"Ханс Кристиан Браннер. Корабль" - читать интересную книгу автора

А к концу дня отец умер. Узнали мы об этом лишь назавтра и сразу
притихли и как-то смутились. До сих пор мы, честно говоря, думали, что он
преувеличивает свою болезнь, да и как вообще можно умереть от того, что у
тебя болит живот? Нам объяснили, что это называется рак. Целую неделю мы
прожили в доме у дяди, за городом, нам даже разрешили не ходить в школу, но
на душе у нас было как-то неспокойно, и мы старались держаться поближе друг
к другу из-за этой страшной болезни, которая называется рак. Мы стояли все
четверо в уголке сада и говорили о ней, а сестра подняла с земли яблоко и
показала на нем твердое коричневое пятно, она думала, что это и есть рак. А
у человека может быть внутри такое затвердение? Наверно, оно бывает у того,
кто ест много яблок? Нет, не то, и мы отшвырнули яблоко, потому что все
равно ничего не поняли.
Впрочем, мы скоро забыли про отца и про то, как он умер: слишком много
нового произошло за эти дни. Дядя всем нам справил новое платье и новые
ботинки, брат получил вдобавок велосипед, а я козла на колесиках. Мы
понимали, что нам дарят все это, потому что у нас умер отец. Когда отец был
жив, он много раз обещал купить мне живого козлика, но так и не выполнил
свое обещание, а когда он умер, я получил козла на колесиках; у козла была
настоящая шерсть, и настоящие рога, и настоящие желтые глаза, и в каждом
глазу - по черной полоске. Я хорошо помню все подробности, я помню, как
проснулся в первое утро и увидел, что он стоит на привязи подле моей
постели. Вот что было для меня важней всего, важней, чем смерть отца. И
желтые козлиные глаза я до сих пор помню куда лучше, чем глаза родного
отца. А какие у него были глаза? Я хорошо помню стекла пенсне, которые
сверкали и отражали свет, но, когда отец снимал его, я пугался при виде
этих подслеповатых глаз с красными веками. Да и вообще я только в последнее
время начал по-настоящему вспоминать отца: на рассвете я лежу порой без сна
и пытаюсь представить себе, каким же он все-таки был. Я делаю это отчасти
против воли и, может быть, несколько преувеличиваю. Утренние часы - не
лучшее время для воспоминаний.
Мой отец был из породы неудачников. Лишь теперь, став взрослым, я могу
понять, что в жизни у него с самого начала все шло наперекосяк. В молодости
он мечтал стать моряком, но спустя год или два мой дед заставил его
расстаться с морем и пустил по таможенной части. Когда же отец женился, моя
мать при активном содействии своей родни заставила отца бросить таможню и
вложить деньги в собственное дело. Дело это заключалось в снабжении судов
провиантом, для чего у отца был в гавани оборудован склад, и, когда
приходили иностранные суда, он выезжал им навстречу и продавал припасы. Я
тогда был еще совсем маленький. Жили мы на Хавнегаде в большой квартире с
длинными белыми кружевными гардинами и старинной мебелью красного дерева -
мать принесла эту мебель в приданое, когда-то она стояла в доме у ее
родителей. Отец поджидал корабли, держал при себе списки всех кораблей, о
кораблях ему докладывали по телефону, мне кажется, что отец был готов в
любую минуту надеть форму, чтобы затем подняться на борт. Форма у него была
не настоящая капитанская, он ведь и не дослужился до капитана, но пуговицы
с якорем на синем сукне и фуражка-капитанка делали ее похожей на
капитанскую. Отец уходил в своей форме, потом возвращался, что-то
записывая, хлопотал над своими списками и таблицами. Вот только хлопоты,
возможно, были пустые, почем мне знать, хотя все время казалось, будто мы
стоим на пороге важных событий: вот он побывал на одном корабле, вот он с