"Энтони Берджесс. Заводной апельсин. {журнальный вариант}" - читать интересную книгу автора

вызволения из Стаи. Лаудспикер оказался не только базарным, но и до предела
гадким, подлым и развращенным типом. Неприятности с ним начались в тот же
самый день. Ко всему прочему он был страшный хвастун и начал доставать нас
всех по очереди. Он боустид, что является самым заслуженным преступником во
всем нашем зверинце. Он и то, он и се, он одним махом пришил десяток забрал,
и так далее и тому подобное. Всех просто тошнило от его россказней. Потом он
подступился ко мне, как самому молодому в камере. Нагло потребовал, чтобы я
уступил ему свою койку, а сам спал на полу. Но все остальные были на моей
стороне и строго предупредили его: "Кончай пристебываться к парню! Тысяча
чертей в твою луженую глотку!" Он на время отвял и завел старую песню о том,
что его никто не любит и не уважает. Однако ночью я почувствовал, как кто-то
залез на мою и без того узкую койку и принялся меня гладить, гладить,
гладить... Я хряснул непрошеного любовника по роже и, хотя не мог
рассмотреть его лица в темноте, понял, что это Лаудспикер.
С трудом вырвался я из его грязных лап, спрыгнул вниз и включил свет. И
точно, на моей койке сидела эта противная рожа, которую я раскровянил в
ожесточенной схватке.
Мои соседи возмутились такой развращенностью. Большой Жид рассудительно
сказал:
-- Не дадим музыканта в обиду. Это нечестно.
-- А ты заткнись, жидовская морда,-- взвизгнул Лаудспикер.
Это было серьезным оскорблением. Большой Жид медленно встал и сделал
шаг к обидчику. Но тут вмешался Доктор:
-- Завязывайте, мужики. Вы что, хотите, чтобы копполы опять пустили в
ход свои дубинки?
Конечно, этого всем хотелось меньше всего. Лаудспикер, ободренный
неожиданной поддержкой, вконец обнаглел, заявив, что все кругом "шестерки",
а он -- босс. Видите ли, он делает нам одолжение, находясь с нами в одной
камере.
-- Видал наглецов, но таких...-- не выдержал Джожон.-- Знаете что,
други. Все равно нам теперь долго не уснуть. Не будем терять времени и
преподадим этому вонючему ублюдку урок тюремной этики. Он сам напрашивается
на то, чтобы мы поучили его хорошим манерам.
Большой Жид схватил нахала за руки и крепко прижал к прутьям решетки в
том месте, где они освещались слабым красным светом. Лаудспикер хотел
включиться на полную громкость, но точным ударом Уолл вогнал ему зубы в
глотку. Его били ожесточенно и сосредоточенно, переговариваясь вполголоса,
чтобы, не дай Бог, не услышали соседи и охранники. Брызгавшая во все стороны
кровь разбудила во мне звериный инстинкт истребления. Растолкав
сокамерников, я подступил к обидчику и сказал:
-- Оставьте его мне, мужики. Я хочу с ним рассчитаться.
-- Ну что ж, вполне справедливое желание. Все отошли в сторону, а я
принялся молотить поникшего нахала почти в кромешной темноте, получая от
этого истинное наслаждение. Отработав кулаками, я свалил его на пол и нанес
несколько ударов тяжелыми бутсами по голове. Он захрипел, как во сне, а
Доктор сказал, оттаскивая меня:
-- Ну ладно. Хватит. Это послужит для него хорошим уроком. Будет знать,
как вести себя в приличном обществе.
Усталые, но довольные, мы залезли в свои койки и мигом заснули...
В коридоре, возвещая побудку, резко зазвенел звонок. Я с трудом продрал