"Юрий Буйда. Беспричинный человек (рассказы)" - читать интересную книгу автора

спальни.
И вот наконец она влюбилась.
И в кого!
Это был мужчина тридцатисантиметрового роста. Она нашла его в саду
возле свежей кротовины и решила было, что это крот какой-то неведомой
породы. Преодолев мгновенное и непроизвольное отвращение, она подняла его на
ладони к глазам и убедилась, что перед нею самый настоящий, самый
всамделишный человек, мужчина со всеми его атрибутами (он был наг),
дрожавший от холода и страха, явственно читавшегося на его личике. Он был
гармонично сложен, красив и беспомощен. Протянув руки к Ванде, он что-то
проговорил то ли на кротовьем, то ли птичьем языке. Девушка засмеялась,
поднесла его ближе к губам, человечек укололся ее усом - твердым и острым,
как щучье ребро, - и вскрикнул. Девушка испугалась, сердце ее перевернулось,
погнав кровь в обратном направлении, и тут-то она и поняла, что влюбилась, и
произнесла это вслух таким голосом, каким говорят: "Я умираю", - или: "Я
убила его".
Целый год человечек прожил в ее спальне, прежде чем она убедилась, что
это не ребенок, а зрелый мужчина, достигший предела в росте. Она назвала его
Мыня, образовав прозвище от слова "мышонок". Соорудила ему одежду и постель,
купила игрушечную мебель и посуду и заколотила дверь в гостиную огромными
ржавыми гвоздями, чтобы человечек случайно не стал жертвой кровожадного
черного кота.
Влезая после работы в окно спальни, она испытывала неведомую ей прежде
радость лишь оттого, что в уголке, где было устроено
Мынино жилье, горит свет (в роли светильника выступал карманный
фонарик), что человечек цел и невредим и даже, кажется, рад ее возвращению.
Ванда тотчас принималась готовить для Мыни что-нибудь вкусненькое, а потом с
умилением наблюдала за тем, как он орудует кукольной вилкой и кукольным
ножом...
Ванда мучилась немотой, постепенно осознавая, какая это опасная
болезнь - любовь. Ей хотелось поведать Мыне о своих чувствах, и она не раз
пыталась сделать это, однако ей не давалась даже простейшая фраза: "Я тебя
люблю". Она выучила ее наизусть, но так и не смогла продвинуться дальше
местоимений. Слово же "люблю" застревало в горле, вызывая удушье. Тогда
Ванда попробовала обойтись без него: "Я... тебя... понимаешь? Я - тебя..." И
строила умильную физиономию, на которой были глаза, нос, губы и усы с
колокольчиками, но не было слова "люблю". Она попыталась выразить чувства
жестами, но все кончилось тем, что, ткнув пальцем в грудь себя и Мыню, она
упала в обморок, каковой мог означать что угодно. Она зажигала спички, чтоб
объяснить Мыне, как она пылает. Она пила воду, чтоб он понял, как она
жаждет. Наконец она прибегла к самому сильному средству, с трудом выдавив из
себя единственную известную ей фразу на литовском языке: "Аш тавя милю".
Человечек с любопытством и тревогой следил за Вандиными ужимками, но,
кажется, ничего не понимал.
Ванда мучительно размышляла о слове "любовь", недоумевая, почему именно
оно должно выражать то, что чувствует она, Ванда (а не тот человек, который,
возможно, изобрел это слово для себя и своих чувств), и не обман ли это, и
нет ли более подходящих слов, которые не действовали бы на ее язык подобно
уколу анестезина перед удалением зуба...
Наконец девушка сообразила, что они должны научиться понимать друг