"Элизабет Боуэн. Последнее фото" - читать интересную книгу автора

сомневался, что подберет ключик к кому угодно, уж он-то умеет обращаться с
людьми, и он хотел, чтобы полицейский понял это; только никак не мог
сообразить, как лучше подступиться к нему. Главное - правильно начать, это
Льюкин знал точно. Вдруг он увидел еще одну пару ног в донельзя знакомых
оранжевых американских ботинках; они тоже осторожно двигались через улицу к
констеблю. Репортер из "Вечернего скептика" был тут как тут. Этот тип лучше
Льюкина знал американский жаргон, уже три года работал в газете, вел в ней
всю уголовную хронику. У него была препротивная физиономия. По глубокому
убеждению Льюкина, этот тип понятия не имел, что такое хорошие манеры.
Сейчас в походке репортера не было обычной уверенности - значит, констебль
уже раз отшил его. Льюкин перешел на другую сторону улицы и, прогуливаясь по
тротуару с рассеянным видом, бросал быстрые цепкие взгляды на окна дома, они
были как на ладони - их не загораживали ни тюлевые шторы, ни ветви деревьев.
Мрачные синие портьеры с претензией на изысканность обрамляли их, а в эркере
верхнего этажа можно было разглядеть овальное зеркало на противоположной
стене комнаты. Так и есть, люди определенного круга. Украдкой раскрыв
блокнот, Льюкин нацарапал слово "артистический" и поставил вопросительный
знак. Потом медленно пошел вдоль улицы. Репортер из "Вечернего скептика"
заметил его и окликнул. Черт бы его побрал - теперь он направился к Льюкину.
- Здесь нечем поживиться, - злорадно сказал он. - Наверное, злишься,
что пришлось тащиться в такую даль, и еще на такси.
- Пустяки, - лениво ответил Льюкин с небрежностью человека бывалого.
- Ты, верно, на многое и не рассчитывал, - продолжал гнусавить
репортер. - А у меня неплохой улов. Пора в редакцию, писать материал.
Ясное дело: что-то раскопал и теперь облизывается от удовольствия. Весь
в прыщах, Льюкин отродясь не встречал такого прыщавого; ему несладко от
своей физиономии.
- Пока, - сказал Льюкин, отвернувшись с деловым видом.
- Пока, - многозначительно проговорил репортер; самым
простым словам он умел придать неприятный смысл. Удовлетворенно
похлопав себя по нагрудному карману, он важно зашагал к Хай-стрит. До чего
же прыщав! Интересно, что он там раскопал, подумал Льюкин; и снова не спеша
пошел вдоль улицы.
Поодаль у ворот стояла полная женщина в изумрудно-зеленом шерстяном
платье. Она облокотилась на верхнюю перекладину ворот, привалившись к ней
всем грузным телом. Волосы, с которыми не осмеливался играть легкий ветерок,
были собраны в высокую прическу в стиле "помпадур". Женщина приветливо
смотрела на Льюкина; он направился к ней, и они встретились глазами. Льюкин
приободрился. Ему во что бы то ни стало нужно было завязать разговор все
равно с кем, хотя бы с этой женщиной, тем более что она явно расположена
поболтать. Над ее головой покачивались цветы "золотого дождя". В ней тоже
было что-то от гостя, которому нравится на веселом празднике.
- Какой ужас, - сказала она оживленно, кивнув головой в сторону
"Моэлло". Там был гвоздь праздника, там, за синими шторами, за полицейским
ограждением, находились виновники торжества, безучастные и окоченелые.
- Действительно ужасно, - с готовностью подхватил Льюкин. Он
остановился у ворот, разглядывая женщину сквозь стекла пенсне, и не верил
своим глазам. Она-то ему и нужна! Вот повезло! - Страшное потрясение для
всех вас, - он осторожно прощупывал ее.
- Господи боже мой! - глубоко вздохнула женщина. - Еще какое