"Энтони Берджесс. Заводной апельсин. {журнальный вариант}" - читать интересную книгу автора

тебе, мое божество, и быть твоим защитником и заступником в этом жестоком
мире...-- Я старательно подыскивал самые правильные, самые проникновенные
слова, чтобы доконать боль, пока она не доконала меня.-- Разреши мне быть
твоим верным рыцарем, о божественная.
С этими словами я распростерся ниц и поцеловал край ее платья.
И тут все закончилось, как если бы это была съемка какого-то фильма о
средних веках. Загорелся свет, а моя богиня раскланялась, посылая в зал
ослепительные улыбки и начисто игнорируя меня. Стоило так распинаться перед
какой-то нанятой статисткой, которую спокойно мог снять любой из
присутствующих... кроме меня.
-- Он будет благоверным, богобоязненным христианином,-- продолжал
комментировать д-р Бродский.-- Если его ударят по одной щеке, он подставит
другую. Он предпочтет быть распятым, чем распинать самому. Теперь он и мухи
не обидит...
Уж в чем, в чем, а в этом он был абсолютно прав, друзья мои, так как в
тот момент я действительно так подумал, и тут же глубоко внутри зашевелился
противный червячок страха и затрепыхалась бабочка боли. Я поспешил
отодвинуть эту мысль, представляя, как я кормлю муху шугером и ухаживаю за
ней, словно за раненой любимой собачонкой.
-- Абсолютная трансформация! -- восторгался д-р Бродский, рекламируя
свой товар (то бишь вашего покорнейшего слугу).-- Теперь он не посрамит нас
не только на воле, но и за вратами рая!
-- Будущее покажет, какой из него получится ангелочек,-- охладил его
пыл Министр.-- Во всяком случае пока это работает великолепно.
-- О, да! -- воссиял вспомнивший о карьере капеллан.-- Работает, а это
-- главное! Да поможет всем нам Бог!
ЧАСТЬ III 1
-- Ну, и что дальше?
Этот сакраментальный вопрос сверлил мои брейнз, когда на следующее утро
я стоял у ворот Стаи 84Р. На мне был мой старый дресс, в котором меня замели
два года назад. В руках я держал черный полиэтиленовый пакет с черепом и
перекрашенными костями на фоне пачки злопухолей, шприца и пузатой бутылки
"Димпл", В кармане позванивали несколько монет, выданных мне заботливой
администрацией "на начало Новой Жизни".
После "выпускного экзамена" меня заколебали разные камерамэны и уимены,
снимавшие меня и записывавшие мой голос для теленьюс. Ушлые репортеры брали
брехливые интервью, чтобы тиснуть их на следующий день в газетах.
Я порядком устал от всех этих паблисити и вьюиси-ти и едва доплелся до
бэда. Казалось, не прошло и трех минут, как меня растолкали и сообщили, что
уже утро и я могу отваливать на все четыре стороны, чтобы больше никогда
сюда не возвращаться. Все горели желанием побыстрее выпихнуть меня на
свободу. Даже завтраком не накормили, скоты. Дали чашку чая, сунули убогий
пакет с моими нехитрыми пожитками, немного маней, чтоб не сдох с голоду на
первых порах,-- и под зад коленом. Теперь я был для них не только заводным
апельсином, но и выжатым лимоном.
Пока я решил гоу хоум, обрадовать мом и дада и прижаться к их бузом.
Приду домой, схаваю все, что есть в холодильнике, улягусь на свою удобную
кровать, врублю стереосистему -- усладу моих юных дней -- и заодно подумаю,
что мне делать дальше с моей нелепой жизнью.
Итак, отобас до центра, другой -- до Кингсли-аве-ню, и вот я в знакомом