"Ангел боли" - читать интересную книгу автора (Стэблфорд Брайан)

9

Он очнулся со странным чувством бесконечного покоя. Воздух в спальне был плотным и насыщенным, а очертания комнаты казались странными. Словно потолок был слишком высоко, а стены слишком далеко. Крошечное пламя ночника около его кровати было почему-то неподвижным и совершенно не мигало.

Мандорла Сольер сидела в кресле около кровати. Корделии в комнате не было.

Дэвид пошевелился, чтобы привести тело в сидячее положение, бездумно используя правую руку в качестве опоры. Когда он посмотрел на свою руку, на ней не оказалось бинтов, и он не мог увидеть ни малейших следов каких-либо повреждений.

Он посмотрел в глаза Мандорлы:

— Это тоже сон?

— Нет, — ответила она. — Это реальность.

Но ощущения реальности не было. Воздух был слишком тяжелым и неподвижным, комната незнакома, хотя все стояло на своих местах: гардероб с его овальным зеркалом, умывальник, комод, кресло, второе зеркало на стене. Зеркала улавливали свет маленькой свечи и мягко отражали его.

— Где моя жена? — спросил он, удивленный тем, что та ушла, оставив Мандорлу наедине с ним. Револьвера, который Корделия ранее дала ему, так как не доверяла женщине-оборотню, нигде не было видно.

— Она оставалась с тобой почти двенадцать часов, пока жар не прошел, — сказала Мандорла. — Здесь также был врач. Не Франклин или Остен, а молодой человек. Однажды он уже был готов признать, что тебе ничем не помочь, но кризис миновал. Когда это произошло, врач решил сменить повязку на твоей руке. Когда он снял бинты, под ними не оказалось и следов раны. Что бы в тебя ни проникло, оно было могущественным, но сейчас утихло.

— Корделия позволила тебе остаться? — спросил он скептически.

— Ей был необходим сон. Думаю, она убедилась, что я не причиню тебе вреда.

— Ты была тут все это время?

— Да. Я помогала вытирать тебе лоб и заставляла тебя пить воду. Я могу долго обходиться без сна, если необходимо. И могу так же долго спать, когда необходимость проходит.

Она говорила мягко, забавно модулируя звуки. Её фиалковые глаза так отражали слабый отблеск ночника, что казались почти светящимися. Её взгляд совсем не пугал, но в нем было какое-то волшебство — которое, возможно, и правда заключало в себе толику силы, — излучавшее невинность и доброжелательность.

Возможно, она просто хотела, чтобы он расслабился, но он ей не верил. Он решил, что она добивается чего-то большего.

— Думаю, я знаю, что происходит, — казал Дэвид, облизнув губы, чтобы голос не был хриплым.

Она потянулась вперед, её взгляд стал более цепким, но не менее мягким.

— Расскажи мне, — попросила она.

Он собрался с силами; густой воздух словно отказывался проникать в его легкие, когда он вдохнул полной грудью, комната показалась ещё более просторной, и его беспокойство усилилось.

— В доме Мерси Муррелл есть девушка по имени Геката, — сказал он. — Она горбунья. Думаю, что она — создание вроде Габриэля Гилла, сотворенное Пауком. Не знаю, создал ли её Паук из собственной субстанции, как его противник создал Сфинкс, или же он похитил огонь её души, как сделал это с Габриэлем, но он снабдил её информацией совершенно иначе, чем Габриэля. Теперь, как ранее Габриэль, она осознала свою силу. И я думаю, она вполне готова использовать её так, как того хочет Паук.

Я думаю, Паук попытался уничтожить Сфинкс — и, возможно, преуспел в этом, хотя де Лэнси было позволено убежать и искать убежища у сэра Эдварда в Париже. Глиняный Человек у Стерлинга, и тот его пробудил, но я думаю, что он тоже — хотя он того не знает — пользуется данной ему Пауком властью на собственное усмотрение. Если все, что я видел, реально, то какую бы паутину Паук ни плел, она очень широко раскинута. Но я не могу сказать, какую роль играю во всём этом, так как я всего лишь око, сквозь которое смотрит Баст.

Он снова взглянул на свою излечившуюся руку, которая совсем не болела. Затем он снова посмотрел на Мандорлу, неожиданно засомневавшись в своих догадках, и прося её помощи.

— Перрис наблюдает за домом Стерлинга, — сказала женщина тихо. — Я беспокоюсь за него после того, что случилось с Суаррой, но если ему ничто не помешает, он узнает, что делает Стерлинг. Что касается Сфинкс, то её породу нелегко уничтожить, и я полагаю, что она выкарабкается. Тем не менее, тот факт, что на неё напали, говорит об уверенности Паука в собственных силах. Что такого сделала эта Геката, что ты посчитал её созданием Паука?

— Если это только не было сон, — он слегка вздрогнул. — Она убила человека, подвесив его в воздухе и открутив его голову от тела так… как росомаха разрывает рака. Но это мог быть сон.

— Ты так полагаешь?

Он покачал головой и признал:

— Нет. Когда я раньше наблюдал чужими глазами, то, что я видел, бывало реально. Здесь то же самое. Я видел то, что видели другие, и сложно сомневаться в том, что я видел. Я бы мог легко поверить, что это сон, так как мои чувства кажутся искаженными, и моя собственная комната выглядит незнакомой.

— Это реальность, — сказала Мандорла. — Даже если бы это был сон, который мы с тобой разделили, он был бы достаточно реальным. Никогда в этом не сомневайся. Все это реально, каким бы странным оно ни казалось. Что бы ты ни увидел, Дэвид — верь этому!

Он не мог сказать, почему она так настаивает, но огонь был неправильным, и воздух был неправильным, и само пространство казалось извращенной действительностью. Если мир приобретает форму и содержание сна, напомнил он себе, все равно нужно жить как можно лучше. Это то, что делают падшие ангелы, это самая их суть. Их сны наделены властью изменять вид мира.

Но как могла исцелиться его рука? Чья врачующая магия совершила это и почему? Может, что-то пытается уничтожить его способность к видениям, лишив его боли?

Чего хотят Паук и Мандорла? Какие планы придуманы Пауком, изучившим современный мир? Чему он научился?

Она подвинулась, чтобы коснуться его лба своими тонкими пальцами, словно проверяя, не начался ли у него жар. Кончики её пальцев касались его очень нежно, и он знал, что она вполне понимает, что с ним творит её нежность. Она играла с ним, как всегда играла с чувствами людей, полагая, что его осведомленность о её истинной природе не помешает ему откликнуться на её красоту, голос и соблазнительные жесты. Он неловко уклонился от её руки, но она лишь рассмеялась.

— Тебе нечего меня бояться, Дэвид, — сказала она ему, как будто, часто повторяя эти слова, могла заставить его поверить. — Я лучший союзник, чем кто-либо ещё. Пока тайна сгущается вокруг тебя — я лучше, чем Пелорус, даже если бы он был здесь, и гораздо лучше, чем преданная тебе Корделия.

Он не мог себе представить, что она серьезно собирается соблазнить его в его собственном доме, и даже подозрение, что это сон, не заставило его изменить своё поведение. Он снова попытался отодвинуться и поднял правую руку, чтобы удержать её.

Прикосновение пальцев к её коже пронзило его электричеством. Боль, которая так загадочно исчезла из его руки вместе с нанесенной волчьими зубами раной, теперь вернулась к нему, как голодное пламя, и кожа его предплечья заныла так, словно её снова прокусили невидимые челюсти. Он почувствовал, как ломается кость и сломанные части задевают друг друга, и его рука конвульсивно вцепилась в кисть Мандорлы.

В тисках его пальцев её кисть начала изменяться, деформироваться, превращаться, гладкая кожа прорастала жесткой шерстью.

Мандорла была одета соответственно приличиям — нижние юбки, корсет под черной тканью. Её одежда успокаивала Дэвида, потому что он не представлял, как она выберется из всего этого, если захочет превратиться в волка; сейчас он понял, что был совершенно неправ относительно её затруднений. Она имела опыт превращений, и пока плоть изменялась и её формы были неопределенны, она как-то освободилась от большей части оболочек. Она бы полностью освободилась, если бы он не сжимал некоторое время её верхние конечности, не давая ей избавиться от перчаток.

Боль, которая усилила его хватку, теперь ослабила её, и он понял, что не может больше удерживать волчицу. Она вырывалась из его рук, падая на пол, выкручиваясь из одежды, приобретая свою истинную форму. Когда он сел на кровати, кровь, вытекавшая из раны на правой руке, промочила покрывало, а Мандорла запрыгнула на кровать, встав над ним. Она была неестественно большой и бледной, но её фиалковые глаза все так же ярко светились, полные страшной угрозы.

Он безнадежно пытался отодвинуть её, но ему не хватало сил. Тяжелый воздух, становившийся все более вязким с каждой уходящей секундой, затруднял его дыхание и душил его. Придавив передними лапами его грудь, она медленно потянулась к нему своей огромной бледной головой. Её челюсти приоткрылись, показав розовый язык. Он чувствовал на своем лице её горячее дыхание.

Он знал, что, находясь в форме волка, она сохраняла только самые отрывочные остатки своего человеческого разума — но он понятия не имел, насколько ведущий её теперь инстинкт может быть сдержан рудиментами сознательных мотивов и целей. Он знал, что если она разорвет его горло, то только потому, что не сможет остановить себя.

Но она не нападала. Ею завладела неуверенность. Она бешено замахала длинным хвостом и сжалась, словно какая-то невидимая угроза появилась из стены за кроватью.

Как бывало раньше, комната неожиданно наполнилась светом. Свет проходил не через зашторенные окна, а из большого овального зеркала на двери гардероба и из зеркала на стене рядом с умывальником. Вязкий воздух, который наполнили реки света, был зажжен ими, начал мерцать и искриться сам. Крошечный ночник около кровати вспыхнул, как взрывающаяся звезда.

Свет растекся по простыням и поврежденной коже Дэвида, словно ртуть. Он омыл его глаза и почти ослепил, но Дэвид почувствовал, как Мандорла двигается, поворачиваясь на кровати к гардеробу. Затем он услышал её крик. Она издала занятный мяукающий звук, более присущий кошке, чем собаке. Резкий звук был полон недоумения и страха.

«Дело не в ней, — подумал Дэвид. — Её забирают, как Пелоруса. Она становится пленницей, так что может даже не пытаться вмешаться». Он поднял свою сломанную, кровоточащую, измученную руку, растопырив пальцы, словно требовал от света успокоиться, остановиться, подчиниться его воле.

И свет подчинился.

Пока он поднимал руку в приказном жесте, интенсивность света уменьшилась, и он обнаружил, что может смотреть сквозь сияние. Оно исходило из жидкого воздуха, свиваясь в кружащееся озеро сияния, которое наполнило комнату до уровня кровати и распространялось через зеркало на гардеробе в какую-то сказочную страну извне, и он не мог видеть его далекие берега.

Хотя в комнате свет оставался чистым, в зеркале он растворился до слабого свечения, отраженного водой, волны которой мягко набегали на песчаный берег. На берегу Дэвид видел деревья с искривленными стволами и яркой пышной листвой. Между ветвей деревьев перемещались чьи-то тени, но он не мог разглядеть существ, которые их отбрасывали. Мандорла также смотрела в этот зазеркальный мир. Она села в ногах кровати, подняв одну лапу, словно пытаясь удержать прилив неземного света. Несколько мгновений оба не шевелились, зачарованные удивлением. Затем Мандорла опустила лапу и подобралась для прыжка. Дэвид почувствовал давление её задней лапы через простыню, около его собственной ноги, затем волчица с силой оттолкнулась, бросив себя вперед мощным рывком. Прыжок перенес её сквозь овальное зеркало, словно это было открытое окно.

Он увидел, как она приземлилась на мелководье, рассыпав серебряные брызги, и выбралась на песок. Не оглядываясь назад, она нырнула в заросли и скрылась. Некоторое время он порывался последовать за ней, но затем его доблестная попытка повелевать приливом света была сорвана слабостью его раненой руки. Он не мог удерживать её дольше и опустил руку. Как только это случилось, в комнату вошла тьма. Ночь упала на иной мир за магическим зеркалом, и он скрылся из вида.

Он не почувствовал, как пробуждается, перемещение было мгновенным. Внезапно оказалось, что только мерцающий свет ночника разбивает темноту, и он увидел, что человек, сидящий в кресле и смотрящий на него — не Мандорла или Корделия, а его дорогая Нелл. Она выглядела очень усталой, и выражение её лица было непривычно тусклым. Его неожиданно наполнило и переполнило чувство любви, едва не заставив расплакаться.

Он позвал её и постарался улыбнуться, но его внимание приковали бинты, обвязывающие его поврежденную руку.

— Мама сказала, теперь моя очередь, — сказала Нелл, осторожно подбирая слова, стараясь говорить как взрослая. — Я сказал, что у меня получится.

«Не те ли это слова, что она говорила раньше?» — подумал он. Он не мог вспомнить, точно и не знал, происходит ли это во второй раз или впервые. Возможно, все это часть одного бесконечного сна.

— Какой сегодня день? — прошептал он.

— Понедельник. Ты долго спал. Ты был сильно болен. Мама сказала. Ты шевелился во сне. Доктор сказал, что тебе снятся плохие сны.

Понедельник! Он не мог в это поверить.

— Это случилось вчера? — спросил он, имея в виду рану на своей руке.

Нелл кивнула.

— Ты долго спал, — повторила она, явно не понимая причины его удивления. — Тебе снились плохие сны. Почему нам снятся плохие сны, папа?

«Это был не сон, — говорил он себе настойчиво. — Сошел с ума мир, а не твой разум. Это все правда и не подлежит сомнению».

Всё напрасно, он не мог не сомневаться. Он не мог не спрашивать себя, какие у него доказательства того, что хоть что-то случившееся не было призраком его воспаленного воображения — кроме, пожалуй, волка, который искусал его руку. Волк, по крайней мере, точно был настоящим, если только воспоминания о том, как он заработал эту рану, не подводили его.

— Волк умер, — сказала Нелл. Она уже говорила это раньше, он был убежден. — Мама положила его в сундук и закрыла крышкой. У него не было головы.

«А что за безголовое существо спрятала вчера ночью в свой сундук миссис Муррелл?» — подумал Дэвид. Убийство, должно быть, было совершено вчера ночью — так же, как и пробуждение Глиняного Человека, и бегство де Лэнси через залитые дождем парижские улицы. Это было прошедшей ночью. Нужно было обхитрить время, чтобы увидеть все это, но время легко обхитрить, когда смотришь сны.

— Дедушка вернулся? — спросил он, зная, что она скажет «нет». Он прислушался к дверному звонку, но стояла тишина. Не было вообще никаких звуков.

— Мне вчера снился сон, — задумчиво сказала Нелл. — Мне снилось, что я волк, волчонок. Саймон тоже был волчонком, и Тедди был там. Было темно и тепло, и там были другие волки, которые присматривали за нами. Было очень мирно. Мы ели маленьких человечков с глазами, как у лягушек. Мы ели их сырыми, но они были теплые, и у них была вкусная кровь. Было так тепло, и я не знала, кто я, пока я не проснулась и не увидела, что я вовсе не волк. Почему нам снятся сны, папа?

Он запоздало осознал, что она уже задавала похожий вопрос, и он на него не ответил. Он собирался проигнорировать его снова, потому что не мог дать ответ, но ему бы не хотелось этого делать. Детское любопытство драгоценно и не должно оставаться без ответа, даже если нечего ответить.

— Никто не знает, — сказал он. — Люди искали в снах скрытое значение с тех пор, как человек впервые начал мыслить, но мы просто не знаем.

«Это своего рода ложь, — подумал он. — Девочка заслуживает лучшего ответа от своего любящего отца. Но как я могу сказать ей, что наши сны — это то, что может быть поймано и захвачено безжалостными ангелами? Как я могу ей сказать, что они являются или могут стать шестым чувством, и что они только производят различные иллюзии, пока злобные ангелы не потребуют иного? Пусть милосердная судьба защитит её от этого!»

Если бы ему и так не хватало проблем, он бы задумался, не был ли сон о волках действительно иллюзией, или её сны тоже были одержимы, а её внутренний взгляд принужден открыться. Он надеялся, что Таллентайр приедет, теперь, когда Мандорла ушла, он чувствовал себя ужасно одиноко.

— Я позову маму, — сказала Нелл, застенчиво сползая с кресла и подходя к двери. Дэвид посмотрел в зеркало на гардеробе и увидел отражение изножья кровати и стены. Воздух был застоявшимся и теплым, но не тяжелым. Огонек ночника мерцал от сквозняка.

«Я не сошел с ума», — сказал он себе как можно тверже. Он вспомнил, что Сфинкс рассказывала сэру Эдварду, будто ангелы жили когда-то как обычные люди и не могли легко изменяться для своего удовольствия. Если время сейчас искажалось, то это стоило недешево, конечно, если он уже не спал!

«Должно быть, Паук играет со мной, — подумал Дэвид Лидиард. — Возможно, я пойман в его паутине и крепко связан, и он впрыснул яд в мое тело, чтобы растворить и выпить мою душу».

Затем зашла Корделия, полная беспокойства, с кружкой воды в руках. Он был так рад её видеть, что его тревога почти улеглась. Он знал, глядя на неё, что он не один и никогда не останется один. Но её лицо было изнурено и измучено недостатком сна, она глубоко переживала из-за него. Впервые он задумался, не умрет ли он, если его болезнь неизлечима.

— Мандорла Сольер была тут? — неуверенно спросил он.

— Нет, — ответила жена. — К нам никто не приходил с тех пор, как у тебя началась лихорадка. Я бы не приняла её, если бы она пришла.

Дэвид почувствовал, что эта новость должна была удивить его сильнее. Он понял, что уже почти не способен удивляться. Казалось, боги насмехаются над ним, дразня его своим умением изменять как прошлое, так и будущее. Возможно, они пытались убедить его, что всё было в их власти, и что он никогда не сможет, оказавшись наравне с ними, понять их.

Но он не сдался. Если это не было очередной сценой его сна — если он действительно вернулся во время и в материальный мир — то пора было действовать.

— Отправь для меня письмо, — сказал он Корделии, когда она дала ему напиться и убрала кружку. — Есть человек по имени Джейсон Стерлинг, у него дом в Ричмонде. Твой отец упоминал о нем при мне — он публиковал статьи об эволюционной теории. Я не знаю его адрес, но он достаточно известен, и я не думаю, что его будет сложно разыскать в справочной. Напиши ему в письме, чтобы он приехал настолько быстро, насколько это в человеческих силах; напиши, что дело не терпит отлагательства. Отправь Джона доставить письмо и дай ему понять, что письмо нужно доставить как можно скорее. Дай ему денег на поезд и 30 шиллингов.

Корделия, конечно, была ошеломлена. Он попытался изо всех сил дать ей понять всю серьезность его просьбы, зная, что он может положиться на неё, если только сможет её убедить действовать неотложно.

— Пожалуйста, — сказал он убеждающе. — Я потом объясню. Обещаю, что объясню все, когда смогу. Но это нужно сделать сейчас. Что бы ни происходило, время ценно. Это единственное в чем я уверен. Война ангелов уже началась, и любая передышка, которую они могут нам дать, скорее всего, будет недолгой.