Часть 2. DEUS EX MACHINA

А за спиною крылатых коней

Слышно дыханье железного бога

Он переступит черту у порога

Вот и закончилось кружево дней

Ольга Волоцкая-ака-Джем. Легенда.

Дай мне силы снова взлететь

Страх умрет в объятьях костра

Одолевшему в битве смерть

Жизнь заплатит ядом утрат.

Тэм Гринхилл. Я иду за тобой.

Огненным дождем осыпаются брызги пожирающей всё живое лавы. Нестерпимо едкий дым застилает глаза. Безжалостно и яростно соединяются два сияющих синих клинка, и земля предательски уходит из-под ног...

Обрыв... Нестерпимый жар... Лава... Что-то обжигает легкие изнутри...

Он падает, падает, падает... Острый камень впивается в голову...

Не существовало более ни времени, ни пространства. Жизнь и Смерть слились воедино, превратив мир в небытие и замкнув Вселенную в одну невероятно крошечную, пульсирующую точку Силы.

Мир исчез, но человек жил. Ради одной слабой, отчаянной искорки, вспыхнувшей во Тьме.

Сквозь мглу беспамятства – контуры стерильного до безжизненности помещения, где белые стены растворяются в кромешном мраке. В глубине разума зарождается надежда на пробуждение, но из темницы не-существования – не выбраться...

-Предатель!

Он не предатель! Но то, что в его сердце – страшнее и гибельнее адского огня...

В глазах противника – кровавые отблески.

Там, где раньше жило доверие, теперь пылает пожарище гнева и сурового осуждения.

Боль...

Искорка вспыхивала снова, чтобы на миг высветлить уголок сознания, и снова растаять. И вспыхнуть опять... В сотый, тысячный, миллионный раз.

Мимолетный взгляд в пропасть, где кипит и булькает страшное варево. Многотонные массы лавы, как волны, окутывают выступы скал. Сражение двух мастеров меча принимает невыносимо яростный темп. Один из них должен проиграть, ибо в Царстве Смерти нет места Жизни, и путь в ад уже оплачен ценой Непонимания...

-Энекин!

... Удар в грудь – как же это больно!

Он снова падает, погружаясь в море огня и мрака...

Яркие картины вдруг начали размываться. Красные оттенки отступили прочь, а тьма и белые стены бешено завертелись, смешивая контрастные тона, пока не превратились в какой-то безумно длинный серый лабиринт.

Сон кончился, оставив после себя ощущение аморфности окружающего мира. Постепенно приходя в себя, он понял, что просто-напросто лежит на чем-то мягком. Согнул пальцы левой руки. Работает. Правую он почти не чувствовал. С трудом разлепил веки и тут же сомкнул их, защищаясь от какого-то враждебного, болезненного света.

На обрывках памяти ещё дымился кроваво-красный след, оставленный потоком огненной реки.

Он открыл глаза вновь, стараясь не обращать внимания на неприятное покалывание. Разглядел, как смыкались круговертью белые гладкие стены, вызывая в памяти особое состояние внутренней тишины, с которой не хотелось расставаться. И манящий мир безмятежности был как будто совсем рядом, но... Эту самую комнату он тоже помнил из своих кошмаров и каким-то образом знал, что из нее он снова упадет в колодец с кипящей лавой.

Пережить этот дурацкий сон заново – ну уж нет!

«А ведь я действительно куда-то упал... Там еще были камни. Черные горячие обломки. Ну да, я еще подумал, что не успеваю сгруппироваться...»

Зыбкая пелена перед глазами медленно отступала, переходя в четкую картинку и позволяя различать множество малознакомых приспособлений и аппаратов.

«Медицинский дроид? Какой-то госпиталь...»

С трудом повернул голову набок, рассматривая змеистое переплетение тонких проводков, которые тянулись от квадратной коробки прибора к голове и телу. Только тогда заметил, что обе руки согнуты в локте, так, что кончики пальцев выступали из-под одеяла. И одновременно – расплывающиеся перед глазами контуры... Какаято штука плотно прилегала к коже, закрывая нижнюю половину лица.

«Это еще зачем?»

И вдруг понял, впервые обратив внимание на равномерное шипение дыхательной маски.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох...

Инстинктивно захотелось подтянуть левую руку к лицу, но даже это небольшое напряжение тут же размазалось по телу онемением и слабостью. Он заставил себя досчитать до десяти и тогда дернулся вбок, что было силы. В кисть руки впился край туго застегнутого металлического кольца. Резкое движение отозвалось саднящей болью глубоко в груди.

«Бред какой-то».

Медицинский дроид, видимо, заметил его неудачные попытки встать, и торопливо подкатился к кровати, сердито перемигиваясь желтыми огоньками. Он глубоко вздохнул и, попытавшись осторожно сдвинуть ногу с места, понял, что его нехорошие подозрения начинают оправдываться.

«Здесь исключительно обстоятельное медицинское обслуживание».

Невзирая на беспокойного пациента, докучливый дроид продолжил свои маневры и, вытянув вперед манипулятор-щупальце, деловито принялся что-то замерять.

Ладно. Пока что остается только лежать и разглядывать зигзагообразные стыки серебристых дюрасталевых плит на потолке. И постепенно вспоминать все случившееся. А уж потом он решит, что делать. И кого звать, и что говорить. Вернее, в чем признаваться и что отрицать.

«Так, а с кем я дрался? Там, на огненной реке?»

Бой над пропастью непостижимым образом хорошо запечатлелся в памяти. Даже сейчас он помнил, как наносил удары, держа сейбер одной рукой, и как два раза пытался выбить клинок из руки противника. Затем он совершил изящный поворот с обводкой, и уставший противник рухнул на платформу, но быстро поднялся. Это было так ясно, что, хвати у него сил встать с кровати, он смог бы досконально воспроизвести всю тактику сражения. А в самом начале...

...Непонимание? Ярость?

...кто-то неожиданно напал на него, и тогда он, едва увернувшись от удара, выхватил сейбер. Синий клинок блокировал другой такой же синий клинок. Кто это был?

...Взгляд, полный боли, гнева, досады...

В память осторожно прокралось одно хорошо знакомое имя.

«Такого быть не может... С ним бы я никогда не стал драться... Какого ситха?»

...Еще один взгляд. Удивленные, испуганные глаза родного человека...

И – тот единственный удар, который он пропустил. Острая боль в прожженной насквозь груди, обломок, подвернувшийся под слабеющие ноги...

-Энекин!

Ему показалось, что он тоже вскрикнул, ответив на пронзительный женский вопль из памяти. Однако из горла вырвались лишь слабые сдавленные хрипы – мешал респиратор.

Нет, не в этом дело. Он просто забыл, как это – говорить.

Завеса мрака в памяти дрогнула, и сквозь нее стали проступать образы. Враждебные и неприветливые. Пышащие жаром шахты и подземные коридоры Мустафара... Чьи это мертвые изрубленные тела? Лидеры сепаратистов? Кровь... много запекшейся крови... Оби-Ван, Бэйл... Какие-то бессмысленные обвинения, брошенные в лицо. Неужели кто-то убил...

«Ненавижу! Почему Оби-Ван поверил в эту чушь?»

Перед глазами снова закривилась усмешка Органы. Или хитрый альдераанец провернул такую аферу, чтобы убрать его руками Кеноби и ... и что? Заполучить чужую жену, например, вот что...

«Верь мне, Ангел мой... Ситх бы побрал всю эту растреклятую Республику и тупой до невозможности Орден! Почему этот долбанный дроид снова мельтешит перед глазами? Что ему надо?»

«Хватит», - приказал он себе. Залогом его успеха или провала был лишь хладнокровный анализ ситуации, а вовсе не тараканьи бега в голове. Судя по обстановке, он арестован силами Республики в лице Оби-Вана Кеноби и Бэйла Органы. И поэтому его приковали к кровати металлическими кольцами. Ну, или потому, что он сильно покалечился и поломал ребра при падении с обрыва?

Тоже, кстати, вариант. И не менее неприятный.

«Логично, что кто-нибудь из них сообщит Йоде. И, правда, куда они денутся... Йода объяснит ситуацию Падме. И, надеюсь, растолкует Оби-Вану, кто из нас ситх... А с остальными я справлюсь сам. Это будет сложная и малоприятная игра, но я доведу свою партию до конца... И с Органой я тоже разберусь, когда встану с этой дурацкой койки...»

Да. Ради этого стоит сейчас набраться терпения. Но кое-что он исправит прямо сейчас. Он привычно потянулся к Силе, представив, как в мгновение ока развеются в пыль эти идиотские наручники.

«А что, если и впрямь с подготовишками что-то случилось? Сепаратисты прибегли к экстремистским методам борьбы за независимость? Или, не дай Сила, очередной маневр...»

... И внезапно яркий, свежий поток ощущений и образов хлынул в его разум. Сила подчинилась ему, и он чуть вздрогнул, уловив мощное присутствие форсъюзера где-то неподалеку.

Оби-Ван? Йода? Сейчас, сейчас... Нет!

Неприятное ощущение острых когтей, впившихся в сознание, заставило его сомкнуть веки. Подобный остаточный фон сопровождал только одного человека на свете. Минутку... Это же не фон. Это яркое, ослепительное присутствие в Силе безо всякого экранирования. Значит, канцлер уже поставил знак «тождественно» между переменными «Палпатин» и «Сидиус»?

Какого ситха все должно было пойти именно так? Почему Оби-Ван не подобрал его? Не вытянул из пропасти с помощью Силы? Ну, пусть бы уж арестовал по приказу Совета, раз ему так хочется...

А если такого приказа не было? Если был другой приказ – найти и уничтожить?

Но в Совете – Йода!

«Значит, Оби-Ван решил, что я сгорел в лаве».

Органа, несомненно, попытается убедить Падме, что ее муж погиб как злостный предатель... И что дальше? На разум пала тень, которая на шкале предчувствий располагалась между отметками «паршиво» и «хуже не бывает».

«Они ведь все считают, что я...»

А он выжил. Потому что не хотел умирать. И потому что его жизнь, также как и расстрел сепаратистов, были нужны одному и тому же человеку. Тому, кто сейчас подошел к двери. Очевидно, уже набрал код – замигали лампочки на консоле.

«Спасибо тебе, учитель, за доверие! Теперь я в долгу перед канцлером, еще бы, не кто-нибудь, а сам проклятый ситх спас мне жизнь!»

А если…

От мысли о том, что Палпатин знает ВСЕ, на лбу выступил холодный пот.

Створки двери неслышно разошлись в стороны, и Энекин Скайуокер увидел знакомую фигуру в темно-синем одеянии, тут же отметив прелюбопытнейшую деталь канцлерского костюма – капюшон. На лице первого актера Галактики сияла лучшая из его понимающе-сочувствующих масок. Сердобольно наморщив брови, маска произнесла:

-Я рад, что вы пришли в себя, мой юный друг.

-Госп... господин канцлер? – едва ли не по слогам проговорил Скайуокер, с трудом заставляя слова повиноваться. Узкие губы Палпатина тронула едва заметная улыбка.

-Энекин, что вы помните?

-Бой... обрыв... лава... Оби-Ван... - он остановил взгляд на дроиде. Видимо, глупая металлическая кукла не зря подмигивала своими желтыми лампочками, посылая ситху сигнал о пробуждении его подопечного. Энекин снова уставился на канцлера.

Кажется, тот имел в виду нечто другое, когда спрашивал. Умные, проницательные глаза самого амбициозного человека на свете отливали невиданным доселе хищным желтым огоньком.

-Мой ученик, – обратился Палпатин, и в голосе зазвенели пристрастные колокольчики требовательности.

«Ученик, конечно... Теперь я – ученик ситха. Второй из двух. Поздравляю, Энекин!»

-Да, учитель, - выдавил из себя Скайуокер. Получилось услужливо. Даже очень.

-Все верно, - с нескрываемой ноткой довольства произнес канцлер, усаживаясь в кресло рядом с кроватью. – Поверьте, мне чрезвычайно нелегко сообщать это вам, дорогой друг, но, - тут он пожал плечами, - вы пробыли в глубокой коме восемь месяцев.

-Восемь месяцев? – прошептал Энекин, поражаясь, как он мог потерять ощущение времени. Он-то думал, что этот несчастный поединок случился вчера, самое большее – дня три назад. А теперь за потоком времени было уже не угнаться.

«И мои дети уже родились... О, Сила Великая...»

Меж тем, канцлер продолжал свой предивный рассказ о приключениях какого-то специального отряда клонов, посланного спасать рыцаря-джедая Энекина Скайуокера.

-…обнаружили на краю обрыва после дуэли. К счастью, они подоспели вовремя. Найти и обезвредить Кеноби не удалось, но, по крайней мере, ты не успел сильно обгореть...

Заботливо поправляя одеяло и, словно невзначай, касаясь его лба холодными пальцами, Палпатин спокойно продолжал:

-Мне кажется, этот твой Оби-Ван даже не пытался тебя вытащить...

Энекин вздрогнул. Канцлер не зря приперся именно сейчас, в минуту крайней слабости – высосать, вырвать из него все сведения, мысли, что он пытался скрыть целый год… Это так легко… Не выйдет!

-...только уничтожить. Господа джедаи не очень-то жалуют тех, кто рискует пойти своей дорогой… И это нас еще считают не знающими сострадания...

Палпатин пристально вглядывался в синие, бриллиантово-прозрачные глаза ученика. Ему очень, очень хотелось выцарапать оттуда то впечатление, которое произвело на бывшего рыцаря-джедая слово «нас».

«Нас, ситхов…»

-И при этом проповеди Ордена о добрых намерениях защитников Галактики превосходно укладываются в республиканские рамки законопослушничества, разве нет? Да и вся наша пресловутая тысячелетняя демократия туда же... Что это, как не очередной выбор нового хозяина? У рабов есть только одно желание – кому-то прислуживать, это составляет самоцель их существования. Разве нет? Ну, а за неимением хорошего хозяина в ход идет даже вылитая беспомощность сенаторской системы или ложная гордость орденских святош. И при этом меня всегда поражало одно обстоятельство – в рядах Ордена прижилось великое множество еще более нелепых чудаков. Тех, которые искренне верили в свою праведность и целомудренную незапятнанность души. Вкупе со своим святым предназначением защищать Галактику невесть от чего, кроме вполне реальных угроз. Какой невероятный бред...

Палпатин все-таки поймал его недоумевающий взгляд под изломом брови, и миролюбиво откликнулся:

-Нет… Ты не таков, мой мальчик. И не стоит подгонять себя под горбатые шаблоны Ордена... Скажем, я помню, как джедаи выиграли битву за Набу благодаря тебе. Ну и что дальше? Был ли ты достойно вознагражден? Тебя приняли в Храм высочайшей милостью Совета под крыло этого недоумка Кеноби? А разве они освободили твою мать? Или сочли разлуку с нею более подобающей для падавана? Решили взрастить безразличие на почве, уже и так сдобренной привязанностью? Кто на самом деле виновен в смерти твоей матери?

Энекин полуприкрыл глаза. Не важно, что полагал он сам, и какие обвинения против кого выдвигал... Он никогда и ни с кем не собирается обсуждать этот запретный вопрос. И, уж естественно, не с этим конкретным собеседником...

По лицу канцлера скользнула едва заметная тень удовлетворения от эффекта сказанных им слов.

-Как глупо погибать под стягом Республики, который уже давно превратился в лохмотья и залит кровью. Ее кровью, если уж на то пошло... Да и что такое Республика? Жалкая пародия на государство... Власть народа? А каков он, это народ? Природа человека не меняется в зависимости от ярлыков, которые он на себя лепит. Если в этой Вселенной вообще существует такая категория, как Зло – то это наивность и ложь самому себе!

Палпатин помедлил, словно что-то обдумывая, а затем вернулся к монологу.

-Тьма – не темница, когда твой дар выше мертвого кодекса. Наоборот, это истинный путь к свободе. Разрушающий и разрушительный, но – единственно честный. Ты сделал правильный выбор, мой ученик.

Наверное, в какой-нибудь другой момент лекция по философии из уст старшего ситха показалась бы ему весьма занимательной, но сейчас он слишком устал... К тому же, Скайуокер подозревал, что за всеми этими рассуждениями Палпатин чего-то не договаривает. Набрав в легкие побольше воздуха, он проговорил:

-Повелитель… я благодарен Вам… за спасение моей жизни. Как и прежде, - он силился чуть приподняться с подушки, - я готов служить Верховному Канцлеру.

Губы Палпатина изогнулись в горделивой и снисходительной усмешке.

-Нет, мой дорогой ученик. Отныне ты будешь служить Императору.

-Имп… Императору? – повторил Энекин.

-Уже восемь месяцев с того дня, как я провозгласил Галактическую Империю. Сопротивление сепаратистов сломлено. Их лидеры уничтожены. Враждующие стороны объединены в одно централизованное государство. Да, я остановил войну, - торжественно сообщил бывший Верховный Канцлер Галактического Сената.

Скайуокер замолчал на минуту, пытаясь разобраться в запутанных выкладках.

Отныне ты будешь служить… Отныне и навеки? Канцлер, нет, Император… Император чего... целой Галактики... разве это возможно?

Канцлер Палпатин положил конец войне, которую начал Дарт Сидиус…

Ситх бы побрал эту Республику... Правильно. Ну, и сколько раз ты сам повторял это в мыслях? Вот он, ситх – пред тобой. Исполнение кошмаров. Свершилось. Повелитель Тьмы, развлекаясь, играл в шахматы сам с собой и разыграл на зависть красивую партию.

«И что, Орден от большого ума посадил ситха на трон? А с них станется, правда... Опять прикрылись вынужденными мерами ради спасения мира в Галактике? Ну, а сенаторы наши тогда что? Уж Падме вряд ли обрадовалась бы такому исходу... Падме?»

Скайуокер скрипнул зубами.

-Где..., - он в десятый раз проклял дурацкий респиратор, - где моя жена?

-Мне жаль, Энекин...

Он не поверил. Воспаленное воображение снова воскресило все произошедшее восемь месяцев назад… Карие глаза, расширенные от ужаса зрачки, ее отчаянный крик, удар сейбера, и – падение в бездну, словно ставшее занавесом того жестокого представления. Для него. И, возможно, для нее – тоже…

Вот то непоправимое, чего он боялся более всего на свете.

«Понял ты теперь из чего отрицание привязанности Кодексом следует?..».

Неужели... снова не сумел спасти и оградить?

В следующую секунду Скайуокер почувствовал, как все тело налилось яростью, пальцы обеих рук сжались в кулаки, а по венам потекло расплавленное железо. Еще миг – и послушные нити Силы затрепетали в танце смерти. Первому не повезло тому самому медицинскому дроиду – его сенсоры едва успели вспыхнуть тревожным красным огоньком, когда металлическая голова отделилась от туловища и улетела в направлении двери.

«Так значит, злость ведет к Темной Стороне? Ну, так смотри и любуйся, Сидиус! Нравится?»

На помещение обрушилась волна... нет, целый вихревой поток гнева и ненависти. Задрожали приборы системы жизнеобеспечения, какой-то несчастный аппаратик лопнул, засыпав пол кусочками стеклообразного материала, опасливо перекосилась одна из дюрасталевых створок двери. Взревела сигнализация... Палпатин сделал вид, что ничего не замечает, словно эпицентр землетрясения – обычное дело в медицинском отсеке, где лечат бывшего джедая. И совершенно невозмутимо продолжил:

-Мои люди утверждают, что Амидала Наберрие бежала в сопровождении Кеноби. Печально, если твоя супруга поверила этому неудачнику.

А в словах ситха не просматривалось никакого особенного подвоха. Он ощутил это даже сквозь пелену боли. Ярость схлынула, уступив место немому отчаянию и полному изнеможению. Следом пришло досадливое осознание собственной ошибки – искушению даже самых лучших чувств не место там, где идет битва разумов. И слабость – не для этой игры.

«Но я должен найти ее... объясниться... найти ее и наших детей».

Как-то отрешенно Энекин заметил, что сирена перестала выть – вероятно, Палпатин выключил ее с помощью Силы. Он сделал над собой подлинно исполинское усилие, еле слышно произнеся:

-Только вы – мой единственный… и настоящий друг, мой повелитель.

Какую-то секунду Палпатин с интересом рассматривал его. Этот бывший рыцарь-джедай, самоуверенный юнец-идеалист, решившийся на Инициацию и едва не погибший при боевом Крещении, теперь беспомощно валяется на больничной койке. Полностью в его власти. Скованный... в прямом и переносном смысле слова. Что ж, это можно считать отправной точкой на пути становления Ситха.

Прошелестел шелковый голос Императора:

-Я, как и ранее, готов во всем тебе помогать, мой дорогой ученик.

-А что будет… с джедаями? – решился спросить Энекин.

-Мальчик мой, - Палпатин чуть склонился над больничной кроватью. - Помнишь, мы много раз говорили о них?

-Да, повелитель.

-Помнишь, к какому выводу пришел ты сам? Сам? Ты, истративший на них тринадцать лучших лет жизни? Помнишь, тебе было тяжело сделать этот вывод, но твой ум смог одержать победу над чувствами и привязанностями?

-Да...

«Стал бы я тогда говорить что-то другое, я бы не здесь валялся, а... »

-Их Храм закрыт. Ордена больше нет, - жестко подытожил Палпатин.

ОРДЕНА БОЛЬШЕ НЕТ... Как это – Ордена больше нет?

Перед глазами появился какой-то улыбчивый малыш с поломанным тренировочным сейбером.

Тину Ксанф?

Почему-то теперь вспомнить это имя было особенно легко.

Да, и еще ситхова сотня вот таких Тину Ксанфов.

-Мама, я обязательно стану Джедаем!

Голос девятилетнего ребенка, в котором он неожиданно услышал себя, эхом рассыпался над миром, преобразившись в сотни, тысячи подобных голосов. И вдруг навсегда умолк.

НАС БОЛЬШЕ НЕТ... В Силе – Пустота.

-Мы еще увидимся, правда, мама?

-Что тебе подсказывают твои чувства, Энекин?

-Не знаю, мама...

И никто не защитил? Ах да, рыцари же по горло заняты Клонической войной...

Так что некому теперь гордиться сынами и дочерьми, постигающими владение Силой в прекрасном Храме Хранителей Спокойствия Галактики. Ибо Галактика уже давно лишилась этого спокойствия, и охранять стало нечего. И на месте сияющего Храма – не тусклые огоньки славы Ордена, а всего лишь – мрачный оскал обгорелых развалин. Вот оно – настоящее кладбище благих намерений. А для народа эти могильные плиты сольются в нерушимый фундамент новой идеи о светлом будущем. Заодно выстлав собою гладкую дорогу к трону Властелина Мира…

Бессильный Орден Силы – какая жестокая ирония! Разве их служение не превратилось в каждодневный, методичный обряд предательства своих же идеалов? Разве Кодекс не стал руководством для обмана и лицемерия? Разве Совет не заработал бесплатную путевку в шахты Кесселя или хотя бы на Татуин? Разве не заслужила роспуск вся эта организация? Да! Сто тысяч раз – да! Чтобы нетленный огонь Силы мог воспылать вновь – через десятки, а, может быть, и сотни лет. И ему никогда не нужен был Палпатин, чтобы воочию заметить чудовищное падение Системы и отдавать себе отчет в том, что существующий Орден уже не примет НИ-КА-КИХ реформ...

... но почему на алтаре Изменения – кровь пятилетних подготовишек?

Сила, неужели ты и вправду так жестока к тем, кто носит тебя – в себе?

Император терпеливо ждал, пока его ученик снова обретет способность разговаривать.

-Ордена... больше... нет… Это правда?

-Это правда, - удостоверил его Палпатин. - Но не все так просто. Подконтрольная лично мне контрразведка Империи занимается исчезновением магистра Йоды.

Энекин зажмурился, чтобы не выдать мелькнувшую в разуме надежду. Если Йода сумел выжить в этой бойне...

-Наверное, ты уже понял, что на восстановление твоих легких потребуется долгое время. Ты пройдешь курс реабилитации, но я полагаю – наиболее разумным будет закрыть твое лицо дыхательной маской. Наподобие тех, что носили ситхи древности. Впрочем, мы обговорим это позже. Можешь отдыхать.

Палпатин провел рукой около его лба, и Скайуокер мгновенно провалился в сон, не успев обдумать мимоходом проскользнувшую в ответ на слова ситха мысль:

«Вот только этого мне не хватало…».

Что наша жизнь? – Игра.

Добро и зло – одни мечты.

Труд, честность – сказки для бабья.

Кто прав, кто счастлив здесь, друзья?

Сегодня ты, а завтра – я.

Опера П.И. Чайковского «Пиковая дама».

Со стороны всегда кажется, что отрицательным героям живется легче, чем положительным. Еще бы, ведь им не приходится согласовывать действия с общественной моралью и просто с родимой совестью, не нужно раскаиваться и сомневаться. Такое расхожее мнение – и, как большинство избитых истин, данная является ошибочной. Отрицательным героям не знакомы трудности традиционно положительных персонажей, ибо их «священные истины» давно стали для злодеев всего лишь воспоминанием. Чем-то вроде пожелтевших писем от первой возлюбленной – ты легко воскрешаешь в памяти испытанные чувства, но – огонь погас навсегда. Разумеется, негодяи прекрасно представляют себе внешние проявления совести и благородства, они даже могут их ИЗОБРАЗИТЬ – но истинный злодей способен прервать представление в любой момент. Это дает ему преимущество… но на пути подобных людей есть собственные камни. Во-первых, ложь имеет обыкновение накапливаться, – а затем открываться в самый неподходящий момент… и… с неподходящими последствиями. А во-вторых – всегда найдется кто-то хитрее, моложе или беспринципнее. Это можно считать профессиональным риском, – но лишь немногие решаются в этом признаться.

Верховный канцлер Палпатин принадлежал к этим немногим… возможно, именно поэтому он и стал Императором. Сейчас, глядя на Бэйла Органу, он размышлял о втором случае. Сидиус знал, что пригрел ядовитую змею, но особо не беспокоился: альдераанец будет с ним, пока это выгодно. Наплевать в колодец может каждый… но умный всегда думает о засухе, когда эта вода будет цениться на вес золота. А Органа был умен… однако оставалась одна, совсем маленькая проблема: Палпатину казалось, что он ошибся в приоритетах. Эта история с Энекином… тогда Бэйл работал только на себя и, что самое мерзкое, преуспел. Конечно, игра еще не проиграна, но Император засчитал этот раунд, как личное поражение. А он не любил проигрывать…

Желтые глаза Властелина пристально уставились альдераанца:

Зачем ты это сделал?

М-м-м… что именно, мой Император?

Подставил Энекина, конечно. Будешь отрицать?

Сенатор широко улыбнулся:

Зачем? Разве вы не поступили с Валорумом подобным образом?

Ты ровняешь себя со мной, Бэйл Органа?

Я учусь у Вашей милости.

Палпатин посмотрел на собеседника сквозь паутину Силы: сарказм определенно просматривался, но альдераанец был слишком умен, чтобы эта эмоция сделалась опасно явной. Умен, опасен… неразрешимая дилемма. Слепая верность – хорошо, но с такими людишками Империи не построишь. А умные эгоисты, подобные Бэйлу напоминают лайтсейбер: неудачно схватишь – вмиг останешься без пальцев. Органе было наплевать и на Империю, и на извечное противостояние джедаев и ситхов – хитрец преследовал собственные цели. Конечно, следовало бы наказать его за самодеятельность… но пикантность ситуации заключалась именно в том, что Бэйл не вышел за рамки инструкций. Технически. Император тоже любил сталкивать конкурентов лбами, а потом наблюдать за их грызней со стороны, но альдераанец был настоящей «пятой колонной», ходячим яблоком раздора.

«Удивительно, как можно быть таким… двуличным. Бэйл выступает в Сенате с речами, обличающими Новый порядок, вызывая слезы у избирателей… а потом идет ко мне и продает секреты своих коллег. И все это без грамма фальши!»

Причина подобного феномена, в принципе, ясна: альдераанец – закоренелый эгоист, остальные люди для него – просто кирпичики для строительства собственного благосостояния. Камень можно заложить в фундамент, сберечь для отделочных работ, или просто выбросить… но никому не придет в голову испытывать к нему неприязнь и прочие темные эмоции. Таким образом, согласно форсъюзерской номенклатуре, Бэйл однозначно пребывает на Светлой стороне. Император улыбнулся: вот уж парадокс века! Интересно, как джедаи объяснят сей феномен, когда аферы альдераанца выплывут наружу? Риторический вопрос: уцелевшим рыцарям Света явно было не до философских дебатов. И это вплотную возвращало их к теме дискуссии:

Ситх тебя побери, Органа.

Странно слышать подобные слова от Вашей Тёмности.

Не забывайтесь, сенатор. Имперские темницы пусты, а мое терпение – не бесконечно.

Что конкретно вас не устраивает?

Этот парень был мне нужен! А теперь вместо строительства Империи он отлеживает бока на больничной койке.

Ба! Незаменимых людей нет! Отдайте приказ – и вам приведут десятки джедаев. Неужели никто не предпочтет служение Тьме немедленной казни?

Они – фанатики!

Людская природа неизменна: десять откажут, одиннадцатый согласится. Вы же умеете хорошо убеждать. Зачем вам именно ЭТОТ?

У меня есть много причин для подобного выбора, но с тебя достаточно одной: «Я ТАК ХОЧУ».

Веский аргумент.

Я уже предупредил тебя, Бэйл. Больше не буду.

Простите, Император.

Ладно… дело сделано и ничего не поправишь. Где Падме и Оби-Ван?

Кеноби ловко смылся от моих наблюдателей. Не ожидал от него подобной прыти! Видимо, «убийство» Энекина на время проветрило его мозги. А Падме… прошу понять меня правильно: вы получили свою игрушку? Прекрасно! Но леди Скайуокер – моя добыча.

А ты не думаешь, что я могу тебя… расспросить?

Для чего? Потешить самолюбие? Полноте, Повелитель, негоже двум деловым людям ссориться из-за юбки! Я мало понимаю в вашей «Силе» и прочих высоких материях, но, разве смерть Падме не сделает Скайуокера восприимчивей к Темной стороне?

Ладно, я вижу крючок, но все равно проглатываю приманку. А дети?

Сын. Это – сын. Еще один Скайуокер. Ваш «второй шанс», если я что-то понимаю.

Ты сможешь забрать его у матери?

Конечно. Но, я буду плохим сенатором и не отдам младенца до смерти Энекина.

Ты еще и условия ставишь?!

Я – продавец, вы – покупатель. По моему мнению, два Скайуокера – это слишком. Вам достаточно отключить рубильник системы жизнеобеспечения у Энекина – и через день его сын будет играть в ваших покоях. Слово аристократа!

Как же ты его ненавидишь…

Мы сходимся в одном, Ваше величество: я не люблю оставлять за спиной живых врагов. Энекин понял про меня все, – я видел это по его глазам. Он опасен, и должен умереть.

Нет! Он нужен МНЕ, и он выживет!

Ваша воля – закон для подданных, Император. Надеюсь, вы не перехитрите сами себя…

Палпатину очень захотелось пропустить через выскочку пару тысяч вольт… но Бэйл был слишком полезен. К тому же, временами альдераанец говорил умные вещи…

Часом позже «Тантив-4» вышел из поля притяжения Корусканта и перешел на гиперскорость. Со стороны это, наверное, представляло собой величественное зрелище: бархатно-черная ткань космического пространства на мгновение исказилась – и порвалась, пронзенная серебристой стрелой космического корабля. Секундой позже в той точке пространства, где раньше находился «Тантив-4» расцвела удивительная семицветная радуга. Большинству пассажиров очень нравилось наблюдать момент перехода, поэтому комфортабельная кают-компания королевской яхты была снабжена обзорным экраном. Конечно, качество изображения проигрывало по сравнению с настоящим ОКНОМ, по Бэйл Органа был скорее прагматиком, чем созерцателем, а посему, предпочитал небольшое искажение картинки наличию «дыры» в бронированном корпусе корабля. Развалившись в удобном кресле, альдераанец задумчиво смотрел на экран, – но мысли его были далеко. Разговор с Императором прошел далеко не столь гладко, как он планировал, но результаты их общения, в целом, можно было бы счесть удовлетворительными… если бы не одна маленькая деталь. «Он нужен мне, и он выживет!». Красивое лицо Бэйла исказилось от ненависти.

«ОН ему нужен! Столько шума из-за какого-то рабского отродья!».

Энекин Скайуокер относился к той категории людей, которую наследник альдераанских королей одаривал, в лучшем случае, снисходительным презрением. Он никогда не смог бы признать РАБА равным себе, а, тем более, простить Энекину его превосходство. Живость его ума и быстроту суждений Бэйл считал невоспитанностью, а честность – глупостью. Тем сильнее оказался удар, когда Падме, женщина его круга, на которую Органа – что греха таить – даже имел некоторые виды, вышла замуж за этого… джедая. Она рассказала ему, одному из тех немногих, кого считала друзьями. Падме Скайуокер хорошо разбиралась в политике, но счастье ослепило ее. Ведь им так хочется поделиться… наверное, именно тогда, глядя на счастливое лицо Амидалы, он возненавидел ее мужа. Возненавидел так, что, когда представилась возможность, недрогнувшей рукой подделал холозаписи, подписав Энекину смертный приговор. Но потом, на Мустафаре… только тогда Бэйл понял, что недооценил противника. Скайуокера это не спасло, но в черное сердце альдераанца впилась холодная заноза страха. Он знал, что отныне будет вздрагивать, слыша имя «Энекин» и видел лишь один способ обретения покоя – избавиться от врага.

«Он должен был умереть тогда! Не в человеческих силах было выжить в том огненном аду с такой раной… в конце концов, это – несправедливо!»

Несправедливо… вот и Палпатин, как на грех, заинтересовался этим полутрупом. Что было бы проще? Один поворот рубильника… но теперь, после внятного предупреждения Императора, об этом не может быть и речи. Бэйл хотел увидеть Скайуокера мертвым, – но не ценой собственной жизни. Что же – он еще не проиграл. Есть и другие способы воздействия, более изысканные и тонкие… сенатор нахмурился. «…выживет», - сказал ситх, и это прозвучало, как пророчество. По крайней мере, Бэйла проняло до холодного пота. А, раз так, следует принять меры: «Я сдержу слово, – Палпатин не увидит этого ребенка. Сын Падме просто исчезнет со сцены. Куда бы его отправить? А, может… отличная идея! Пусть роется в песке… подобно своему паскуднику-папаше! Заодно и от Кеноби избавлюсь. Оби-Ван наивен, как и большинство рыцарей, но – не дурак. И его проживание на Альдераане в мои планы не входит. Пусть загорает на Татуине, где у него не будет возможности проверить историю с записями. Да… идея была хороша и запросто могла выгореть… но, при пристальном рассмотрении, дырок в ней – как в паутине. А значит, не надо ворошить прошлое, дорогой магистр. Пожалуй, вам будет даже полезно узнать, что Энекин не умер. Готов поспорить: мустафарские приключения сильно поуменьшат его любовь к учителю… если, конечно, он выкарабкается. Гоняйтесь друг за другом по Галактике, господа джедаи. А мы – посмеемся». К тому же, оставалась еще и девочка. Новоиспеченная Лея Органа… тайный козырь в его колоде. Бэйл Органа не обладал даром предвидения, но не сомневался – это «благодеяние» еще принесет свои плоды. И, пожалуй, ТАКАЯ месть – даже лучше, чем простое убийство.

«Возвращайся к нам, Энекин Скайуокер. Ты обнаружишь много интересного…»

Я знал одной лишь думы власть,

Одну, но пламенную страсть:

Она, как червь, во мне жила,

Изгрызла душу и сожгла.

М.Ю. Лермонтов. Мцыри.

Вот мы и встретились…

Обычная фраза, произнесенная спокойным голосом. Но сколько эмоций скрывалось за этими простыми словами! Палпатин, склонившийся над безжизненным телом Скайуокера, только слегка повернул голову: он, безусловно, ждал гостя и не был удивлен его приходом.

Круг замкнулся… долгие годы я мечтал об этом мгновении, о дне, когда я смогу встретить Магистра Ордена в облике Дарта Сидиуса.

Зачем?

Самолюбие, тщеславие… месть тоже подойдет. Мне хотелось, чтобы Орден ЗНАЛ, кто нанес ему смертельный удар.

Йода только покачал головой: он не мог найти оправдания собственной слепоте. Древнейший принцип «разделяй и властвуй» в действии. Говорить не хотелось – при любом исходе встречи он уже проиграл. Храм разрушен, рыцари убиты, а в Галактике воцарилась кровавая анархия. И, что самое печальное, он этому не помешал. Палпатин… нет, Дарт Сидиус довольно улыбнулся. Конечно, он все понимал. Йода мимолетом заметил, что им вовсе незачем было бы пользоваться словами. Два величайших форсъюзера в Галактике, отличающихся только знаком, прекрасно понимали друг друга. Незачем говорить…

Два лайтсейбера включились почти одновременно, озарив призрачным светом, место недавней трагедии… а потом раздался смех. Пронзительный, издевательский, сводящий с ума. Смех Палпатина…

Энекин проснулся в холодном поту, жадно ловя воздух ртом. Кошмары преследовали его почти ежедневно с того момента, как он очнулся… но никогда еще сны не были столь пугающе реалистичными. Он как будто БЫЛ ТАМ… но вовсе не в виде бездыханного тела Энекина Скайуокера… нет, он БЫЛ Йодой, ощущал чужие мысли и чувства, как свои собственные. Неужели такое возможно? Эни резко сел, не взирая на боль. Восемь месяцев неподвижности превратили в пытку каждое движение, а поступающий в легкие воздух по-прежнему казался расплавленным металлом… но больше всего убивала неизвестность. Падме, Йода, Оби-Ван… он по-прежнему оставался в неведении об их судьбе. Краткий рассказ Верховного канцлера… нет, уже Императора о последних событиях, мягко говоря, не добавил оптимизма. А теперь еще эти сны… опять… А что, если… Энекин покачал головой: Йода никогда не сдался бы живым. Кроме того, он знал, как непредсказуема лайтсейберная дуэль, и как трудно в ней только ранить. Если считать, что события из его сна действительно имели место в реальности, то Йода должен быть мертв… ведь он собственными глазами видел живого Палпатина. А что, если дуэль происходит именно сейчас? Преодолевая дрожь, Скайуокер воскресил в памяти события сна: алый клинок, словно по волшебству вырастающий из руки Императора… и собственное бездыханное тело у его ног. Но не мог же он находится в двух местах одновременно! Странно, но эта вполне здравая мысль не принесла успокоения. Напротив, тревога возросла на порядок. Энекин ударил кулаком по какому-то прибору, отстранено наблюдая за тем, как сплющивается прочный металлический корпус. Протез не чувствовал боли… впрочем, в сегодняшнем состоянии он вполне мог разбить проклятую пищащую коробку даже живой рукой – и плевать на последствия. Что есть боль? Всего лишь ощущение возбужденных нервов. Чуть больше, чуть меньше – какая разница? Главное, привлечь внимание, а потом он заставит хитрого ситха рассказать правду. Любая истина лучше неизвестности…

Расчет Энекина оправдался: персонал госпиталя в растерянности наблюдал за буйством пациента и счел необходимым срочно предупредить хозяина.

Дарт Сидиус ворвался в палату подобно вихрю.

Что происходит?

Какое совпадение! Он собирался встретить Императора именно этим вопросом. Джедай открыл было рот для гневной тирады, но вдруг увидел ГЛАЗА Палпатина… и снова окунулся в вихрь видений. Он знал, что Сила может открыть многое, но не был готов к подобным снам наяву. Образы безжалостно возвращали юного рыцаря в место его кошмаров. В прошлое…

… два лайтсейбера включились почти одновременно, озарив призрачным светом место недавней трагедии… но Йода поднял меч в последнем салюте. Палпатин громко рассмеялся подобной молчаливой капитуляции, но Магистр больше не интересовался врагом, его глаза, казалось, смотрели прямо на Энекина.

«Еще не конец…».

Скайуокер не знал, было ли это медикаментозным бредом или реальным посланием от Йоды, но это было не важно. Минута слабости прошла, и теперь он точно знал, что ответит Палпатину:

Я устал от бездействия и желаю вернуться в строй. Под вашим чутким руководством, мой господин.

Палпатин казался ошарашенным. С некоторым оттенком злорадства Энекин констатировал, что все же выбил ситха из колеи… однако в следующую секунду ему пришлось ответить за свою выходку. Скрывая свои форсъюзерские способности, Император избегал читать его мысли… и сейчас Скайуокеру пришлось мобилизовать все ресурсы для отражения натиска. Он и не думал, что Силу можно использовать ТАК. Все длилось не более пяти секунд, но он успел ощутить себя рыбой, вытащенной на берег. Воля Палпатина, подобно мощному прожектору, высветила все темные закоулки его души, и часть, считающая себя джедаем Скайуокером, испуганно отшатнулась от увиденного. Гнев, обида, зависть, ненависть, гордыня… сколько грязи он носил в своей душе – и не признавался себе в этом. Не удивительно, что выбор ситха пал именно на него! Эта мысль горчила хуже любой микстуры: осознать, что тебя выбрали в ученики не за выдающиеся способности, а за испорченность и легкую подчиняемость чужой воле… нет, это уже слишком! К счастью для его рассудка, сознание сразу отыскало подходящий спасательный круг: Йода, его спокойная уверенность и неторопливая речь, его доверие… его последний взгляд, наконец. Магистр знал о нем все – и все же посвятил в свои планы, доверил Энекину следить за Палпатином. Неужели он предаст это доверие, наплюет на собственные идеалы ради ненависти и мести?

«Нет, это еще не конец, - думал Скайуокер, глядя на довольное лицо Императора. - Ты увидел, что хотел? Боль, страх… ненависть. Да, и это тоже – я, но теперь я готов посмотреть в лицо собственным призракам. Сразиться с ними и победить. А вот ты, оказывается, тоже ошибаешься…»

Мысль добавила оптимизма: в последнее время Император начал казаться юному джедаю несокрушимым, как скала, а сопротивление – лишенным всякого смысла. И лишь теперь, со значительным опозданием, Энекин сообразил, что так и задумано…

Прекрасно, - Сидиус присел на край кровати. – Меня радует твое рвение, мой юный ученик. Но будь реалистом: пройдет еще немало времени, прежде чем ты сможешь сражаться.

«Да, если уж ситх прав, то прав», - Энекин обвел печальным взглядом многочисленные капельницы, мониторы и датчики. «Но он, по крайней мере, не произнес «невозможно».

Скайуокер справедливо решил, что Император не стал бы тратить драгоценное время и деньги на выхаживание неперспективного инвалида, и стал внимать «учителю» с утроенным вниманием.

Ты, наверное, понял, мой мальчик, что не сможешь больше оставаться Энекином Скайуокером.

Взгляд, которым Палпатин окинул подопечного, со всей очевидностью говорил о том, как мало осталось от прежнего Энекина, но джедай решил проглотить и это. Он УЧИЛСЯ, познавал новую в своей практике дисциплину: искусство лгать и лицемерить.

Я придумал оригинальный способ скрыть твою личность, одновременно решив проблемы со здоровьем, - Сидиус сделал эффектную паузу, - мы соединим доспехи клонов и систему жизнеобеспечения!

Ситх! - Скайуокер осознавал, что проклятие выглядит скорее комплементом Палпатину, но ругательство вырвалось по привычке. Сидиус улыбнулся.

Думаю, тебе стоит поработать над дизайном. Быстро сделаешь – быстро вернешься в строй, - Император выразительно посмотрел на разбитый прибор, - и мебель целее будет.

Энекин на секунду задумался, какое из двух чувств, испытываемых им по отношению к Палпатину, сильнее – восхищение или ненависть? И всё же – они совершенно друг друга не исключали. Он никогда не поверил бы, что такое возможно... до сегодняшнего дня.

До скорой встречи, мой мальчик.

Перемены – это хорошо. Немного навоюешь, лежа на кровати по шею в проводах… да еще с дыхательной маской на лице.

«Я буду ждать тебя с нетерпением, мой Император. Ты сам выкуешь и заточишь оружие для своей погибели. Да! Именно так и будет».

Тьмы низких истин мне дороже

Нас возвышающий обман…

Оставь герою сердце! Что же

Он будет без него? Тиран…

А.С. Пушкин. Герой.

Дни тянулись за днями, напоминая вязкую патоку. Мир Энекина сузился до размеров палаты и в нем, казалось, существовала только боль. Боль тела, пронзавшая его с головы до пят при малейшем движении и боль души, так и не нашедшая себе выхода. Он учился. Учился ходить, подчиняя своей воле отвыкшие от нагрузки мышцы, учился дышать с помощью респиратора… учился жить притворяясь. Палпатин навещал его почти ежедневно… и каждый визит утомлял Скайуокера сильнее лайтсейберной дуэли. Император был всевидящим и всеслышащим, при общении с ним приходилось контролировать не только мимику и жесты, но даже мысли. Непосильная задача для человека, всю жизнь открыто говорившего, что думает! Энекин был согласен с данным утверждением, но, как говорится, нашла коса на камень. Даже сам джедай не понимал, зачем он дразнит Палпатина. Гордость, упрямство… интуиция? Как бы то ни было, что-то мешало Скайуокеру просто смириться, плюнуть на все и подчиниться судьбе. Немного странно для человека, всю жизнь выполнявшего чужие распоряжения… Впрочем, странности на этом не заканчивались. Куда больше собственного упрямства Энекина удивила реакция ситха: Палпатин откровенно забавлялся. Он всегда считал мальчишку легкой добычей, прекрасным орудием для собственных нужд – и, к слову сказать, не слишком ошибался. Но, в экстремальной ситуации юнец продемонстрировал незаурядную стойкость и даже пытался показывать характер… все это невольно внушало уважение. У Императора было множество недостатков, но ложь самому себе в их число не входила, а посему Палпатин довольно легко признал, что акции Энекина Скайуокера возросли на порядок. Впрочем, ситх оставался ситхом, и подобная истина вовсе не облегчила жизнь нового ученика. Напротив, Сидиус руководствовался принципом «кому много дано – с того много и спросится» и проверял Эни на прочность сотнями способов. Причем, такие мелочи, как раны его вовсе не смущали…

Очередным испытанием стал черный костюм. Много дней подряд, закончив мучительные упражнения, Скайуокер трудился над дизайном доспехов. Творчество было единственной отдушиной в его беспросветном существовании, и джедай конструировал с удовольствием. И вот костюм привезли… черные доспехи поражали воображение, распространяя по палате ореол ужаса, а от звука голоса, раздавшегося из вокодера, вздрогнул даже Палпатин. Энекин спрятал улыбку: не зря же он неделю подбирал тембр на компьютере! Но затем костюмчик пришлось одеть… и Скайуокер с ужасом понял, что все предыдущие мучения были просто сказкой по сравнению с ЭТИМ. Император вполне мог чувствовать себя отмщенным! Во-первых, доспехи были тяжелыми – весьма важный фактор для человека, едва научившегося перемещать по палате свой собственный вес. Во-вторых, маска, несмотря на сложную электронику и видеоэкраны, значительно ограничивала обзор, а колонки цифр у каждого предмета, мягко говоря, нервировали. К тому же, появились какие-то нелады с цветностью – тип, настраивавший экраны, явно видел в другом цветовом спектре. Но главное – ДОСПЕХИ НАДО БЫЛО НОСИТЬ ПОСТОЯННО! Единственным плюсом нового костюма являлось появление в палате медитационной камеры. Это название приклеилось с легкой руки Императора и вовсе не отражало назначение сооружения – камера предназначалась для надевания доспехов, и некоторые особенности ее функционирование делали невозможным прослушивание и подглядывание. Энекин понял это в самый первый день, – и возможность хоть ненадолго ускользнуть от тотального контроля Палпатина укрепила его пошатнувшуюся решимость. Подумать только: раньше он не понимал всех благ одиночества! В камере он мог не скрывать гримасы боли, когда робот случайно прикасался к кровоподтекам на шее и плечах – Эни быстро догадался, как правильно изменить баланс доспехов, но даже пары дней хватило, чтобы начисто содрать кожу в местах давления. Только здесь он снова мог быть Энекином Скайуокером. Остальная база знала его только как человека в маске, и новоиспеченному ситху пришлось привыкать к тому, что люди шарахаются при его появлении. Изоляция была мучительна, однако несколько месяцев ежедневного общения с Палпатином научили Эни ценить одиночество. Но иногда груз становился по-настоящему невыносимым. Особенно тяжко приходилось по ночам: с некоторых пор он стал очень плохо спать и, временами, бодрствовал ночи напролет… изображая глубокий сон для видеокамер. Той гадости, которой дроид решил полечить его от бессонницы в прошлый раз Энекину хватило надолго… юноша с трудом удержался от желания разобрать паршивца на запчасти и теперь старательно изображал спящего. Тогда-то и приходили воспоминания… душевная боль, оказывается, никуда не ушла, она просто свернулась клубочком где-то в груди и терпеливо ждала своего часа. Впрочем, болью его теперь трудно удивить… в кого он превратился? Человек без прошлого, без лица, без имени… причем в самом прямом смысле! Палпатин запретил ему пользоваться именем Скайуокер, а вот придумать новое как-то не озаботился. Так что на базе его именовали исключительно «Этот-в-Чёрном». Впрочем, он и сам не хотел связывать настоящее имя в этой внешностью. Сколько же он не смотрелся в зеркало? Так недолго и вовсе позабыть естественный облик! Энекин горько улыбнулся в темноте.

«Ну, что, Энекин? Ты сам решил идти этим путем. Так что придется ПРИВЫКАТЬ».

Но, все же он не имел права сдаться, не мог позволить себе умереть. Он даже не узнал, где Падме, не увидел своих детей… о, Сила, сколько же вещей, которые он не сделал… и уже никогда не сделает? Но Энекин Скайуокер не может позволить себе быть слабым. Только не сейчас.

… двери тронного зала распахнулись, пестрая толпа придворных затихла. Сотни взглядов устремились на высокую фигуру в черной броне. Так замолкают глупые пичуги при появлении хищника…

Ну, наконец-то! – Энекин в очередной раз поразился актерским способностям Императора. Как будто они не виделись сто лет, а не вышли из одного челнока двадцать минут назад!

«Как хорошо, что я в маске. Представляю, какое у меня сейчас выражение лица…» – воображение услужливо нарисовало нужную картинку: бледный тип с вытаращенными глазами и отвисшей до пола челюстью. Скайуокер невольно улыбнулся.

Знакомьтесь, господа, это – Дарт Вейдер. Последний Лорд Ситхов в этой части Вселенной. Лорд Вейдер изъявил готовность присоединиться к Империи и оказать нашим храбрым солдатам содействие в их стремлении очистить Галактику от джедайского мракобесия.

Пересечь зал. Преклонить колено у трона.

Мой Император…

«С ума сойти, какой пафос!», - Энекин так поразился ловкости, с которой Палпатин отвертелся от звания ситха, что не сразу сообразил, что наконец-то получил имя.

«Так значит, Вейдер… ну, что ж, это имя не хуже любого другого».

Император милостиво кивнул, принимая присягу, – и новоиспеченный Лорд занял место у трона. По залу пронёсся удивленный гул. Со своего места он мог видеть их всех – слабые тела, никогда не затруднявшие себя работой, бледные лица, несущие печать всех возможных пороков. Разукрашенные куклы, разыгрывающие спектакль во славу Повелителя. Интересно, они ЭТО понимают?

«Интересно, а ТЫ хорошо осознал, в каком качестве здесь находишься?» – пропел противный внутренний голосок. Скайуокер призвал Силу: большая часть толпы у трона ощущалась лишь как мерзкая, склизкая рябь – заботы придворных не выходили за рамки простейших потребностей, вроде набивания брюха и карманов. Причем способы, которыми эти… люди собирались их удовлетворять, заставили СИТХА передернуться. Это – даже не ЗЛО. Гораздо точнее будет употребить слово «мерзость».

«Будь проклята Республика за то, что развела в своем сердце таких… паразитов! И будь проклят Император за то, что вытащил их из тени!»

На редкость малодушная мысль, если разобраться. Значит, грязь надо просто запрятать подальше – и притвориться, что ее нет? Как с рабством на Татуине? Кровь стремительно прилила к щекам, и он – второй раз за вечер – с благодарностью подумал о своей маске. В целом, однако, ситуация в зале выглядела далеко не столь тривиально. Некоторые фигуры источали темный огонь злобы и зависти, другие – алели пламенем праведного возмущения. Сенаторы демонстрировали несокрушимое спокойствие, но их ауры были окрашены в цвета неуверенности. Кроме одного, чьи эмоции Вейдер определил бы, как смесь страха со злорадством. Он открыл глаза и встретился взглядом с Бэйлом Органой. Вот, кого бы он с удовольствием придушил! Как говорится, «за все хорошее»… полномочный представитель Альдераана неожиданно усмехнулся, и Энекин с опозданием сообразил, что тот прекрасно понимает его чувства – и его бессилие. Органа ЗНАЛ, кто перед ним – и насмехался над Скайуокером, злорадствовал по поводу положения, в котором тот оказался… но не мог полностью скрыть страх. Они с Палпатином хорошо поработали: Вейдер и ужас должны стать синонимами… что ж, ему приятно видеть альдераанца испуганным.

«Я не могу убить тебя так, как ты того заслуживаешь, Бэйл. Ты – далеко не худшее существо в этом зале, не худшее по внутренней сути. Но ты эгоистичен и испорчен. Ты кичишься древностью рода, – а сам запятнал двойным предательством его честь. Предал не только Республику, но и людей, которые тебе доверились. Бойся. Бойся меня, Органа. Я стану твоим кошмаром, взяв на себя функции твоей спящей совести. Энекин никогда не вызывал у тебя трепета – что ж, это исправит Вейдер. Жить в страхе – возможно, это хуже, чем просто умереть?»

Бэйл Органа смотрел на маску, скрывающую лицо его врага – и ухмылялся. Энекин не умер… что ж, жить вот так – потеряв семью и собственную личность, став навеки зависимым от автоматов – это хуже, чем просто умереть. Настроение сенатора омрачал лишь тот факт, что Скайуокер помнит, кому он всем этим обязан.

«Хотя, если разобраться, в его ранах повинен как раз Кеноби. А про Падме и близнецов наш ситх не знает… Иначе убил бы меня, спрячься я хоть за десяток Императоров».

Да, приятно ощущать, что противника ты переиграл. Хотя риск получился намного выше, чем он планировал, но удовольствие от победы с лихвой компенсировало все волнения. Его план осуществлен: Оби-Ван вырастит из Люка злейшего врага Тёмных, а он… что ж, высокий титул Леи предполагает и большую ответственность. Забавно: дочь Скайуокера будет таскать для отчима каштаны из огня прямо под носом родного папочки, – а в том, что их с Вейдером интересы разойдутся, Органа нисколько не сомневался. Энекин может сменить Орден и Учителя, но не характер. Он всегда был слишком честным и доверчивым для хорошего игрока. Он будет действовать по плану: плохое – искоренить, неправильное – исправить. Вот только приоритеты на сей раз определяет Император… а, значит, в перечень «неправильного» попадут прежние друзья и соратники Энекина Скайуокера.

«Ну, что, МИЛОРД? Приятно ощущать себя палачом собственного прошлого? Твои друзья – и твои дети – скоро начнут проклинать врагов твоим именем. Возможно, однажды я даже расскажу ЕЙ правду… не всю, разумеется, а лишь то, КЕМ ты теперь стал. Думаю, тогда она пожалеет о своем выборе… да, пожалеет».

Палпатин казался безучастным к происходящему, – одинокая фигура на троне, окруженная ореолом Могущества, заменяющим шелка и драгоценности. Ему, Властелину Галактики не было нужды подчеркивать свое высокое положение, доказывать право на престол одеждой или речами. Времена сенатора Палпатина прошли. Теперь он – Император. Красиво звучит… тем не менее, опьянение властью не затмило его обычной проницательности, и Дарт Сидиус не пропустил того пресловутого обмена взглядами – и сопровождающее его эмоции – тоже. Губы под низко надвинутым капюшоном сложились в острую, как бритва улыбку. Достойные противники… и, все же, в этой игре он поставил бы на Вейдера. И Сила здесь была не при чём… Он хорошо помнил ловкость Бэйла, сознавая – одной Силой здесь не обойтись, нужна еще Хитрость… и, быть может, Удача. Хотя джедаи, например, такого понятия не признавали вовсе… ну, и ситх с ними! Он снова улыбнулся собственному каламбуру. СИТХ, конечно, с ними, и теперь ситх – не один. Пусть Вейдер злится на Органу – гнев и ненависть питают лишь Тьму, а ему, как Императору, это на руку.

«На данный момент принц всея Альдераана достиг своего потолка, а вот из нашего экс-Скайуокера вырастет хищник посильнее. Интересно будет однажды НАМЕКНУТЬ ему о судьбе сына», – Палпатин прикинул шансы Бэйла Органы на безвременную и очень мучительную смерть – и нашел их удовлетворительно-высокими.

«Странно… ведь он был мне полезен. Неужели я не умею прощать?»

Риторический вопрос – он и сам знал, что не умеет. Альдераанец заставил его уступить – и за это он отдаст его Вейдеру…со временем. Как удачно все получилось…

Бэйл Органа уже направился к выходу и не видел усмешки Императора. А напрасно: возможно, это заставило бы его насторожиться, – и у далекой Галактики была бы совсем другая история. Он задержался у выхода – предприимчивый юнец торговал холозаписями приема. Несомненно, идея одного из придворных. Органа пожал плечами: этот – один из лучших дней в его жизни. Почему бы не купить кристалл… на память? Сделано – и забыто.

Безымянная запись пылилась в доме королей Альдераана долгие годы…

Как безгранично Небо, как стара Земля!

Нет у Природы края и конца,

Поскольку суть ее –

Существование не для себя.

С ней в чем-то схожа участь мудреца:

Он поводырь, но выглядит ведомым,

Он долгожитель потому, что жизнь любя,

Ее готов отдать ради победы

«Я» нравственного над корыстным «Я».

Лао-Цзы. Дао-Де Цзин или Трактат о пути и морали.

Когда человек счастлив, каждый день кажется особенным. Мир видится райским садом, и каждый миг сияет всеми цветами радуги. Он помнил, каково это… и воспоминания делали теперешнюю жизнь еще более невыносимой. Пустые дни, заполненные тысячами чужих лиц, говорящих ненужные слова, сливались в одну бесконечно-серую череду и текли, сменяясь еще более невыносимыми бессонными ночами. Когда светит солнце, человек еще способен себя обмануть, скрыться от боли и одиночества за миллионом ненужных дел… так, что окружающие ничего не заподозрят. Многие задумываются, каково это: быть абсолютно свободным, но вряд ли кто-то решится проверить это на практике… ведь совершенная свобода означает полное отсутствие жизненного якоря. Ты свободен ОТ ответственности, дружбы, любви… но ДЛЯ ЧЕГО тебе подобная свобода? В своем бесконечном заблуждении человек часто желает разорвать путы, сковывающие его личность, ограничения, накладываемые семьей и обществом, но тот, кому это удалось, рискует обнаружить, что ему стало незачем просыпаться по утрам.

Энекин не знал, откуда взялись такие мысли… возможно, из трудов философов, которые он читал по ночам. Время, которое нормальные люди посвящали отдыху, он проводил в размышлениях – и был готов на все, чтобы отвлечься и не думать, не думать, не думать…

«Когда земля перевернется, а реки потекут по небу», - говорят альдераанцы о времени, когда все клятвы потеряют силу. На стандарт это переводится коротким и емким словом «никогда»… или, лучше сказать, «не в этой жизни»?

Скайуокер не мог рационально объяснить свой интерес к Альдераану и его истории – не иначе, новая встреча с Органой задела в его душе струну, о существовании которой он даже не подозревал. Энекин невольно задумался, каково это: жить на земле, помнящей двадцать поколений твоих предков, ходить по плитам, еще хранящим следы их ног… знать их имена. Оказавшись по воле Палпатина на вершине власти, Вейдер остался прежним пареньком с Татуина. Иными словами, личностью сомнительного происхождения и воспитания. За их недолгую семейную жизнь Падме удалось-таки добиться некоторого прогресса и привить мужу-джедаю какую-то толику осторожности – и придворного лоска. Впрочем, это не мешало Бэйлу презрительно морщить нос и заявлять, что от манер Скайуокера за версту несет казармой. Обидные слова… но он легко приписывал их бессильной зависти. Любовь окрыляет, а ради жены Энекин был готов стерпеть даже нечто большее, чем ядовитые шпильки ее коллег. Но теперь, безжалостно брошенный Палпатином в самую гущу придворных интриг, новоиспеченный Лорд осознал, как много горькой правды содержали в себе речи сенатора. Орден стремился вырастить из своих падаванов искусных воинов, настоящих мастеров сейберфайтинга… но, незнакомые с ложью и коварством магистры едва ли могли преподать взбалмошным юнцам тонкое искусство дипломатии. И теперь Скайуокер ощущал себя настоящим гунганом в стаде диких бант… единственным положительным моментом являлось то, что панический ужас, прочно ассоциировавшийся у придворных с черными доспехами Вейдера, оставлял минимум желания для зубоскальства. Самые красноречивые уже уяснили: издеваться над Лордом опасно для здоровья… а пресс-служба Палпатина старательно приумножала слухи о его фантастической жестокости. Энекин временами думал, что Император мог бы неплохо заработать написанием сценариев к детективам – и фильмам ужасов. Последние ему особенно удавались… подобные заметки, с одной стороны, заставляли экс-джедая кипеть от праведного негодования, несомненно, очень веселившего Дарта Сидиуса, а с другой – помогали замаскировать его многочисленные ляпы. Проявив изрядную предусмотрительность, Император дал брошенному в политический омут аппрентису возможность научится плавать – и набить неизбежные шишки, не опасаясь удара в спину, но не отказывал себе в удовольствии повеселиться за его счет. Впрочем, возможно, за этим «развлечением» тоже кроются какие-то далеко идущие планы. Ненависть и восхищение, – идеальная комбинация для Темной Стороны по Палпатину… и Энекин на своем примере прочувствовал её действенность. Как он удержался? Глубочайший психологический шок от потерь – жены, друзей, привычного облика, имени, помноженный на невесть откуда взявшееся упрямство и еще на что-то, чему Скайуокер не мог найти приемлемого названия, помог ему устоять против западни из власти и опасности… но не давал ответа на то, как жить дальше. Временами ему ужасно хотелось просто махнуть на всё рукой: «А, ситх с вами! Пропади все пропадом: и Орден, и Республика, и вся Галактика» – и поплыть по течению. Но время шло… а решения все не было. Энекин не желал жить для Императора… но кроме Сидиуса у него никого не оставалось. Прошлое виделось безжизненной пустыней, покрытой осколками разбившихся надежд, а будущее вообще напоминало полигон после ядерного взрыва… и единственным звеном, связывающим эти части его жизни между собой, казался Палпатин. Убери его – и шаткая конструкция развалится, как карточный домик. Временами ему до ужаса хотелось именно этого – убить Императора – и умереть самому. Разрушить до основания то, что уже невозможно склеить… но, на свою беду, Энекин слишком долго медлил. Сначала не было сил, потом – возможности, а теперь… Теперь он незаметно утратил наивную уверенность в том, что Зло можно одолеть убийством одного человека. Империя создана – и трон Сидиуса немедленно займет кто-то другой. Столь же жестокий и лицемерный – но, возможно, не обладающий соответствующим умом. Палпатин безжалостен, но там, где он избавится от одного смутьяна, другой диктатор без сожаления уничтожит целый город… и хорошо, если этим ограничится! Любопытство заставило Скайуокера заглянуть в разум некоторых придворных… что ж, если бы он не страдал бессонницей, то вполне мог испугаться ночных кошмаров. На фоне этих… нелюдей, Дарт Сидиус выглядел просто святым… скорее всего, в силу прекрасного экранирования своих истинных мыслей. Но это не имело принципиального значения. В эту ночь, как и в десятки ночей до нее, Лорд Вейдер мучительно размышлял над возникшей дилеммой – и не находил ответа. Палпатин – зло, но его смерть ничего не изменит. Не поэтому ли Магистр отказался от поединка? Энекин вновь вспомнил тот яркий сон, – или послание? – Йода и Сидиус с лайтсейберами над его бесчувственным телом… неужели мастер-джедай уже тогда понял то, до чего он додумался только сейчас?

Уснуть не удавалось… Новоиспеченный ситх вышел на балкон. Как будто красота природы могла вернуть ему утраченное душевное равновесие! Впервые за долгие месяцы, прошедшие с того дня, когда вспыльчивость и непонимание похоронили в лаве его прошлую жизнь, Энекин избавился от навязчивого внимания Палпатина. Наверное, поэтому он и уцепился за эту дурацкую «прогулку». Разбираться в проблемах захолустного мирка с крохотным населением – не слишком подходящая задача для Лорда Ситхов. Не тот масштаб… перед глазами живо встало ухмыляющееся лицо Сидиуса: «Ты мелко плаваешь, мой мальчик. Насаждая Новый порядок в государстве, включающем тысячи миров, не стоит отвлекаться на окраины. Что нам протесты того, кто проглатывал оскорбления в течение столетий? Кореллия имеет силу, Альдераан – волю, а дальние миры не имеют ничего, кроме своей нищеты». И, все же, он позволил ученику размяться. Почему? Энекин ломал голову над этим вопросом вторую ночь подряд. Новое испытание? Владыка решил проверить остроту зубов новоиспеченного ситха на провинциальных бюрократах перед тем, как послать его в Центральные миры? Или, Его Темности просто интересно, что он будет делать, вырвавшись на волю? В госпитале и даже на Корусканте он еще мог тешить себя какими-то иллюзиями, но эта миссия обратила все сумасшедшие мечты в прах. Он – свободен. Он может сейчас спуститься вниз, взять корабль и раствориться в глубинах космоса, и нет никого, кто его останавливает: ни врачей, ни охранников, ни Палпатина. Есть, правда, взвод штурмовиков, но их можно не считать… именно здесь Скайуокер вдруг остро осознал, что прошлое ушло безвозвратно. Он не нужен никому в целой Галактике, никому, кроме Палпатина, и, в свете этого открытия, отсутствие охраны выглядело просто насмешкой, как бы говоря: «Ну, вперед! Рискнешь?». И Энекин злился. На Императора, с кошачьей ловкостью подбрасывавшего ученику новые испытания, на Падме, не давшую ему шанса объясниться, на Кеноби, нанесшего тот роковой удар… но больше всего на себя самого.

Опасайся гнева, джедай. Далеко он тебя заведет. Сам не обрадуешься, м-да.

Скайуокер резко развернулся к источнику звука, чувствуя, как сердце забилось где-то в районе горла. Как он мог так увлечься самобичеванием, что не заметил приближения постороннего? А, если учесть, что неожиданный гость легко угадал мысли, для Магистров Ордена вовсе не предназначенные… Почувствовал, как щеки заливает густой румянец. Смущение было столь велико, что почти пересилило удивление: что Йода, чуть ли не самый разыскиваемый джедай в Галактике, делает глубокой ночью в штаб-квартире Империи? Конечно, если ему не составило бы труда выйти, то Магистр, без сомнения, легко мог войти… только зачем? Наказать предателя? Энекин отдавал себя отчет, сколь неправдоподобна его версия событий… кто поверит в такой бред, тем более, звучащий из уст человека, публично назвавшего себя ситхом? Правильно, только сумасшедший. Но Йода сказал «джедай»…

Маленький Магистр тихо засмеялся:

Сила с нами – и истину за маской лжи вижу я. Поздно, правда, прозрение мое наступило… слишком поздно для многих.

Учитель… - юноша не решался поверить в то, что услышал. – Но, вы же…

Правда – горький плод, джедай Скайуокер, но вкушать его необходимо… именно за гордыней прячась, зло в души прокрадывается, - уши Йоды печально опустились. – Пепелище на месте Ордена увидав, даже я мести возжаждал.

Но, разве это неправильно? Разве рыцарь Света не должен останавливать Тьму любой ценой?

Магистр метнул острый взгляд на закованную в черный металл фигуру:

Послание мое получил ты?

Энекин озадаченно кивнул.

Почему, считаешь ты, от поединка я отказался?

Вы не могли победить, - выпалил Скайуокер. Это прозвучало довольно грубо, и он торопливо продолжил свою мысль. - Даже если бы вы убили Палпатина, Республика была бы разрушена, а Орден – уничтожен. И вместо одного ситха Галактика получила бы массу кровожадных диктаторов.

Вижу, ошибся во времени я, но не в человеке. Радует это. Что делать намерен ты?

Энекин, наконец, услышал вопрос, которого так боялся.

Магистр… я не знаю. Убив Императора, я не остановлю зло… а, выполняя его приказы, лишь приумножу несправедливость. Я в растерянности. Вы знаете, что меня трудно было назвать образцовым падаваном, я часто попадал в истории. Но чтобы ТАК влипнуть… - он покачал головой.

Твоему горю глубоко сочувствую я, - неожиданно мягко произнес Йода, - но прошлое изменить мы не в силах. Возможность есть лишь ошибок своих не повторить.

И чему, по-вашему, я должен был научиться? – в голосе Скайуокера прозвучала неожиданная горечь. Он запоздало подумал, что это чувство зародилось уже давно и, тех пор только крепло. У него не было времени, – и возможности, оплакать свои потери. Не Палпатину же душу изливать? Император был прекрасным слушателем, но – в чём уже успел убедиться Энекин – любая сообщенная ему информация тут же становилась дополнительным орудием пытки. Иногда ему казалось, что Сидиус физически не способен к доброте или, хотя бы, к сочувствию.

Неужели ты забыл все, чему тебя обучали? «Лишь в испытаниях стойкость рождается», «будь щедр на доброту, но осмотрителен с доверием», «ищи Темноту в себе, а лишь затем – в окружающих».

Да… в нынешней ситуации Кодекс обретает некий странный подтекст…

Не для заучивания он написан! ДУМАТЬ джедай должен. Оружие последним аргументом быть должно, а не первым вовсе, - сердито перебил Йода. – За старые истины цепляясь, не далеко уедешь ты. Лишь тот, кто молод и умен – вместе с миром меняется. Так изменись!

Сейчас вы рассуждаете в точности, как Палпатин.

А, по-твоему, ситхи способны лишь глупости говорить? – вкрадчиво поинтересовался Магистр. От такого заявления Скайуокер на время лишился дара речи. – Врага недооценивая, себе самому яму копаешь ты. Неужели судьба Ордена ничему тебя не научила?

Но, что же мне делать?! Становиться ситхом?

Это решение уже принял ты, - отрезал Йода, и Энекин со стыдом подумал, что для подобных выступлений действительно уже поздновато. – Мы оба знаем: худшее впереди. Предотвратить большее зло можешь ты.

Служа Императору?

Нет! Тем многим, что беду на головы свои накликали. Множество диктаторов – ужасно, но и один Император реки крови обеспечить может.

Юноша содрогнулся: Магистр рисовал кошмарную перспективу, но Энекин понимал, что он отнюдь не шутит. ВСЕ БУДЕТ ИМЕННО ТАК.

Скрываясь на болоте, спасти невиновных не сможешь ты. Стоя у его трона – да.

Но это… неправильно.

Молод ты еще. Очень молод! Поймешь потом: не все сражения храбростью выигрываются. Еще и хитрость существует, - Йода кинул на младшего джедая суровый взгляд. – Что мы сдаемся, думать не смей! Прав ты: нет шансов на победу. Сейчас нет! Время – вот твой союзник.

На это уйдут годы.

Возможно, даже десятилетия. Но другого выхода не вижу я… да и ты тоже, - маленький Магистр требовательно постучал палочкой. – Не раскисай!

Учитель… мы еще встретимся?

-Что говорит Сила?

-Я не знаю... Да. Думаю, да.

Йода грустно покачал головой:

-Неисповедимы Силы пути...

Смутное время –

Призрак свободы на коне.

Кровь по колено

Словно в каком-то диком сне.

Тешится люд,

Бьют старых богов,

Молится люд,

Ждут праведных слов.

Ария. Смутное время.

«Когда-нибудь я побываю на каждой...»

Иногда заветные мечты сбываются. Нужно только уметь замечать это в буреломе препятствий.

За какой-то месяц имя Дарта Вейдера прогремело уже на десяти планетах, черная маска постепенно становилась ликом Империи. Народ... а что народ? Население большинства благополучных систем Галактики пребывало в состоянии эйфории, с удовольствием проглатывая любое указание Центра Империи. Новая власть повсеместно продвигала идеи небывалых реформ и титанического прогресса. И появление таинственной фигуры в черных доспехах приветствовали столицы тех самых систем, которые всего лишь год назад изо всех сих дрались за суверенитет. Тогда они считали, что лучше быть голодными, но свободными. А ныне в скоропалительном порядке лезли в состав Империи.

Ожидаемый и закономерный результат.

Палпатин был прав: «У рабов есть только одно желание – кому-то прислуживать».

Как бы то ни было, на каждой из планет повторялась одна и та же история – митинги, демонстрации и какая-то проникновенная всеобщая бесноватость. Вейдер молча взирал на этот политический балаган, удивляясь тому, что, помимо восхваления Нового порядка, население требовало преследования своих бывших защитников. Один выкрикнутый из толпы лозунг навсегда въелся в память: «Долой нахлебников и лицемеров!». То ли ему было обидно за тот неумелый героизм, с каким рыцари пытались спасти Республику от неминуемого развала, то ли больно за товарищей, жизни которых унесли Клонические войны, то ли еще что... Нет. Лозунг, к сожалению, содержал немалую толику истины. И если бы члены Совета хоть раз честно признались бы себе в этом, возможно, судьба Галактики сложилась бы иначе.

Для Палпатина «охота на ведьм» была следующим гениальным ходом в монументальной шахматной партии «строим Новый порядок». Кровавым убийцей должен был стать не диктатор в капюшоне, а как будто специально созданная для этого машина смерти. Каждый тиран всегда имеет собственного палача. Хорошо, когда палач с удовольствием выполняет свою работу. И даже больше. Этот – вызвался сам, заявив своему господину, что хочет «погасить огонь Ордена навсегда».

Скайуокер был уверен, что Палпатин не преминет объявить о проведении чисток во всеуслышание, а, следовательно, оставшиеся в живых рыцари как-нибудь да успеют скрыться. В свою очередь Император прекрасно понимал, что такая реклама может значительно повредить успеху всего предприятия, но руководствовался он, главным образом, стремлением продемонстрировать своим подданным меры предпринятые властью по отношению к государственным преступникам. Намного существеннее было то, что под эгидой поиска избежавших смерти рыцарей имперская контрразведка получила исчерпывающие возможности для шантажа и вербовки, и, соответственно, могла претворить в жизнь куда более важные операции. Считать же опасными горстку недобитых джедаев мог только параноик, а Палпатин был слишком хорошо осведомлен о той схоластической суете вокруг Кодекса, которую Орден именовал выучкой и воспитанием. Заговоры – для искушенных политикой умов, а джедаи не только привыкли решать все проблемы при помощи сейбера, но и не станут ничего затевать, не будь на то высочайшего повеления Совета. Из чего следовал один вывод – пройдет совсем немного времени, и все они падут жертвами обыкновенной толпы. Причем толпы, состоящей из представителей того самого народа, которому присягали на верность рыцари Храма. Такова цена слепоты.

Хвала Силе – каким бы проницательным не был Палпатин, он так и не понял, что под прикрытием охоты на врагов народа Энекин Скайуокер ищет свою семью...

Решив переждать чистки во внешних территориях, рискнули попросить политического убежища у правительства Биран-Гиль несколько рыцарей Ордена. Здесь проживали родители одного из воспитанников Храма, и он наивно полагал, что «родные стены помогут». Бывшие хранители спокойствия в Галактике не учли, что после всего кошмара, бушевавшего на Корусканте при роспуске Ордена, ни один из правителей вошедших в состав Империи планет, будучи в здравом рассудке, не согласится предоставить убежище изгоям.

Для начала представители властей встретили беглецов как героев и защитников, от имени планетарного сената великодушно пообещав не выдавать их Империи. А после шестерых рыцарей пригласили на устроенный в их честь торжественный прием, где в замкнутом помещении уже поджидали пара дройдек и рота местных коммандос. Ибо вопрос о том, сколько продержится пусть даже и самый искусный джедай под лазерной канонадой, еще со времен Войны Клонов решался обыкновенным количественным перевесом или же повышенной интенсивностью обстрела…

-Вы хорошо послужили Империи.

Два дня назад глава правительства Биран-Гиль, герцог Джилнути рискнул сообщить о своих «достижениях» лично Лорду Империи. Теперь он молча ждал награды за свое выдающееся рвение в деле избавления Галактики от власти Ордена, и, не стесняясь, таращился бесцветными глазами на гротескную маску ситха. И ситх совершенно ледяным тоном добавил:

-Но Империя более не нуждается в ваших услугах. Я приговариваю вас к ссылке на Кессель.

В планы Вейдера не входило пачкать руки о такое отвратительное существо. Но мелкий честолюбец сам решил свою судьбу, когда за злобным оскалом последовал хитроумный по его мнению приемчик с мгновенно раскрывшимся виброножом. Услышав хруст в собственной верхней конечности, его сиятельство истошно завопил. Только на крик главы правительства о помощи прибежали не биран-гильские гвардейцы, а, как и следовало ожидать, имперские штурмовики.

И Скайуокер, естественно, не стал их останавливать...

-Значит, этих шестерых рыцарей казнили по твоему приказу?

-Мой повелитель, узнав о том, что джедаи попросили политического убежища у главы правительства, я сразу же связался с ним и приказал привести в действие государственный приговор.

-Ах, вот оно что, - с интересом протянул Палпатин. - Скажи, Вейдер, зачем ты убил этого... главу правительства?

-Мой повелитель, он был полезен нам, но вероломство должно быть наказано. Мы можем использовать предателей в целях шпионажа, но нельзя строить Империю, опираясь на таких людей, как герцог Джилнути, – почтительно, едва ли не подобострастно, надеясь убедить Императора в искренности собственной позиции. Одновременно стараясь принять как должное степень осведомленности Палпатина о его действиях на другом краю Галактики. В общем-то, он и не сомневался... Но одно дело – предполагать, и совсем другое – привыкнуть к ощущению постоянной слежки.

-Ты все сделал правильно, мой ученик, - не скрывая сарказма, произнес Император, - продолжай свою миссию!

Палпатин отключил холопередатчик и дико расхохотался. Было отчего.

Не в первый раз он искренне дивился обостренному чувству несправедливости своего юного соратника. Младший ситх и в самом деле до сих пор верил, что предателей надо наказывать! И, более того, имел мужество высказать это ему в лицо!

Ну что ж, такой изуверский вид идеализма пойдет только на пользу новому строю. Его, Императора, будут чтить за реформы и справедливую конституцию, а именем Темного Лорда, который станет карающим правосудием Империи, будут пугать детей. В политических играх нужно уметь поощрять изменников, когда это выгодно и предавать даже самых верных помощников, когда они перестают быть полезными или начинают становиться опасными. Можно было не сомневаться, что Дарту Вейдеру никогда не овладеть искусством тонкой дипломатии, никогда не плести замысловатых политических интриг. Значит, власть Императора в безопасности. Его ученик, как цепной пес у трона, сам охраняет ее.

-Да будет так... - громко провозгласил Палпатин, спугнув одинокую тишину императорских покоев. – Всегда. Всегда!

Где-то глубоко в его сознании промелькнул неясный мыслеобраз – истерическое старческое хихиканье из-под капюшона черной хламиды. Затягивающий в себя страшный колодец. И Тьма... Император сердито сдвинул брови. Будущее? Или наоборот – прошлое одного из его предшественников? Он сконцентрировался, но более ничего не сумел разглядеть в бесцветно-наплывшем тумане. Что ж… подобной абстрактной ерунде не стоит придавать значения.

Все еще размышляя над тем, поверил ли Палпатин его убийственной прямоте, Темный Лорд вернулся в свои апартаменты на борту флагмана небольшой имперской флотилии. Устроился в кресле медитационной камеры и, включив холодиск, начал сопоставлять донесения каких-то достопочтенных сенаторов с доносами на этих же сенаторов другими, не менее достопочтенными сенаторами. Невыносимо скучно, но – врагов надо знать в лицо, а врагов Палпатина – тем более. Они ведь, в сущности, могут оказаться порядочными людьми. И когда-нибудь...

С трудом подавливая неведомо откуда пришедшую зевоту, которая из-за респиратора могла доставить ему разве что немного малоприятных ощущений в легких, Вейдер неожиданно остановил свой взгляд на голом полу... и таких же голых, мрачноватых стенах. Только сейчас его посетила странная идея – за пару месяцев жизни на флагмане он не проявил никакого интереса к интерьеру своего жилища, как будто считал его временным пристанищем. Скромная подчеркнуто вечно-рабочая обстановка была ему даже по нраву, если бы не... Во время жизни в падаванах и работы на Орден уже в качестве рыцаря он все-таки повидал немало красочных мест и необычных миров, и даже в своей общежитской комнате не терпел засилья постылых темно-серо-коричневых скучных тонов. Приучить себя к мысли о том, что теперь энное число лет придется просуществовать в пустой металлической келье, было нелегко. Да и келья эта словно была создана для машины, а не для человека...

Конечно, серебристый металл в сочетании с черным смотрелся гармонично и назидательно гордо. Но стены апартаментов источали холод. Металлический, механичный холод, который пробирался даже под доспехи. Если хотя бы в одном из принадлежащих ему помещений разбавить эти краски неброским темно-синим декором, можно будет добиться какой-то меры уюта.

К ситху декор, надо все-таки дочитать донос на Мон Мотму.

Беспорядочные размышления о дизайне и кляузнических стараниях пожелавшего остаться неизвестным чандрильского вельможи прервал тонкий звуковой сигнал на консоле камеры. Под дверью топтался кто-то из старших офицеров.

Пришлось впустить. В тишине зала послышались неловкие суетливые шаги. Вейдер, едва не вскочив, быстро повернулся на вращающемся кресле, тут же отметив, что пора бы научиться вносить в каждое движение небольшую толику величественности.

Перед ним навытяжку стоял капитан «разрушителя». Явно нервничающий. Даже неподвижный взгляд зеленоватых глаз был направлен куда-то в сторону, избегая затемненных линз зловещей маски. Понятно – еще никто на этом корабле не привык к ней. И – неожиданно осознал он – никогда не привыкнет. Ни к маске, ни к человеку (человеку ли?), чье положение в государстве всегда будет определяться лишь Высочайшей Волей, никак не укладываясь в рамки военной или политической иерархии. А знал бы этот капитан, что расположившийся под зубастым куполом камеры Лорд Империи моложе его самого на целых десять лет... Или считал, что у существа в доспехах из Мрака вовсе нет возраста, невольно вспоминая древние легенды о Бессмертном Зле? Темный Лорд криво усмехнулся. Но и об этом никто не узнал.

-Лорд Вейдер, «Опустошитель» покинул гиперпространство и находится на орбите Татуина.

-Начинайте высадку войск, - ответил Темный Лорд и затем, чуть помедлив, приглушенно добавил. - И приготовьте мой шаттл.

Татуин был последней планетой, на которой Вейдеру вообще хотелось бы побывать… Бывшие рабы радовались и тут же хмурились, увидев зловещий лик своего освободителя и предчувствуя новую, еще более непосильную неволю.

Удивительно, но средний класс этой премерзкой высохшей планетки, состоявший из торговцев и фермеров побогаче, казалось, вообще никак не отреагировал на смену режима. Реформы законодательства никого не интересовали, новая система налогообложения вызывала лишь молчаливое неодобрение. Какое дело Татуину до нужд огромной армии? И главное – все так привыкли иметь в услужении бесправную рабскую силу, а теперь оказалось, что за труд придется платить…

Вторым неприятным обстоятельством было исчезновение Джаббы, которого Вейдер намеревался отправить в ссылку на какую-нибудь более прохладную планету. Покрошить хатта сейбером на тонкие колбасные кусочки было как-то мелко и неинтересно, учитывая его теперешние полномочия. В итоге штурмовики обыскали шесть дворцов Джаббы и две затхлых катакомбы. И, хотя многие из прислужников работорговца были арестованы и приговорены к принудительным работам во благо Нового порядка, самого хатта нигде не было видно. Наконец, Темный Лорд отдал приказ взорвать все недвижимое имущество Джаббы, включая несколько подземных туннелей, осмотр которых был опасен для солдат. Оставалось только надеяться, что скользкая тварь погибла под обломками.

По приказу Вейдера все данные, касающиеся населения были спешно и тщательно занесены в чиновничьи метрики. Но среди описаний внешности жителей Мос-Эспа и Мос-Айсли не нашлось ни одной молодой женщины с темными волосами и карими глазами, не говоря уже о двух годовалых детях. Да и Кеноби здесь не было. Уж он бы почувствовал...

Почти бесшумно посадив шаттл за зыбкую песчаную дюну в нескольких милях от Мос-Айсли, Вейдер направился к дому Ларсов. Обогнул колонны влагоуловителей, двинулся по еле означенной тропе. Утренний ветер наверняка заметет следы кованых сапог.

Оба солнца уснули, и место, которое он искал, освещали только звезды. Не имеет значения. Могилу матери он нашел бы и вслепую. Преклонив колено, Темный Лорд смел песок с надгробной плиты. И остался в таком положении, прижав живую левую руку к камню и чувствуя, как равнодушные ледяные иголочки проникают сквозь кожу перчатки.

«Здравствуй, мама, и…прости. Я думал – сумею спасти целую Галактику и не смог защитить трех самых близких людей… ».

Гладкий камень, навек укрывший Шми Скайуокер, молчал.

Темный Лорд поднялся на ноги, вглядываясь в знакомое татуинское небо и прислушиваясь к ощущениям. Слабый ветерок навевал прохладу и безнадежную тоску.

Рассвет – не близко. Над Вселенной медленно густеет Ночь. И ты – одиночка – не в силах остановить ее. Весь мир – сможет. Сможет ли? Мир, который продавал рабов, убивал братьев, вероломствовал, лгал, лицемерил... Это – сыны и дочери Галактики? Это серое, ни на что не годное стадо? Или для того, чтобы постичь свободу, нужно провести годы в тюрьме безо всякой надежды? Вытерпеть все на своей собственной толстой шкуре, чтобы, наконец, раскрыть глаза и перестать быть двуногим шааком?

Ибо то, что нас не убивает, делает нас сильнее. Слова неизвестного ему мыслителя прошлого. Наверняка – ситха. Вряд ли Палпатин стал бы цитировать мудрость джедаев. Хотя так ли далеки друг от друга темные и светлые истины?

Или разница – только в облекающей форме?

«Тьма – часть нашей природы. Но ты можешь сравнивать!»

Что ж, магистр Йода тоже частенько говорил умные слова. Сказал – и исчез, оставив в руках Избранного весы, равновеликие чаши которых источали Свет и Тьму.

Зашелестел, зашепелявил сердитый внутренний голосок…

«Ну, скажи, что тебе не нравится в Империи? Разве не об этом ты МЕЧТАЛ?».

А, в самом деле? Что плохого... Или виновато допотопное джедайское убеждение, что ситх у власти – априори Зло... Ну и что, разве прежние бюрократы-демократы были чем-то лучше? Умное Зло и глупое Добро. Причем последнее по своей сути – всего лишь иная разновидность Зла. Или это вообще не Добро и Зло черно-белых категорий, а разные оттенки грязно-серого?

Выбирай, сравнивай.

Долой бесплодные абстракции, им не место в этом мире. Не нравится то, с чего началась Империя? Так забудь о розовых идеалах в цветочек. Великие державы всегда строились на крови. И той же кровью истекают летописи истории. Кровью на камне, а не золотой нитью по белоснежной парче.

Забыть о навязанной Галактике никому не нужной войне и обо всем, что последовало за ней?

Да, ты мечтал не об этом. Но одной только Мечты оказалось мало...

И что теперь? Отомстить? Покарать? Кого? Тех, равнодушных, кто все это допустил, или тех, кто сейчас извивается перед Троном и, выклянчивая милости, лезет вверх по карьерной лесенке?

Или нет... Намного более страшно то, во что может превратиться то государство, которое ты строишь сейчас.

Когда правитель, поиграв законами и прогрессом... остановится. Остановится, но не уйдет. Он не сможет уйти, когда его воля уже будет скована безраздельным могуществом. Стремление Палпатина, с которым он медленно и упорно шествовал к Трону в течение десятков лет, выродится в безумное желание вечно держать судьбы Галактики в своих руках. И, вкусив полноту неразделенной власти, он навсегда забудет обо всем, кроме своих личных амбиций. В том числе и об Империи. И вот тогда Система рухнет в ад, раздавливая все его построения.

А ведь это неизбежно...

«Так убей его сейчас, - зашептал тот же голосок. – Прикончи его...». Рука невольно нащупала висящий на поясе сейбер.

Убить ситха и... и что? Сгинуть в этом поединке? И что будет дальше? А ничего... Пустота и Хаос.

И куда деть заповедь победы – делать или не делать? Без Императора он по большому счету – никто. Ничто. Безликая маска. Чтобы сохранить власть, придется превратиться во второго Палпатина. Вернее, в нечто намного более страшное, нежели нынешний Ситх. У Императора есть хотя бы нити сотканной им за десятки лет тончайшей паутины, дёргая за которые он получает возможность повелевать Галактикой. У него же пока нет ничего. Кроме грубой силы. Чтобы ввести в игру свои правила, нужно сперва выучиться играть по ранее установленным.

Бывшие соратники непременно возразили бы ему – следует немедленно свергнуть ситха, отказаться от власти и передать ее демократическому правительству. Это что, путь джедая? Ну, уж нет. К ситху таких джедаев. Это непростительное лицемерие перед самим собой. То самое отнюдь не абстрактное зло, которое величает Злом даже Дарт Сидиус.

Зачем нужны всенародные выборы, если выбирать – не из кого? Кому он сам, закрыв глаза, смог бы доверить управление государством? Проворовавшимся старореспубликанским шавкам, сменившим лозунг «Слава Республике» на «Мир и Порядок»? Или тем наивным романтикам от политики, которые один раз уже упустили власть и до сих пор не поняли, как же это, собственно говоря, произошло? А кого переизберут на пост сенатора с Альдераана – уж не того ли самого Бэйла Органу? Людей, которым можно доверять – нет. Во всяком случае, на данный момент.

И если он, даже руководствуясь самыми благими намерениями, убьет Императора сейчас, никто не почувствует разницы между двумя оттенками серого.

Потому что ОНИ еще не умеют сравнивать.

А вот ситх, фактически, спас ему жизнь. По милости джедая Кеноби. Еще один долг, без которого намного легче было бы существовать.

Можно ли убить спасшего тебе жизнь? Так ли это просто – взять и убить?

Затянутые в черную кожу пальцы скользнули по оружию и, сомкнувшись, схватили воздух.

Можно ли вообще остановить Ночь, свободно растекшуюся над Миром? Или ее надо пережить? Не боясь темноты, дождаться рассвета…

И если Сила позволила Тьме победить – это ли не первый шаг к восстановлению пресловутого равновесия? Когда-нибудь Чаша Тьмы неминуемо переполнится, и яд выплеснется наружу. Яд, равно смешанный с кровью.

«Знать не хочу ничего ни о каких сказках и дурных философиях».

Человек в черной броне смотрел в небо над Татуином. Чем ночь темней, тем ярче свет далеких созвездий.

Это он заметил еще в детстве.

А вы, которых нет и впредь

Мне больше не обнять руками,

Для вас останется гореть

Заплаканного сердца пламя.

К. Надирадзе

Сенатор Империи Бэйл Органа почти бежал за ним следом.

Клянусь, изменить что-либо было не в моих силах! Она и вовсе хотела прыгнуть следом за тобой. Некоторым образом я спас её… неблагодарное чудовище…

Энекин резко развернулся и прохрипел сквозь маску, нависнув над сенатором подобно чёрной скале:

Заткнись и уйди. Как можно быстрей и как можно дальше. Я понятно выражаюсь?

Органа бросил быстрый взгляд по сторонам и поспешил ретироваться от греха… вернее от ситха подальше.

Визит Тёмного Лорда на Альдераан стал для Бэйла Органы настоящим «сюрпризом». Новая игрушка Его Императорского Величества была существом в высшей степени непредсказуемым. Органа уже миллион раз пожалел, что не спустился в тот злосчастный кратер ради «контрольного выстрела».

Ситх его побери!

Из окна своего кабинета Бэйл «имел честь» лицезреть, как по Парку рассредоточивается имперская штурмовая группа, грамотно, но в тоже время ненавязчиво перекрывая все возможные входы и выходы из Дворца. «Да неужто они думают – у меня тут Штаб Ордена?» Штаб, не штаб, а встреча Тёмного Лорда с женой и дочерью вовсе не входила в планы вице-короля. Времени прятать Падме уже не было, и Органа благоразумно решил, что «гувернантка» его «дочери», заметив штурмовиков во Дворце, позаботится о себе сама. Главное, поскорее избавиться от «дорогого гостя», заодно застраховав себя на случай подобных «сюрпризов» в будущем…

…Услышав шум на лестнице, Падме осторожно подошла к перилам и заглянула вниз, тут же отшатнувшись и бросившись через зал в боковой коридор:

ТриПиО, где Лея?!

Мэм, насколько мне известно …

Недослушав дроида, начавшего очередное длинное повествование, Падме умчалась в сторону своей комнаты. Хвала Силе, дочь сидела в манеже, придирчиво облизывая замысловатую альдераанскую игрушку.

Иди ко мне, малышка…

Подхватив запищавшую девочку одной рукой, Падме выхватила из-под подушки бластер и, повернув одну из статуэток на фальшивом камине, скрылась за открывшейся панелью. Потайные коридоры в родовом поместье семьи Органа были низкие и более напоминали вентиляционные шахты. Впрочем, ими они и были. Тащить тяжёлую Лею было нелегко, Падме запыхалась и, опустившись на пол в одной из ниш, замерла, прижав к себе ребёнка и держа оружие наготове.

Тише, маленькая, тише… не бойся – это такая игра, - Падме ободряюще улыбнулась девочке, стараясь в тоже время унять дрожь в собственных коленях. «Никто не знает, что мы здесь. Только Бэйл и Оби-Ван, но он… они далеко» Привычно и сразу заныло сердце. «Сыночек… маленький мой…»

…Дарт Вейдер прилетел на Альдераан по приказу Императора. Надлежало проинспектировать планету на наличие возможно скрывающихся здесь Джедаев, и заодно, как бы между делом, выполнить основную задачу – пошерстить паутину, сплетённую пауком Бэйлом. Впрочем, у Скайуокера были и свои причины для визита.

Я не собираюсь мстить тебе, Органа. И не дрожи так – я не стану более марать о тебя руки.

Сенатор бросил на Вейдера полный презрения взгляд, но на этот раз промолчал.

Где Падме?

Угадай с трёх раз…

Я не собираюсь играть с тобой, Бэйл. Где моя жена и дети?

Сбежала к другому, пока её муженёк-ситх «отдыхал» в бактакамере…

Энекин пожалел, что скоропалительно пообещал не трогать Органу.

Бэйл? – повторил Вейдер с нажимом…

… По её подсчётам просидели они так часа два-три. Умница Лея вела себя на удивление тихо, забавляясь с игрушкой, а после задремала. Падме смотрела на спящую дочь и с ужасом думала, что же она будет делать, когда девочка проснётся и потребует есть. Надо было принять какое-то решение и, подстелив под спящую малышку свою шаль, бывшая королева Набу на свой страх и риск отправилась в путешествие по вентиляции Альдераанского Королевского Дворца…

… Когда она возвратилась после своего удачного похода, ребёнка в нише уже не было. Только сиротливо валялась на скомканной шали сложная королевская погремушка. Несколько секунд Падме, зажав ладонью рот, чтобы не закричать, пыталась понять, что же произошло за время её недолгого отсутствия. Со звоном упала на пол принесённая ею бутылочка с молоком. Амидала автоматически нагнулась… в свете аварийного освещения на пыльном полу туннеля отчётливо виднелись отпечатки детских ладошек и два протянувшихся вдоль следа, как будто кто-то маленький резво полз на четвереньках.

О, Сила! Лея…

Судя по всему, в отсутствие матери девочка проснулась и отправилась «гулять» самостоятельно. Интересно, как далеко она забралась? Впрочем, без матери девочке мало что угрожало, кроме набитых в «путешествии» шишек. Пока что надёжной защитой Падме было новое, ничего не значащее имя, серый камень в глубине старинного Парка и покровительство вице-короля Альдераана, члена Императорского Сената Бэйла Органы. Если только… если только Император не станет искать их целенаправленно… Количество штурмовиков вокруг Дворца говорило о важности прибывшего лица и, следовательно, её, Амидалу, вполне могли узнать… а через неё выйти на вдруг объявившуюся у Органы малолетнюю дочь…

Ты рискуешь, Бэйл… давай я уеду…

Куда, Падме? Куда ты поедешь? С двумя детьми? На Набу? Где тебя будут искать в первую очередь? Послушай, Падме, единственный выход для тебя – это тот, который предлагаю тебе я!

Но…

Что «но»? Что «но», Падме?! Не слушаешь меня, послушай Оби-Вана – твои дети нужны Императору! Это дети ситха!

Это дети Джедая, Бэйл! Это какая-то чудовищная ошибка… Этого… этого просто НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!! И я… прости, я не хочу говорить с Кеноби… я… я не могу его видеть…

Хорошо, Падме, пусть будет по-твоему… но твои дети в любом случае – угроза для Палпатина, для Империи…

Бэйл, что вы задумали?

Помочь тебе и твоим детям, Падме. И только…

Только?!

Между прочим, это именно учитель Кеноби спас жизнь и тебе, и твоим детям, Падме. Если бы не он…

Лучше бы он бросил меня в лаву, как Энекина!

Думай, что говоришь, Падме! Неужели ты желаешь своим детям ТАКОЙ смерти… Ну, прости… Не плачь… Падме, тебе надо быть сильной сейчас… Падме, твоих детей ждёт прекрасное будущее!..

…Простой серый камень. Скромная надпись на общегалактическом: Падме Амидала Наберрие… и, чуть ниже – Энекин Скайуокер.

HIC JACET

И дата смерти – одна на двоих.

«Вот ты и нашёл её, Энекин…»

Прости, Эни. Но все были настолько уверены в ВАШЕЙ смерти, Лорд Вейдер. Для нас большая честь…

Заткнись… Как она умерла?

Органа замялся.

Видишь ли, Энекин, не она, а они – твоя дочь…

На мгновение дневной свет, и так искажённый маской, показался Скайуокеру чернее ночи.

«Доченька… А я так и не узнал твоего имени, малышка…»

Девочка родилась мёртвой. Падме… после того как ты… сам понимаешь – такого рода зрелище для женщины в её положении…да она и не цеплялась за жизнь. Ну, где?! Скажи, где я найду нормального врача в глубоком космосе?! У меня и так до сих пор в ушах звенит от её криков. И между прочим Оби-Ван… я-то думал, вам в Храме давали хоть какие-то начальные знания из области медицины…

Заткнись…

Я не пойму, ты хочешь услышать, как умерла твоя жена или мне уйти?

Где Люк?

Люк?

Мой сын.

Спроси у своего бывшего учителя. Если, конечно, он ещё жив – в чём я, лично, очень сомневаюсь. Стоит ему показаться в мало-мальски населённой системе в своей робе, поверь, его тотчас же растерзает толпа.

«Верю. Вот в это верю. Крысы из Имперского бюро агитации и пропаганды своё дело знают».

Знаешь, Энекин, на твоём месте я не стал бы тратить время на поиски – пустая затея.

Не твоё дело…

Ну зачем тебе мальчишка? Вот скажи, что ты будешь с ним делать, если он всё же попадёт тебе в руки…

Чёрная гротескная маска не отразила ни единой эмоции.

Убью…

Кажется, ему всё-таки удалось загнать Органу в угол. «Что, съел?» Бэйл удивлённо приподнял бровь и постарался отодвинуться от тёмной фигуры на приличное расстояние. «Можно подумать, тебе это поможет». Вейдер легонько пошевелил затянутой в чёрную кожу рукой – вице-король Альдераана заметно вздрогнул. «Трус, как и все негодяи».

Не строй иллюзий, Бэйл. Или ты забыл, кто перед тобой? Не в правилах ситхов оставлять потенциального врага за своей спиной…

Дарт Вейдер, Тёмный лорд Ситхов, повернулся спиной к простому серому камню и стремительно направился к выходу из старого Королевского парка.

Сенатор Империи Бэйл Органа почти бежал за ним следом…

Она пробиралась по витиеватым ходам, тихонько окликая дочь:

Лея! Малышка, где ты?

«Не могла же она далеко уползти». Впереди забрезжил яркий свет – кто-то из слуг, вероятно, открыл панель вентиляции для большего доступа воздуха.

Лея!

Девочка выползла из шахты и сидела на полу в узком коридорчике, положив большой палец одной руки в рот, а другой сосредоточенно тянула за хвост серого котёнка. Странно, но котёнок не слишком возражал против такого с ним обращения.

Вот ты где, непоседа!

Падме подхватила кроху и хотела было вернуться в их убежище, но… Карие глаза девочки, казавшиеся сейчас просто огромными, заворожено уставились на дверь напротив. Это была самая обычная старая дверь. Полускрытая тяжёлыми шторами.

Дверь как дверь…

Лея?

Взгляд дочери пугал более чем вся штурмовая рота. «Она смотрит не на, а сквозь…», - вдруг поняла Падме и почувствовала, как от ужаса на её на голове зашевелились волосы. Что-то подтолкнуло её к двери, она осторожно взялась за круглую ручку, дёрнула – дверь не открылась. Ещё рывок – «старушку» явно заклинило…

…Скайуокер… нет… Тёмный Лорд Ситхов Дарт Вейдер с размаху шандарахнул кулаком по столешнице, едва не проломив последнюю. «Проклятье! Падме…ангел…прости меня, идиота… я не должен был видеться с тобой тогда… я…» Энекин тяжело опустился на стоящий рядом стул. «И что мне теперь делать? Падме!!!» Хотелось орать и кататься по полу. И совсем уж неожиданно его внимание привлекла боковая дверь из залы. Полускрытая тяжёлыми шторами. Дверь как дверь. В фамильном Дворце королей Альдераана всё было таким – тяжёлым, старинным, почти архаичным. И сам Дворец, возвышающийся над разросшимся Парком, казался музейным экспонатом. «Только золочёной рамы не хватает», - подумал новоиспечённый «ситх», впервые сойдя по трапу шаттла на поверхность «антикварной планетки».

Дверь как дверь…

И всё же… Что-то привлекло внимание Скайуокера. Лёгкий, почти неощутимый проблеск в Силе. Чем-то знакомый, но такой… дрожаще-испуганный? Энекин поднялся со своего места и осторожно взялся за круглую ручку. Сейчас он откроет эту дверь и…

…Резко мявкнул котёнок, и Падме словно очнулась ото сна. «Что это я? О, Сила…». Она метнулась обратно, захлопнула панель и бегом кинулась прочь по низкому пыльному туннелю… Дверь с лёгким сипением внезапно отошла в сторону…

…Что «и?» он додумать не успел. Дверь с лёгким сипением внезапно отошла в сторону. «Тьфу! Переутомился ты сегодня, Энекин, дружище…» На полу за открывшейся «фамильной реликвией рода Органа» сидел серый котёнок и умывался…

…Ещё через час шаттл Лорда Вейдера покинул пределы атмосферы Альдераана. А через три дня была гроза, и неожиданно для всех молния ни с того ни с сего ударила в серый камень в глубине Парка. Камень треснул… Прямо по простой надписи Энекин Скайуокер, которую теперь уже нельзя было разобрать…

А чем я у смерти тебя откуплю –

Того тебе незачем знать.

Луэллин. Звёздный свет.

…Высокие стрельчатые окна. Прохладный камень стен. Фамильные портреты в тяжёлых рамах. Мягкие ковры поглощают все звуки, которыми живёт старый дом.

Тишина…

Тишина не была угнетающей. Это была та уютная тишь, которая воцаряется в аристократических семействах с устоявшимся укладом жизни…

Буйно разросшийся парк. Плавные силуэты белоснежных зданий, издалека сливающиеся с горизонтом, представляют собой изящный переход от серебристой зелени трав к белым облакам. Лёгкий бриз доносит крики морских птиц и терпкий солёный запах моря.

Здесь не было буйства красок Набу. Эта планета была красива своей особой невозмутимо-гордой красотой.

Серебро на зёлёном, белое на голубом…

Мир-утопия. Мир-фантазия. Альдераан…

Хрупкая женщина стояла у окна и, слегка придерживая тяжёлую штору, наблюдала за бегающей по парку маленькой девочкой. Малышка, весело смеясь, играла в мяч с высоким золочёным дроидом. Впрочем, дроид был слишком неуклюж для столь подвижной забавы и уже просил о пощаде. Женщина чуть заметно улыбнулась сквозь тонкое кружево чёрной вуали, скрывающей лицо. Юная принцесса Дома Органа, словно почувствовав, что на неё смотрят, внезапно остановилась и, подняв голову, помахала рукой своей гувернантке. Та, оглянувшись через плечо на просторную залу, на мгновение приложила руку к губам, послав воспитаннице воздушный поцелуй, – позади неё Бэйл Органа пристраивал роскошный букет альдераанских роз в вазу с вензелями правящего дома.

Бэйл, право не стоило, честное слово…

Органа уколол палец и полез в карман мантии за белоснежным батистовым платком.

Падме, мне кажется или ты меня старательно избегаешь?

Она вновь отвернулась к окну.

Глупости, Бэйл… С чего ты взял?

Он подошёл к ней, откинул вуаль, заглянул в глаза:

И я думаю, тебе стоит, наконец, снять этот траур.

Некоторое время она смотрела на него снизу вверх. Потом покачала головой: «Нет».

Говорят, надежда умирает последней. Теперь она знала – надежда не умирает никогда, становясь самой сутью существования и не желая покоряться течению времени. Человек бессознательно отталкивает от себя само понятие смерти: «Нет… этого не может случиться ни со мной, ни с моими близкими». Отталкивает и каждый день живёт с нею бок о бок. Мы веселимся, плачем, строим планы на будущее, продираемся сквозь бурелом мелких и крупных неурядиц, любим, наконец, и нам кажется, что мы сильнее любых преград, как вдруг вся жизнь наша рушится посреди обычного дня, рассыпаясь беспорядочной колодой карт. И мы мечемся не в силах что-либо изменить, переиграть, остановить… и всё ещё не можем осознать, что смерть – это навсегда.

Что бы мы отдали, чтобы вернуть тех, кого с кровью и мясом выдирают из сердца? Жизнь?

А может быть – душу?

Чем откупиться от неумолимости вселенского круговорота?

Она упорно прокручивала запись вновь и вновь. Голограмма послушно возвращалась на начало.

Парадный выход Императора – одинаковые мундиры новоявленных моффов и губернаторов, одинаковые гвардейцы, одинаковая броня штурмовиков, замерших в едином порыве. Всё было одинаково в синеватом голографическом отблеске… так что же привлекло её внимание? Она и сама ещё не осознавала, не понимала, но уже… знала?

«Нет… Это невозможно…»

Тихо захныкал в темноте ребёнок.

Шшш… - не глядя, качнула кроватку, плотней задёрнула полог, чтобы мелькающий призрачно-синий свет не мешал Лее.

«Дура, на что ты надеешься? Чудес не бывает…»

Но рука сама тянулась к кнопке повтора.

«Это ты? Скажи мне. Дай знак…»

Он шёл рядом с Императором – высочайшая честь, которая могла быть оказана смертному существу в этой части Вселенной, производя впечатление человека с ног до головы закованного во Тьму. Или это шла сама Тьма?

Она тряхнула головой, прогоняя наваждение.

«Нет… Это невозможно… Невозможно воскреснуть… Как невозможно узнать человека по одной лишь походке… Вот к тебе обратился Император – едва заметное шевеление тонких губ в тени низко надвинутого капюшона. Лёгкий поворот головы – такой знакомый… Зачем они надели на тебя эту маску? Ты хотел убежать от меня?

А ты? Ты ведь тоже мертва. Уже почти два года, как мертва. Странная нелепая случайность. Ты случайно оказываешься на Мустафаре, случайно бросаешься разнимать двух джедаев, случайно подворачиваешься под руку одному из них, случайно падаешь и случайно умираешь от полученных ран по дороге на Альдераан. Впрочем, когда тебя снесли по трапу «Тантива», ты немногим отличалась от трупа. А потом твои родные и друзья похоронили твой прах. Интересно, кто была та женщина, заменившая тебя в могиле?».

…Вскоре после изменивших всю Галактику событий в доме Бэйла Органы в Альдере появилась молодая женщина с грудной девочкой. Бэйл сам сочинил ей легенду – жена его товарища, погибшего в ходе Клонических войн. Уже после смерти мужа родила ребёнка. Ребёнок умер. Крошечная дочь другого друга осталась без родителей. Война есть война – никто не остался в стороне. И Бэйл с женой решили удочерить малышку. А девочке нужна была кормилица и няня...

Просто, правдоподобно, на злобу дня. Многие жители Альдераана – этой мирной, гуманной планеты – после прокатившегося через всю Галактику ужаса брали в семьи детей, оставшихся без опеки. А чем вице-король хуже?

Популярность Органы как политика росла – даже в жёстких условиях Нового порядка Альдераан сумел сохранить статус вольной планеты-автономии, культурной столицы Галактики и собственную веками отлаженную систему управления. И как Бэйл Органа, согласно законам его родины, занял наследственный пост в Сенате, так и маленькая принцесса Лея Органа в своё время взойдёт на политический Олимп. Безымянная корускантская сиротка вытащила счастливый билет в жизнь…

… «Ты ведь тоже мертва, Падме… Почему Энекин не может быть мёртв в той же степени, что и ты? Маска? А почему ты почти не поднимаешь вуали?»

В который раз проходил голографический Император, гордо неся свою мантию Властелина Мира. Человек, идущий рядом с ним, в который раз поднимается по ступеням, ведущим к трону Галактики...

Почему эта запись почти годичной давности не попала ей в руки ранее? Сначала она не могла интересоваться вообще ничем. Выжила только ради детей. Стоило ей закрыть глаза, и она вновь видела пылающие недра Мустафара за мгновение до того поглотившие её любимого.

«Нет… Это невозможно. Невозможно выжить в аду…»

И она вновь жала на кнопку повтора…

Потом началась борьба за жизни детей. Врачам щедро платили за молчание. О том, что у Леи есть брат-близнец в доме Бэйла, знали только три человека: сама Падме, сенатор Органа и джедай Кеноби. Благо дом был большой и затеряться в нём было не сложно. Малыши, родившиеся много раньше срока, медленно, но верно выкарабкивались, становясь всё горластее и проворней. Падме ни на минуту не оставляла близнецов. Галактика, Сенат, любые проблемы, не касающиеся напрямую её детей, перестали её интересовать… А Кеноби и Органа мрачнели – скрывать троих Скайуокеров в одном месте становилось всё опаснее. И, хотя охота на джедаев постепенно теряла свою популярность, мужчины всё чаще запирались в кабинете Бэйла и о чём-то подолгу беседовали.

Потом пришёл день, когда ей сообщили, что близнецов необходимо разлучить. Для их же блага. Было сказано много слов. О Силе, ситхах, Императоре и Тёмной Стороне, погубившей их отца…

«Дети сполна унаследовали его способности, - говорил Кеноби. – Они – реальная угроза власти Императора и наше будущее оружие».

«Так вот оно что, - отвечала она. – Мои дети – ваше оружие. Я знаю, что Император не раздумывая уничтожит их, но ведь и вы не раздумывая уничтожили их отца…».

Она помнит как съёжился, посерел тогда Кеноби под её взглядом:

«Он не оставил нам выбора».

«Которого у него никогда не было!.. – она взяла сына на руки. Люк смотрел на неё глазами Энекина Скайуокера. Смотрел молча и спокойно, как будто понимал, что решается его судьба. И от этого совершенно не детского взгляда ещё более тяжело и неспокойно становилось у неё на сердце. - И у меня тоже нет выбора».

Как мать, она не могла позволить злу коснуться её малышей. Пусть ценой собственного спокойствия, пусть даже ценой собственной жизни, но дети джедая Скайуокера должны жить. А она будет жить памятью о них.

Как сенатор Республики она не могла сдаться, вычеркнуть, вырвать с корнем вросшие в её натуру понятия о долге и чести. Она должна выполнить свой долг. До конца. Долг гражданский и материнский, и долг памяти Энекина.

Ей всё равно, что говорит Кеноби…

Ей всё равно, что говорит Бэйл…

Не верю…

Потому что «Люк – означает Свет».

Она никогда и никому не говорила об этом. Эни не вернёшь. И его слова – только для неё. В ней они и останутся…

У неё не было выбора. Она даже заплакать толком не могла, когда увозили её сына.

«Только не плачь, Падме, только не плачь… Не время для слёз».

Они шли в ангар, где для Кеноби и Люка был приготовлен крошечный транспорт. Органа нёс вещи – Оби-Вана нагрузили всем необходимым так, что в тесной кабине едва нашлось место для пилота и маленького пассажира. Она – закутанного в одеяло спящего Люка, одна в тумане своего горя.

Она сделала всё, что могла. Оставалось лишь надеяться… На что?

Кеноби по крылу спустился ей навстречу. Протянул руки.

«Вы страшный человек, джедай Кеноби. Сначала вы отнимаете у меня мужа, теперь сына…»

«Простите меня, Падме. Ради Силы, простите…»

В ответ на тихий, виноватый голос рыцаря она вдруг разрыдалась:

«Нет, не могу… Не отдам!»

Прижала к себе сына так, что тот пискнул, а потом заревел в голос.

«Забирайте мальчишку, Кеноби!»

Это Бэйл. Её, цепляющуюся за детское одеяльце, оторвали от сына, потащили прочь. Как тогда, на Мустафаре…

«Лю...» - она не успела крикнуть, крепкая ладонь Органы зажала ей рот.

И вот уже рвётся пламя из раструбов двигателей, щёлкнул, потерянно и безнадёжно, фонарь кабины и не слышно уже надрывного детского плача. Бэйл, наконец, отпустил её, и она побежала вслед за взмывшим в звёздно-тёмное небо истребителем, в последний раз взмахнула рукой, глядя на расплывающиеся перед глазами яркие точки. Звёзды… Вот, что ей сейчас нужно…

И она закрыла глаза, без сил рухнув на колени, словно возвращаясь в далёкое детство, когда обращаясь со своими бедами и горестями к безымянному кому-то, живущему среди сияния созвездий, получала помощь и защиту. Теперь он обрёл имя.

«Если ты меня видишь… Если ты меня слышишь… Помоги ему, прошу тебя. Защити и сохрани, огради от бед… Где бы ты ни был… Энекин!!!»

Да, теперь было имя. Дарт Вейдер, Лорд Ситхов. И с этим знанием ей предстояло жить...

В дверь постучали. Сначала негромко. Потом кто-то нетерпеливо забарабанил вновь. Ругаясь сквозь зубы и пытаясь на ходу попасть в рукав халата, Органа распахнул дверь, собираясь высказать позднему визитёру всё, что он думает о последнем, но на пороге, устало прислонившись щекой к дверному косяку, стояла Падме.

Падме? Какой приятный сюрприз! Чем обязан?

Он глянул на неё быстро и оценивающе – тает на глазах. Впрочем, ничего нового…

Бэйл, почему ты мне не сказал?

О, а вот это что-то новенькое! С места в карьер? Хотя это как раз таки как всегда, но вот сама постановка вопроса… Органа скептически задрал бровь:

Не сказал ЧТО?.. Подожди, Падме, зайди…

Убедившись, что в коридоре нет ни слуг, ни дроидов, альдераанец заблокировал дверь.

Ну что ж, я тебя внимательно слушаю.

Следующие слова повергли вице-короля Альдераана в состояние шока:

Бэйл, я знаю, что Энекин жив. И… я возвращаюсь на Корускант!

Органа молчал довольно продолжительное время. Потом, справившись, наконец, с рукавом и тяжело вздохнув, опустился в кресло, кивком головы пригласив женщину сделать то же самое.

Падме… Извини за нескромный вопрос, но… может быть стоит пригласить врача? Ты, вообще-то, как?.. – Бэйл невразумительно покрутил рукой в воздухе, выражая, по-видимому, некоторую озабоченность её душевным здоровьем.

Я в порядке, Бэйл.

Не сказал бы…

Уверяю тебя.

Падме, дорогая, - она нахмурилась в ответ на его тон лечащего врача, но промолчала, - поверь, я ценю твои чувства, но не кажется ли тебе, что ты… мнэээ… несколько перегибаешь палку?

Нет, Бэйл. Не кажется. – Падме выпрямилась в кресле, вцепившись в подлокотники. – Извини, сегодня я заходила в твой кабинет – тебя не было, но… в общем, я взяла пару холокристаллов. Просто старые записи заседаний Сената… - она осеклась, но, не встретив возражений со стороны Органы, продолжила. – И ты там тоже был, Бэйл.

Альдераанец с честью выдержал строгий испытывающий взгляд экс-сенатора.

Был где?

- Год назад. Торжественный приём в честь годовщины провозглашения Палпатина Императором.

Конечно, был. Прости, Падме, а какое это имеет отношение к сути твоего визита?

Тогда ты должен был его видеть, - закончила молодая женщина.

Кого? – устало протянул Органа, мысленно проклиная своё минутное головотяпство и прикидывая возможные пути отступления.

Скайуокера, конечно.

Да ну?

Ещё один взгляд в упор.

Вейдера.

Ну, вот всё и встало на свои места. Тайное стало явным. И всё же… Бэйл театрально расхохотался.

Ох, Падме, прости, пожалуйста! Но…

Не нужно блефа, Бэйл. Я идеалистка, да к тому же, как оказалось, ещё и порядочная дура, но не слепая. И Скайуокера я узнаю… - она вновь запнулась, переходя на шёпот. – Впрочем, не важно. Всё неважно, кроме того, что он жив. Вот только…

Только что? - Органа запоздало понял, что этим заданным машинально вопросом фактически признал в Вейдере официально погибшего джедая. Она же смотрела теперь куда-то мимо него, мимо вообще всего. Потом обернулась со странной, пугающей полуулыбкой на лице – как будто решила для себя что-то важное, поняла, услышала вдруг?..

Бэйл, а вы ведь его бросили… Подумай об этом. Да, я знаю – вы оба, ты и Оби-Ван считаете его… своим врагом, но это не повод… я сама хочу разобраться во всём. И разберусь. Может быть ещё не поздно…

Поздно, Падме, поздно...

Нет! – она встала, собираясь уходить.

«Странно. Ни слёз. Ни истерики. Ни обвинений. Простая констатация фактов и отрешённо-усталая готовность к действию. Что это?».

Падме!

Она остановилась. Он молчал и смотрел на неё. Тонкий бледный профиль в обрамлении тёмных полураспущенных по плечам кос в неверном свете ночника. Нереальное, воздушное, потустороннее существо. Ангел или… уже призрак?

Падме, ты же знаешь – одно твоё слово и…

Не надо, Бэйл. Не начинай снова. Я знаю… всё знаю.

Он – чудовище!

Ещё один долгий взгляд. Утвердительный кивок.

Да, Бэйл. Пускай будет по-твоему, но… - она тряхнула косами и с какой-то совсем уж – по мнению Органы – дикой гордостью постановила. – Значит, я люблю чудовище.

И бесшумно выскользнула за дверь, оставив Бэйла в глубоких и совершенно нерадостных размышлениях.

Глубоко за полночь в кабинете вице-короля Альдераана продолжал гореть свет. Косые тени лежали на тёмном ворсе ковра, выбиваясь в безлюдный коридор сквозь небрежно приоткрытую дверь. Приглушенный свет лампы, стоящей на низком столике, едва освещал глубокое кресло, неподвижно сидящего в нём спиной к двери человека и полупустую бутылку коллекционного вина – впрочем, бокала видно не было – напротив непосредственного хозяина кабинета.

Бэйл думал, и мысли его становились тем мрачнее, чем чаще взгляд обращался к старинному альдераанскому пейзажу на одной из стен комнаты. В стене за картиной Органа устроил тайник. Ничего особенного... Документы, наличные, акции нескольких крупных предприятий, кое-какие фамильные драгоценности и – среди прочей чепухи – старый кореллианский бластер, потёртый, но всё такой же опасный.

Альдераанец, не глядя, протянул руку к бутылке, отхлебнул прямо из горлышка, прицелившись, отправил в переполненную пепельницу бренные останки очередной сигары. Как глупо и невнятно всё вышло… Наивно было надеяться… Бэйл взболтнул содержимое тёмно-замшелой ёмкости: «Эдак и напиться недолго… С горя…». Невесело ухмыльнулся… вспомнил…

…По истечении трёх месяцев со дня мустафарской трагедии Органа возвратился на Альдераан. Возвратился без предупреждения, глубокой ночью и тут же вызвал Кеноби в свой кабинет.

Что за спешка, Бэйл?..

…Тогда Кеноби напился. Впервые в жизни. И сразу, что называется, «в стельку». Альдераанское вино хорошей выдержки вообще вырубает на раз, а уж помноженное на невероятное напряжение прошедших месяцев… И взахлёб, пополам с пьяными слезами, выложил Бэйлу всю долгую историю обивановых «тридцати трёх несчастий». Теперь к этому списку прибавился ещё один пункт. Который, собственно, и стал последней каплей в череде обрушившихся на Галактику и Оби-Вана, в частности, злоключений.

Нет… не так… сперва на Оби-Вана, а уже потом – на Галактику… именно в такой последовательности.

И убитый горем и винными парами джедай устало уронил внезапно отяжелевшую голову на руки, уткнувшись носом в столешницу. Органа, молчавший всё это время, давая Кеноби наконец выговориться, поднялся. Перетащил неудачливого экс-хранителя мира и спокойствия в Галактике на диван. Распахнул ведущие на балкон двери, впуская в комнату запахи и звуки ночного парка…

- Он жив…

Он вздрогнул, сразу поняв о ком речь, а потом как-то сразу постарел, нахохлился, ссутулился.

Вот оно.

То, чего он боялся. Что предвидел. Что начал ощущать почти сразу после того злополучного дня. И чему сопротивлялся, не желая пускать это знание в сердце, в душу… Куда ещё там?..

Ну да… конечно… в совесть…

Где-то там за звёздами чья-то очень близкая и далёкая одновременно душа отчаянно цеплялась за жизнь…

Надежда?

Жив?

Радость?

Жив?

Отчаянье?

Жив?

Страх?

Что с вами, учитель Кеноби!!!

Это уже Органа. Трясёт его за плечо.

Что?

Он смотрит растерянно по сторонам, а в голове никак не укладывается… А потом – озарением – ЧТО ЖЕ Я НАТВОРИЛ?!

Что с ним?

Ммм… А что бывает с людьми, если их искупать в лаве по самые уши?

«КАК? ОН? ВЫЖИЛ?»

Вероятно, вопрос этот отпечатался на белом его лице – ему ответили:

Не тешьте себя глупыми надеждами, мастер-джедай, не надо… Лучше бы он умер. Для него же – лучше. Ибо сейчас он более машина, чем человек…

Слова отпечатались в его сознании чёрными буквами некролога.

Более машина, чем человек… - прошептать… повторить… выучить наизусть…

Он УЖЕ был машиной, Кеноби, - взять из протянутой руки полный бокал. – Умной, коварной, сложной машиной под началом Палпатина. И был бы ею и дальше. И будет. Вы сделали всё, что могли.

Был?

Прошедшее время, сослагательное наклонение… Никогда не замечал, как ловко заставляют они – эти странно неживые слова – замолчать единственно справедливого судью – собственную совесть… И снова – память. Это ведь от НЕГО – живые и неживые слова. Он всё мерил собственными ощущениями, каким-то первобытным чутьём на жизнь и… не-жизнь? Может быть, это и есть – Сила?

Более машина, чем человек… - прошептать… повторить… выучить наизусть…

Чрезвычайно мстительная машина, Кеноби.

Не просто страх – панический ужас, когда волосы становятся дыбом, а между лопаток струйкой стекает холодный пот…

… А потом… потом он валялся в болоте… в ногах у Магистра Йоды… и также твердил… сам для себя:

Более машина, чем человек…

А на руках – тёплый тяжелый свёрток. Сын Избранного…

… Почти год – в болоте… в трясине…

Почему я? За что?

Судьба это…

Мастер?

Ммм?..

Почему вы здесь?

Судьба это…

А я?

Опять ты…

Но я летел на Татуин! Я был уверен, что лечу на Татуин! Почему я тогда оказался в этой луже?!

Предпочитаешь песок, ммм?..

… И вот он здесь…

Утро...

Два солнца восходят в мутной песчаной дымке. Быть буре. Худенький белобрысый мальчонка на руках у перепуганной женщины. Он – с поднятыми над головой руками. Под лопатку упёрся горячий ствол фермерского дробовика. Он уходит… мимо ограды… мимо полузанесённых песком и мелким гравием надгробий. Задержаться у крайнего.

Утро...

Краем глаза – позёмка заметает следы военных сапог…

Где-то там за звёздами чья-то очень близкая и далёкая одновременно душа отчаянно цеплялась за жизнь…

Узнать, почувствовать…

Ты?

Но… Толчок под лопатку. «Да иду я, иду…»

Более машина, чем человек… - прошептать… повторить… выучить наизусть и … ПОВЕРИТЬ…

Никогда ещё сборы не были столь короткими. Многочисленные чемоданы с королевскими платьями канули в лету. Оставалось лишь со вздохом пересчитать имеющиеся в наличие кредитки. Немного. Хорошо, если хватит на дорогу… В один конец.

А что дальше?

Дальше Корускант. Дорогой, жестокий, прекрасный Корускант…

Безумие…

Весь её план – абсолютное безумие…

Допустим даже, что она сумеет ускользнуть из-под опеки Бэйла, с каждым днём всё более напоминающей золотую клетку, и без помех добраться до пункта назначения. Предмет же её поисков с равной долей вероятности мог находиться в любой равноудалённой от центра точке Галактики. Впрочем, она постарается разжиться информацией о местонахождении Лорда Вейдера по пути. Бывшая королева Набу и нынешняя гувернантка наследницы альдераанского престола грустно усмехнулась: «Лорд Вейдер… Кто бы мог подумать? Эни, Эни, о чём же ты молчал?». Впрочем, раньше или позже, но – согласно рангу – Тёмный Лорд объявится в Столице Мира.

Противно заныл голос разума, подозрительно дословно повторяя правильно-логичные доводы Органы и мягко-рассудительные – Оби-Вана.

«Неужели ты сомневаешься в нём?» - печально вопрошала душа.

«Мне страшно», - соглашалась она.

«Ты боишься? Чего?»

Да, она боялась. Но, задумываясь над природой своего страха, раз за разом анализируя всё произошедшее с ними, понимала – её страх – вовсе не рефлекторный страх матери за детёнышей и не иррациональный страх перед общественным мнением, перегруженным никому не нужными моральными директивами и этическими нормами. И в глубине души она приняла любую правду. Уже приняла.

Он – чудовище!

Ещё один долгий взгляд. Утвердительный кивок.

Да, Бэйл. Пускай будет по-твоему, но… - она тряхнула косами и с какой-то совсем уж – по мнению Органы – дикой гордостью постановила. – Значит, я люблю чудовище.

Вопрос состоял в том, чью правду она приняла.

«Ты боишься? Чего?»

«Да, боюсь. Боюсь, что он пройдёт мимо, когда я буду стоять в толпе. Пройдёт, равнодушно скользнув взглядом по моему лицу».

Итак, ей необходимо встретиться с Энекином. Как? О том, чтобы незаметно проскользнуть в Императорский Дворец, не могло быть и речи. Она не сомневалась – какие бы причины ни привели Скайуокера к Палпатину – последний не спускает глаз с трофейного джедая и его окружения. Как дать о себе знать и не привлечь при этом внимания Императора? О том, чтобы попросить помощи у бывших друзей и знакомых не могло быть и речи. Она представила, как без гроша в кармане заявится к Мон. Бедняжка… Не каждый день вот так без приглашения приходят в гости покойники.

Мон…

Кто она ей? Никто. Просто в какой-то момент они оказались по одну сторону смешных и никому не нужных уже баррикад, тщательно выстроенных бледной старческой рукой. Просто так… Ради забавы…

Подруга? Да, наверное… Была.

И всё же – ей нужна помощь.

Бэйл?

Бэйл ненавидит Скайуокера. И он ей не помощник. Нет, конечно, можно, прилетев на Корускант, поставить Органу перед фактом своего там пребывания и попросить разрешения немного попользоваться его счетами, но – он скорее поднимет на уши всё альдераанское посольство, и беглянку тут же сопроводят обратно – в уютный комфорт королевского дворца в Альдере. Значит, ей надо исчезнуть.

Итак, Мон. В конце концов, сенатор от Чандрилы без ума от всякого рода тайн и заговоров. Любопытна, но, что немаловажно, не болтлива.

Или нет…

Падме нерешительно повертела в руках датапад. Засопела, переворачиваясь, в кроватке Лея. «Прости, меня, дочка. Я знаю, что нужна тебе, но… я должна быть с твоим отцом – во что бы то ни стало…».

И опять голос разума.

«Да, я знаю. Знаю. Тот, кто сможет просто пройти мимо, так же просто сможет отдать приказ – всего несколько кратких слов – и никто никогда не узнает о том, что я жила в этом мире».

Дочь… Лея должна знать. Несмотря ни на что. Рано или поздно принцесса Лея Органа должна узнать, чья она дочь.

«Не подведи меня, подруга, не подведи».

Быстро пробежаться по клавишам терминала и надеяться, что короткая записка найдёт адресата.

«А не подведу ли я тебя?»

Значит? Значит, нет…

Я сама. Сама…

Или?..

Светало. Она в последний раз проверила свой скудный багаж. С упрямой решительностью затянула потуже узел заплечного мешка, а после долго стояла над детской колыбелью.

«Вот и всё».

Самое сложное – не оглянуться. Если оглянёшься – никогда не уйдёшь.

«Не знаешь, что делать? Делай шаг вперёд».

На мгновение задержать дыхание.

«Энекин?»

Тишина. Привычная до звона в ушах тишина в ответ.

Она покинула замок теми же запылёнными ходами, служившими надёжным убежищем ей и дочери. Мимо всевидящих камер, мимо вездесущей королевской службы охраны…

В древних подвальных залах вентиляционные шахты плавно переходят в катакомбы, вырубленные прямо в породе – неприступная крепость под картинно-гостеприимным дворцом правителей Самой-мирной-планеты Галактики. Тусклого мерцания от редких светильников едва хватает на то, чтобы не заблудиться, кое-как разглядеть штрихи указателей на грубоотесанных гранитных стенах. Сухой жаркий воздух, серая броня наглухо запертых дверей, а где-то за толщей камня мерно гудит близкий теперь локальный реактор дворца.

В какой-то момент она поняла, что бежит.

«А ведь я действительно бегу… Бегу от дочери, от Бэйла».

Остановиться. Остановиться, чтобы отдышаться и тут же почувствовать лёгкое движение воздуха.

«Иди вперёд. Не останавливайся…»

Поднять почти невесомый свой багаж и идти.

Идти и зажмуриться, ослепнув от нестерпимо яркого – после серого подземного – утреннего света.

Идти и задохнуться, захлебнувшись вдруг свежим морским ветром.

Идти и оглохнуть на мгновение, освободиться от нестерпимой этой тишины, окунувшись в шум волн, шелест трав и пронзительный птичий гомон.

Здесь не было буйства красок Набу. Эта планета была красива своей особой невозмутимо-гордой красотой.

Серебро на зёлёном, белое на голубом…

Мир-утопия. Мир-фантазия. Альдераан…

Бросив под ноги мешок, стянуть капюшон дорожного плаща, привычно ощутить под рукой узорчатый брелок.

Как всё просто.

Зачем искать встречи с Тёмным Лордом, если однажды среди его почты может оказаться ничем не примечательный стандартный контейнер для инфочипов?

Оберег, вырезанный мальчишкой из обломка драгоценного, как вода на Татуине, дерева – на широкой, затянутой в чёрную кожу ладони рыцаря.

Мост через пропасть.

Ей останется только ждать его и – верить…

Давным-давно заросшая прибрежными травами тропа над обрывом.

Обернувшееся вязкой патокой время.

Шорох каменной осыпи за спиной.

Бэйл?

Падме, то, что ты делаешь – в высшей степени неразумно.

Я всю жизнь поступала разумно. Как мне казалось. И всё, что я делала, рано или поздно оборачивалось злом.

О, нет. Самую большую глупость вы совершили, вовсе не следуя голосу разума, мой дорогой сенатор. И посмотри, Падме, что с тобой стало…

Органа пожал плечами, словно недоумевая, как могла она докатиться до жизни такой.

Да, кстати, тебе наверняка будет интересно. Твоё письмо… - Падме заметно вздрогнула. – Не надо так нервничать… Оно вернулось. Видишь ли – несуществующий адрес. Досадно, не правда ли? Я его удалил. Какой красивый рассвет…

«Боишься?»

И вновь согласиться: «Боюсь…».

«Не бойся…»

Она вздрогнула. Бэйл что-то говорил о Мон.

«Письмо… Какое письмо?»

Тишина. Причудливо искажённая реальность.

Тишина. Ни шороха трав, ни птичьего вскрика.

Тишина. Туннель был темным и мрачным.

Тишина. Двое прикованы спина к спине.

Тишина. Память. Джеонозис.

«Не бойся…»

«Энекин?»

Падме…

Нездешний взгляд устремлён сквозь него.

Падме?

Я не боюсь…

Что?

Я не боюсь…

Падме, очнись!

Он встряхнул её, тут же отпустив. Показалось или нет… Холод. Что-то сломалось в ней сию минуту. Что-то случилось.

Падме, вернись, прошу тебя…

Кто-то звал её…

«Бэйл. Это Бэйл. Откуда он здесь?»

Она отмахнулась от него. У неё нет времени. Нет времени… Ей надо понять.

Органа был близок к панике. Он любил её, берёг её. Берёг от самой себя, а она… осмеливалась на что-то надеяться, ждать, искать… Но – что если она добьётся своего? Долетит, доберётся, объявит о своём пока ещё здесь – в этом мире – существовании? Бэйл непроизвольно потянулся к внезапно ставшему тесным вороту мундира. Реакция Вейдера по отношению к Его Высочеству вице-королю Альдераана была предсказуема до мелочей. На то, что ситх сдержит когда-то данное слово, Органа даже не надеялся… Платить по счетам уязвлённому самолюбию Тёмного Лорда? Увольте…

«Ну что ж, моя королева, у тебя ещё есть время одуматься, у тебя ещё есть шанс…»

Мы все были слепы. Понимаешь, все! И ты привела его на этот трон! Ты тоже!

«Я? Да. И я тоже…»

Думаешь, твой сопливый щенок ждёт тебя с распростёртыми объятиями? Как бы не так! Он ненавидит тебя со всей силой, с какой только может ненавидеть ситх. Ты предала его! Именно ты и никто другой!

«Да. И я – тоже…»

Значит, я услышу это от него самого…

Падме, опомнись! Ещё раньше до тебя доберётся Император! Нет… ты ему не нужна. Но ты прекрасно знаешь, кто ему действительно нужен.

Страх в огромных глазах.

«Кажется, проняло…»

А мне действительно нужна ты…

Не брезгуешь?

Он дёрнулся, как от пощёчины.

- А вы – весьма благодарная особа, сенатор. Я вот только одного никак не могу понять – зачем тебе этот… - Органа задумался, подыскивая достойный слуха леди эпитет, - полутруп? Не спорю, мальчик на побегушках у императора – достойная карьера для рабского выродка…

Тебе бы хотелось оказаться на его месте, не так ли, Бэйл?

Ты… - едва сдерживаемое бешенство перекосило правильные черты породистого его лица…

Отвратительно липкое чувство неизбежности во всём.

В золотом шаре Альдераанской звезды, огромным костром поднимающемся из-за горизонта – неизбежность...

В безмолвном волнении серебряных трав – неизбежность…

«Я знаю…

Ты пройдёшь мимо, едва скользнув невидимым за линзами маски взглядом по моему лицу.

Я знаю…

Ты не принадлежишь ни мне, ни себе. Принадлежишь ли ты тому, кто подарил тебе подобие жизни?

Я знаю… И в этом тоже – неизбежность. Ты принадлежишь своей Судьбе, а я…».

Падме… - он не был бы дипломатом… - Я умоляю тебя – вернись. И ты будешь королевой. Моей королевой. Неужели ты ещё не поняла, Падме? Единственный твой шанс – забыть всё или…

«Хочешь, я подарю тебе этот мир?..»

«Энекин?»

Огромная пустая зала.

Тишина…

Белая антигравитационная платформа.

Холодная тишина…

Белое платье. Белое лицо. Белые руки сложены на груди.

Холодная великолепная тишина…

Тёмные волосы – короной вокруг головы. Кажется, она вот-вот проснётся. Дрогнут ресницы. Приоткроются в сонном вздохе губы. И вся эта тишина, холодная великолепная траурная тишина взорвется, рассыплется осколками льда под водопадом ожившего, проснувшегося вместе с ней пространства.

Он ненавидел его. И любил её.

Теперь он мог себе в этом признаться.

Наверное, всё же любил. И потому ненавидел его…

Тупая давящая боль где-то за рёбрами. Впервые в жизни. Он привык ко всему. Научился всему. С воодушевлением играл в эту сложную и опасную Игру под названием Большая Политика. Он оставался чистым во всём этом тысячелетнем дерьме, ловко перекладывая ответственность на чужие плечи. Он приветливо улыбался на официальных приёмах и неофициальных банкетах, жал руки, лапы, щупальца, пил на брудершафт с их владельцами. А после – после громко обличал вчерашних союзников. Его оружием был его ум, его талант прирождённого оратора, его древняя кровь. Он лгал, изворачивался, плёл интриги, вёл переговоры. Сенат стал его вторым домом. Впрочем, он уже и не знал, вторым ли? Это была его стихия, его жизнь. Мир, в котором он родился, жил и в котором он умрёт.

И всё же он любил её. Восторженную смелую девочку в больших розовых очках.

Почему?

Кто знает…

Красива?

Да. Можно сказать – почти совершенна.

Умна?

Да. Только ум её идеально правильной направленности – порой заставлял не восхищаться, а раздражаться. Впрочем, красивой женщине иногда позволительно говорить милые безвредные глупости.

Нет… не то… Он просто любил её. Безо всяких «за что?» и «почему?». Как и тот… другой…

Он любил её. Он дал своё имя её дочери. И не только. Дочери того, кого он ненавидел.

Он любил её, а она держала идеально правильную дистанцию между ними.

Эта её проклятая идеальность! Идеальная жизнь, идеальная любовь, идеальная смерть, идеально разрушенная судьба!

Она была безмерно благодарна за помощь, но сердце её было на равном бесконечности расстоянии.

Ради неё он рисковал своей репутацией, положением в обществе, высокомерным снисхождением семьи его жены, жизнью, ситх возьми!

Он ЛЮБИЛ её.

А она… она предпочла уйти.

Он был спокоен. Спокоен исходя из многолетней привычки. И всё же…

Узорный брелок на тонком кожаном шнурке. Что он значил для неё? А для меня? Вечный источник её любви и моей ненависти.

Какая нелепость…

Он растерянно покрутил его в тонких сильных пальцах. Сжал кулак. Резко дёрнул.

Тишина взорвалась миллионом звуков. Со звоном покатился по зеркальному мрамору пола огрызок дерева.

Что?..

Не проси меня петь о любви

В эту ночь у костра,

Не проси называть имена –

Ты же понял все сам.

Не сули за балладу неспетую

Горсть серебра –

Все равно эту тайну я,

Странник, тебе не отдам.

Она умерла быстро.

Наверное…

По крайней мере, так говорят, когда хотят успокоить безутешно рыдающих у гроба родственников. Лицемерят, конечно… Врут зачастую…

Во благо.

Он не верил.

Нет… Никто и не знал почти, что она умерла. И никто не рыдал.

Слышишь – сказка лучом

По скалистым скользит берегам,

И Судьба затаилась,

Растерянно нить теребя.

Лишь холодные волны

Все так же бросались к ногам,

Только белые чайки

Носились, о чем-то скорбя.

Она уже была мертва.

Давно…

Ходила, дышала и вроде бы даже жила.

Вроде бы…

Так бывает…

Он так и не узнал – сама ли она сделала тот последний шаг в свою собственную неизбежность или всё же дрогнула на спусковом крючке его рука.

Он не хотел.

Он так и не смог бы выстрелить.

Он знал это.

Парализатор – вещь почти безвредная. Но…

Она уже была мертва, когда он, скатившись с прибрежных скал, на ходу сорвав с себя серый китель, долго нырял, шаря по дну в кровь разодранными о колючий прибрежный кустарник руками.

Менестреля крылатое сердце

Легко поразить...

И метался в лучистых глазах

Сумасшедший огонь.

Он стоял,

Без надежды ее полюбить,

Бесполезный клинок

По привычке сжимала ладонь.

Так бывает…

Случайность.

Та самая, которой – не бывает.

Оберег, вырезанный мальчишкой из обломка драгоценного, как вода на Татуине, дерева – на широкой, затянутой в чёрную кожу ладони рыцаря.

Никогда не будет…

И была их любовь

Словно пламя костра на ветру,

Что погаснет под утро

Под мелким осенним дождем...

Пусть когда-нибудь в песне счастливой

Поэты соврут,

Hо я знаю – лишь день, только день

Они были вдвоем.

Тонкий кожаный шнурок, намертво запутавшийся в цепких лапах морских трав.

Пропасть. Сожженный чёрный остов её последнего моста.

Может быть, она даже пыталась бороться за жизнь…

Или нет?..

А с рассветом их вновь развело

Перекрестье путей.

Он ушел, а ее через год

Забрала к себе смерть.

Как сказать – может, он даже

Помнил о ней,

Но о смерти ее даже я

Не смогу ему спеть.

- Бэйл, расскажи мне… - она улыбнулась вдруг, и неуместная улыбка эта заставила его крепче сжать под полой мундира чуть шершавый ствол старого кореллианского бластера. – Расскажи мне… как всё было на САМОМ деле.

Он смотрел на неё, а она видела – в его глазах – сомнение и досаду, зависть и ненависть, сожаление и любовь. И в этих обострившихся внезапно чувствах её всё то же – неизбежность. Может быть, это и есть – предвидение? Знать, что будет и не иметь возможности ничего изменить? Может ли человек жить с этим знанием и не сойти с ума? Или это уже – не-человек?

Твоя просьба равносильна смерти, Падме.

Я знаю…

А на сердце осталась туманом

Глухая тоска,

Только время поможет

Потерю и боль пережить.

Не узнать никому,

Как я мертвую нес на руках,

Потому, что об этом я песню

Не смею сложить.

Тишина взорвалась миллионом звуков. Со звоном покатился по зеркальному мрамору пола огрызок дерева.

Что?..

Менестрель… Живая легенда прошлого на альдераанских дорогах.

Менестрель пел в королевском парке. Пел для собравшихся вокруг людей. Пел за еду. Пел за монету. Пел за кредит.

Так думали люди.

А он пел просто так.

Потому что не мог не петь.

Бэйл Органа, не обратив внимания на тут же попытавшуюся оттеснить его от бродяги королевскую охрану, сбежал по широким ступеням дома своих многоликих предков.

Случайностей не бывает…

Разжать кулак.

Пропылённый плащ, стоптанные сапоги, раскрытый футляр от старинной лютни небрежно брошен на землю – оберег, вырезанный мальчишкой из обломка драгоценного, как вода на Татуине, дерева – на истёртой в долгих странствиях коже…

Не проси меня петь о любви

В эту ночь у костра,

Не проси называть имена –

Ты же понял все сам.

Не сули за балладу неспетую

Горсть серебра –

Все равно эту тайну я,

Странник, тебе не отдам.

… Она медленно отступала. Шаг за шагом. В какой-то момент, ступив в пустоту, в испуге отдёрнула ногу. Из-под каблука с шуршанием покатились мелкие камни. Обрыв…

Размеренный шум прибоя – откуда-то издалека.

«Я знаю…

Ты должен быть сильным, а я не имею права стать твоей слабостью…

Ты должен быть мудрым, а я не имею права стать твоим безумием…».

… На проигрыш свой поставил я. Не на Силу – на Человека. Поймёшь – простишь…

Они появились не к месту и не ко времени.

Естественно, они стали героями.

Эпиграф к русской новеллизации «Новой Надежды».

Наш вариант:

Андреа: Несчастна та страна, в которой нет героев.

Галилей: Нет! Несчастна та страна, которая нуждается в героях.

Б. Брехт. Жизнь Галилея.