"Энтони Берджесс. Заводной апельсин. {журнальный вариант}" - читать интересную книгу автора

глаза и прикрыл их ладонью, пока не привык к яркому свету. Посмотрел вниз и
увидел на полу нашу вчерашнюю подсадку, скорчившуюся в неестественной позе.
Вокруг его головы запеклась лужа крови. Вспомнив, что произошло ночью, я
спрыгнул с нар и пошевелил ногой окоченевшее тело. Порядком струхнув, я
принялся тормошить Доктора, который очень тяжело просыпался по утрам. На
этот раз он подскочил удивительно быстро. За ним проснулись и остальные.
-- Какая жалость,-- произнес Доктор, нащупав пульс покойного.-- Должно
быть, сердечный приступ.-- Он осмотрел сокамерников и укоризненно добавил:
-- Тебе было вовсе не обязательно молотить его ногами по хэду.
-- О чем ты болтаешь? -- вступился Джожон.-- Ты и сам не отставал,
метеля его.
Большой Жид тяжело посмотрел на меня и сказал:
-- Сдается мне, что он отбросил копыта от твоих ударов, Алекс.
Такая постановка вопроса мне очень не понравилась, и я сердито сказал:
-- Только не пытайтесь слить на меня воду. Кто все это начал? Я, что
ли? Я присоединился к вам в самый последний момент...
-- И выдал заключительный аккорд,-- ехидно вставил Джожон.
-- На твоем месте я бы помолчал,-- огрызнулся я.-- Чья была идея
преподать ему урок? Моя, что ли?
Один Уолл продолжал храпеть, отвернувшись к стене.
-- Да разбудите вы эту музыкальную шкатулку,-- сказал я со злостью.--
Ведь это он вколотил ему зубы в глотку, когда Большой Жид прижал его к
решетке.
-- Никто не отрицает, что все мы слегка подкинули ему, чтобы впредь он
вел себя подобающим образом,-- менторским тоном произнес Доктор.-- Однако мы
не собирались его убивать, и именно ты с присущим юности безмозглым азартом
нанес смертельный удар. Очень сожалею, малыш, но отвечать придется тебе.
-- Предатели! -- взвился я.-- Все вы подлые предатели и лживые вонючие
хорьки!
Я понял, что повторяется история двухлетней давности, когда меня
подставили, предали и передали в лапы копов мои друганы. Нет, в этом мире
никому нельзя верить! Джожон разбудил Уолла, и тот, смекнув что к чему, с
готовностью подтвердил, что Лаудспикер сдох именно от моих ударов.
Один за другим в камере начали появляться надзиратели, потом старший
надзиратель, потом сам Губернатор -- начальник тюрьмы. Мои соучастники
наперебой расписывали, как я убивал этого извращенца-испражненца, который
теперь падлом лежал на полу.
На следующий день, часов в одиннадцать, испуганную тишину тюрьмы
нарушили возбужденные голоса старшего надзирателя. Губернатора и еще одного
очень важного с виду Чифа. Они несколько раз прошлись по коридору из конца в
конец, продолжая начатую в кабинете начальника дискуссию. При этом наш
всемогущий Губернатор почтительно повторял:
"Но, сэр... Извините, но... 0'кей! Но что нам прикажете делать?".
Наконец, вся эта компания остановилась перед нашей камерой, и старший
надзиратель открыл ее. Нетрудно было угадать, кто среди них главный. Это был
высокий подтянутый мэн, возвышавшийся над толстеньким кругленьким
Губернатором на целую голову. У него были пронзительные серо-голубые
безжалостные глаза и такого же цвета великолепно сшитый сьют. В его манерах
сквозила властность и уверенность в себе. Глядя как бы сквозь нас, он
произнес хорошо поставленным войсом: