"Михаил Булгаков. Батум (Пьеса в четырех действиях)" - читать интересную книгу автора

возродить, это современная замечательная пьеса; Марков это назвал "Бег" на
современную тему, т. е. в смысле значительности этой вещи - "самой любимой в
театре".
"И, конечно, такую пьесу может дать только Булгаков", - говорил долго,
волнуясь, по-видимому, искренно.
"Ты ведь хотел писать пьесу на тему о Сталине?" Миша ответил, что очень
трудно с материалами, нужны - а где достать?
Они предлагали и материалы достать через театр, и чтобы Немирович
написал письмо Иосифу Виссарионовичу с просьбой о материале.
Миша сказал, - это очень трудно, хотя многое мне уже мерещится из этой
пьесы. От письма Немировича отказался. Пока нет пьесы на столе, говорить и
просить не о чем" (ГБЛ, ф. 562, к. 28, ед. хр. 27, л. 5-6).
И в своих обращениях к Сталину, и в замысле пьесы о начале его
восхождения Булгаков исходил из факта, осознанного далеко не сразу и далеко
не всеми его современниками, что в лице Сталина сложился новый абсолютизм,
не менее полный, чем во времена Людовика XIV или Ивана Грозного, и, конечно,
гораздо более всевластный и всепроникающий, чем в старые феодальные времена.
По иронии истории этот факт, еще в зародыше замеченный Лениным на пятом году
революции, в полной мере обнаружился через полтора десятка лет, к 20-летию
Октября. Демократическая конституция 1936 года в момент ее провозглашения
оказалась лишь ширмой возродившегося через репрессии абсолютизма.
Выступая перед железнодорожниками Тифлиса в 1926 году, Сталин указал на
три "боевых крещенья", которые он прошел в революции, прежде чем стал тем,
кто он есть: "От звания ученика (Тифлис), через звание подмастерья (Баку) к
званию одного из мастеров нашей революции (Ленинград) - вот какова,
товарищи, школа моего революционного ученичества" (Сталин И. В. Соч., т. 8.
М., 1948, с. 175).
Звание "одного из мастеров революции", за которым Сталин еще в 1926
году должен был скрывать свои честолюбивые притязания на абсолютную и
безраздельную власть, уже через десять лет, к 1936 году, совершенно не
устраивало всевластного "вождя". Да оно и фактически не соответствовало
реальному положению диктатора, осуществившего после XVII съезда партии
необъявленный государственный переворот. Направленный против всех реальных и
потенциальных противников Сталина, которые, как и он, еще совсем недавно
принадлежали к высшей партийно-государственной когорте "мастеров революции",
этот разгром старого ленинского ядра в партии и высшего комсостава Красной
Армии утвердил сталинскую диктатуру на многие годы.
Особенность сталинского "термидора" 1930-х годов заключалась в том, что
он был проведен "сверху" с помощью новой партийной бюрократии, поддержавшей
Сталина, и карательных органов ОГПУ-НКВД при нейтрализации армии, а затем и
прямом терроре против нее. Этот колоссальный по своим масштабам переворот
совершался под лозунгами укрепления диктатуры пролетариата и победы
социализма в СССР над его последними классовыми врагами. Он сопровождался
изощренной социальной демагогией и прямым обманом всех слоев советского
общества снизу доверху.
Предложение от руководства МХАТа написать пьесу О Сталине, при всей его
рискованности, оставалось для Булгакова едва ли не единственной возможностью
вернуться к литературному труду на правах исполняемого драматурга и
публикуемого автора. Искушение было большим, но Булгаков не был бы
Булгаковым, если бы взялся исполнить этот заказ в качестве холодной платы за