано или поздно найдет… Найдет сотрудника студии компьютерной графики Маркелова Дениса Евгеньевича… И тот, как законопослушный гражданин, расскажет им о том, что случайно встретился с женщиной, у которой в записной книжке, на отдельной странице (!) был записан номер Дарьи Литвиновой. А он обязательно скажет об этом, он законопослушный гражданин. В этом Наталья не сомневалась. Не станет человек, причастный к какому-нибудь преступлению, так явно демонстрировать свое присутствие: ключ в почтовом ящике, звонки по телефону, фотография на столе. Правильно, у него же был ключ, но он легко с ним расстался. Он просто опустил его в почтовый ящик. Он не виновен. Об этом говорили руки, которые обнимали ее ночью в квартире на двадцать пятом этаже; об этом шептали его губы, его сбившиеся волосы, его сбившееся дыхание… Он не виновен. А она виновна. Она виновна уже в том, что, найдя в доме паспорт убитого человека, отмахнулась от этого, как от назойливой мухи, предпочла не замечать очевидного… Собака. Во всем виновата чертова Тума, будь она неладна. Ну что ей стоило побежать не на Петроградку, а в центр, и затеряться где-нибудь между Адмиралтейством и Исаакием? Что ей стоило попасть в руки дочери какого-нибудь работника прокуратуры или линейного отделения транспортной милиции? Почему доберманиха выбрала именно ее? Нинон права: черные доберманы — это не к добру. Еще как не к добру! Возьми себя в руки, Наташка! Возьми себя в руки! Наталья нервно забегала по спальне. Через минуту к ней присоединилась глупая Тума, не выпускавшая мячик из пасти. Должно быть, она решила, что Наталья снова собралась поиграть. Ничего, Тума, подожди немного… Игры только начинаются. Наталья ухватила собаку за нос, и та обиженно заскулила. — Что, не нравится? — мрачным голосом спросила Наталья. — Мне тоже не нравится. Очень не нравится. Какими в связи с этим должны быть наши действия, а? Тума коротко рыкнула и попыталась вырваться. — Правильно. Будем прорываться. С боями. Выходить из окружения. Ничего другого нам не остается. Значит, так. Ты сейчас отправишься в комнату, а я начну заметать следы… Это прозвучало так мрачно, что Наталья невольно содрогнулась. Заметать следы означало утрамбовывать ноги трупа в бочку с цементом, подвешивать мертвое тело на крюках в морозильной камере, закапывать в ближайшей лесополосе под проливным дождем — словом, традиционный набор сцен из леденящего душу триллера. Правда, в ее случае это выглядело куда невиннее — она должна избавить квартиру Литвиновой от малейшего напоминания о себе, только и всего. Никаких отпечатков, оставленных на расческах волос, оторванных пуговиц, носовых платков, застежек от бюстгальтера, зубных щеток и следов обуви в прихожей. Вечерняя встреча с таинственным Гримом на проспекте Металлистов («Дверь будет открыта») напрочь вылетела из ее головы. Равно как и бессмысленная склока с Вороновым, и обещание привезти кочевницу-доберманиху к Нинон. Остаток дня Наталья посвятила стерилизации квартиры: она несколько раз выдраила пол в обеих комнатах, на кухне и в ванной. Она вылизала туалет и прихожую, она обтерла все вертикальные и горизонтальные поверхности, она перемыла всю посуду и обтерла каждый компакт-диск, по которому бегали ее шаловливые ручонки. Тума вела себя вполне прилично: она не путалась под ногами, не требовала продолжения банкета с теннисным мячом, — как будто понимала, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Наталья закончила генеральную уборку к десяти, когда Тума уже начала проявлять первые признаки беспокойства: вертеться перед дверью, подбегать к Наталье и тихонько поскуливать. Она хотела гулять. — Подожди, — урезонила собаку Наталья. — Сейчас я соберу вещи. И пойдем. Но Тума не дослушала ее: сорвавшись с места, она бросилась к двери и громко, с остервенением залаяла. И тотчас же раздался длинный и настойчивый звонок в дверь. Он не был деликатным (так звонил Воронов). И не был добродушно-коротким, с небольшими игривыми перерывами (так звонил Марголис). Этот звонок требовал. И бился в дверь. И угрожал. Обмирая от страха, Наталья подошла к двери и заглянула в «глазок». У нее еще оставалась надежда, что в дверь ломится Денис: не выдержал и приехал, посчитал, что записка не произвела должного впечатления… Нет. Это был не Денис. И не Семен Борисович Марголис, явление которого сейчас было бы не менее волшебным, чем явление Христа народу. Нет. В «глазок» заглядывала отвратительная личность со свирепой физиономией, порочными губами серийного убийцы и бугристым лбом. Все. Приехали. Не переставая звонить, личность зашарила руками в области дверного замка… Если бы не заходящаяся в лае Тума, Наталья хлопнулась бы в обморок. Наверняка этот человек пришел за «дипломатом», который валялся под кроватью. Наверняка он и есть душегуб. А надежды на доберманиху — никакой. Наталья уже видела ее бойцовские качества на пленэре: максимум, на что способна доберманиха, — облаять кошку, птичку и болонку. Душегуб еще раз нажал на звонок и неожиданно произнес: — Откройте! Милиция. И тотчас же «глазок» залепило видавшее виды удостоверение, рассмотреть которое не представлялось возможным. — Откройте, Дарья Анатольевна! — еще раз произнес мужчина за дверью. Обливаясь мелким потом, Наталья молчала. Открыть сейчас — означало обречь себя на муки смертные. Открыть дверь в квартиру, в которой лежит окровавленная рубаха, чужие паспорта и еще бог знает что (ведь не во все же ящики она заглядывала, в самом деле!)… Открыть, а потом долго объяснять, что же она так долго делала в чужом для нее доме? Нереально. Так же нереально, как и не открыть. Если этот тип из милиции, знает имя и отчество хозяйки — значит, он появился здесь совсем не случайно. А если он появился здесь не случайно, то никуда не уйдет. К тому же сюда наверняка придут другие. И найдут ее с ворохом улик на руках. Серийный убийца спрятал корочки, сделал еще один звонок и задумался. И придвинул к «глазку» свой собственный глаз. Теперь их отделяла только металлическая дверь. Наталья затаила дыхание. Даже Тума притихла. — Ну, хорошо, — с выражением сказал человек за дверью. — Подождем. От страха Наталья зажмурилась, а когда открыла глаза, человека перед дверью не было. Интересно, куда он пошел? Вверх, к заколоченному чердаку? Или вниз? Или он пристроился на ступеньках и будет терпеливо ждать, пока кто-нибудь не объявится с той или другой стороны двери? Он же не дурак, он должен понимать, что если в доме лает собака — значит, хозяева не могли уйти далеко и придут в любом случае. Наталья опустилась перед дверью и несколько раз кулаком ударила себя по глупой голове. Нужно было открыть сразу. Ну конечно же… Весь сегодняшний день и часть вечера она занималась тем, что вылизывала квартиру; она поработала на совесть, и ни одного отпечатка не осталось. Никакого отпечатка. Это тоже играет против нее. Еще бы, вместо того чтобы бежать в милицию с паспортом, рубахой и запонкой инь и ян, она занялась банальным заметанием следов. Никто не поверит, что она здесь ни при чем. Никто не поверит. И Дарья… О, черт! Наталья зажала рот рукой, чтобы подавить готовый вырваться стон. Она сказала Воронову и Марголису, что ее зовут Дарья. Конечно же, они начнут опрашивать соседей — самая обыкновенная рутинная практика. Они доберутся и до Воронова, тем более что его квартира находится под квартирой Литвиновой. Они начнут расспрашивать о соседке с верхнего этажа, и Воронов все выложит им: да, к нему приходила девушка, да, она съела его конфеты и выпила несколько рюмок коньяка. Она приходила и на следующий день. Навязывала ему детективную историю с убийством банкира (пропади он пропадом!). И ее зовут Дарья… Во всяком случае, она представилась Дарьей… Господи, зачем она вообще произносила это имя в доме у Воронова?! Помутнение рассудка какое-то, господи помилуй!.. Наталья приложила ухо к двери и прислушалась. На площадке было тихо. Но это не значило ровным счетом ничего. Он мог затаиться, этот человек с удостоверением. Такой лоб и такие губы предполагают долгое и тупое сидение в засаде. А если он все-таки вышел из подъезда, устроился в машине, как все они любят устраиваться, — и теперь наблюдает за дверью в подъезд? А если он наблюдает за дверью, то вполне может наблюдать за окнами. А в окнах гостиной горит свет… Потушить! Потушить немедленно! Она бросилась в комнату, ухватилась за выключатель и тут же одернула руку. А что, если он уже видел свет и потому поднялся? Стоит ли теперь его выключать, чтобы укрепить его в мысли, что в квартире кто-то есть? Он слышал собачий лай, это правда, но не может же собака, даже самая умная, на чих выполняющая команду: «Принеси половинку „Дарницкого“ из булочной», — сама манипулировать с выключателем! Лучше оставить все как есть. Пусть он думает, что хозяйка забыла выключить свет, перед тем как уехать. Наталья на цыпочках прошла в темную спальню и осторожно выглянула в окно. Так и есть, к противоположной стороне дорожки, рядом с подъездом, припаркована омерзительного вида «восьмерка». С высоты шестого этажа ей не было видно, сидит ли кто-нибудь в салоне. И вообще, имеет ли эта машина какое-то отношение к недавнему звонку в дверь. Нужно просто взять себя в руки и понаблюдать за улицей. Через полчаса ее терпение было награждено. Из дверей подъезда вышла женщина с ризеншнауцером, и водительская дверца машины тотчас же распахнулась. Водитель лихо подскочил к женщине и принялся о чем-то говорить с ней. Разговор не продлился долго — судя по всему, хозяйка ризеншнауцера была законопослушной гражданкой, и милиция никаких претензий к ней не имела. Уже в самом конце беседы и женщина, и водитель «восьмерки» синхронно задрали головы вверх, в сторону окон литвиновской квартиры. Все ясно. Должно быть, женщина знает и доберманиху Туму, и ее хозяйку: собачники любят знакомиться друг с другом, кто-то говорил Наталье об этом. Во всяком случае, они всегда здороваются. Но почему она не видела этого ризеншнауцера раньше? Должно быть, режим прогулок, заданный Натальей Туме, не совпадал с режимом прогулок ризеншнауцера. А раньше? И почему человек из «восьмерки» остановил собачницу? Наталья повернулась к Туме, вертевшейся тут же, и все поняла. Лай. Лай доберманихи из-за двери выдавал крупную породу. А ризеншнауцер тоже был крупной породы. На какого-нибудь карликового пинчера он бы даже не взглянул. Это резко меняет дело. Она вполне может оставить Туму в квартире и совершенно спокойно выйти, как независимая, не обремененная никакими домашними животными женщина. Не станет же шпик хватать ее за руки, в самом деле! Наталья перевела дух. И уже собиралась отойти от окна, когда на горизонте появился еще один припозднившийся обитатель дома № 62/3 по Большому проспекту. У него не было собаки, но водитель «восьмерки» проделал то же самое. Подошел к затрапезному мужичку в ушанке и о чем-то заговорил с ним. Окончание их беседы больше не интересовало Наталью. Собака здесь ни при чем. Ее наличие или отсутствие ничего не меняет. Тип из «восьмерки» будет ласково шерстить всех. И, возможно, не он один. И если она сейчас выйдет из квартиры, спустится вниз и толкнет подъездную дверь, то сразу же попадет в объятия хмыря с корочками (а в том, что это был именно он, Наталья не сомневалась ни секунды). И ни секунды не сомневалась в том, что сразу же начнет мямлить что-то несусветное, краснеть, пыхтеть — и моментально расколется. Она слишком хорошо себя знает. Слишком хорошо. Но не будет же он торчать под окнами вечно! Наталья отошла от окна и растянулась на кровати. Нужно успокоиться. И немного подождать. …Она проснулась от тихого поскуливания Тумы. Собака тыкалась в нее холодным носом, выбегала из комнаты и снова подбегала к ней. Обещанная вечерняя прогулка не состоялась, и доберманиха выражала негодование по этому поводу. Взглянув на часы, Наталья ахнула: полчетвертого утра! Звонок в дверь, корочки в «глазке», одинокая «восьмерка» у подъезда — все это вихрем пронеслось в голове. Она заставила себя подняться и направилась к окну. Ничего не изменилось. Машина стояла у подъезда как привязанная. И в салоне ее горел свет. Пожалуй, она будет стоять тут до утра, а то и до вечера. А если понадобится — то сюда приедут другие машины, то вскроют железную дверь. Убийство банкира, с которым как-то связана настоящая хозяйка квартиры, — это серьезно. И никакого выхода. Она готова была заплакать. Но вместо этого поднялась, побрела в прихожую и натянула сапоги. Свои собственные сапоги. И надела пальто. Свое собственное пальто. Чужая красивая жизнь кончилась. И ее собственная, возможно, тоже. Во всяком случае, с сегодняшней ночи она не будет такой безмятежной. Наталья присела на корточки перед вертящейся волчком Тумой и поцеловала ее в нос. — Все, собака, — грустно сказала она. — Финита ля комедия. Пошла сдаваться. Не поминай лихом. Утром тебя кто-нибудь выведет. А может, даже ночью. Если повезет. Она бесстрашно открыла дверь: будь что будет. Даже если в районе заколоченного чердака засело подразделение ОМОНа — это не имеет никакого значения. Но за дверью никого не оказалось. Наталья побрела к лестнице и спустилась на пролет. …И на площадке между шестым и пятым этажом столкнулась с Вороновым. — Я к вам, — хмуро сказал Воронов и поскреб запущенный затылок. — Есть новости. От неожиданности Наталья рассмеялась. Она смеялась так долго и так отчаянно, что Воронов не удержался и схватил ее за руку. — Что с вами? — Нет, ничего… — Я вот что хотел сказать… Сюжет валится. — Ну и черт с ним… — Скорее спуститься, добраться до «восьмерки» и оформить явку с повинной! — Вы что, не понимаете? Сюжет валится. Нет одного важного компонента. — Какого еще компонента? — Нет источника, откуда героиня могла бы черпать информацию. Вы понимаете? — Нет. — Не здесь… Давайте спустимся ко мне или поднимемся к вам… — Лучше к вам. Спустимся… — Идемте. Воронов почти втолкнул Наталью в квартиру и у самого порога пробубнил: — Нужна параллельная линия. — В смысле? — Вы понимаете, эта ваша… наша героиня, она не обладает всей полнотой информации. Прочесть в газетах об убийстве банкира — это здорово. Но вы же понимаете, что одно дело — газеты и телевидение, и совсем другое — реальные улики. Улики, которые можно сопоставить с собственным видением ситуации, со знанием… о ком-то или о чем-то. Например, в багажнике, где найден труп, найдено и еще кое-что. Пуговица, например… — Запонка, — убитым голосом произнесла Наталья. — Отлично. Пусть будет запонка. Тогда другая запонка… — Будет найдена героиней в той самой проклятой квартире, из которой она никак не может выбраться, черт бы ее подрал!.. Вместе с окровавленной рубахой. — Замечательно, — Воронов растянул в подобии улыбки тугие губы. — Вы делаете успехи… Но героиня же не может знать о второй запонке, которую нашли в багажнике. — Не может. — Именно. Нужно вводить параллельную линию. Линию следователя или оперативника. Изящно познакомить их… Тем более что героиня уже показала себя отличницей на ниве половых утех. — Уже… — Что — «уже»? — не понял Воронов. — Линия уже введена. Идемте, я покажу. Наталья двинулась было к ближайшему окну, но Воронов остановил ее: — Сапоги! Снимите сапоги, пожалуйста! — Как вы меня достали… — пробормотала Наталья. — Ну, хорошо. Сняв сапоги, она прошла на темную кухню Воронова и остановилась у окна, заставленного крошечными кактусами. — Не включайте свет, Владимир Владимирович. — А что происходит? — Видите припаркованную «восьмерку»? Возле подъезда? — Да. Ну и?.. Воронов стоял у нее за спиной, и она ощущала его размеренное и безмятежное дыхание — чистое, как у ребенка. — Это и есть ваша линия. Следователь или оперативник. Точно я не знаю. — А с чего вы взяли? — В голосе Воронова не было никакого любопытства. — Человек в машине следит за мной. — За вами? — Ну, не за мной конкретно… Он следит за квартирой. — За чьей квартирой? — За моей… То есть не за моей… Это не моя квартира. — Не ваша? — Хоть какой-то намек на удивление. Слава богу! — А чья же тогда? — У вас есть чего-нибудь выпить? — спросила Наталья. — Боржоми. — Думаю, это не тот случай… — Подождите, — Воронов подошел к холодильнику и хлопнул дверцей. — Осталась водка. И как только ее Семен не допил?.. — Очень хорошо. Давайте водку. Воронов открыл навесной шкаф и достал оттуда крохотную рюмку. — Не пойдет, — осадила его Наталья. — У вас стакан найдется? — Стакан? — Обыкновенный, граненый. — Найдется, но… — Наливайте полный. В глазах Воронова затеплился осуждающий огонек, но водку он все-таки налил. — Вы алкоголичка? — участливо спросил он, когда Наталья молодецки залила спиртное себе в глотку. По телу сразу же разлилось тепло, а реальность «восьмерки» у подъезда перестала пугать Наталью. Наоборот, она почувствовала неожиданный прилив сил. И рассмеялась. — Алкоголичка? Возможно, что алкоголичка. А также воровка, похитительница собак и завравшаяся убийца. — Что-то вы неважно выглядите. Идемте в комнату. Успокоитесь и все мне расскажете. — Да. Мне нужно рассказать… Мне обязательно нужно кому-то рассказать. Двухсотграммовый стакан водки, так по-гусарски выпитый, все-таки дал о себе знать: знаменитая вороновская ширма покачивалась — вместе с Лао Цзы, буйволом и Китаем, который он покидал. Покачивались и «Ундервуд», и крестовина окна, и вороновские скорбно поджатые губы. — Мне обязательно нужно… — Выкладывайте, Дарья. — С этого и начнем. С имени. Меня зовут не Дарья. — До чего же дешево звучит, черт возьми! Теперь она похожа на кокетливую потаскушку, скрывающуюся за литературным псевдонимом «Манон Леско». — Ну и?.. — По порядку. Широкова Наталья Ивановна. Это я. Я действительно нашла собаку. Я действительно приехала сюда, на Васильевский. Потому что этот адрес был написан на собачьем ошейнике. Действительно, этот… ДЕЙСТВИТЕЛЬНО! И я осталась в этой растреклятой квартире, потому что она мне понравилась. Потому что она была под завязку заполнена дорогими вещами и дорогой техникой, потому что у меня… той самой, которая Широкова Наталья Ивановна… у меня жалкая комнатенка в коммуналке на Петроградке. И соседи, которых я ненавижу. И которые ненавидят меня…. Все это время я врала себе… Я жду настоящую хозяйку, я слежу за ее собакой, как же!.. А я просто хотела отдохнуть, поваляться в чужой кровати, поваляться в чужой ванне. Элементарное желание, пусть низменное, но элементарное… А потом я нашла паспорта и просроченные билеты. Но даже это меня не насторожило… Я слушала все звонки в автоответчике, я залезла в чужую электронную почту — это казалось таким невинным, это казалось игрой. Я даже ездила на встречу с бывшим парнем хозяйки. И это тоже была игра… Своего рода. Ничего страшного, ничего угрожающего… Но сегодня… Сегодня я нашла рубаху с пятнами крови… — Кровь тоже ненастоящая? Кетчуп или вишневый сок? — совсем не к месту спросил Воронов. Наталья осеклась. Черт его дери, этого писателишку, он не верит ни одному ее слову, он — человек с мозгами и воображением. Тогда что уж говорить о страже закона, который протирает сейчас штаны в «восьмерке». — Не думаю, — сказала она. — История, которую я вам рассказала несколько дней назад, — это все правда. Вы понимаете? — С трудом. — Воронов сел в кресло напротив нее. — Значит, роман, который я сейчас пытаюсь написать… — Это моя собственная история! Теперь вам понятно? — А труп в багажнике? — Труп в багажнике — самый настоящий. У меня газеты наверху… И по телевизору об этом говорили. — Я не смотрю телевизор. — Да. Я помню… Я потому и рассказала. — И вы хотите, чтобы я поверил в этот сентиментальный бред? В эту конфетную историю, которая при столкновении с реадьной жизнью просто на куски развалится? — Хочу, — отчаянно выдохнула она. — Очень хочу. — Но такое количество случайностей… Так просто не бывает. — Это в книге не бывает. — Ах, если бы здесь была Нинон с ее полузабытым театроведческим образованием и критическим складом ума!.. Наталья собралась с силами и закончила: — Потому что в книге все нужно оправдывать. А в жизни… не перед кем оправдываться. Литературных критиков у нее нет. — А жаль. Ну и куда вы шли на ночь глядя? — Сдаваться. Человек, который сидит в «Жигулях», он пасет эту квартиру, понимаете? Он уже звонил в дверь, сказал, что из милиции. — А вы поверили? — Я до сих пор не могу поверить. Ни во что. — Ну ладно, — Воронов встал и прошелся по комнате. — Подвожу итог. Значит, по вашим словам, вся эта псевдодетективная история, которую вы мне навязали, произошла на самом деле. — Происходит, — поправила Наталья. — Она не закончилась. Она закончится тем, что меня упекут. Никто не будет слушать детский лепет о собаке. Если человек не использует ни одного повода, чтобы уйти, значит, у него есть масса поводов, чтобы остаться. Этого мне не простят. Вы знаете, чем я занималась последние несколько часов? Стирала свои собственные отпечатки по всей квартире. — Зачем? — Чтобы меня не нашли, черт возьми!!! — А вы что, имели приводы? — При чем здесь это? — Если не имели — тогда все это мартышкин труд. Ваших пальчиков нет в картотеке. Это и ребенку понятно. На вашем месте я бы не стал так драматизировать ситуацию. — Драматизировать?! — Наталья нервно рассмеялась. — Убит человек, а в моем доме лежит его паспорт, билет на самолет и рубаха… Вся в крови… — В вашем доме? — Воронов поймал ее на слове и хихикнул. — Не в моем, не в моем… Черт… Давайте поднимемся, и вы сами все увидите… — Отличная идея. Воронов двинулся к выходу. И у самой двери обернулся: — Ну?! В его голосе вдруг появились такая сила и такая спокойная властность, что Наталья вздрогнула. Еще неизвестно, кого нужно опасаться больше — ублюдка из «восьмерки» или этого одержимого писателя. А если он стал писателем, как все они становятся — отставные капитаны, майоры и полковники? Если у него в любом милицейском отделении брат и сват, а в спальне сидят автоматчики? Но выстрелов в спину не последовало, и Наталья двинулась в коридор. Уже надев сапоги (и зачем только снимала?), она жалобно попросила у Воронова: — Выгляните, пожалуйста, на лестницу. Мало ли что… Воронов хмыкнул, но все же подчинился. Через несколько мгновений пришли утешительные новости. — Все в порядке. Никого. Можем идти. Трусливыми перебежками они добрались до шестого этажа, и Наталья вставила ключ в замок. За дверью было слышно тихое поскуливание. Тума все еще не теряла надежды размять лапы на улице. Наталья вздохнула: и не надейся, душа моя. Когда ключ в замке повернулся, Воронов неожиданно заартачился. — Я же совсем забыл… У вас собака. — Ну и что. Она кроткая, как овца, сама всех боится. — У вас собака, а у меня аллергия! Кстати, на овец у меня тоже аллергия…. — Владимир Владимирович! Сейчас я закрою ее в ванной, и вы смело можете входить. Воронов задумался. А потом ухватился цепкой рукой за ручку двери. — Послушайте, Наталья… или как вас там… Если уж вы утверждаете, что все это произошло с вами на самом деле и вы только использовали меня, подбрасывали мелкие детали, чтобы я мог связать их воедино… — Утверждаю. — И вы ездили на встречу с бывшим парнем хозяйки. В то время, как я добросовестно пытался описать все это… Вы что, с ним спали? Наталья опешила. Святоша в шлепанцах, заблудший францисканец, аббат-гипертоник в исповедальне — тоже, нашел время для глупых вопросов! — Вы с ума сошли. Нет, конечно, — жалко соврала она. — Это ваш поэтический вымысел. Наталья почти втолкнула Воронова в прихожую, протиснулась сама и тут же захлопнула за собой дверь. Тума тяжело запрыгала вокруг нее, а лицо Воронова покраснело, и из глаз крупным горохом покатились слезы. — Вы обещали, — тяжело дыша, просипел он. — Уймите собаку… Уведите ее куда-нибудь… — Да-да, конечно, — ухватив доберманиху за ошейник, Наталья бросилась в ванную. Воронову сразу стало легче. Он вытер лицо огромным носовым платком и бодро скомандовал: — Пойдемте. Покажете ваши кошмарные реальные улики. — Они в спальне… Но там нет света. Я специально его не включаю, чтобы не вызвать ненужных подозрений… Подождите, я сейчас принесу. А вы посмотрите пока там газеты. Заметки об убийстве отчеркнуты красным. В темной спальне она нашарила рукой «дипломат», подхватила его и вернулась в гостиную. Воронов уже сидел в кресле и внимательно изучал публикации. — Действительно… Труп в багажнике, но о характере ранений ничего не говорится. Возможно, что-нибудь экзотическое… Радзивилл Герман Юлианович. Банкир. Ну что ж, чем больше их уничтожают, тем лучше… — Вы рассуждаете, как мелкий пакостный обыватель, Владимир Владимирович… Вот, смотрите… Трясущимися руками Наталья открыла «дипломат»: нет, ей ничего не пригрезилось, рубаха была на месте. — Теперь вы видите? Теперь вы верите мне? Но Воронов, казалось, даже не слышал ее. Он встал на колени перед раскрытой пастью «дипломата». В этой его позе — в напрягшихся острых локтях, в подобострастно выгнутой спине, в приспущенном, как траурный флаг, подбородке — было что-то от молитвенного экстаза. Или от детского благоговения перед восхитительными и еще не известными подарками, спрятанными под елкой. Не в силах больше сдерживать себя, он приблизил лицо к убийственному содержимому. — Вы трогали что-нибудь? — прерывающимся голосом спросил он. — Рубашка… Я разворачивала рубашку. — Так. Действительно, кровь… И, судя по качеству пятен, ей уже около недели… — Откуда вы знаете? Воронов бросил на Наталью снисходительный взгляд: — У меня это уже было… В пятом романе… — «И смерть бывает неверна». — Точно… Там, если вы помните, от конфигурации пятен крови на рубашке зависела судьба главного героя… — Да-да, я помню. — А «Смерть возвращается в гавань»? — Ваш шестой роман, — выказала завидную осведомленность Наталья. — Кровь на полу затирали летней курткой… — Именно. Воронов пошарил глазами по рубашке и заметил запонку. И нахмурился: — Это еще что за дрянь? — Инь и ян, — с готовностью прокомментировала Наталья, с трудом подавив улыбку: ну, конечно, мужское-женское противопоказано Воронову, он всегда будет уклоняться от мобилизации на войну полов и шелестеть анемичными крылышками импотента. — Вижу. Дешевое серебро, самая расхожая 925-я проба. В любом привокзальном ларьке купить можно. Уважающий себя человек такое дерьмо на себя не нацепит. Что еще у вас есть? Наталья с готовностью сторожевой собаки при исполнении бросилась к рыжему рюкзаку Литвиновой и вывалила перед писателем все его содержимое. Воронов заползал между вещами, аккуратно подгреб их к себе и принялся рассматривать. Начал он с паспортов. — Заграничный. Герман Юлианович Радзивилл. Шенгенская виза. И отвратительная морда… Пора, пора пересмотреть итоги приватизации… А она ничего. — Паспорт Дарьи Литвиновой надолго застрял в его цепких пальцах. — Что, лучше бы героиней была она, а не я? — грустно пошутила Наталья. — Лучше бы героем был А.П. Кривуля, — отрезал Воронов. — Уж он-то никогда меня не разочаровывал… Паспорт и билет в Мурманск. Она хотела уехать на историческую родину, но так и не уехала… Почему? Или ей не дали уехать? — Тогда почему они не взяли деньги? — резонно спросила Наталья. — Какие еще деньги? — В портмоне. Воронов раскрыл пухлый бумажник, и оттуда вывалились доллары. — Три тысячи, — на глаз определил Воронов. — Почему они их не взяли? — Может, они фальшивые. — Неказистенький писатель проявил поразительное равнодушие к валюте. — По логике вещей, они должны быть фальшивыми. Впрочем, это довольно легко проверить. Чем еще вы меня порадуете? — Черт, — вспомнила Наталья. — Электронная почта… Грим. — Тот самый Грим, которого вы мне подсунули в качестве персонажа? Он что, тоже существует? — Ну, конечно… Я вам сейчас покажу. — Увольте, — поморщился Воронов. — Я не доверяю компьютерам… — Я назначила ему встречу на сегодня. Вернее, он мне назначил. Но со всеми этими рубахами… Я совсем забыла. Из башки вон. — От чьего имени вы назначили ему встречу? — От своего… — Вымышленного или настоящего? — Я не вдавалась в такие подробности, как имя. Он все время присылал письма с какими-то смутными намеками, туманными предостережениями. Я была вынуждена вступить в переписку. — И что же такое он вам сообщил? Пригрозил пойти в милицию, если вы не объявитесь? — В общем, да. На то, чтобы войти в Интернет, понадобилось добрых десять минут. Линия все время была занята — на нее вороньем слетелись ночные пользователи-льготники. Нового сообщения Грим не прислал, на что втайне надеялась и чего втайне боялась Наталья. А может быть, в дверь, которую он оставил открытой для нее, «подруги Дарьи», уже вошли другие люди? — Показывайте ваши сообщения, — раздался у нее над ухом голос Воронова. Она покорно открыла несколько последних писем Грима. «Ответь, черт возьми, иначе я буду думать, что тебя уже нет в живых!» «Почему молчишь? Что с Барсом?» «Кто вы?» «Хорошо. Сегодня вечером в 19.13. Проспект Металлистов, 113, квартира 3. Дверь будет открыта. Конец связи». — Что скажете? — спросила она у Воронова, когда чтение писем было закончено. — Откуда этот вопрос — «кто вы»? Он что, сразу же начал активно вами интересоваться? Или вы сразу выложили ему то, чего не сказали мне? В голосе Воронова вдруг послышались ревнивые нотки. — Нет… Когда он прислал первые два письма, я решила ответить. И послала письмо. Очень обтекаемое. Назначила ему встречу у сфинксов напротив академии. В никого не ущемляющее время — 19.13. — 19.13. Соригинальничали? — Воронов просчитывал ее моментально. — Мне показалось… 19, 13 — вполне в стиле этой квартиры. — И что дальше? — Дальше? Он прислал сообщение «Кто вы?». Воронов издали недоверчиво взглянул на монитор. — Ну, не знаю…. Скорее всего он просто не мог приехать. — Он мог перенести свидание на более позднее время. — Это не то. Он не мог приехать в принципе. Об этом знала хозяйка квартиры, но не знали вы. Потому-то он и решил, что в почту залез чужой. — Что значит — не мог приехать в принципе? — Ну, разные бывают обстоятельства… Ноги переломал, когда падал с третьего этажа вместе с фрагментом водосточной трубы. Или с детства прикован к коляске. Мало ли какие варианты существуют. Но он все-таки согласился встретиться. Что вы ему написали? — Написала, что необходимо срочно увидеться и что это касается Дарьи. Ее исчезновения. — И он согласился. Да, он согласился. И написал, что дверь будет открыта. Скорее всего ему трудно передвигаться… Он согласился на встречу, а вы не поехали. — Я совсем забыла об этом. — Плохо. Что еще есть в этой машине? — Воронов осторожно постучал по компьютеру. — Я не знаю. Я открывала только почту. — Ловко вы меня обставили. Мне бы с самого начала сообразить, что не может такая, извините, усредненная женщина так складно вести сюжет да еще и находиться на шаг впереди меня. — Нет. Это вы находились на шаг впереди меня. — В любое другое время Наталья возмутилась бы такому откровенному нигилизму, запустила бы в голову шовиниста Воронова его любимым пресс-папье, но сейчас выбора у нее не было. Покорность, глуповатое любопытство и мелкая лесть — вот ее единственное табельное оружие… Но применять табельное оружие не понадобилось — Воронов пропустил ее замечание мимо ушей. — Это все, что вы обнаружили? — Еще вещи… Разные. Ее. Хозяйки. — Ну это понятно, — Воронов презрительно ощерился. — Демонстрировали дорогие шмотки дружкам и подружкам. Выдавали за свои. Усредненная женщина. Я был прав. Конечно, конечно, все, что вы скажете, Владимир Владимирович. Но сейчас вы должны мне помочь. Новая и совершенно неожиданная мысль пришла Наталье в голову. Воронов — вот кто может ей помочь: Кто может подтвердить… — Значит, вы говорите, что за домом наблюдают? — Да. Сначала он поднялся в квартиру. Назвал имя хозяйки. Пытался показать мне удостоверение. Его машина до сих пор напротив подъезда. Вы же видели… — А это кто? — Воронов неожиданно заинтересовался фотографиями возле компьютера. Три грации на одном снимке (Дарья и две девушки) и три грации на другом (Дарья, Тума и Денис). — Не знаю. Видимо, подруги. А на другом снимке — ее молодой человек. — С которым вы виделись? — Да. — В жизни он выглядит не так самодовольно-глупо? — Не так. — Жаль, — Воронов выпотрошил рамки и перевернул фотографии. — Так. quot;Ксюха, Бадер-Бадер, я. «Калипсо». А вот и второй: «Вечер в „Автопилоте“. Декабрь». Что такое «Калипсо»? — Не знаю. Может быть, какой-нибудь ресторан? — Да нет, не ресторан, судя по интерьеру… — Еще раз внимательно осмотрев фотографии, Воронов снова сунул их в рамки. И аккуратно протер все поверхности рукавом рубашки. — Вы, я смотрю, тоже не горите желанием оставлять здесь свои отпечатки, — не удержалась Наталья. Воронов ничего не ответил. Он еще раз внимательно осмотрел комнату и втянул ноздрями воздух. — Где вы нашли чемодан? — Под кроватью. — А все эти бумажки — документы, доллары, билеты? — В рюкзаке. — Положите все на свои места. — Но, может быть… — Думаю, ничего интересного здесь больше нет, — вынес свой вердикт Воронов и двинулся к выходу. — А я? — растерянно спросила Наталья. — Как же я? Она с трудом подавила желание уцепиться за худой локоть Воронова, как за соломинку. Еще несколько секунд назад она чувствовала себя в относительной безопасности, она поделила весь груз своей ответственности с другим человеком. Человеком, который проявил к этой истории явную заинтересованность. Но эта заинтересованность оказалась сиюминутной. Очевидно, Воронов не нашел в этих вещах ничего, что хоть как-то могло двинуть сюжет. Или его история должна развиваться совсем по другим правилам. И придуманные им улики будут куда более весомыми, а их расположение в пространстве — более прихотливым. — Вы же собирались сдаться на милость победителя, — равнодушно заметил Воронов. — Выйти с белым флагом и капитулировать. — Нет… Они подумают, что я причастна… — И что вы предлагаете? — Владимир Владимирович! Я понимаю, что это звучит глупо… Но, может быть, вы позволите мне переночевать у вас? — У меня? — Ну да… Хотя бы на коврике в прихожей… Ну, не вечно же он будет торчать у подъезда. Я переночую и завтра же уеду… И вы никогда меня не увидите. И никто меня не увидит… Я обещаю объезжать Васильевский десятой дорогой… — Уж сделайте одолжение. — Ночь, Владимир Владимирович… Всего лишь несколько часов. Я не хочу больше оставаться в этой квартире. — Из-за одной жалкой машины у подъезда? — А вдруг она не одна? На лице Воронова отразилась борьба чувств: презрительный рот и сдвинутые брови были против столь эксцентричного предложения эксцентричной женщины. А вот скулы и безвольный колеблющийся подбородок явно сочувствовали. И Наталья решилась на запрещенный прием. — Вспомните вашу седьмую книгу, Владимир Владимирович… О серийном убийце… «Смерть стучится лишь однажды»… В ней ведь тоже мог пострадать невинный. Но герой поверил ему, предоставил кров… Вы не можете отказать невинному, Владимир Владимирович. — Что с барсом? — неожиданно сказал Воронов. — Я не знаю, что с барсом… Помогите мне! — «Что с барсом?» — он задал вопрос в своем письме, этот ее электронный приятель. Барс, барс… А вы знаете, что у снежного барса есть второе название — ирбис? Кажется, так назывался банк покойного банкира? — А я? Что будет со мной? — Наталья даже не слышала, о чем говорит Воронов. — Ну, хорошо… — неожиданно сдался он. — Вы можете остаться у меня. Но только до завтра. Завтра что-нибудь придумаем. А сегодня протрите дверные ручки. Воронов направился к выходу. Наталья уже была готова броситься за ним, когда взгляд ее упал на фотографию на столе: Дарья, Тума и Денис. Денис. Денис — вот кто может сразу попасть под удар. Милый мальчик, любитель шерри, платиновых волос, свечей и табака… Он так тяжело переживает разрыв с Литвиновой, но что с ним будет, когда он узнает об окровавленной рубахе в ее доме? И эти гневные филиппики по телефону… Даже не отдавая себе отчета в том, что делает, Наталья схватила со стола фотографию Дениса. И вынула маленькую кассету автоответчика. А из ванной извлекла зубную щетку, бритвенный станок «Жиллетт» и несколько флаконов с кремом, пеной и гелем: до и после бритья. Теперь вещи. Она отнесла «дипломат» с рубахой в спальню, сунула его под кровать. Затем пришла очередь рюкзака. Наталья без всякого сожаления сунула в него деньги и документы. Дело сделано. Теперь остались только дверные ручки. Стараясь не касаться ни одного предмета в литвиновской мышеловке, Наталья на цыпочках вышла из комнаты. И тут же затаившаяся на время доберманиха начала выносить двери ванной. Тума. Как она могла забыть о собаке! Нельзя оставлять ее здесь на неопределенное время. Завтра Нинон заберет ее к себе, а сегодня ее нужно вывести из проклятой квартиры. Наталья решительно подошла к дверям ванной и открыла дверь. Собака вывалилась в коридор с радостным визгом, она перебирала лапами и пританцовывала. Собачье терпение на исходе, понятно. Ухватив Туму за ошейник и пристегнув к нему поводок, Наталья на ходу протерла дверные ручки и выскочила из квартиры. Тума поволокла ее вниз, но было слишком поздно. Присев у приоткрытой квартиры Воронова и страдальчески закатив глаза, она наделала огромную, величиной с легендарное озеро Титикака, лужу. Наталье оставалось только следить за этим неуправляемым процессом. Так же, как и Воронову, внезапно появившемуся на пороге. — Это… Это что такое? — прерывающимся шепотом спросил Воронов. — Собака… Она долго терпела… Не выдержала… Она не очень воспитанная… — Лучше бы Наталья этого не говорила. — Вы что, хотите сказать, что собака тоже должна остаться?! — Ну, а куда же ее девать? Не оставлять же в доме. — Насчет собаки мы не договаривались… У меня аллергия. — А мы закроем ее в ванной… Только одна ночь. — А если у нее лептоспироз? — неожиданно спросил Воронов. — Вы знаете, что лептоспироз передается через собачью мочу? — Я сейчас вытру. — Я уже молчу о том, что у нее наверняка блохи, вши и глисты. — Совсем не обязательно. — У всех собак глисты. А лептоспироз опасен для человека. Поражает печень, почки, глазные яблоки и нервную систему… — Нет у нее никакого лептоспироза, господи… Дискуссию на ветеринарно-зоологические темы прервал внезапно заработавший лифт. Сигнал тревоги, воздушная сирена, всем скрыться в бомбоубежище, при обстреле эта сторона улицы наиболее опасна! Наталья, отодвинув опешившего Воронова и волоча за собой доберманиху, с такой прытью ворвалась в квартиру, что проскочила прихожую и оказалась на кухне. Теперь нужно действовать, пока рохля-писатель не очухался. Через несколько мгновений, когда Воронов пришел в себя и был в состоянии хоть как-то выразить свое возмущение, Тума оказалась блокированной в ванной. И тотчас же начала бросаться на дверь. — Что будем делать? — мрачно спросил Воронов. — Терпеть это я не намерен. — Она сейчас успокоится. — Сомневаюсь. Но если уж вы навязали мне свое общество до утра, то здесь и располагайтесь. — Где? — В ванной, голубушка, в ванной. — Прямо в ванной? — А что? Там в углу — надувной матрас, Семен когда-то притащил… Так что спокойной ночи. Заодно и за животным присмотрите. Не очень-то вы гостеприимны, Владимир Владимирович! Но в ее ситуации выбирать не приходилось. Вздохнув, Наталья повернула ручку. В углу действительно лежал сложенный вчетверо надувной матрас. На то, чтобы хоть как-то надуть его, ушло добрых пятнадцать минут. Но когда процедура была закончена и зазевавшаяся Наталья опустила край матраса на пол, на нем моментально развалилась проклятая доберманиха. Все попытки согнать животное с матраса не привели ни к чему: Тума только рычала и скалила зубы. — Гадина! Пожалела я тебя на свою голову, — укоризненно сказала Наталья, но от дальнейшей борьбы за матрас отказалась. Приложив ухо к двери, она тихонько постучала. Недовольный голос Воронова раздался сразу же: — Что вам? — Владимир Владимирович, все забываю спросить… А как будет называться ваша новая книга? — «Смерть на кончике хвоста», — секунду подумав, сказал Воронов. — Если, конечно, коммерческий отдел издательства не сочтет название слишком бескровным. Извините, мне нужно работать. Спокойной ночи. Голая ванная, тусклый кафель, презентованный, очевидно, почитателями из городского морга, и подтекающий кран: ничего не скажешь, спокойная будет ночь… 12 февраля Леля Он так и не уснул. И он больше не уснет — ни в эту ночь, ни во все последующие. Разве мог он еще несколько часов назад предположить, что эта девушка приедет к нему, чтобы остаться? Припаркует «Фольксваген», тактично улыбнется его холостяцкой берлоге, откажется от кофе, согреет в руках пиалу с коньяком и коснется кончиками пальцев его заросшего подбородка. Разве мог он представить, что глухой свитер может быть таким бесстыдным, а нагота — такой целомудренной? Нет, она не соблазняла его — ни минуты, ни секунды. Она его искушала. Она и сама была искушением. С ее появлением унылая, давно махнувшая на себя рукой квартира Лели волшебно преобразилась. Стала похожей на Безансон с его поздней готикой, а может быть, на маленький городишко на Рижском взморье, куда бабушка возила маленькую Регину лечить плевриты и воспаления легких. «Ночь — мое время, — сказала она ему. — С самого детства». Ночь, которая скрывала шрам. Ночь, которая никогда не предавала ее. Они до сих пор союзники. — Мы до сих пор союзники. Никто так не знает ночь, как я… — Я понимаю… Леля слабо помнил, что произошло потом, когда она согрела в своих руках коньяк. Впрочем, коньяк был совсем не нужен Регине. Ей вообще не нужен был никакой антураж. Уже потом, когда все произошло, Леля по-настоящему испугался. В их близости было что-то от трагической ошибки, от воровства, от преступления: как будто он взял то, что никогда ему не принадлежало и принадлежать не могло, как будто он переспал с Девой Марией в самый канун Благовещения и возмездие обязательно наступит. Он еще не знал, каким оно будет. Но только одно он знал наверняка: у него никогда не будет другой женщины. И если Регина не останется с ним, то все женское навсегда будет изгнано из его жизни — одушевленное и неодушевленное тоже. Если сегодня утром она сядет в свой «Фольксваген» и уедет, он разобьет все чашки, пиалы и тарелки, разрежет все простыни, вспорет ножом все подушки, никогда не будет носить маек и рубашек — только свитера и пиджаки. Даже от пижамы в старости откажется…. Был уже почти полдень, они провели в постели двенадцать часов, и Леля был полон решимости провести здесь еще двенадцать. Два раза по двенадцать. Три раза по двенадцать. Пока не кончатся продукты и вода, пока волны не накроют город, пока дом не истлеет и не рухнет от времени. — Звонят, — сказала ему Регина и уткнулась прохладным лбом ему в подбородок. — Звонят. Разве ты не слышишь? — Ну и черт с ними. Пусть звонят. — Леля поцеловал ее и почувствовал, что близок к обмороку. — Сегодня суббота, и я беру выходной. — А вдруг что-то важное? Я бы не хотела, чтобы наши отношения отразились на твоей работе… Господи ты боже мой, наши отношения и есть работа, на которой я готов пропадать сутками, совершенствоваться, достигать вершин и получать новые звания… Проклятый телефон не умолкал, и Леля решился. Его знаменитая интуиция, так чутко реагирующая на звонки, теперь молчала. Она тоже была женщиной и тоже была изгнана, она без боя уступила место самой совершенной. — Слушаю, — сказал он, хотя не слышал ничего, кроме подрагивания тонкой жилки на виске Регины. Но то, что сообщили ему, заставило его сесть в кровати. — Да. Я скоро буду… — только и смог сказать он. — Что-нибудь случилось? — спросила Регина. — Да. Нашли твою подругу. Дарью Литвинову. — Где? — За городом. Недалеко от поселка Ольгино. Мертвую. |
||
|