"Рей Брэдбери. Рубашка с тестами Роршаха (НФ-17)" - читать интересную книгу автора

листал свои записи! О, превеликий боже! Столько лет и столько людей!
"Святой Моисей, Брокау,- бил я себя в грудь,- так давно ты сошел с Горы, и
все эти годы слово господа было как блоха в твоем ухе! И вот теперь, на
исходе дня, ты, мудрый и старый, надумал вновь обратиться к своим каменным
скрижалям, на которых писала молния,- и увидел, что твои законы и заветы
совсем не те!" В эту ночь Моисей покинул свой храм. Я бежал во тьме,
разматывая клубок своего отчаяния. Я приехал поездом в Фар-Рокауэй - может
быть, потому, что это название звучит так жалостно. Я побрел вдоль
мятущихся волн, равных по силе только мятущимся чувствам в моей груди.
"Как,- рвалось из меня,- как мог ты, даже об этом не подозревая, прожить
жизнь полуглухим? И узнать об этом только сейчас, когда, по какой-то
счастливой случайности, эта способность к тебе вернулась - ну как, как?"
Но ответом мне был только подобный грому удар волны о песок. Вот и все о
соломинке номер один, сломавшей горб номер один этому странному верблюду в
образе человеческом.
Наступило молчание.
Мы ехали, автобус покачивался. Он катился по прибрежной золотистой
дороге сквозь ласковый ветерок.
- А соломинка номер два? - тихо спросил я наконец.
Доктор Брокау сдвинул на лоб свои французские темные очки, и солнце,
преломившись в них, покрыло стены автобусной пещеры блестками рыбьей
чешуи. Мы смотрели, не отрываясь, на плавающие радужные узоры, он -
вначале безразлично и лишь потом с улыбкой легкой заинтересованности.
- Зрение. Видение. Фактура. Деталь. Разве это не удивительно? Не ужасно
- в том смысле, что за этими словами стоит нечто истинно ужасное? Что
такое зрение, видение, прозрение? Действительно ли хотим мы асе видеть?
- Конечно, хотим! - воскликнул я.
- Бездумный ответ юнца. Нет, дорогой мой мальчик, не хотим. В двадцать
- да, тогда нам кажется, что мы хотим все видеть, все знать, всем быть.
Когда-то так казалось и мне. Но с детства глаза у меня были слабые, я
полжизни провел у окулистов, подбирая стекла. И вот занялась заря
контактной линзы, и я решил:
обзаведусь этим прозрачным чудом со слезинку величиной, этими
невидимыми дисками! Совпадение? Или действовали какие-то скрытые
психосоматические связи?
Так или иначе, но контактные линзы у меня появились в ту же самую
неделю, когда исправился мой слух! Возможно, сработала взаимозависимость
духа и тела, но не побуждайте меня делать поспешные выводы. Знаю одно:
малюсенькие кристально-чистые контактные линзы для меня выточили, я
вставил их в свои слабые младенчески-голубые глаза, и - voila '! Так вот
каков мир! Так вот каковы люди! И, помоги нам, господи,- грязь и
бесчисленные поры на человеческой коже. Саймон,- сказал он с тихой
скорбью, закрыв на мгновение глаза за темными стеклами,- задумывались ли
вы, знали ли вы, что люди - это прежде всего поры? [' Здесь: "Вот вам,
пожалуйста!" (фр.)-Прим, перев.] Он умолк, чтобы дать мне время осознать
смысл сказанного. Я задумался.
- Поры? - произнес я наконец.
- Да, поры! Но кто об этом думает? Кто потрудится взглянуть? Однако я,
моим вновь обретенным зрением, увидел! Тысячу, миллион, десять миллиардов
- пор. Больших, маленьких, бледных, темно-красных. Каждую и на каждом.