"Элизабет Боуэн. Последнее фото" - читать интересную книгу автора

эффектно не смотрелось в заголовке, как слова "молодая жена", кроме,
разумеется, "новобрачной" или "юной матери".
- Жаль, дочери нет дома, - вздохнула женщина. - Она, конечно, потрясена
случившимся, и ей вряд ли захочется об этом говорить. Но если бы она смогла
себя пересилить, она рассказала бы вам много интересного. Знаете, свои
сугубо личные впечатления.
- Тяжелое испытание для ребенка, - вежливо откликнулся он, предчувствуя
новый поток сведений.
- Ребенком ее уже не назовешь, - с нежностью проговорила мать. - Это
для меня Она все еще дитя и всегда останется для меня крошкой. Трудно
мириться с тем, что дети растут. Молодые люди, похоже, уже не считают ее
ребенком. У нее с четырнадцати лет появились поклонники. А теперь она и
причесывается как большая. С утра ушла на урок музыки. Ни за что на свете не
пропустит урок, хотя я не понимаю, как можно музицировать в такой день;
правда, теперь им уже ничем не поможешь. У моей дочери прекрасные
музыкальные способности, она обожает музыку. Должна вот-вот вернуться.
Мать говорила, а глаза ее через плечо Льюкина были устремлены на
дорогу, но вот они что-то заметили и просияли. К дому быстро приближалась
девушка. Если бы не ее хмурый вид и поджатые губы, она была бы похожа на
образ весны сошедший с картины какого-нибудь художника. Брезгливо обогнув
заметно увеличившуюся толпу зевак у ворот "Моэлло" она пошла вперед,
независимо помахивая папкой для нот. Миловидная, нарядно одетая блондинка,
она, казалось, презирала тротуар, по которому шла. Окинув Льюкина
оценивающим взглядом, она мельком посмотрела на его блокнот и повернулась к
матери.
- Что здесь происходит? - спросила она.
- Это моя крошка, - проворковала дама в зеленом платье. - Вербена, это
репортер из газеты.
- Вижу, - ответила Вербена, едва кивнув головой. - Может быть, мне
дадут пройти? - сказала она требовательно, так как они не двинулись с
места. - Я думаю, мама, тебе есть чем заняться дома.
Мать выпрямилась и неуверенно отступила в сторону; Льюкин тоже нехотя
отстранился, пропуская Вербену. Приятельница покойной миссис Бриндли,
проскользнув между ними, ненадолго задержалась около матери и зашептала ей
что-то на ухо; Льюкин видел пылающую от негодования щеку. Затем с таким же
негодующим видом направилась в дом; ее прямая спина, казалось, говорила, что
хотя это не бог весть какой дом, но в нем по крайней мере можно укрыться от
наглых посетителей. Вербена, принялась объяснять мать извиняющимся тоном,
считает неприличным такое общение с прессой на глазах у всех, когда она
переживает столь тяжелую утрату. Им лучше войти в дом. Может быть,
Льюкин?...
Фактов для репортажа было уже предостаточно, и Льюкину не хотелось
заходить в дом, но помимо его воли Вербена неудержимо влекла за собой. Он
смотрел на нее - она небрежно облокотилась на крышку рояля и листала ноты:
трудно было поверить, что она могла быть крошкой, пусть даже для матери. При
их появлении Вербена нахмурилась и что-то замурлыкала себе под нос.
Вероятно, мистер Льюкин хочет получить информацию, сказала она и холодно
посмотрела своими фарфоровыми кукольными глазами.
- Вербена так переживает, - повторила мать, усаживаясь в кресло.
- Ваша матушка была необыкновенно любезна, - начал Льюкин, посматривая