"Хорхе Луис Борхес, Адольфо Касарес. Две памятные фантазии" - читать интересную книгу автора

зуду и составлял витиеватым почерком километровый списочек свиноводов,
хозяев зимующего поголовья и производителей свиней для нового издания
Справочника Лоуренцо. Так, пока наши вставные зубы выбивали дробь, мы,
съежившись около термометра, оглядывали темное и неуютное помещение (пол из
каменных плит, железные опоры, стойка с кофеваркой) и вспоминали лучшие
времена, когда мы боролись друг с другом за клиента и ходили в облаках пыли
по Сан-Луису, сплевывая землю, а когда возвращались в Росарио - пылесос не
справлялся с чисткой ковров. Толстяк, родом из Бог знает какой тропической
республики, был пузом деятельным и захотел воодушевить меня чтением
измышлений из своих записных книжек: я первые три четверти часа вел себя
паинькой и старательно хранил сосредоточенность, лелея надежду, что все эти
Абалос, и Абарратагис, и Абатимаркос, и Аббаньятос, и Аббатантуонос были
фирмы, работающие в радиусе моего действия, но очень скоро Сампайо
безрассудно проболтался, что это свиноводы с северо-востока провинции,
области, интересной с точки зрения ее населенности, это да, но не устоявшей,
к сожалению, под натиском бессмысленной обскурантистской пропаганды
конкурентов. Вот ведь, я давно изучил назубок толстого Сампайо, но ни разу и
не подумал, что в нем, в такой массе жира, мог обитать эдакий пернатый
хищник! Приятно удивившись, я со всей легкостью воспользовался тем, что наш
болтун понемногу раскрывался как личность образованная, и с ловкостью,
которой даже в самую разгульную пору своей молодости позавидовал бы
преподобный Карбоне, я перевел разговор на Великие Нерешенные Вопросы, с
навязчивой идеей затащить этого внушительного толстяка в Дом Вероучений.
Изложив grosso modo основные направления великолепного руководства отца
Файнберга, я поставил Сампайо лицом к лицу перед вопросом: как человек,
который перемещается с быстротой поезда между несуществующими точками
пространства, может называть сплошным враньем и вздором все, что знает даже
самый последний служка о хлебах и о рыбах и о Троице? От изумления вы не
уснете, друг Лумбейра, если я сообщу вам, что Сампайо и не подумал поднять
белый флаг в ответ на этот точный удар. Он сказал, тоном более холодным, чем
кофейный пломбир, что по части троиц никто не сталкивался больше него с
печальными последствиями суеверия и невежества и что мне не стоит даже и
заикаться об этом, поскольку он ввернет мне в башку ipso facto свой личный
жизненный опыт, который удерживает его в тупике грубого материализма.
Клянусь вам еще раз, дон Лумбейра, что, желая отвлечь толстяка от намерения
задурить мне голову, я решил прельстить его идеей вздремнуть на бильярдных
столах, но этот тип поступил как настоящий тиран и прямо-таки навязал мне
небылицу, которую, нисколько не сократив, я передам вам, несмотря на то что
мой рот набит кучей хлебцев с маслом, не говоря уже о кофе. Вперив взгляд в
язычок, который я демонстрировал ему при Зевке, он сказал:
______________
* Относительно (лат.).

- Не судите по внешнему виду (бродяга в отставке, в заплатанной
тройке), так как я всегда кружил по пути, на котором равнина, где обитает
кабан, соседствует с гостиницей, где останавливается болтун. Я знал и
благоприятные времена. Я уже не раз повторял, что моя колыбель там, в
Пуэрто-Марискалито, что всегда был модным пляжем и куда спешат мои землячки
в тщетной надежде избежать малярии. Мой отец был одним из девятнадцати
военных, инициаторов переворота шестого июня; когда вернулись умеренные, он