"Поппи Брайт. Рисунки на крови" - читать интересную книгу автора

аж до середины осени. Дни уже стояли жаркие, но не настолько завязшие в
пропитанной влагой духоте, как это будет в июле, августе и почти до конца
сентября. В эти непотребные месяцы он спал далеко за полдень, и в сны
вплетались дребезжание и шум капель от работающего кондиционера. Вечера он
проводил, набивая голову информацией, словами и образами и трудноуловимыми
взаимосвязями смыслов, которые они порождали в его мозгу, или кряпая себе
дорожки через бесконечные лабиринты запретных компьютерных систем, или
просто болтаясь по эхам и доскам объявлений, где был не только желанным, но
и до смешного почитаемым гостем.
Только через несколько часов после заката он выбирался во Французский
квартал, чтобы бороздить освещенные газовыми фонарями переулки, бродить
среди пьяных до изумления туристов и разношерстной толпы по запачканной
неоном улице Бурбон, встречаться с друзьями, передающими по кругу бутылку
вина на Джексон-сквер, или зависнуть в темном баре или прокуренном клубе на
рю Декатур, или даже от случая к случаю закатиться на вечеринку на Святом
Людовике №1 - на старом кладбище на краю квартала.
Но сегодня он спустился по лестницам па тротуар и, распахнув чугунную
решетку, глубоко вдохнул влажный воздух, будто духи. Отчасти так оно и было:
попав в легкие, воздух осел в них словно влажный хлопок, но сохранил аромат
квартала, опьяняющую смесь тысячи запахов - морепродукты и пряности, пиво и
конский навоз, масляные краски и благовония, и цветы, и мусор, и речной ил,
и подо всем этим - чистый ветхий запах возраста, старого чугуна, мягко
осыпающегося кирпича, камня, истоптанного миллионами ног и запомнившего
бесконечно малый отпечаток каждой из них.
Квартира Заха на третьем этаже выходила на крохотную рю Мэдисон, одну
из двух самых коротких улиц в квартале, вторая, ее близняшка Уилкинсон шла
по другую сторону Джексон-сквер. Здания по его стороне улицы были украшены
затейливым чугунным литьем. Тихая маленькая Мэдисон, длиной лишь в квартал,
выходила прямо на сочное многоцветье и толчею Французского рынка.
Проходя мимо магазина старомодной одежды на углу, Зах постучал в
открытую дверь и приветственно помахал его владельцу-хиппи (который недавно
по-соседски продал ему по дешевке черный сюртук на шелковой подкладке
королевского пурпура - хотя до Рождества ходить в нем будет слишком жарко),
потом прошел насквозь площадь, приютившую развалы, где в зависимости от дня
и везения можно найти что угодно - от бесполезного мусора до самых настоящих
сокровищ Лафитта. И вот он уже на Французском рынке, где со всех сторон его
обступают аппетитные запахи и гармоничные краски, где под сводом старой
каменной крыши свалены в огромные светящиеся груды дары съедобного мира.
Здесь были пирамиды помидоров, алых до боли в глазах, огромные корзины
баклажанов, блестящих, будто начищенная пурпурная лаковая кожа. Вот
темно-зеленые сладкие перцы и изысканная кремовая зелень нежных маленьких
миртильон-патиссонов. Вот луковицы - огромные, размером-с голову ребенка, -
красные, желтые и жемчужно-белые. Вот орехи, и спелые бананы, и гроздья
прохладного, будто глазированного, винограда, а вот свисают со стропил
свежие травы, продаваемые по пучку, роскошные косы чеснока и сушеных красных
перцев-табаско. Вот стебли свежего сахарного тростника, продаваемые по футу,
так чтобы можно было жевать и высасывать сладкий сок, бредя по рынку и
восхищаясь запахами. А вот еще выращенный дома рис и бочонки блестящих
красных фасолин к нему, и длинные связки копченых сосисок-кажун, чтобы
бросить в кашу для вкуса. В стороне тянулись рыбные ряды, где можно купить