"Дезире" - читать интересную книгу автора (Зелинко Анна-Мария)Глава 58 Королевский дворец в Стокгольме, май 1828— Его высочество очень сожалеет, но он не может выбрать ни одного свободного часа после полудня в течение всей этой недели. Каждая минута наследного принца занята, — сообщил мне камергер Оскара. — Передайте Его высочеству, что мне хотелось бы, чтобы он удовлетворил мою просьбу. Камергер хотел возразить, но я строго посмотрела на него, ион исчез. — Тетя, ты знаешь, что у Оскара множество всяких дел. Его служба главнокомандующим флотом требует очень много времени. Кроме того, он дает аудиенции и еще, так как Его величество все еще очень плохо говорит по-шведски, Оскару приходится присутствовать на всех заседаниях Государственного Совета, — сказала Марселина, вмешиваясь в дела, которые ее не касались. Камергер вернулся. — Его королевское высочество очень сожалеет, но на этой неделе он никак не сможет. — Тогда передайте Его королевскому высочеству, что я буду ждать его сегодня в четыре часа. Наследный принц проводит меня по делу. — Ваше величество, Его высочество сожалеет… — Я знаю, дорогой граф, мой сын сожалеет, что не может удовлетворить мое желание. Тогда передайте наследному принцу, что речь идет не о желании его матери, а что это — приказ королевы. В назначенные четыре часа мне объявили о приходе Оскара. Он пришел в сопровождении двух адъютантов и своего камергера. На рукаве его адмиральского мундира была креповая повязка. Я тоже была в черном. Весь двор носит траур по поводу смерти принцессы Софии-Альбертины, скончавшейся семнадцатого марта и похороненной в церкви Риддаргольм в склепе Ваза. Ее похороны удивили народ. Все думали, что она давно умерла, и ее успели забыть. — К вашим услугам, Ваше величество, — сказал Оскар, кланяясь и щелкнув каблуками. Он старался не смотреть на меня, чтобы не показать, как он рассержен. — Прошу отпустить господ твоей свиты. Я хочу пойти только с тобой. Пойдем, Оскар! Молча мы вышли из комнаты, молча спустились по лестнице. Он шел на шаг позади меня. Когда мы оказались у дверей, через которые чаще всего выходили из дворца, он спросил: — А где твоя коляска? — Мы пойдем пешком. Ведь погода прекрасная. Небо было бледно-голубое, слышался шум волн Млара, снег лежал уже только в горах. — Мы идем в Вестерланггатам, — сказала я. Оскар шел крупным шагом, а я семенила рядом с ним по узким улочкам позади дворца. Он кипел от возмущения, но, улыбаясь, кивал горожанам, низко кланявшимся ему. Все прохожие его узнавали и все низко кланялись. Я спустила траурную вуаль на лицо, но это было не нужно. Я была очень скромно одета и была так незаметна, что никому в голову не приходило, что вместе с Его высочеством идет королева. Оскар остановился. — Ваше величество, мы пришли в Вестерланггатам. Могу ли я узнать, куда мы двинемся теперь? — В магазин шелков. Он принадлежит некоему Персону. Я там никогда не была, но, думаю, магазин найти не трудно. Тогда Оскар потерял терпение. — Мама, я отменил две конференции и одну аудиенцию, чтобы выполнить твой приказ. Зачем ты ведешь меня? Почему в магазин шелков? Ты могла приказать, и к тебе пришел бы поставщик двора! — Персон не поставщик двора. А кроме того, ты знаешь, я очень люблю ходить по магазинам. — Могу ли я узнать, для чего тебе нужен я? — Ты поможешь мне выбрать материал. Для моего коронационного платья… А кроме того, мне очень хочется представить тебя этому м-сье Персону… Оскар онемел от изумления. — Меня! Меня — торговцу шелком, мама? Я опустила голову. Может быть, это была неудачная мысль взять с собой Оскара? Я часто забываю, что мой сын — наследный принц. Как его знают! Как его приветствуют все горожане! — Персон был учеником твоего деда Клари в Марселе. Он даже жил в нашем доме… Оскар, это единственный человек в Стокгольме, который знал моего отца и наш дом! Тогда Оскар быстро наклонился ко мне и нежно взял под руку. Потом мы поискали глазами лавку, но не нашли ее. Тогда Оскар остановил пожилого мужчину и спросил его, где находится магазин Персона. Мужчина, узнав Оскара, склонился перед ним так низко, что Оскару пришлось сложиться почти вдвое, чтобы услышать его объяснения. — Это там, — наконец, показал мне Оскар. Это была небольшая лавка, но на полках я увидела много тюков первосортного шелка и бархата. Оскар толкнул дверь. Возле прилавка было много женщин. Это были не фрейлины, конечно, прилавок осаждали женщины из городской буржуазии, скромно одетые, в темных платьях и в бархатных жакетках. Их лица были обрамлены длинными локонами. Эти прически только недавно вошли в моду, и я поняла, что клиентки м-сье Персона знают, что сейчас носят. Дамы так жадно рассматривали шелка, что не обратили внимания на форму Оскара. Мы были оттиснуты в угол и попали к прилавку лишь тогда, когда подошла наша очередь. За прилавком стояли три молодых человека. Один из них имел лошадиное лицо и голубые глаза, что делало его очень похожим на прежнего Персона. Он-то нас и спросил: — Что вы желаете? — Я хотела бы посмотреть шелк, — сказала я на плохом шведском языке. Сначала он меня не понял. Тогда я повторила по-французски. — Я лучше позову отца. Он очень хорошо говорит по-французски, — сказал молодой человек с длинным лицом и ушел. Потом я почувствовала, что вокруг меня образовалось пустое пространство и мы остались одни возле прилавка. Удивленная, я посмотрела вокруг. К своему ужасу я увидела, что все остальные покупательницы столпились у противоположной стены и рассматривают меня. В комнате послышался шепот: — Это королева! Я подняла вуаль, чтобы лучше видеть шелк, и меня узнали. В это время открылась внутренняя дверь и вышел Персон. Марсельский Персон… Наш Персон… Он не очень изменился, только светлые волосы приобрели серый оттенок. Голубые глаза не смотрели с юношеской застенчивостью, а были спокойны и уверенны. Он улыбался привычной улыбкой продавца, готового обслужить клиента, показывая в улыбке свои длинные лошадиные зубы. — Мадам хочет посмотреть шелк? — спросил он по-французски. — Ваш французский язык стал еще хуже, если это может быть м-сье Персон, — заявила я. — А мне таких трудов стоило поставить ваше произношение! Его длинное худое лицо на минуту оживилось, потом он растерянно открыл рот, чтобы что-то сказать, но вдруг нижняя губа его задрожала, и он не смог выговорить ни слова. В магазине стало тихо. — Вы забыли меня, м-сье Персон? Он покачал головой. Медленно, как во сне. Я хотела помочь ему и наклонилась вперед, через прилавок. — М-сье Персон, я хочу посмотреть ваш шелк, — сказала я настойчиво. Он провел рукой по лбу и пробормотал на совершенно невозможном французском языке: — Неужели это вы пришли сюда, м-ль Клари? Для Оскара это было уже слишком. Магазин был битком набит людьми, дамы слушали наш разговор во все уши, старый Персон бормотал по-французски… — Может быть, вы будете так любезны и проводите нас в вашу контору, Ее величество и меня, и покажете ваш товар, — сказал Оскар по-шведски. Молодой Персон поднял откидную доску прилавка, и мы прошли в маленькую контору. Высокий пюпитр с конторскими книгами и коробки с образцами ткани сразу напомнили мне контору папы. Над пюпитром, в рамке — пожелтевший от времени листок… Он очень пожелтел, но я его сразу узнала! — Да, это я Персон, — прошептала я, садясь возле пюпитра. Я чувствовала себя в этой конторке, как дома. — Разрешите представить вам моего сына. Оскар, м-сье Персон был учеником твоего деда в Марселе. — Я удивлен, почему вы не поставщик двора, — любезно заметил Оскар. — Я никогда не стремился к этому, — медленно сказал Персон. — Кроме того, у меня плохая репутация в наших кругах после моего возвращения из Франции. Из-за этого, — он показал на листок в рамке. — А что у вас в этой рамке? — спросил Оскар. Персон снял рамку со стены и подал Оскару. — Оскар, это первая копия Декларации Прав человека. Папа, то есть твой дед, принес ее домой. М-сье Персон и я, мы выучили наизусть все, что здесь написано. Перед отъездом в Швецию м-сье Персом просил меня дать этот листок на память. Оскар не сказал ни слова. Он подошел к окну, вытер стекло рукавом адмиральского мундира и стал читать. Персон и я смотрели друг на друга. Он перестал дрожать, но глаза его были влажны. — А Мелар действительно такой зеленый, как вы мне рассказывали. Только я не могла себе представить. Теперь он течет под моими окнами. — Подумать только! Вы помните все это, мадемуазель… Ваше величество, — сказал Персон хрипло. — Конечно. Поэтому… поэтому я так долго не приходила к вам, Персон. Я боялась, что вы на меня сердитесь, потому что, потому что… — Я сержусь на вас? Почему, почему? — спрашивал озадаченно Персон. — Потому, что я стала королевой. Ведь мы были республиканцами, — сказала я, улыбаясь. Персон бросил испуганный взгляд на Оскара. Но Оскар не слушал. Он погрузился в чтение Декларации. Тогда Персон окончательно осмелел, наклонился ко мне и прошептал: — Это было во Франции, м-ль Клари, а здесь, в Швеции, мы оба — монархисты. — Потом он бросил взгляд на Оскара и продолжал: — Представить себе, что… Я кивнула. — Да. Вы тоже имеете сына, Персон. Все будет зависеть от того, как мы их воспитаем. — Конечно. И, кроме того, Его королевское высочество внук Франсуа Клари, — сказал он, как бы утешая меня. Мы помолчали. Мы вспомнили наш дом, папин магазин… — А потом, вы помните, потом… В передней вашего дома стала каждый вечер появляться шпага генерала Бонапарта. Он отстегивал ее, приходя к вам с визитом, а меня это очень раздражало, — вдруг сказал Персон, и его лицо из бесцветного стало красным. — Персон! Уж не ревновали ли вы? Он отвернулся. — Если бы я когда-то мог представить себе, что дочь Франсуа Клари сможет привыкнуть к жизни в Стокгольме, я…, — он замолчал. Я поняла все… Если бы он мог предположить… он предложил бы мне очаг и магазин поблизости от королевского дворца. Совсем близко от королевского дворца… — Мне нужно новое платье, Персон, — сказала я тихо. Он повернулся ко мне. Его лицо было опять бледно и полно достоинства. — Вечерний туалет или платье, которое вы будете носить днем? — Вечерний туалет, который я хочу надеть днем. Вы, может быть, читали в газетах, что 21 августа моя коронация? Не найдется ли у вас подходящего материала для моего платья к коронации? — Конечно, — сказал Персон, кивая. — Белая парча тех времен. — Он открыл дверь. — Франсуа! — и, повернувшись ко мне: — Я позволил себе назвать моего сына Франсуа в память о вашем отце. Франсуа, принеси мне марсельскую белую парчу, ты знаешь! Потом я держала на коленях тяжелый кусок парчи. Оскар повесил на стену листок в рамке и рассматривал шелк: — Чудесно, мама, это то, что нужно! Я гладила тяжелый шелк и чувствовала под пальцами золотые нити. — Не слишком ли тяжел материал, мама? — Ужасно тяжел, Оскар. Когда-то я сама несла этот сверток к дилижансу, потому что у м-сье Персона было так много багажа, что мне пришлось помочь. — Ваш батюшка, Ваше величество, говорил, что из этой парчи можно шить платье только королеве, — сказал Персон. — Почему вы никогда не предлагали его в королевский дворец? — спросила я. — Вы доставили бы большое удовольствие покойной королеве. — Я хранил эту парчу как память о вашем отце и доме Клари, Ваше величество. Кроме того… — Его лошадиное лицо приняло гордое выражение. — Кроме того, я не поставщик двора, а эта парча не продается… — Даже сегодня? — спросил Оскар. — Даже сегодня, Ваше высочество. Я не могла пошевелиться, пока Персон говорил сыну: — Франсуа, упакуй парчу из дома Клари. — И низко поклонившись, мне: — Могу ли я позволить себе просить Ваше величество принять от меня этот подарок? Я только наклонила голову. Я не могла выговорить ни слова. — Я сейчас же пошлю этот материал во дворец, Ваше величество, — сказал Персон, когда я встала. Потом он проследил за моим взглядом, снял со стены рамку, завернул ее в газету и передал мне. — Я прошу Ваше величество взять и это также. В самые тяжелые годы я бережно, как святыню, хранил этот листок. Он был мне дорог всю мою жизнь. — Он иронически улыбнулся, показав свои длинные зубы. — Я завернул рамку для того, чтобы Ваше величество не имели неприятностей в дороге, так как я имел очень много неприятностей из-за этого листка. Под руку, как влюбленные, Оскар и я вернулись пешком во дворец. Мы шли молча. Я искала подходящие слова, но не находила их. Может быть, Оскар думал, что зря потерял время из-за моего каприза?.. Но… Стража взяла «под караул», когда мы подошли. Я сказала Оскару: — Пройдемся еще немного, мне нужно поговорить с тобой. Я чувствовала, что он нетерпелив, но остановилась на мосту. Мелар бурлил под нами. Мое сердце сжалось. В этот час огоньки Парижа танцуют в водах тихо шепчущей Сены… — Знаешь ли, я тайно надеялась, что Персон вернет мне этот листок, который когда-то принес в дом мой папа. Поэтому я взяла тебя с собой, Оскар. — Не хочешь ли ты поговорить со мной о содержании этой Декларации? Я слушаю, мама! — Да, как раз об этом я и хочу поговорить с тобой. Но он спешил и был задет за живое. — Мама, Декларация Прав человека не откровение для меня. — Мы должны понять, что эти слова выучивались наизусть даже простыми людьми. А ты должен… — Я должен биться за них, не правда ли? Я должен это обещать? — Биться за них не нужно. Они давно приняты народом в сердце. Тебе нужно лишь защищать их. Оскар молчал. Он очень долго молчал, потом снял газету, в которой был завернул листок в рамке, и эта газета полетела в реку. Он крепко держал в руках рамку с текстом. Уже подходя к подъезду дворца, он засмеялся. — Мама, влюбленное чириканье твоего старого обожателя прелестно. Если бы папа знал!.. |
||
|