"Якоб Бургиу. За тридевять земель..." - читать интересную книгу автора

и радость моя...
Сломленный и побежденный, стоял он передо мной. Его руки дрожали, в
голосе звенели слезы. Он, казалось,, искал слов, которые помогли бы ему
снять с моего разума бремя, наложенное его собственной рукой. В его глазах,
отражавших свет бегущей луны, я читал признание в том, что он отдал бы всю
свою жизнь, лишь бы очистить совесть от греха передо мной. Он ведь и раньше
желал мне только добра, и теперь думал лишь о том, чтобы любой ценой
остановить беду, лишившую меня рассудка. С тяжелым вздохом опустился он на
колени. Возвел взор к пустой церковной маковке и, широко перекрестившись,
молвил:
- Видит бог, я от всего сердца...
Искоса поглядывая на него, я не мог удержаться от жалости. Мой отец
стоял предо мной на коленях, а я глумился над ним. Но отступать было поздно.
Заварил кашу, так и молока не жалей. Если я признаюсь, что водил его за нос,
он умрет от обиды. И к тому же, как ни хотелось мне верить его клятве, ночь
все еще оставалась ночью - густым серебряным ситом, и злые мысли сыпались на
нас вперемешку с добрыми. Даже луна не могла успокоиться: то выглядывала
из-за туч, то снова пряталась.
Да бес его знает! Может, это вовсе не я отца, a он меня водит за нос.
Может, он еще дома задумал все это, а теперь готовится прихлопнуть меня. Ему
не впервой!
Страх попасться в ловушку заставил меня снова закричать и броситься
наутек. Береженого бог бережет.
Недалеко отбежав, я резко свернул в тень высокого ореха и затаился в
ожидании. Придет или нет? И если придет, то с каким примирительным словом?
Погода была теплая, но я дрожал всем телом. Сердце мое то уносилось в пятки,
то рвалось из груди, чтобы припасть к отцовской руке.
Он поднялся с земли, будто хотел пуститься за мной вдогонку, но остался
стоять, то погружаясь во тьму, то озаряясь обильным лунным светом,
согбенный, покорившийся, измученный усталостью и скорбью. Он оглянулся
назад, на долину, где ждала нас у зажженной лампы мама. Помешкав некоторое
время и бросив взгляд на ограду, словно ища хоть какой-то опоры, мой отец,
тяжело ступая на ушибленную ногу, повернул обратно.
Боль гонит человека из дому, боль возвращает его домой. Даже если она
стала так велика, что он уже не вмещается с ней ни в каса маре, ни во двор.
Я пошел следом, не сводя с него глаз. Больше всего мне в эти минуты
хотелось превратиться в дорогу, чтобы он не споткнулся и не упал. Небо на
востоке просветлело, и луна белым тяжелым камнем легла на плечи отца,
придавливая его к земле.
Так шаг за шагом, помогая ему издали сердцем и взглядом, в тени
деревьев, крадучись под ветвями сирени, под покосившимися черными заборами,
я проводил отца домой. Мама с порога о чем-то спросила его, но он, как будто
не слыша, молча прошел в комнаты. Ахнув, мама бросилась за ним. И еще долго
видел я ее тень в горящем огне. Она была как солнышко, осыпающее хлопья
света - света и любви.
Я наблюдал за ней издали, забравшись в стог сена под навесом,
оставшийся здесь с прошлого года рядом с плугом и бороной. Эти безмолвные
хлопья света и доносившиеся из окна обрывки слов, произнесенных ее теплым
голосом, согревали и успокаивали меня. И постепенно мною овладел сон и унес
меня далеко-далеко, за тридевять земель, к первым стихам новогодней