"А.М.Буровский. Вся правда о российских евреях" - читать интересную книгу автора

царизмом"25, а теперь он то становится православным монархистом26, то
жертвой масонов, то его вдруг принимаются "разоблачать", объ являя чуть ли
не пособником сатаны27.
В этом безобразии линия максимально взвешенного анализа представлена
почти исключительно еврейскими именами. Лучшая из книг о Пушкине, которую
мне доводи лось держать в руках, написана Л.М. Аринштейном28. Есть много
частных исследований, в которых появление отдель ных стихов умело
связывается с биографией поэта, с его жизненными встречами и впечатлениями,
прочитанными книгами - на семантическом уровне. Но это - частные
исследования узких специалистов.
В книге же Леонида Матвеевича Аринштейна вся жизнь Пушкина и его
личность становятся сплошным "семантическим полем", и результат
обнадеживает - уже не литературно-художественное (как у Тынянова), а научное
исследование показывает нам Пушкина - сложно устроенное, порой мятущееся,
проблемное человеческое существо с его взлетами духа и походами по публичным
домам, высокой дружбой и мелкой пакостливостью, силь ной любовью и вздорным
снобизмом.
Со страниц книги Аринштейна встает Пушкин-человек, ценный и интересный
нам именно своей человеческой сущностью. Не говоря ни о чем другом, очень
ценен как раз опыт преодоления быта, безденежья, личных проблем, способности
увидеть в повседневной жизни источник высокого вдохновения, способность
преодолевать пов седневное и низкое, чтобы подняться до стихов, до сих пор
остающихся не взятой никем вершиной русской словесности.
Осмелюсь утверждать - трактовка Л.М. Аринштейном Пушкина целиком лежит
в русле еврейской культурной традиции. То самое пронзительное видение
частного и бы тового как не снижающего, а объясняющего, пристальное внимание
к личности и к ее динамике.
Культурный парадокс - но особенности еврейского мировосприятия помогают
нам поднять пушкиноведение на новый, действительно научный уровень. И
позволяют увидеть биографию Александра Сергеевича Пушкина действительно
"непричесанной" - то есть максимально приближенной к реальности. На евреев
мало впечатления производят "житийные" описания любых великих людей. Для
русских порой отказ принимать эту "житийность" означает неуважение к
великому человеку. Но это не так. Евреи скорее готовы уважительно относиться
к ре альной человеческой личности. Такой, какова она есть. И недоверчивы к
попыткам идеализации или чрезмерно "возвышенным" описаниям.
Это различие сказалось и в эпоху "перестройки". Для этнических русских
часто казалось страшным неуваже нием к Сахарову или к лидерам белогвардейцев
то, что для евреев представлялось скорее доброжелательным интересом.

Полиглот поневоле

Уже в Вавилонии еврей вынужден был знать два языка: бытовой арамейский
и язык богослужения, иврит. Языки эти близкие, но разные: как русский и
церковно славянский.
В Персии Мордухай, Даниил и Эсфирь говорили с персами, уж конечно, не
на иврите, а на персидском. Третий язык...
Жизнь в государствах Птолемея и Селевка потре бовала знания как минимум
арамейского и греческого (иврит тоже никуда не исчез). На мусульманском
Востоке надо было знать арабский и иврит, персидский и иврит. Появляется