"Четвертое измерение" - читать интересную книгу автора (Новиков Валентин Афанасьевич)17Тихо постучавшись, Сонька вошла в кабинет директора интерната. Иван Антонович сидел за столом и читал газету. – Что, Соня? – коротко взглянув на нее поверх газеты, спросил он. Отложил газету. Снял очки. – Иван Антонович, отпустите меня из интерната. Директор оперся подбородком на кулак и, прищурившись, долго, не мигая, смотрел на Соньку. – Куда? – К Исаеву, к Федору Степановичу… Директор откинулся на спинку стула: – Откуда ты его знаешь? – Он упал с неба… Нет, не так упал… Понимаете, он говорит – это вертикальная посадка. – Хорошо, вертикальная посадка. И что же? – Ну и вот. – Я, конечно, не могу сказать, что все понимаю, но твое намерение не высосано ли из пальца? – Вовсе не из пальца. Марина, понимаете… Марина – это его жена… не может примириться с тем, что она бездетна. Щека Ивана Антоновича непроизвольно дернулась: – Ты говорила с ней? – С кем? – Да с Мариной, женой Исаева, то есть, я хочу сказать, она с тобой говорила? – Что вы! Я ее никогда не видела! Она живет на Севере. – Теперь мне уже кое-что понятно: ты идешь в семью человека, с которым не только никогда не разговаривала, но которого даже и в глаза-то не видела… Соня, ты умная и талантливая девочка, но… – У меня никаких талантов, – перебила его Сонька. – Хорошо, никаких. Но элементарное понимание… Боже мой, куда же я задевал папиросы? – Да вот же они, лежат перед вами. Сонька зажгла спичку. У него так дрожали руки, что он не мог прикурить. – Подожди, что я хотел сказать? Ах да, в глаза не видела… – Да видела я ее! – Где? – На рисунке… Федор Степанович показывал мне рисунок. – И она тебе понравилась… на рисунке? Сонька кивнула. – Ну, тогда… – он развел руками. – Она всю жизнь мечтала иметь девочку. – Такую девочку, как ты, надо еще заслужить. А она лишь предстала перед тобой на рисунке… Тебе не кажется, что такое удочерение несколько м… м… необычно? – Нисколько. Наоборот… Директор вскочил из-за стола и нервно забегал по кабинету. – И ты ожидаешь, что я в состоянии тебе сказать «иди»? – Ну да. – Даже с формальной стороны тут далеко не сходятся концы с концами… Это вопрос, Соня, чрезвычайно сложный, и твое желание – еще далеко не все. – Значит, вы меня не отпускаете? – Пока, конечно, нет. Я должен прежде… – Ну и ладно! – Сонька выскочила из кабинета, хлопнув дверью. Оставшись один, Иван Антонович снял очки и, держа их в пальцах, долго тер запястьем лоб. Потом так, никому, сказал: – Непостижимо. Как всегда по воскресеньям, в интернате пусто. Сонька ходила по гулким коридорам, большим и без детей неуютным. Заглянула в пионерскую комнату. Там тоже было пусто, на столе стояла коробка с пластилином. Сонька подошла к столу, взяла кусочек пластилина. Машинально скатала в ладонях шарик, положила его на стол. Скатала второй, побольше. Переломила спичку и соединила ею два шарика. Прикрепила снизу коротенькие ноги. Поставила на стол. Отступив немного от стола, посмотрела на свое произведение. В раздумье отщипнула еще кусочек пластилина. Прикрепила его к верхнему шарику. Получился нос. Сонька схватила уродца, смяла его в руке. И снова она шла одна по пустому коридору. Кусала губы, но не плакала. Пришла в свою комнату. Девочки уехали домой к родителям. Без них комната казалась чужой, холодной. Сонька долго сидела на кровати, глубоко задумавшись. Вошла Эмма Ефимовна, дежурившая по интернату, остановилась в дверях: – Почему не спишь? Уже поздно. – Я… – Сонька поспешно расстегнула воротничок. – Сейчас ложусь… Они молчали в тягостной тишине. – Тебя кто-то обидел? – Нет. – Тебе плохо в интернате? – Хорошо. – Ах ты, горе мое… – Эмма Ефимовна подошла к Соньке, присела перед ней на корточки. Большая, длинноногая, она едва поместилась меж детских кроватей. – Я чувствую, ты что-то задумала, Соня. – Ничего я не задумала. – Ну спи. Эмма Ефимовна погладила Сонькину руку и тихо вышла из комнаты. Сонька прислушалась. Когда в коридоре стихли шаги учительницы, сняла форму, аккуратно свернула, надела свое старое платье, кофточку, сандалии, собрала свои вещи – портфель едва закрылся – и бесшумно отворила окно. На остановке никого не было. Последний автобус, видимо, недавно ушел. Сонька постояла немного, глядя на интернатский жилой корпус, вклинившийся углом в созвездие Кассиопеи, и пошла напрямик через дюны в сторону порта. Она некоторое время шагала по вязкому песку, потом остановилась. Царила такая тишина, что она невольно посмотрела в небо. Только оттуда, из космоса, могло литься такое безмолвие. Оно легло на пустынные дюны, его холод остудил песок. Сонька пошла быстрее и нарочно громко заговорила сама с собой: – Вчера за творческий диктант получила двойку. А до этого схватила две тройки… Она умолкла и услышала глухое, похожее на шепот эхо пустыни. Она еще прибавила шагу. Ей было одновременно и холодно, и жарко. Маленькие мерцающие кристаллы звезд указывали путь, она ориентировалась по ним легко и привычно. Сбегала с дюн широкими прыжками, а поднималась на них медленно, ровным шагом. Так она привыкла ходить, так шла и сегодня. Но отчего-то эта ночь казалась ей бездонным провалом в иное измерение. Уже в первом часу пришла она в дом Исаева. Зажгла в обеих комнатах свет и крикнула: – На-со-всем! Крутнулась перед зеркалом, подняла над головой руки. Нет, в общежитии нельзя было так… Здесь она оказалась лицом к лицу с некоей новой свободой. Спать не хотелось. Сонька погасила свет в доме и выскочила на улицу. Была ясная звездная ночь. Море несло на волнах осколки звезд. Пучина перемешивала блеск и синеву неба со своей смоляной чернотой. На какой-то миг Сонька потерялась. Ей показалось, что небо внизу, а море дышит над ней. Голова закружилась от разверзшейся бездны, будто во всей ужасающей реальности открылось перед ней страшное четвертое измерение. Она сбежала вниз по известняковым плитам, как по лестнице великанов, и бросилась к воде. Раскинула тонкие руки, обнимая необъятное море, все звезды, всю бесконечность, весь мир. Сонька постояла так, слушая морской шум. Вода мерно и спокойно плескалась, выталкивая на берег темные водоросли, шуршала в ракушках. Сонька разделась и прыгнула в воду… Нагретое за день море охватило ее искристым теплом. Она уплывала все дальше и дальше от берега. Уже не слышалось шума набегающих на берег волн, и тишины касались лишь всплески тонких Сонькиных рук. Где-то сейчас Федор Степанович? Спит? Или его белая стрела в ночном полете? Она мечтала именно о таком отце. Когда по воскресеньям дети уезжали из интерната к родителям, Сонька думала о нем. Она знала, что прежде ее хотели удочерить какие-то люди. Наверно, хорошие люди… Но почему-то мысль о них вызывала скуку. Они представлялись ей старыми, ищущими в ней утешения, любящими эгоистично и капризно. А ей хотелось, чтобы ее отец был молодым, сильным и отважным. Когда стали тяжелеть от усталости руки, Сонька вдруг вспомнила, что она одна в ночном море. На миг ей стало жутко. Она оглянулась. На фоне звездного неба береговые скалы казались развалинами старой крепости, забытой не только людьми, но и временем. Как многообразен и причудлив был окружающий мир, как загадочен и прекрасен. Сонька сидела на берегу всю ночь. Она не думала больше об Исаеве. Она вообще ни о чем не думала, словно была одним из прибрежных камней, которые лежат здесь вечно, не подверженные времени, и которые немыслимы без шума волн, морской дали и пустого неба. Возвратилась домой, когда уже близился рассвет. Но спать ей не хотелось. Она села у окна. Сидела тихо и неподвижно, как тень, глядя в светлую ночь. Где-то в небесной выси уже угадывался слабый трепет первых утренних лучей. Звезды смутно угасали, словно уходили от могучей силы Солнца. И лишь Венера сверкала над темным морем неистовым белым светом. Неожиданно раздался стук в дверь. Вошла Эмма Ефимовна. – Вот, оказывается, ты где! – звенящим от негодования голосом с порога заговорила она. – Мы с Иваном Антоновичем чуть с ума не сошли, думали, утонула… Объясни, что это значит? Сонька во все глаза смотрела на учительницу. Она никак не ожидала, что Эмма Ефимовна появится тут в такой ранний час. Видно, и вправду ее искали ночью. – Ну, что смотришь? Переполошила нас и считаешь, это в порядке вещей? – Ну и что? – Что-о? Ты как разговариваешь? Тебя ведь Иван Антонович не отпустил. Почему ты ушла? – Ушла, и все. – Возвращайся сейчас же и попроси извинения у Ивана Антоновича. Что же ты стоишь? – Не пойду. Это мой дом. Я тут живу! – Как? Ты жила и живешь в интернате. – Нет, здесь! – Что все это означает? Ты прекрасно понимаешь, что так не уходят из интерната: через окно, ночью, никому ничего не сказав! Да и ушла ты, я вижу, в пустой заброшенный дом. – Скоро приедет Федор Степанович… – Это скоро может быть очень долгим… – Вернется Марина… – Будет ли все так, как ты ожидаешь? Но не в этом дело. Сейчас ты должна вернуться и интернат. – Нет! – Соня… – Нет! |
||
|