"Герман Брох. Лунатики II 1903 - Эш, или Анархия ("Лунатики", #2) " - читать интересную книгу автора

мало-мальски приличную рекомендацию?" "Не знаю, еще не забрал". "Одной из
контор в Мангейме требуется судовой кассир или что-то в этом роде... если,
конечно, ты согласишься уехать из Кельна..." Они вошли в забегаловку. Она
представляла собой умеренное в своей простоте мрачноватое помещение,
служившее, вероятно, на протяжении не одной сотни лет тепленьким прибежищем
для рейнских речников, правда, о столь далеком прошлом свидетельствовал лишь
покрытый гарью цилиндрический свод. Стены до половины были обшиты деревом, а
вдоль одной из них тянулась скамья. Сверху, на посудной полке, высились
полулитровые мюнхенские пивные кружки, там же виднелась отлитая из бронзы
Эйфелева башня. Она была украшена черно-красным флажком и, присмотревшись
повнимательнее, на нем можно было различить надпись "Столик для
завсегдатаев", сделанную золотыми буквами, теперь уже наполовину стершимися.
А между двумя окнами стоял оркестрион с открытой крышкой, которая выставила
напоказ нотный ролик и внутренности. Крышке, собственно, полагалось бы быть
закрытой - тогда желающим усладить свой слух музыкой пришлось бы бросать
монетку в десять пфеннигов. Но матушка Хентьен не мелочилась: гостю
достаточно было залезть вовнутрь и всего лишь потянуть за рычажок;
завсегдатаи прекрасно знали, как обращаться с этим аппаратом. Стену напротив
оркестриона полностью занимала стойка; за ней манили посетителей два
застекленных шкафчика, уставленных ликерочными бутылками с пестрыми яркими
этикетками, между шкафчиками поблескивало большущее зеркало. И когда по
вечерам матушка Хентьен занимала свое место за стойкой, она имела
обыкновение повернуться к зеркалу, чтобы поправить белокурую прическу,
сидевшую на округлом крупном черепе подобно маленькой жесткой сахарной
голове. На стойке стояло несколько больших бутылок с вином и шнапсом, ибо
ликеры с пестрыми яркими этикетками заказывали редко. А картину завершал
умывальник из листового цинка с водопроводным краном, скромно втиснутый
между стойкой и застекленными шкафчиками.
Забегаловка не отапливалась, и холод в ней пробирал до костей. Пытаясь
согреться, мужчины растирали руки; Эш тяжело опустился на одну из скамеек, а
Мартин направился к оркестриону, и вскоре выстуженное пространство
забегаловки заполнилось суровыми звуками марша гладиаторов. Через какое-то
мгновение до их слуха сквозь рокочущую музыку донеслись звуки шагов по
скрипевшей деревянной лестнице, и госпожа Хентьен распахнула качающиеся
створки никогда не запиравшихся дверей рядом со стойкой. На ней было
утреннее рабочее платье, поверх юбки повязан большой ситцевый фартук синего
цвета, вечерний лифчик она еще не надела, так что ее грудь, словно два
мешка, покоилась в бумазеевой кофточке в крупную клетку, Прическа, как
всегда жесткой и правильной формы,
сахарной головой возвышалась над блеклым, с отсутствующим выражением
лицом, глядя на которое невозможно было определить возраст его
обладательницы. Но всем, правда, было известно, что госпожа Гертруда Хентьен
имела тридцать шесть лет от роду и что она уже давно, очень давно - лишь
недавно подсчитали, что, должно быть, не меньше четырнадцати лет,-- является
вдовой господина Хентьена, фотография которого в красивой черной с золотой
отделкой рамке красовалась над Эйфелевой башней между лицензией на торговлю
и картинкой с изображением лунного ландшафта, обрамленных такими же рамками.
И хотя господин Хентьен со своей козлиной бородкой был похож на бедного
подмастерья у портного, его вдова хранила ему верность; по крайней мере, ни
у кого не было оснований ее в чем-либо обвинять, и если кто-то все-таки