"Мартин Бубер. Встречи с Бубeром" - читать интересную книгу автора

понять еврея, французу - немца. Мысль Бубера - постоянный внутренний диалог.
Любимым чужим языком его был древнегреческий (видимо, благодаря Гомеру и
трагикам); сущность веры он обдумывал на языке Библии, а философствовал
по-немецки.
Габриэль Марсель признавал великую важность буберовского размежевания
"Я-Ты" с "Я-Оно" (обычно деление на субъект и объект не замечает этой
разницы). По словам Марселя, сосредоточенность мысли на мире как предмете,
как Оно "ведет к технократическому развитию, все более гибельному для
целостности человека и даже для его физического существования... неизбежно,
что там и сям появляются люди, пытающиеся противопоставить своему времени
ясное и методическое созерцание Ты".
Далее Марсель пишет: "Еврейский мыслитель пошел гораздо дальше меня в
освещении структурных аспектов этой фундаментальной человеческой ситуации"2.
Однако французское стремление к ясности подсказало ему более простые слова
для развития идеи: слова-символы "иметь" и "быть". Этими же глаголами
воспользовался впоследствии Эрих Фромм. "Иметь" и "быть" потому и стали
вспомогательными глаголами во всех индоевропейских языках, что каждый шаг
человека - действие, окрашенное стремлением иметь или быть. Это два
фундаментальные отношения человека к миру: для физического существования
надо иметь, для духовного - быть. "Иметь" аналитично: можно делить мир на
съедобное и несъедобное, полезное и вредное, можно сосчитать, сколько яблок,
сколько денег, сколько битов информации; "быть" неделимо: нельзя быть
чуточку беременной, зачать ребенка наполовину, на 10 процентов, нельзя быть
наполовину просветленным - или вы переступили порог, или нет (в терминах
православия - нельзя наполовину спастись, наполовину попасть в ад). Рост
аналитического сознания расшатывает целостность личности и общества. Однако
подавление аналитического ума тоже опасно. Виктор Тэрнер противопоставляет
"структуру" (экономические и политические связи) и "коммунитас" (общение в
духе). Характеризуя "коммунитас", Тэрнер ссылается на Бубера3. Все подобные
противопоставления принадлежат к одной семье с буберовской дихотомией "Я-Ты"
и "Я-Оно". Впрочем, идея взаимной дополнительности и гармонии
противоположных начал уходит глубоко в даль веков - до учения Конфуция о
равновесии ритуализованного соподчинения и музыки и до еще более древнего
учения инь-ян.
Старые идеи время от времени рождаются заново, и в каждом таком
открытии давно известного обнаруживаются его новые, неизвестные черты.
Читая Бубера, мы неожиданно переходим от философской лирики, от
интимных метафизических признаний к отвлеченным бытийственным конструкциям.
Бубер - и поэт, и мыслитель, мыслитель немецкий, укорененный в немецком
языке, и в то же время апологет и еретик иудаизма; вряд ли какой-нибудь
еврей, не читавший Канта и не привыкший различать "чистый" и "практический"
разум, мог сказать, что верит в Бога во втором лице (как Ты) и не верит в
третьем (как Оно). В родословной "Я и Ты" - "Песнь Песней", псалмы Давида,
возможно, и лирика бхактов, суфиев; любовь земная здесь становится образом
любви небесной, а небесная освещает собой отношения мужчины и женщины...
Другой же ряд предков - немецкие классики философской спекуляции, от Канта
до Хайдеггера; Бубер пытается воскресить дух древнееврейской "эмуны" (веры
без попыток раскрыть Божью тайну, веры как абсолютного доверия к
непостижимому, без всякого символа веры); и Бубер в своей критике
отчужденного от Бога мира "Я-Оно" вписывается в современную европейскую