"В.А.Брюханов. Заговор графа Милорадовича " - читать интересную книгу автора

прусский принц, приехав на родину, особо конспирировать не стал, так что
даже в Берлинском придворном календаре на 1824 год Николай был назван
наследником российского престола.

Но в дальнейшем Александр решил хранить молчание и сделал, по-видимому,
соответствующие внушения: в Берлинском календаре на 1825 год Николай
наследником уже не назван.

Сложившееся теперь положение вполне удовлетворяло Александра I. Оба
брата - Константин и Николай - были теперь полностью в его власти: первый
воображал, что судьба престолонаследия зависит от него; осведомленность
второго и поныне не совсем ясна.

Едва ли Вильгельм Прусский не поделился секретом с сестрой и ее мужем,
с которым дружил. Но помимо этого ходили слухи, что Николай Павлович,
восторги от деятельности которого разделялись немногими, был не единственным
претендентом, которого Александр примеривал в свои преемники. Конкурентом
Николаю считался упомянутый Евгений Вюртембергский, которому в 1825 году
исполнилось 37 лет и который был достаточно известным полководцем - храбрым
и любимым войсками, но, по мнению А.П.Ермолова, не способным хоть к
сколько-нибудь сложным соображениям. С 1807 года он состоял на русской
службе, а в кампанию 1812 года командовал дивизией.

Очевидно, круг родственников Александра со стороны его матери давил на
то, чтобы как-то провести этого достойного кандидата. Но понятно, что замена
законного наследника престола его родным братом - еще куда ни шло, а вот
двоюродным - дело гораздо более сложное! Тут без перекройки законодательства
не обойдешься!

В конце концов на разногласиях по этому вопросу отношения между
Александром и Евгением испортились, и последний в 1821 году покинул Россию,
вернувшись, как рассказывалось, только в ноябре 1825.

Так или иначе, но круг этих родственников должен был очень внимательно
относиться к тайным передрягам, происходившим в России, и неудивительно, что
они были в курсе того, как же этот вопрос формально разрешился. Но с этим
кругом у Николая заведомо не было доверительных отношений, а сведения,
исходящие оттуда, вполне можно было расценивать как злостную провокацию.
Благожелательные намеки, которые позволяла его собственная матушка, не могли
полностью рассеять неведения Николая.

На основании известных фактов никак нельзя ставить под сомнение
утверждение Николая, что до 27 ноября 1825 года он не был знаком с текстом
Манифеста, как это делают современные историки: Николай, дескать, юлил 27
ноября, а потом не сознался в этом.

Это традиционное мнение восходит к свидетельству одного из
современников Николая - декабристу С.П.Трубецкому. Вот что он писал в 1857
году: "Александр давно уже сделал завещание, которое хранилось в трех
экземплярах в московском Успенском соборе, в Государственном совете и в