"Илья Яковлевич Бражнин. Недавние были " - читать интересную книгу автора

подспудный, особый, глубоко личный и, может статься, самый главный из
интересов - повидать свой старый Архангельск.
Как же все это получилось, и как выполнил я все три задачи? Две
из них я выполнил в полной мере: и нужных людей, охотно шедших мне
навстречу во всех моих нуждах, повидал, и разыскал все архивные
документы, какие только можно было раздобыть. Но одной из трёх
заданных себе задач, к вящему моему сожалению, я не сумел выполнить -
старого Архангельска я не повидал. Это случилось не по моей вине, а
просто потому, что старого Архангельска больше не существовало. Его не
было. Не было ни базара, ни спешащих к нему на карбасах жонок, ни
полагушек, ни туесов с творогом, ничего такото, что отличало бы этот
город от сотен других русских городов.
Молоко продавалось из стандартных алюминиевых бидонов. Рыбаков я
никаких не встречал. Поморок в повойниках тоже на улицах что-то не
видно было. А газеты продавались не мальчишками с рук и уже "не на
завтрашний день", как прежде бывало, а на самый обычный, текущий, и в
самых обыкновенных киосках.
Всё было в городе обыкновенно, как в других добропорядочных
городах, и прежнего Архангельска почти не существовало, да и не могло
существовать в полной мере. История вспять не возвращается.
С грустью побродил я по обыкновенным улицам с обыкновенными
недеревянными тротуарами, постоял перед обыкновенным домом - бывшим
номер десять на Поморской улице, в котором я прожил семнадцать лет. Я
не узнал ни дома (он был уже другим), ни улицы и, повернув к
набережной, пошёл к реке, почему-то загороженной теперь забором.
В общем-то ничего особенного не произошло как будто. Город
изменил свой облик, потому что не мог не изменить его. Современные
формы жизни неотвратимо идут на смену прежним, становящимся
мало-помалу формами архаическими, не соответствующими современному
строю, современному темпу, современным требованиям жизни. И тут уж
ничего не поделаешь.
Вопрос о долговременных ценностях, об исторических памятниках
искусства решен у нас категорически в их пользу. Они сохраняются,
охраняются, если надо, реставрируются и остаются живыми свидетелями
ушедших эпох.
Что касается быстротекущих форм быта, объемлющих нас, как одежда
объемлет наши тела, то, подобно этой самой одежде, они не могут
сохраняться долго. Рубаху не проносишь шестьдесят лет - фасон выйдет
из моды, материал протрётся, а хранить лохмотья только потому, что они
стары, вовсе ни к чему.
Не будем же стенать по поводу того, что не сохранилось прежних
чудесных полагушек и повойников, деревянных мосточков, водоразборных
будок, где за бумажный билетик, вроде нынешнего трамвайного, можно
было получить ушат ледяной воды, и прочих примет старого Архангельска.
Процесс изменения жизненных форм необратим, и прежнего не воротишь.
Впрочем, это вовсе не значит, что о нём не надо знать, что оно ничего
для нас не значит, не имеет никакого смысла и никакой цены.
Иваны непомнящие никогда не были и не будут нашим идеалом.
Преемственность жизненных форм безусловна, и в тридцать шестом году,
приехав в Архангельск после пятнадцатилетнего отсутствия, я с