"Михаил Булгаков. Полотенце с петухом (цикл Записки юного врача)" - читать интересную книгу автора

поля, нет никакой грыжи. А утром будет видно. Освоишься... спи... Брось
атлас... Все равно ни пса сейчас не разберешь. Грыжевое кольцо...

Как он влетел, я даже не сообразил. Помнится, болт на двери загремел,
Аксинья что-то пискнула. Да еще за окнами проскрипела телега.
Он без шапки, в расстегнутом полушубке, со свалявшейся бородкой, с
безумными глазами.
Он перекрестился, и повалился на колени, и бухнул лбом в пол. Это мне.
Я пропал, - тоскливо подумал я.
- Что вы, что вы, что вы! - забормотал я и потянул за серый рукав.
Лицо его перекосило, и он, захлебываясь, стал бормотать в ответ прыгающие
слова:
- Господин доктор... господин... единственная, единственн...
единственная! - выкрикнул он вдруг по-юношески звонко, так, что дрогнул
ламповый абажур. - Ах ты, господи... Ах... - Он в тоске заломил руки и
опять забухал лбом в половицы, как будто хотел разбить его. - За что? За
что наказанье?.. Чем прогневали?
- Что? Что случилось?! - выкрикнул я, чувствуя, что у меня холодеет лицо.
Он вскочил на ноги, метнулся и прошептал так:
- Господин доктор... что хотите... денег дам... денег берите, какие
хотите. Какие хотите. Продукты будем доставлять... только чтоб не померла.
Только чтоб не померла. Калекой останется - пущай. Пущай! - кричал он в
потолок. - Хватит прокормить, хватит.
Бледное лицо Аксиньи висело в черном квадрате двери. Тоска обвивалась
вокруг моего сердца.
- Что?.. Что? говорите! - выкрикнул я болезненно.
Он стих и шепотом, как будто по секрету, сказал мне, и глаза его стали
бездонны:
- В мялку попала...
- В мялку... в мялку?.. - переспросил я. - Что это такое?
- Лен, лен мяли... господин доктор... - шепотом пояснила Аксинья, -
мялка-то... лен мнут...
Вот начало. Вот. О, зачем я приехал! - в ужасе подумал я.
- Кто?
- Дочка моя, - ответил он шепотом, а потом крикнул: - Помогите! - и вновь
повалился, и стриженые его в скобку волосы метнулись на его глаза.

* * *

Лампа молния с покривившимся жестяным абажуром горела жарко, двумя
рогами. На операционном столе, на белой, свежепахнущей, клеенке я ее
увидел, и грыжа померкла у меня в памяти.
Светлые, чуть рыжеватые волосы свешивались со стола сбившимся засохшим
колтуном. Коса была гигантская, и конец ее касался пола. Ситцевая юбка была
изорвана, и кровь на ней разного цвета - пятно бурое, пятно жирное, алое.
Свет молнии показался мне желтым и живым, а ее лицо бумажным, белым, нос
заострен.
На белом лице у нее, как гипсовая, неподвижная, потухала действительно
редкостная красота. Не всегда, не часто встретишь такое лицо.
В операционной секунд десять было полное молчание, но за закрытыми дверями