"Солдатская награда" - читать интересную книгу автора (Фолкнер Уильям)

3

В комнате чувствовалась та неуловимая атмосфера враждебности, которая неизбежно возникает там, где сталкиваются две хорошенькие женщины, и обе они изучали друг друга пристально и осторожно.

Миссис Пауэрс, забыв о себе в эту минуту ради других и находясь среди чужих людей, не очень ощущала это, но Сесили, никогда о себе не забывавшая, находилась среди людей знакомых и наблюдала за гостьей с напряженным вниманием и свойственной женщинам интуитивной проницательностью, которая позволяет им правильно судить о характере других, об их платье, нравственности и так далее. Желтые глаза Джонса изредка посматривали на гостью, но всегда возвращались к Сесили, которая его не замечала.

Ректор тяжело топал по комнате.

– Болен? – прогремел он. – Болен? Да мы его сразу вылечим! Поживет дома, будет вкусно есть, отдыхать, почувствует заботу – да он у нас через неделю выздоровеет. Верно, Сесили?

– Ах, дядя Джо! Мне просто не верится. Неужели он жив? – Она встала, когда ректор проходил мимо ее стула, и как-то влилась в его объятия, словно набежавшая волна. Это было очень красиво.

– Вот его лекарство, миссис Пауэрс, – сказал старик, с тяжеловесной галантностью обняв Сесили, и через ее голову взглянул на задумчивое бледное лицо гостьи, внимательно и спокойно смотревшей на него.

– Ну, ну, не надо плакать, – прибавил он, целуя Сесили.

Зрители наблюдали за ними: миссис Пауэрс – с раздумчивым и отчужденным вниманием, Джонс – в мрачном раздумье.

– Это оттого, что я так рада за вас, дядя Джо, милый, – сказала она. Грациозно, как стебель цветка на фоне массивной черной фигуры ректора, она обернулась к миссис Пауэрс. – И мы так обязаны миссис… миссис Пауэрс, – продолжала она, и голос ее звучал чуть приглушенно, как сквозь сплетение золотых проводов. – Она была так добра, привезла его к нам. – Ее взгляд скользнул мимо Джонса и блеснул, как нож, навстречу другой женщине. («Решила, что я хочу его отбить, вот дура, прости господи!» – подумала миссис Пауэрс.) Сесили подошла к ней с притворным порывом. – Можно мне вас поцеловать? Вы не рассердитесь?

Поцелуй был похож на прикосновение гладкого стального клинка, и миссис Пауэрс резко проговорила:

– Я тут ни при чем. Сделала бы то же самое для любого больного – негра или белого, все равно. Как и вы, – добавила она с недобрым удовлетворением.

– Да, вы были так добры, – повторила Сесили спокойно и равнодушно, спустив стройную ножку с поручня кресла, где сидела гостья.

Джонс в неподвижном отдалении следил за этой комедией.

– Все это глупости, – вмешался ректор. – Миссис Пауэрс просто видела – Надо надеяться, – сказала миссис Пауэрс с внезапной усталостью, вспоминая его измученное лицо, этот чудовищный шрам, эту равнодушную покорность непрестанной тупой боли и убывающим душевным силам. «Слишком поздно, – подумала она с инстинктивным предвидением. – Рассказать им про шрам? Предотвратить истерику, когда эта… это существо (она плечом чувствовала прикосновение девушки), увидит его. Нет, не надо, – решила она, глядя, как ректор огромными шагами, как лев, меряет комнату, охваченный недолговечной радостью. – Какая же я трусиха. Лучше бы приехал Джо: он должен был догадаться, что я все испорчу».

Старик протянул фотографию. Миссис Пауэрс взяла ее: тонколицый, как лесное существо, в страстной и напряженной безмятежности фавна; и эта девушка, прислонившаяся к крепкой, как дуб, руке старика, думает, что она любит этого мальчика – во всяком случае притворяется, что любит его. «Нет, нет, не буду злой кошкой… Может быть, она и любит его – насколько она вообще способна кого-нибудь любить. Как романтично: потерять своего любимого – и вдруг он неожиданно возвращается в твои объятия! Да еще летчиком! Повезло же этой девочке, ей легко играть роль. Даже Бог ей помогает. Ты злая мошка! Просто она красивая и ты ей завидуешь. Вот что с тобой делается, – подумала она с горькой усталостью. – Больше всего меня злит, что она воображает, будто я за ним гоняюсь, будто я в него влюблена. Да, да, я люблю его! Мне бы только прижать его бедную, искалеченную голову к груди, так, чтобы он никогда, никогда больше не проснулся… О черт, какая страшная путаница! И этот унылый толстяк в чужих брюках уставился на нее, даже не мигнет, а глаза желтые, как у козла. Наверно, она с ним проводит время».

– …ему было тогда восемнадцать лет, – говорил ректор. – Никогда не хотел носить ни шляп, ни галстуков, мать никак его не могла заставить. Бывало, уговорит его одеться как следует, и все равно, даже в самых торжественных случаях, он вечно являлся без галстука.

Сесили потерлась о рукав старика, как котенок.

– Ах, дядя Джо, я так его люблю!

Джонс, тоже похожий на кота, только толстого и важного, заморгав желтыми глазами, пробормотал непристойное слово. Старик был увлечен собственной речью, Сесили – приятно погружена в себя, но миссис Пауэрс наполовину услышала, наполовину догадалась, и Джонс, подняв глаза, встретил ее гневный взгляд. Он попробовал переглядеть ее, но ее взгляд был бесстрастен, как нож хирурга, и, не выдержав, он отвел глаза и стал нашаривать в карманах трубку.

– Ах, там… один наш… наш знакомый. Сейчас отошлю его и вернусь. Простите, я только на минуточку. Дядя Джо, можно?

– Что? – Старик прервал себя. – Да, да.

– Вы меня извините, миссис Пауэрс, правда? – Она пошла к дверям и мельком взглянула на Джонса. – И вы тоже, мистер Джонс?

– Значит, у Джорджа своя машина? – спросил Джонс, когда она проходила мимо. – Знаю: вы не вернетесь!

Она окинула его холодным взглядом и, выйдя за дверь, услыхала, как ректор снова заговорил – конечно, о Дональде. «Вот я опять невеста, – с удовлетворением подумала она, заранее предвкушая, какое лицо будет у Джорджа, когда она ему это сообщит. – А эта длинная черная женщина, наверно, крутила с ним любовь, вернее – он с ней, я-то знаю Дональда, Что ж, все мужчины такие. Может быть, он на нас обеих женится… – Она простучала каблучками по ступенькам и вышла на солнце, и солнце радостно обласкало ее, словно она была дочерью солнца. – Интересно, как бы это было – вдруг у меня был бы муж с другой женой? Или два мужа? Не знаю, кажется, я и одного не хочу, вообще не хочу замуж. Впрочем, один раз не мешает попробовать. Посмотреть бы, какое лицо сделал бы этот противный толстяк, если бы услышал, что я думаю. И зачем я позволила ему поцеловать меня? Брр…»

Джордж выглядывал из машины, следя за ее чуть покачивающейся походкой со сдержанной страстью.

– Ну, скорее, скорее! – позвал он.

Но она ничуть не ускорила шаг. Он открыл дверцу, даже не подумав выйти из машины.

– Господи, что ты так долго? – жалобно спросил он. – Я уже вообразил, что ты вовсе не поедешь!

– И не поеду, – сказала она, кладя руку на дверцу. Ее белое платье, прильнувшее к гибкому, хрупкому телу, невыносимо слепило на солнце. За ней, через лужайку, виднелся такой же гибкий силуэт, только там стояло просто дерево, молодой тополек.

– Что?

– Не еду. Сегодня возвращается мой жених.

– Да ну тебя, садись скорее!

– Сегодня приезжает Дональд, – повторила она, глядя ему в лицо. До чего смешное лицо: сначала – невыразительное, как тарелка, и вдруг начинает пробиваться испуг, изумление.

– Да ведь он умер!

– А вот и не умер! – сказала она весело. – Он ехал со своей знакомой, и она предупредила нас, что он сейчас явится. Дядя Джо стал похож на воздушный шар.

– Да будет тебе, Сесили. Ты меня просто, дразнишь.

– Честное слово, нет! Это чистая правда, клянусь!

Его гладкое пустое лицо стояло перед ней, словно луна, пустое, как обещание. Потом на нем появилось что-то вроде выражения.

– Черт, да ты же обещала вечером покататься со мной. Что теперь будет?

– Ничего не будет! Дональд приедет домой – и все!

– Значит, для нас все кончено?

Она посмотрела на него, потом быстро отвела глаза. Странно, как чужие слова вдруг помогли понять, что значит возвращение Дональда и все неизбежные последствия. Она молча кивнула, чувствуя себя несчастной и беспомощной.

Он высунулся из машины, схватил ее за руку.

– Садись скорей! – скомандовал он.

– Нет, нет, нельзя! – Она упиралась, пытаясь вырвать руку. Он крепко сжал ее запястье. – Нет, нет, пусти меня! Мне больно!

– Так тебе и надо! – буркнул он. – Садись!

– Перестань, Джордж, пусти! Меня там ждут!

– Когда же мы увидимся?

У нее задрожали губы.

– Ах, не знаю! Ну, пусти же меня, пожалуйста! Разве ты не видишь, как мне плохо? – Глаза у нее стали синими, темными; солнце смело очертило напряженный поворот тела, тонкую твердую руку. – Пусти, пожалуйста!

– Сама сядешь или мне тебя поднять и посадить силком?

– Сейчас я заплачу! Пусти меня, слышишь?

– О черт! Прости, малыш, ей-богу я не хотел. Мне бы только видеться с тобой. Все равно нам надо видеться, даже если все кончено. Ну, поедем, я же тебя никогда не обижал!

Она сразу успокоилась:

– Хорошо, объедем квартал, только разик. Мне надо туда, к ним. – Она поставила ногу на подножку. – Обещаешь?

– Ясно. Раз объедем – и все. Не хочешь – так я тебя насильно похищать не буду.

Она села в машину и, отъезжая, быстро взглянула на дом. В окне виднелось лицо, круглое, любопытное.