"Кеннет Балмер. Транзитом до Скорпиона (Дрей Прескот - 1)" - читать интересную книгу автора

одежду, когда я рос. Она приносила корзину с шитьем, Выбирала иголку и
смотрела на меня с выражением любящей беспомощности, когда я стоял перед
ней с опять порвавшейся на плечах рубашкой. "С такими плечами, Дрей, ты
скоро не сможешь пройти в дверь", - упрекала она, а потом появлялся отец,
смеясь, наверное оттого, что я смущенно вертелся, хотя в то время нам всем
было вовсе не до смеха.
Море, гремевшее и поднимавшее белые буруны, всегда пело мне песню
сирены; но отец, днем и ночью носивший при себе свидетельство об
освобождении от воинской службы, категорически противился моему уходу в
море. Когда чайки кружили, крича, над прибрежными отмелями и парили вокруг
башни старой церкви, я лежал в траве и размышлял о своем будущем. Расскажи
мне тогда кто-нибудь о Крегене под Антаресом и о чудесах и тайнах этого
дикого и жестокого мира, я убежал бы от него, как от прокаженного или
безумца.
Испытываемое отцом естественное отвращение к морю основывалось на
глубокой подозрительности по части нравственности и порядочности лиц,
ответственных за вербовку экипажей кораблей. Он всю жизнь занимался в
основном лошадьми, и я знал все об уходе за ними. Когда я родился в 1775
году, отец зарабатывал нам на жизнь ветеринарством. Спустя долгое время
после его смерти, проведя на Крегене немало сезонов с кланнерами
Фельшраунга, я почувствовал себя ближе к нему, чем когда-либо раньше.
В нашей кухне повсюду стояли зеленоватые бутылки с таинственными
микстурами, а запах мазей и припарок смешивался с ароматами капусты и
свежеиспеченного хлеба. И всегда шел степенный разговор о холере, сапе и
конъюнктивите. Полагаю, что я научился умеренно хорошо ездить на коне и
вскакивать на него раньше, чем смог без риска доковылять от кухни до
передней двери.
Однажды на улицу забрела старая ведьма с пытливым взглядом и горбатой
спиной, одетая в лохмотья, из которых торчала солома, и среди наших соседей
внезапно стало модным выяснять, что у кого написано на роду. Вот тогда я и
открыл, что мой день рождения, пятое ноября, делает меня скорпионом, и что
я нахожусь под влиянием планеты Марс. Я понятия не имел, что это значит, но
слова о скорпионе заинтриговали и захватили меня. Поэтому, хотя позже мне и
пришлось вступить в потасовки с друзьями, когда они прозвали меня
Скорпионом, втайне я испытывал восторг и ликование. Оно даже компенсировало
мне то, что я не оказался Стрельцом, как мечталось, или даже Львом,
рычавшим громче, чем Васанский бык* [Псалмы, XXII, 12. (Прим.
переводчика.)], о котором так любил упоминать школьный наставник. Не
удивляйтесь, что меня научили читать и писать, - моя мать страстно желала,
чтобы я сделался клерком в конторе или школьным учителем и таким образом
поднялся бы над людьми, к которым я всегда испытывал самое глубокое
уважение и симпатию.
Когда мне исполнилось двенадцать, компания матросов остановилась на
ночлег в постоялом дворе, где отец иногда помогал с лошадьми, говоря с
ними, расчесывая гривы и скармливая с руки бесформенные куски добытого
где-то вест-индийского сахара. В тот день отец внезапно заболел, и его
поместили в заднюю комнату постоялого двора, осторожно уложив на старый
ларь. Меня испугало его лицо. Он лежал, настолько слабый и безразличный,
что даже не имел сил отпить из чашки крепкого эля, который принесла
сердобольная служанка. Я безутешно бродил по двору, где валялись кучи