"В августе жену знать не желаю" - читать интересную книгу автора (Кампаниле Акилле)

XV

Джедеоне пришел в «Бдительный дозор» в состоянии необычайной веселости.

— Я приглашаю всех, — закричал он, — на обед, который даю по случаю помолвки моего сына с синьориной Изабеллой Павони.

Но не успел он закончить, как вынужден был в ужасе отступить; в дверях стояло существо, которое почти не сохранило ничего человеческого; его беспорядочно отросшие волосы спутались с косматой бородой; непомерно длинными ногтями несчастный царапал себе волосатую грудь.

— Ланцилло! — воскликнул Джедеоне.

Да, это был Ланцилло — потеряв всякую надежду вновь обрести свой ключ, он почти лишился рассудка. Несчастный молодой человек был во власти странного помешательства, в силу которого всякий раз, когда вспоминал о поясе, теперь уже закрытом навсегда, он делал полный оборот туловищем, с криком:

— Откройте!..

Услышав известие о помолвке девушки, которую он тайно любил, несчастный умалишенный забился в новом приступе.

— Откройте! — зарычал он, с дикой яростью тряся частями пояса. — Откройте именем закона!

О, если б он только знал, что лишь несколько часов отделяют его от счастливого отыскания ключей!

Пока Джедеоне старался утихомирить помешанного, послышался мрачный хор, спускающийся по лестнице гостиницы, и вскоре взорам присутствующих предстало ужасное зрелище: веселые купальщицы из Майами, распоясанные, в длинных белых халатах, с распущенными волосами, спускались по лестнице и выли:

— Ба… бараба… ба… ба… бараба…

И они были на грани помешательства!

А дело было в том, что несколько часов назад внезапно приехали с увеселительной поездкой их злейшие конкурентки, которые жестоко боролись с ними за внимание читателей иллюстрированных журналов. Наши читатели уже догадались, что мы говорим о бойких купальщицах из Атлантик-Сити. Они рассыпались по всему городку, пожиная лавры. Именно от этого зрелища веселые купальщицы из Майами чуть не тронулись от горя, а их мужья подступили к Уититтерли со словами:

— Если сегодня вечером ключи не будут найдены, мы вас убьем.

Этот старик с колдовскими глазами, снедаемый угрызениями совести, начал уже серьезно подумывать о том, чтобы выйти прогуляться, когда, высунув нос из гостиницы, был вынужден поспешно вернуться; с другого конца улицы выступала странная толпа мужчин, которые пели печальную песнь; они были одеты в самые невообразимые одежды.

Матросы!

У них тоже мозги почти встали набекрень. Несчастные молодые люди, требуя вернуть им ключи, что-то громко кричали в адрес капитана. Тот прислушался; потом, с удивлением и возмущением он объяснил окружающим:

— Они хотят, чтобы я разделся догола.

— Да разве можно? — воскликнул Суарес.

— Сами послушайте.

Все прислушались. Из толпы матросов доносились крики:

— Сюда Уититтерли! Голым!

Этот замечательный человек не верил своим ушам.

— Голым! — бормотал он. — А для чего? И вправду мы живем в эпоху разврата!

Даже синьора Суарес чуть не потеряла рассудок по причине утраты ключа. Но ее помешательство было приятным: она пела и танцевала в вестибюле гостиницы, не обращая внимания на жалость окружающих и на красное лицо мужа.

Джедеоне, которому хотелось, чтобы всем было хорошо, обратился к помешанным.

— Синьоры, — сказал он, — сегодняшний день должен быть радостным для всех. Я и вас приглашаю на обед, а потом мы займемся ключами.

Матросы, Ланцилло и веселые купальщицы из Майами согласились на перемирие.

— Только до вечера, — сказали они, — если до вечера наши ключи не найдутся, мы возобновим военные действия.

Что касается силача-гренадера, он нес караул у дверей дирекции, очень желая поколотить владельца «Бдительного дозора». Но ему не было известно, находится ли тот в своей каморке.

Он спросил об этом у дамы, которую увидел в саду.

— Да, — ответила та, — я видела, как он недавно входил.

И она бросила обворожительный взгляд на силача, а силач пробормотал:

— И надо же чтобы это случилось в моем возрасте.

Обратившись к старику Суаресу, листавшему газету, он спросил:

— Вы случайно не знакомы с этой дамой?

— Нет.

— Жаль. Хотел бы я заполучить рекомендательную записку, чтобы стать ее любовником. Что меня больше всего в ней привлекает — так это ее пропорции. Ладно. Пожалуйста, отвернитесь на секунду.

Суарес отвернулся, и силач-гренадер, после долгих колебаний и среди тысячи сомнений, робко поцеловал даму в шею.

— Негодяй! — произнесла та негодующим голосом.

— Негодяй? — переспросил силач. — О, женщины, вы часто говорите «негодяй» тому, кто без спросу вас целует, между тем как должны говорить ему «какой вы смелый!» Знали бы вы, сколько колебаний мне пришлось преодолеть, прежде чем я решился обнять вас!

— Понимаю, — ответила дама, — но это не может служить оправданием. — Она закрыла половину лица веером и, робко глядя на ухажера, пробормотала: — Пятьдесят…

— Больше двадцати вам не дашь, — галантно воскликнул силач.

— Меньше, чем за пятьдесят я не согласна.

— А-а! — протянул силач-гренадер.

Он галантно вытащил бумажник и вручил даме купюру в пятьдесят лир; дама же, говоря «спасибо», попрощалась с ним, сняв шляпку и парик, и обратилась в бегство, высоко задрав юбку.

— Проклятый! — закричал силач-гренадер. — Ее формы на самом деле были лишь сумкой для продуктов!

Но синьор Афрагола — а это был именно он — уже бодро направлялся к рынку.

Дело в том, что этот хороший человек, услышав, что Джедеоне пригласил столько народу на обед, пришел в отчаяние.

Не то чтобы в городке кончились запасы продовольствия. Нет, их хватало с лихвой, и хватило бы еще на полгода. Но штука в том, что не всегда падает с обрыва карета, запряженная четверкой, как это случилось год назад — в удачный год, когда синьор Афрагола целый месяц смог кормить своих постояльцев бифштексами.

В этом году, напротив, благодаря тому, что улучшилось содержание дорог, приходилось делать ставку на обеды из рыбных блюд. К счастью, повар, брошенный на поиски пищи в городок, вернулся с хорошей вестью: по бросовой цене там продавалась большая партия рыбы, умершей естественной смертью.

В конце концов, единственный, кто по-настоящему порадовался обеду — потому что даже Суаресы, хоть и были приглашены, остались не очень этим довольны, — был старик Джанни Джанни. Открыв глаза утром того дня, он был неприятно поражен тем обстоятельством, что по-прежнему жив, и горестно воскликнул:

— Еще один день! Что делать?

Позже, получив приглашение, он пробормотал:

— На сегодня я устроен. Но завтра? Сколь тягостна неизвестность!

— Завтра, — сказал жалостливый Уититтерли, — будем надеяться, что вы умрете.

Чтобы больше не возвращаться к несчастному долгожителю, скажем, что он дожил до ста лет. Последние тридцать он провел в непрерывном ожидании смерти. Каждый вечер, ложась спать, он говорил:

— Может быть, завтра.

Но на следующее утро, лежа в постели, он несмело открывал один глаз, обуреваемый сильным волнением, и видя лучи, проникающие сквозь ставни, неизменно восклицал:

— Еще один день!

В возрасте ста лет он получил наследство.

— На этот раз, — сказал он, — я не попадусь.

Он положил все деньги в банк, пробормотав:

— Это на старость.

На следующий день он умер.

— Едут, едут! — кричал Андреа, который караулил, стоя посреди улицы.

И действительно, через несколько мгновений перед входом в гостиницу остановилась карета, и из нее вышли Джорджо Павони в безукоризненном сером плаще, его мать, которая опиралась на две палки, и очаровательная Изабелла в новенькой соломенной шляпке, украшенной небесного цвета лентами, чудесно обрамлявшими ее белокурые волосы и голубые глаза.

Изабелла, которая хотела сообщить о свой помолвке подругам, сказала Арокле:

— Мне нужна путёвая Катечка.

— Это устроить легко, — ответил Арокле. И позвал: — Катерина! — Показывая Изабелле на старуху, занятую мытьем посуды и выглянувшую на зов, он добавил: — Это моя жена. Охотно дарю ее вам.

Но Джорджо Павони вовремя вмешался, не дав свершиться позорной сделке.

— Моей дочери, — объяснил он Арокле, — просто-напросто нужна почтовая карточка.

В немногих словах он рассказал историю с наставником, и Арокле, поглядывая на Изабеллу, пробормотал:

— Прекрасное и несчастное дитя!

Затем Павони направился к Уититтерли и, торжественно ему представившись, сказал:

— Позвольте поблагодарить вас. Вы оказали нам большую любезность, что согласились быть свидетелем.

Джедеоне предупредил его об этом любезном согласии морского волка. Поскольку Павони продолжал рассыпаться в уверениях вечной признательности, Уититтерли отрезал:

— Я же обещал. — Затем повернулся к Джедеоне и добродушно добавил: — Представляете, чтобы сдержать данное вам слово, я отказался от кучи прекрасных предложений принять командование новым кораблем. Но это уже неважно.

То была маленькая ложь капитана, желавшего еще более возвыситься в глазах своих друзей.

Они же сделали вид, что поверили ему, а Джедеоне сказал:

— Мне очень жаль. Если б я знал…

— Не смущайтесь, — воскликнул Уититтерли, — предложений у меня хватает. Как раз вчера вечером мне предложили место капитана на большом и роскошном океанском лайнере, который скоро будет спущен на воду; я веду переговоры с владельцем, Чиро Инсонья.

На этот раз Уититтерли не врал.

— Как зовут владельца? — переспросил Суарес, который просматривал утреннюю газету, чтобы не глядеть на Джедеоне, ставшего его смертельным врагом.

— Инсонья Чиро ди Дженнаро, — ответил капитан дальнего плавания, — из Парижа. Вы с ним знакомы?

— Нет, — ответил Суарес, — дело в том, что тут есть заметка, которая может вас заинтересовать.

— Объявление о спуске на воду? — спросил Уититтерли с живейшим волнением.

— Не совсем, — ответил старик. И прочитал вслух:

Подвиги сумасшедшего. Неделю назад из местного сумасшедшего дома сбежал пациент Инсонья Чиро ди Дженнаро, из Парижа. По этому случаю мы ничего не писали, чтобы не волновать население, но сегодня рады сообщить нашим читателям, что опасный умалишенный пойман и возвращен в психиатрическую лечебницу.

— Какая жалость! — воскликнул Уититтерли. — Именно сейчас, когда он собирался передать мне под командование свой корабль!

Но к бравому капитану вскоре вернулось спокойствие, и когда Арокле объявил, что обед подан, все перешли в сад, где был накрыт колоссальный стол.

Глухую старуху водрузили на почетное место, а справа от нее сел Уититтерли. Вокруг расположились помолвленные, их родители, веселые купальщицы из Майами с мужьями, силач-гренадер, Джанни Джанни, Ланцилло — который время от времени вскрикивал «Откройте!» так, что его соседям постоянно приходилось его успокаивать, — семья Суаресов, другие постояльцы пансионата, матросы с «Эстеллы», которые страшно шумели, придя в веселое настроение при виде тарелок и многочисленных бутылок.

— Тише, ребята! — сказал им Уититтерли, растворяя в воде какие-то пилюли, которые он принимал для аппетита. — Не позорьте меня!

— Да пусть их! — заорал Павони, пребывавший на седьмом небе.

Он перешел в их компанию, приняв временное командование экипажем, чтобы руководить криками «за здоровье молодых!» и звоном бокалов.

Только Суаресы хранили мрачное молчание. Катерина думала о своей греховной любви, а мать вздыхала, глядя на праздник, который должен был предназначаться ее дочери. Что же до старика Суареса, то он, пристально и нахмуренно глядя на Джедеоне, уже несколько минут изображал жест, которым наливают в бокал содержимое воображаемой бутылки.

Джедеоне холодно передал ему графин с вином.

— Этот господин немой? — тихо спросил у него сосед.

— Нет, — ответил отец Андреа, — но после всего, что произошло, мы больше не разговариваем.

— Да бросьте вы! — закричал Павони. — Помиритесь! Обнимитесь!

Два друга попросили его на этом не настаивать, ибо ничто на свете на заставит их примириться. И в самом деле, некоторое время спустя все увидели, как Джедеоне, мрачно глядя на Суареса, приложив пальцы к губам, показал, что хочет закурить; Суарес крайне холодно передал ему сигарету; сильно нахмурившись, Джедеоне жестом показал, как он зажигает воображаемую спичку о воображаемую коробку; в ответ на это Суарес со свирепым лицом вручил ему коробку спичек.

— Вы только посмотрите, — пробормотал Павони, — видано ли, чтобы так ненавидели друг друга двое таких друзей.

В этот момент вошел Арокле с горой дымящихся блюд, которого поддерживали с боков несколько бедных родственников, специально для этого нанятых. Не успел силач-гренадер поднести ко рту содержимое одного из этих блюд, как с губ у него слетело:

— Арокле!

Официант хотел бы провалиться, слыша, как его называют по имени перед таким количеством народу.

— Скотина! — еще громче заорал силач.

— Чего изволите?

— Что это за гадость?

Силач-сотрапезник показывал на содержимое блюда: в луже красного соуса плавало несколько крупных испанских кастаньет с шелковыми шнурками.

У Арокле на лице выразилось отчаяние.

— Это заказала мне вот эта девушка, — ответил он шепотом.

И показал на Изабеллу.

— Как? — спросил Джедеоне, — синьорина заказала тебе подобную мерзость? Не могу в это поверить.

— Клянусь, — сказал официант. — Мне пришлось обойти весь городок, чтобы раздобыть эти крупные кастаньеты. В конце концов я позаимствовал на время целую партию у труппы испанских танцоров, которые уже несколько вечеров выступают в центральном парке.

— Проклятье! — закричал Уититтерли. — Так значит, сегодня вечером в центральном парке мы не услышим кастаньет?

— Думаю, что нет, — откликнулся официант.

Сотрапезники были в отчаяньи от странных вкусов Изабеллы и не верили собственным ушам. Кто-то тихо спросил:

— Но что буквально сказала синьорина?

— Она сказала мне, — объяснил Арокле, — следующее: «Хочу, чтобы на первое подали большое блюдо из крупных кастаньет в помидорном соусе».

Джорджо Павони тут же осенило.

— А! — воскликнул он, отзывая в сторону сотрапезников. — Она хотела сказать: большое блюдо котлет в помидорном соусе.

Он кратко рассказал историю с подлецом-наставником, и все забормотали, глядя на Изабеллу:

— О бедняжка несчастная!

Кастаньеты унесли обратно.

— Плохое начало! — пробормотал Джанни Джанни, повернувшись к соседям.

И матросы остались слегка недовольны при виде деревяшек, сваренных в помидорном соусе. И лишь когда появился огромный пирог с мясной начинкой, за столом как будто снова воцарилось хорошее настроение.

Все готовились отрезать по солидному куску аппетитного блюда, как вдруг Изабелла закричала:

— В саду, посмотрите-ка, питон!

Возникла неописуемая паника. Сотрапезники забаррикадировались за столом, а дамы вскочили на стулья и призывали на помощь.

Уититтерли — с хладнокровием, никогда не оставлявшим его в трудные минуты, — крикнул Арокле:

— Найди флейту, найди флейту! — намереваясь совершить заклинание рептилии.

Но Арокле, который, в отличие от старого морского волка, не знал нравов и обычаев Востока, не понял замысла Уититтерли и, пожав плечами, ответил:

— Тоже мне, нашли время заниматься музыкой!

Джанни Джанни, охваченный сильнейшим беспокойством, забрался на дерево и стонал:

— Только питона нам не хватало! Не судьба мне сегодня поесть! — Он призывал всех святых и кричал сверху: — Будем надеяться, что проклятый питон не сожрет пирог. Кто-нибудь унесите блюдо!

Но кому охота была спасать обед? Каждый думал только о собственном спасении, опрокидывая стулья и скамьи.

А тем временем Джорджо Павони бегал от одного сотрапезника к другому, повторяя:

— Господа, успокойтесь, сейчас я все объясню.

И когда среди сотрапезников снова установилось относительное спокойствие, он отвел их в сторону и сказал шепотом, чтобы не услышала Изабелла:

— Моя дочь попросту хотела сказать, что в саду появился капитан.

Все облегченно перевели дух и, вспомнив о коварном наставнике, исподлобья взглянули на несчастную девушку и сказали:

— О, бедная девушка.

В самом деле, несколько минут назад в сад вошел жандармский капитан, который из-за возникшей суматохи не смог сразу объяснить причину своего прихода.

Когда, в конце концов, все вернулись на свои места, он сказал:

— Могу я говорить наконец? Могу я сказать, по какой серьезной и неотложной причине я пришел сюда?

— Говорите, — сказал Уититтерли с важностью, которую ему придавали редкие седые волосы, тщательно разделенные пробором посередине.

— Слава богу! — воскликнул жандарм. И, повернувшись к сотрапезникам, добавил: — Можно было подумать, что вы увидели самого черта!

Павони объяснил ему недоразумение и кратко рассказал историю, которую обычно именовал «Месть наставника». Выслушав ее, жандарм украдкой посмотрел на Изабеллу, пробормотав:

— Очаровательная и несчастная девушка! — После чего сказал: — Ладно, не будем думать об этом. Давайте перейдем к причине моего прихода, причине, повторяю, серьезной и неотложной.

— Тише! — приказал Уититтерли, который любил пикантные истории и надеялся, бог знает почему, что жандарм пришел, чтобы рассказать именно такую историю.

Немедленно установилась полная тишина.

— Только что, — сказал жандарм, к которому было приковано всеобщее внимание, — был арестован бандит, вот уже несколько часов бесчинствовавший на нашем полуострове, — как раз в тот момент, когда он собирался покуситься на жизнь синьора Джорджо Павони.

Владелец замка Фиоренцина, смертельно побледнев, встал, охваченный сильнейшим волнением, и сказал:

— Зачем вы его арестовали? Надо было дать ему сделать свое дело. Верните ему свободу.