"Юрий Буйда. Кенигсберг" - читать интересную книгу автора

- Кенигсберг - это мечта?
- Нет. Это скорее авантюра для травоядных, не желающих ничего знать о
бездне, которая может разверзнуться в любой миг в любом месте. Я имею в виду
ту бездну, которая скрыта в каждом человеке.
- Бр-р! - Вера Давыдовна взяла меня под руку. - Расскажите мне лучше о
своем прадеде.
Я рассказал об Адаме Григорьеве-Сартори.
Он родился в краю, где земля была пропитана невинной кровью не меньше,
чем потом и дерьмом, а страдания людей были намного старше их, но, в отличие
от людей, никогда не умирали, где люди впадали в мрою - сон, длившийся
иногда до самой их кончины, и болели колтуном, при котором волосы на голове
превращались в войлок, но срезать его было опасно для жизни, а носить всю
жизнь на голове - мучительно.
В его семье восемь мужчин были повешены или расстреляны за участие в
Польском восстании. Война, грабежи, пожары и повальная гибель людей
запустошили край, где после восстания каждому дворянину пришлось вновь
доказывать свое право на дворянство, и многие не могли этого сделать,
поскольку документы их превратились в пепел. Поэтому сотни шляхетских
сыновей лишились права на наследственное дворянство и подались кто куда кто
в города на чиновничьи должности, кто - крестьянствовать, гнать самогон из
гнилой пшеницы, настаивать его на еловых шишках и вспоминать о будущем,
отнятом у них навсегда.
Он появился на свет горбатым и с костями мягче воска, поэтому до года
ему позволяли только лежать, а через двенадцать месяцев после рождения
мальчика обрядили в костюм из деревянных брусьев, накладок и шипов,
скрепленных коваными железными скобами, зажав его тело в тиски в двадцати
четырех местах. Передвигаться он мог только при помощи специальных
коленчатых костылей, а спал на двадцати четырех разновысоких кольях, сунув
голову в широкую кожаную петлю, к которой была прикреплена веревка с
противовесом - камнем, весившим ровно столько же, сколько и болезнь, - сто
двадцать восемь килограммов. Его мучили головные боли и кошмары, и чтобы
избавить сына от мучений, мать клала на его лоб перед сном маленькую жабу с
бело-розовым животом, которая к утру превращалась в тысячелепестковую розу,
обещавшую исцеление от страданий физических и душевных, но источавшую запах
соблазна и греха.
В день его рождения на вязах и дубах, плотным кольцом окружавших их
дом, поселились черные вороны. Они не покидали деревья ни зимой, ни летом, и
мальчик вырос под их немолчный грай и диковатое мурлыканье их брачных песен.
Ворон не пугали ни ружья, ни палки - место погибших тотчас занимали новые
птицы, - а срубить деревья люди не рисковали: дубы еще не достигли возраста,
когда их было принято спиливать и топить в семейных озерах, где они
вымаривались иногда до ста лет, с каждым годом становясь все тверже и
дороже.
В шестнадцать лет мать помогла сыну добраться до церкви, где уже
собрались, помимо священника и пономаря, все окрестные костоправы, знахари,
травники и простые колдуны. Под непрестанный колокольный звон мальчик читал
вслед за священником молитву за молитвой, тогда как знахари и колдуны
освобождали его от тисков и оков, а когда он, беззащитный и почти голый, в
страхе попытался лечь на пол, священник грозно возгласил: "Встань и иди!" И
он встал и пошел. Только тогда мать отважилась крестить сына и дать ему