"Энтони Берджесс. Заводной апельсин. {журнальный вариант}" - читать интересную книгу автора

молоденькие девушки с полными грудями, и я набрасывался на них, как голодный
зверь, рвал их сладкое тело и насиловал, насиловал... Музыка достигла своего
апогея, и я тоже. Я дико орал, брызгал слюной, стонал, кричал, вопил. Я
кончил с последними звуками скрипки. После этого поставил "Юпитера"
божественного Моцарта, и с ним вновь появились лица, которые необходимо было
сокрушить. На закуску я оставил старого, сильного, энергично-торжественного
Иоганна Себастьяна Баха, музыка которого всегда восстанавливала мои
физические силы и душевное равновесие. "Бранденбургский концерт". При его
звуках перед глазами почему-то всплыла глупая надпись над воротами коттеджа
-- "НАШ ДОМ". Потом белый лист бумаги с крупно выведенным заглавием
"ЗАВОДНОЙ АПЕЛЬСИН". Сейчас, когда я слушал Баха И. С., до меня начал
доходить скрытый смысл этого странного названия. Но постигну ли я его
когда-нибудь до конца?
Утром я проснулся ровно в, восемь, чувствуя себя препохабнейше. Никак
не удавалось продрать глаза, и я решил отдохнуть сегодня от скул, по крайней
мере первую половину дня. Поваляюсь часок-другой, потом встану, приму душ,
положу что-нибудь на зуб, послушаю радио, а может быть, даже посмотрю, что
там брешут в ньюспейперах. Днем, если будет настроение, заскочу в наш
дурдом, где нам забивают баки всякой ненужной чушью.
Сквозь полудрему я слышал, как ворчит мой дад, собираясь на пахоту в
свою вонючую красильную мастерскую. Потом раздался осторожный голос момми,
которая зауважала меня теперь, когда я вырос большим и сильным.
-- Уже восемь, санни. Вставай, если не хочешь опять опоздать в школу.
-- У меня чего-то голова раскалывается. Пожалуй, высплю боль часок, а
там будет видно. Мом грустно вздохнула и покорно сказала:
-- Твой завтрак в плите, сын. Ну, я пошла. Все правильно. С работы не
сачканешь, даже если твой ребенок вот-вот зажмурится,--- мигом вышибут. Мом
горбатилась в супермаркете "Стейтсмарт", с утра до вечера расставляя по
полкам банки с консервированными супами, бобами, салями, хэмом и другой
отравой. Я слышал, как стукнула дверца духовки, потом мом надела пальто и
туфли и неуверенно сказала, боясь меня потревожить:
--Ну, я двинула. Не задерживайся поздно вечером.
Щелкнул замок входной двери, и все смолкло. Я с удовольствием зарылся
ноузом в пиллоу и погрузился в сладкий сон. Почему-то мне приснился Джо-ша,
в гробу бы я его видал в белых "адидасах". Он был какой-то повзрослевший и
строго выговаривал мне о дисциплине, смирении и покорности, а еще о том, что
все бойзы теперь должны беспрекословно ему подчиняться и отдавать честь. Я
тоже стоял в общей шеренге, с готовностью повторяя "да, сэр" и "нет, сэр", и
вдруг заметил большие звезды на его плечах, как если бы он был генералом.
Джоша строго указал на меня и рявкнул:
-- У этого ублюдка вся форма в г...е. Он позорит нашу доблестную
дебило-дегенератскую армию. Ну-ка, почистить его.
Я посмотрел на свою одежду и с ужасом осознал, что он прав.
-- Не бейте меня, братья! -- благим матом заорал я и бросился бежать.
Но почему-то я бегал кругами, возвращаясь в одну и ту же точку, как
привязанный к веревке апельсин, если его раскрутить. Кир преследовал меня по
пятам, безумно хохоча и щелкая бичом, который то и дело опускался на мою
спину и задницу. К физической боли прибавилась страшная боль в голове, в
которой вдруг громко зазвонил... звонок.
Странно. Никто вроде бы не должен знать, что я дома. Звонок продолжал