9

В этот день я был в райкоме партии у Якова Павловича. Мне хотелось поподробнее узнать о завтрашней охоте на медведя, но так и не довелось поговорить с Федотовым. У него все время были люди. Я сидел и думал: «Уйдут люди, останемся мы с Федотовым один на один, и я спрошу его, не опасно ли мне, никогда не бывавшему на охоте, да вдруг сразу на медведя».

Думать- то я так думал, а спросить не смог.

Сначала у Якова Павловича был человек в кожаном пальто и в белых, на коже, бурках. Он был высокий, широкоплечий, говорил четко, по-военному, вошел стремительно и руку Федотову подал рывком:

- Здорово, Яков!

- Здравствуй, Коврига!

Оказалось, что у человека этого такая фамилия.

Но дело не в этом. Коврига докладывал секретарю райкома партии о делах в колхозе: помещения для скота отремонтированы, дорога проложена…

- Видел, - вставил Федотов.

- И еще увидишь. - Коврига вынул из портфеля тетрадь и, раскрыв ее, положил Федотову прямо на стол. - Во какой трудодень у нас будет. Побогатели. А? Хорошо?

- Нет, - сказал Яков Павлович, - плохо.

Коврига вскочил:

- Чего так?

Поднялся и Федотов. Он говорил негромко, но как-то очень веско, и чувствовалось, что волнуется.

- Ты коммунист? - спросил Яков Павлович.

- Ну, коммунист.

- Не так говоришь, Коврига. - Федотов повернулся к несгораемому шкафу из толстенного железа и достал листок бумаги. - Читай! Читай вслух!

Коврига пожал плечами и стал читать:

В первичную организацию КПСС колхоза имени Октябрьской революции. От тракториста Ивушкина Пантелеймона Кондратъевича.

С самого своего детства я уважаю великую партию большевиков и мечтаю добиться большой чести и большой ответственности - стать членом Ленинской партии, чтобы все силы отдать на борьбу за счастье трудового народа. Прошу послать меня в самую трудную бригаду и прошу принять меня в партию Ленина.

К сему Ивушкин

- Ты Ивушкина знаешь? - спросил Федотов.

- Как не знать! Лучший тракторист по нашей местности.

- Лучший, а просится в худшую бригаду. Понял? Человек в коммунисты идет. Не о себе заботится, а, как он там говорит, «о счастье трудового народа». Как же ты, Коврига, можешь радоваться, что у тебя в артели хорошо, а у соседа плохо? У них до сих пор аванса не давали. Лен градом побило. Слыхал?

- Слыхал.

- Председатель в больнице лежит.

- Я ему меда послал, - вставил Коврига.

- Ты погоди. Мед сладок и согревает до пота. А человеческое тепло лучше. «Послал»! А сам сходить не мог? А попросили у тебя плотницкую бригаду на неделю. Дал? Молчишь. «Моя хата с краю». Забудь ты эту плохую пословицу. Вот ты сказал тут, что ты «ну, коммунист». Эх, Коврига, Коврига. А кто такой коммунист?

Коврига молчал. Он достал из кармана пачку «Беломорканала», щелкнул по ней пальцем, поймал на лету выскочившую папиросу, забросил ее в рот, чиркнул спичкой раз-другой, сломал спичку и наконец закурил.

- Коммунист, - сказал Федотов, - человек, который не может радоваться, что у него хорошо, а у. соседа плохо. Это при наших дедах говорили: «У соседа сдохла корова. Какое мне дело? А все-таки приятно». Так было, когда на рынке частные лавчонки стояли: я не торгую - не беда, лишь бы сосед не торговал, чтобы завистью не мучиться. А коммуна - один дом. Какая уж тут зависть! У тебя тепло, а у соседа холодно - нечего радоваться. Коммунист за все в ответе. Пока сосед твой в больнице, поможешь им. А я к твоим соседям на той неделе поеду после работы. Вечером дела и обсудим. Понял?

- Понял, Яков Павлович.

Коврига взял со стола свою тетрадку и загасил в пепельнице папиросу:

- Могу быть свободным?

- Нет, погоди. Медведя в ваших краях не видели?

- Медведя не видели. А волки, говорят, у соседа собак перетаскали.

- Опять сосед! У него волки собак перетаскали. А у тебя весь колхоз - охотники. Ждешь, пока волки к тебе придут? Думаешь, постесняются передового колхоза? Нет, Коврига, они не разбирают. Облаву надо.

- Сделаем, Яков Павлович. Все некогда было. Коровник этот. Ремонт. Как отеплили, так удои и поднялись. Теперь со временем посвободнее.

- Это я знаю, - сказал Федотов. - У вас лучшие доярки Архипкина и Емельянцева? Так?

- Точно.

- Ну, а комсомолки эти, что рассказывали мне позавчера, когда я у вас был, - они же тянутся за Архипкиной, - догоняют?

- Догоняют.

Федотов подошел к окну. Я сидел тут же и видел в окно, как на высоких валдайских саночках катили почти все, кто был на улице. Райком на горе, да и весь город холмистый. Вот тут и скользит этот впервые мной виденный транспорт: высокое деревянное креслице на длинных железных полозьях. Едут в этих креслицах ребята - с горки на горку. А вот женщина везет мешок. Должно, картошка. Одной ногой она на длинном полозе, а другой - отталкивается. Взобралась на пригорок, стала ногами на два полоза, за спинку креслица держится и съезжает. А куль на креслице лежит…

Федотов смотрел недолго. Вернулся к столу:

- Вот что, товарищ; Коврига. Напиши четыре характеристики: на Архипкину и на Емельянцеву, на знаменитых доярок, и на этих двух девчат, что их догоняют. Подумаем тут о том, чтобы в Москве к награде представить. А тебе характеристику сами напишем. Понял?

Понял, Яков Павлович, понял, только я что? Обо мне зачем?…

- Ну, не скромничай и раньше времени не радуйся. Тебе тяжеленько придется - и свой колхоз и соседский пока что тянуть надо…

Коврига ушел. Дверь за ним захлопнулась и тут же снова открылась. В комнату люди заходили друг за дружкой. Запомнился мне человек в милицейской форме. Он еще с порога сказал:

- Яков Павлович, помоги!

- Что случилось?

- С Нового года никого в городе не убили и не ограбили. Так, только мелочь всякая.

Федотов повел ладонью по лицу, точно умылся. Когда он отнял руку, я увидел, что улыбка еще не сошла с его лица.

- Погоди! - Он замахал рукой. - Выходит, что мне надо пойти на большую дорогу и кого-нибудь ограбить, чтобы милиция не скучала без дела. Так?

- Да нет, Яков Павлович. Я не шучу. Область режет нас с собаками. Две у нас. Серый и Рекс. И из области звонят и требуют: «Отдайте собак - они вам ни к чему». А почему отдавать? Мы их воспитали, первоклассными сыщиками сделали. Серый медаль на выставке получил. Ну, нет у нас преступлений. А если будет?

- Хорошо, - сказал Федотов, - побольше бы нам таких забот. Я поговорю с областью. А ты Серым не скаредничай. Просили тебя прислать его с проводником в Броды на школьный праздник…

- Так проводник тогда выходной был. Теперь пошлю…

День подходил к концу.

В комнату Федотова вошла женщина, повязанная платком. Размотала платок, и я увидел щеки, красные от мороза, и гладкие серебристые волосы.

Она поздоровалась с Яковом Павловичем и сказала:

- Заехала на минутку. Отрывать не буду. Душевно благодарю за письмо к Новому году. Сколько лет, как сын на фронте погиб, никто обо мне, старой, на праздник и не вспоминал. А тут - из райкома: «С Новым годом, и чтобы здоровье было и успехи». Спасибо, Павлович, здорова, и все ладно.

- Не на чем, - сказал Федотов. - Помочь-то в чем надо?

- Нет, все ладно, я же сказала. А что надо будет - зайду.

Она пожала руку Якову Павловичу, замотала платок и ушла, легко ступая в валенках.

Федотов ни на мгновение не оставался один. Чтобы подумать, сосредоточиться, он отходил на минуту-другую к окну.

Решив не докучать ему своими вопросами об охоте, я ушел. В окно мне было видно, как лихо, на бешеной скорости Юрик съезжает с горы, везя Славку на высоких саночках.