"Питер Брук. Пустое пространство " - читать интересную книгу автора

Питер Брук.


Пустое пространство.


Предисловие

Вряд ли найдется другой современный режиссер, о котором сказано,
сколько о Бруке, и о котором пишут так долго. И в самом деле - в семнадцать
лет он уже поставил в любительском театре "Доктора Фауста" Марло, а к
двадцати - шесть спектаклей в профессиональном театре, в том числе "Человека
и сверхчеловека" Бернарда Шоу, ставившегося до этого очень мало. И где - у
Барри Джексона, в знаменитом Бирмингемском репертуарном театре! Потом слава
его уже не оставляла. Ему был двадцать один год, когда Барри Джексон,
взявшийся обновить Шекспировский мемориальный театр, пригласил его в числе
других молодых режиссеров в Стрэтфорд-на-Эйвоне, и двадцать два года, когда
поставленный им в этом театре спектакль- "Ромео и Джульетта" Шекспира
(1947) -сделался сенсацией сезона и вызвал такие споры, какие нечасто
завязывались в английской театральной критике. Он выдвинулся рано, Бруку
сейчас только пятьдесят (он родился 21 марта 1925 года), а пишут и спорят о
нем уже скоро лет тридцать. И кто пишет, кто спорит! Трудно назвать хоть од
ного крупного актера, режиссера или театрального критика, который, придя в
соприкосновение с Бруком, не захотел бы высказать свое мнение о нем.
Библиография Брука огромна. И она все растет. Говорят, в спорах рождается
истина. Одна из них родилась и в этом. Не сразу. Мучительно. Но родилась и
уже не оспаривается. О Бруке при его появлении заговорили - даже те, кто не
принимал его, - как о режиссере чрезвычайно своеобразном. Потом - как о
режиссере значительном. Потом - на этот раз уже почти без перерыва, - как о
режиссере великом, одном из тех, по кому будут судить о театре двадцатого
века.
И все же - каков он, Питер Брук? "Великий" - только слово, не более.
Заполнить его можно содержанием самым разным. И здесь смысл его был не очень
ясным. Оно впервые возникло применительно к Бруку не столько в сознании
критиков, привыкших четко формулировать свои мнения, сколько в душах тысяч,
десятков тысяч зрителей, уходивших с его спектаклей потрясенными,
просветленными, узнавшими что-то новое о себе, о мире. Оно проникло в
критику не без труда - Брук ведь был так удручающе молод, когда добился
первых успехов. Оно не складывалось как сумма значений, а возникло сразу как
некая цельность и подлежало анализу и расшифровке.
Это было непросто. Каждый спектакль Брука давал возможность по-новому
увидеть автора, которого он ставил, но не помогал увидеть "самого Брука".
Нет, Брук нисколько не прятался за автором. Он с самого начала очень
определенно заявил о себе как о стороннике всевластного "режиссерского
театра". Мысль каждого спектакля была его, Брука, мыслью. Настроение - его,
Брука, настроением. Форма - им, Бруком, заданной. В большей даже мере, чем у
многих других режиссеров; ведь Брук зачастую выступает и как художник
собственных спектаклей, а порою еще и как автор "конкретной музыки", их
сопровождающей. Но трудность была в том, что спектакли он ставил очень
разные и непохожие. В них, разумеется, было что-то общее. Но что? Что