"Ален Боске. Русская мать " - читать интересную книгу автора

Вдобавок придется мне подзаняться русским: кроме мамы, дома говорить
по-русски по-настоящему мне было не с кем. Заодно подучу немецкий.
Поначалу я причислен к военному министерству, затем перейду в веденье
МИДа, хотя у чиновников Совета особый статус с поочередным месячным
подчинением четырем шефам, причем один из них - советский. Анекдот! Заранее
смеюсь, представив, как мама с ужасом скажет: нет, вы подумайте, какое
предательство - работать с большевиками! Да, с русскими. Начинаем строить
что-то, и я намерен отдать этому все силы - на сей раз не вслепую, а вполне
сознательно. И почему бы после войны не срубить мне наконец дерево по себе?
К немцам, даже когда воевал с ними, у меня никогда не было ненависти. Теперь
они заново создают страну. Выгадать от этого должны, во-первых, мы, по
праву, как победители, и, во-вторых, они сами, потому что вполне способны
научиться демократии: для них это вопрос жизни и смерти.
Пишу вам о том, что думаю, без утайки. Посылаю несколько снимков
зелендорфского особняка, где живу. Развалины отсюда далеко. Деревья хороши,
газон ухожен. Может, удастся вырваться к вам в Нью-Йорк, порадоваться на
вас. В сентябре 43-го, когда отбывал в Европу и прощался с вами, радости не
было. Это и понятно: все могло случиться. Нас отплывало несколько тысяч
солдат. Корабль атаковали немецкие подлодки, мы чуть не утонули. Еле доплыли
до Северной Ирландии, на корабле сплошной стон и крик - раненые да еще в
пути всякие неприятности. Лучше не вспоминать. Теперь вот хочу не упустить
возможность принять назначение и немедленно приступить к работе. Дело
интересное и нужное. Где-то через полгода смогу приехать к вам повидаться.
Хотелось бы, конечно, знать ваше мнение тоже. Если папа считает, что
надо завязать с Европой, хоть, правда, европейцем я был всегда, и
возвращаться в Америку, я все переиграю. Но, если честно, к американской
жизни душа у меня не лежит. Будущее мое здесь, на развалинах, вернее, на
огромной стройке. Я молод, наконец-то самостоятелен, и лучше поздно, чем
никогда. Впервые со школьных лет знаю, чего хочу. Обнимаю и целую вас
нежно-нежно".
Письмо я отправил, не перечитав. Боялся слишком раздумывать о том, как
ты примешь его: как перенесешь новый разрыв со мной - на сей раз человеком
самостоятельным и свободным. Я сделал решительный шаг и не хотел увязать в
сомнениях и угрызаться понапрасну. Три дороги я видел на распутье: остаться
маменькиным сынком и со временем стать утешителем ее вместо папочки, что с
точки зрения логики вполне оправданно и безопасно; посвятить себя литературе
всецело без остатка; или же внести свой вклад в будущее Европы, доведя
Германию до ума старым, но верным способом. Я не бахвалился: просто зашорил
глаза орденскими планками. Я и так открыт и распахнут всему, а в прошлом еще
больше открывался и распахивался, в основном глупостям разного рода, был
готов нестись туда, куда ветер дует. И ты в тот момент ничего не значила.
Что хочу, то и ворочу, тебя не спрошу.
Десять дней спустя получил от тебя письмо, написанное, как показалось
мне, в приливе того самого безудержного чистосердечья, какое вдалеке от тебя
я ненавидел и даже осуждал. Писала ты как курица лапой, на сей раз даже
хуже - буквы вкривь и вкось, согласные и гласные - сплошные крестики-нолики:
"Сыночка мой, мы тебя очень благодарим, что ты с нами такой
откровенный. Твой папа тебя одобряет и совершенно с тобой согласен. Твоя
мама очень переживает. Сыночка, война теперь кончилась, а я тебя жду, если
бы ты только знал, как я тебя жду, потому что мне, сыночка, самое главное