"Юрий Буйда. Кенигсберг" - читать интересную книгу автора

живем в эпоху тотального анекдотизма. Надо же народу хоть чем-то защищаться
от промывки мозгов, вот он и защищается анекдотами. Долго это не может
продолжаться. Если даже ничего экстраординарного не случится, к власти все
равно вскоре придут циники и лицемеры вроде нас, и тогда многое изменится. -
Он поднял указательный палец. - Никого не хочу обидеть. Циники и лицемеры -
лишь термины, а не оценки за поведение. Кому не нравится, тот может заменить
циников на киников. Или на эпикурейцев и стоиков". Мы с Конем переглянулись:
парень нам понравился. И он это почувствовал, потому что предложил наполнить
стаканы и перейти на "ты".
- А вам нравится маркиз де Сад, Борис? - вдруг спросила Вера Давыдовна,
наклоняясь ко мне - блестящие глаза, запах маслянистых духов, тепло полного
красивого тела... - У меня есть, но только по-французски.
- Я кое-что читал, - сказал я. - Непристойности - на них наплевать.
Важнее то, что маркиз вздернул себя на дыбу, испытывая терпение Бога,
точнее, пародируя подвиг Иисуса. И потом, в конце концов - у французов ведь
не было Достоевского. А только с ним и полезно сравнивать творчество
маркиза: тогда многое у де Сада становится ясным и понятным.
- Французы, слава Богу, не так увлечены идеями, как русские, - подала
голос Катя. - Мы жили - да и живем - в словах, как будто они и есть наш дом.
Французам довольно Декарта и Паскаля.
- Может быть, мы и впрямь страдаем чрезмерным увлечением идеями,
заметил понравившийся нам Павел, - но в этом не было бы ничего дурного, будь
у нас идеал. Помимо того, который навязан именем Памятника.
Вера Давыдовна рассмеялась, не сводя с меня взгляда.
За полночь мы вышли прогуляться.
Конь, извинившись, попрощался: его ждала Сикильдявка. Набравшегося
Павла и Катю - "Хватит, довольно, пора баиньки, у меня и без того ножки
бантиком!" - мы посадили в такси - и остались вдвоем.
Откуда-то из чернозвездных небесных глубин падал редкий снег. Ярко
светили уличные фонари. Я взял Веру Давыдовну за руку - она была в детских
варежках - и повел куда глаза глядят.
- Каким чудом вы попали в погранвойска, Борис? - спросила она. - Ведь
вы пловец, да еще какой. Мне Катя говорила...
- Да. Но как всякий нормальный человек, я предпочитаю dry death сухую
смерть, как выразился Просперо в "Буре". И потом выяснилось, что я не
ошибся: я служил в Уссурийской тайге и впервые увидел, как тигр выходит из
тени в полосу света - именно в этот миг у него вспыхивают глаза, и ничего
красивее я не видел в жизни. Я вдруг понял, хотя это и покажется смешным,
понял физиологически, почему Блейк сравнил подлинного Христа с тигром... Он
и есть тигр для всех, кто верит в существование Копенгагена больше, чем в
существование Бога. Побывав там, я, кажется, начал догадываться, почему мой
прадед - у нас в семье его называли Другой Прадед или Другой Сартори искал
страну счастья в тех краях... Бабушка говорит, что я выдался в него, в этого
прадеда-бродягу.
- Бродягу?
Я рассказал ей о своих путешествиях в чужой и чуждый мне Кенигсберг,
признавшись, что ни там, ни здесь, невзирая на сохранившиеся признаки
обломки - древнего города королей, я не чувствую себя собой. Может быть,
потому, что я не уверен в возможности чуда на пути в Дамаск, а Кенигсберг и
был для меня неведомым градом Дамаском. Только я не был Савлом...