"Паскаль Брюкнер. Похитители красоты" - читать интересную книгу автора

нечто бесконечно огромное натолкнул меня на мысль: почему бы библиотекам,
этим колоссальным кладбищам, не послужить живым? Почему бы мне не
воскресить мертвецов, не поживиться с этих славных мощей, к которым
давным-давно никто не приходит на поклон?
Вы только представьте себе все эти тысячи томов, что лежат на
стеллажах, словно обломки кораблекрушения на пустынном берегу, обреченные
на забвение: исчезни они, никто и не заметит. Их слишком много. Это
могилы, в которых замурованы в вечном безмолвии знаки, - и вот я решил
найти им новое применение. Коль скоро все уже написано, к чему начинать с
нуля, изобретать новые идеи?
Достаточно списать, скомпоновать, одним словам, воспользоваться.
Действовал я следующим образом: выбрав сюжет - тоже позаимствованный у
некоего малоизвестного труженика пера, - отоваривался у великих и малых
мастеров и таким образом выстраивал собственное произведение. Я ходил по
библиотекам и выписывал в тетрадь сцены, метафоры и прочее, пополняя свои
закрома. Все материалы я сортировал по темам: лунный свет, ссора,
убийство, весеннее утро, дождливый день, объятия влюбленных и т. д. Все
было введено в память моего компьютера, после чего я мог создавать из
этого попурри новые мелодии. Как правило, из каждого автора я, соблюдая
осторожность, присваивал лишь одну-две вокабулы, скажем, слово и эпитет к
нему. Не грабил, а так, поклевывал: на столь микроскопическом уровне
плагиат не поддается установлению, такое мелкое мошенничество не
наказуемо. Мой метод сбил бы с толку любую экспертизу.
Кроме того, я свято следовал непреложному принципу: обирать только
покойников. Живые так обидчивы! Они готовы молиться на каждую свою
закорючку и с поистине безотказным чутьем способны отыскать ее у других.
Наивные - они мнят себя собственниками своих текстов! Мне совсем не
улыбалось отбиваться от легиона адвокатов. Еще я избегал цитат, которые на
слуху у всякого мало-мальски образованного человека и навели бы на
подозрения. Плагиат не должен бросаться в глаза. Итак, я, злостный мародер
от литературы, украшая свою прозу тысячами выражений, позаимствованных
отовсюду понемногу, которые затем шлифовал и подгонял друг к другу, - это
был кропотливый труд. Я вплетал чужие фразы в свои я ухитрился даже выдать
пару-тройку собственных оборотов, ей-Богу, не ниже среднего уровня. Какой
безумец-сыщик взялся бы разобраться в сотнях запутанных нитей в этом
палимпсесте и потратить годы, а то и всю жизнь на то, чтобы отыскать в
мировой литературе источник моих заимствований? Действуя так, стервятник,
сиречь я, не убивал, а воскрешал: я эксгумировал классиков, извлекая их на
свет с пыльных полок, где они тихо дотлевали, спасал их от чистилища. Они
свою долю славы получили, теперь наступила моя очередь. Я у них ничего не
отнимал, они же способствовали признанию и популярности моего имени. Мой
разбой был на самом деле актом любви: они находили во мне свое
продолжение, как продолжает жить покойник во плоти пожравшего его
каннибала.
Плагиат, доктор, это не только мой писательский метод - это стиль моей
жизни. Я - существо, целиком состоящее из заимствований, ненасытный
имитатор, я вроде птиц-пересмешников, что умеют подражать любому пению, но
своей песни не имеют. Я всех копирую, все схватываю на лету. Даже сейчас,
разговаривая с вами, я подлаживаюсь под вашу повадку, вашу манеру слушать,
держать себя. И мое лицо - оно тоже краденое, потому я его и прячу. Это