"Четвертое измерение" - читать интересную книгу автора (Новиков Валентин Афанасьевич)

10

Сонька сначала проверила, тот ли это подшипник, приложив вплотную к нему поломанный, затем вынула из сумки четвертинку водки и протянула ее слесарю.

– Ну что, выпьем? – услышала она чей-то смутно знакомый голос. Обернувшись, увидела пожилого слесаря, когда-то работавшего с ее отцом.

– Здравствуй, Соня! – он протянул ей огромную черную руку со сбитыми ногтями, покрытую ссадинами.

– Здравствуйте!

Сонька обрадовалась этой неожиданной встрече – она всегда радовалась, когда встречала знакомых своего отца, – но никак не могла припомнить имени старого слесаря.

– Да Савватеич я, забыла уж… Оно и немудрено. Махонькая ведь была… Как хоть живешь-то?

– Хорошо.

– Вижу по тебе, что хорошо. А здесь что делаешь?

– Подшипник вот мне нужен был для ветряка… – Сонька показала подшипник. – А он достал, – кивнула она на парня.

– За водку? – прищурившись, покосился старик на парня. – Ох и дурак ты, хлопец… Дай-ка, Соня, сюда.

Сонька, недоумевая, в чем дело, протянула Савватеичу подшипник. Старик бросил его к ногам парня.

– Пойдем, я тебе другой такой достану, тут этого старого хлама сколько хочешь валяется.

Савватеич нашел для Соньки пару подшипников, набил баночку солидолом, аккуратно завернул все в газету. Он ни за что не хотел отпускать Соньку. Повел ее с собой в заводскую столовую, накормил, купил ей в буфете кулек конфет.

За обедом Савватеич все рассказывал ей о ее отце.

Сонька ела, низко наклонив голову над тарелкой, слушала, молчала. И старый слесарь, почуяв, что слова его тяжелы для этой девочки, умолк.

Но когда Сонька подняла голову, глаза ее были ясны, она улыбалась.

Поблагодарив старика и попрощавшись с ним, Сонька ушла.

В следующее воскресенье первым утренним автобусом Сонька и Игорь поехали чинить ветряк.

Игорь догадывался, что ветряк – это что-то необыкновенное, что ветряк этот имел отношение к загадочному заброшенному дому и чьей-то судьбе. Сонька конечно, молчунья… А может, она и сама не знает, зачем все это делает. Ведь он, Игорь, никогда толком не знает, что делает и зачем. И если так, то это совсем хорошо. Ветряк с его огромными крыльями, летящими по ветру, представлялся Игорю чуть ли не одушевленным существом и должен был, как ему казалось, сыграть какую-то роль в его жизни. Он, в отличие от Соньки, вовсе не вникал в технические тонкости – его интересовало совсем другое – какая-то нереальная сторона дела. В интернате все знали, что Игоря нельзя, например, заставить чистить картошку для борща, но что он в то же время с готовностью делал все, что только могло его заинтересовать.

Далеко в пустыне всходило солнце и гнало к морю длинные тени. Тени тянулись от дюны к дюне – острые остатки минувшей ночи, достигали домов, затаивались под заборами и деревьями. А тени ветряков терялись далеко в море.

В сонной тишине горланили петухи, кое-где с утренним задором тявкали собаки. Поселок еще спал. Только порт уже глухо гудел – слышался шум работающих машин, сигналили портовые краны. К причалу, медленно разворачиваясь, подходил большой белый теплоход. На море держалась легкая зыбь – вся даль утопала в глубокой темной синеве. И утреннее небо над густо-синим морем казалось необычайно прозрачным и глубоким. Сколько раз уж Сонька и Игорь видели это, и каждый раз новое утро поражало их радостной новизной, невиданной игрой красок.

Снова вдвоем притащили они к ветряку ящик с инструментом. Расстелили брезент.

– Все деревья засохли, – сказала Сонька, – теперь надо саженцы доставать, весь сад заново растить. Тут, возле изгороди, посадим смородину, тут персики и яблони, а виноград возле дома, чтобы вился по стене, как в интернате.

Игорь перебросил языком сапожный вар за другую щеку, шмыгнул носом и согласно кивнул.

– И будет здесь сад… – Губы Соньки тронула слабая улыбка.

Подшипник они сменили за какие-нибудь полчаса. Однако лопасти ветряка даже не шевельнулись под напором крепкого морского ветра.

– Не будет он работать, – Игорь, как видно, пытаясь найти какой-то выход, принялся энергично жевать сапожный вар.

– Будет. Надо приклепать к лопастям дюралевые полосы.

Игорь вынул изо рта вар и присвистнул:

– Ого!

Сонька с засученными выше локтей рукавами стояла посреди двора, оглядывая ветряк. На брезенте валялись гаечные ключи, напильники, электродрель, мотки проволоки, дюралевые обрезки, ножницы для резки металла.

Немного отдохнув, они принялись за клепку дюралевых полос. Работа предстояла долгая и трудная.

С пронизывающим душу скрежетом выла дрель. Руки болели от тяжелых ножниц, дюралюминий был тверд, как сталь.

Игорь и Сонька попеременке, пока не уставала рука, сажали заклепки. Уже высоко в зенит поднялось солнце, а работе не видно было конца.

– А что, если опять крутиться не будет? – спросил Игорь, отирая со лба пот.

– Будет.

Работать Игоря заставляла лишь необыкновенная уверенность Соньки. Но с каждым часом и ее силы таяли, она уже часто мазала – била молотком мимо заклепок.

Ни Сонька, ни Игорь не заметили, как во двор вошел Исаев. Он довольно долго стоял, с удивлением глядя на то, что происходило. Осмотрел инструмент, разбросанный на брезенте, захватанные расчеты, прижатые к брезенту напильником, чтобы не унесло ветром. Подошел, тихо спросил:

– Что это?

Сонька вздрогнула, оглянулась. Увидев летчика, запястьем отвела со лба светлую прядь. Лицо ее было грязно – все в полосах и пятнах. Глаза, усталые и угрюмые, вдруг радостно вспыхнули.

– Да вот… – Игорь смутился – он видел летчика впервые, покосился на Соньку. – Достала подшипник… Сменили. Все смазали, а воду не тянет.

– Тебе все надо, чтоб получалось сразу, – ответила ему Сонька. – Хоп, и готово…

– И ведь я обо всем этом даже не подозревал… – Исаев ничего более не говорил, только смотрел на Соньку.

– Теперь на заклепки, – продолжал Игорь, – листы посадили. Только он, наверно, все равно крутиться не будет…

– Будет! – Сонька сказала это не Игорю, а Исаеву. – Даже на слабом ветру будет. Я все рассчитала.

– Вижу, – странным каким-то голосом ответил летчик, – что ты, действительно, все рассчитала. Что поделаешь? Раз начали, будем вместе заканчивать эту работу. А сейчас идемте-ка в столовую обедать, вы уж языком не ворочаете.