"Ален Боске. Русская мать " - читать интересную книгу автора

- А ну, живо! Ложись! Черт! Это приказ! Мне плевать!
А Этертону все смешно.
- Слава Богу, сапоги можно не чистить. Кругом песок, а скоро и кровь
появится. Кровь-то польется, уж будьте спокойны. Так что грязи на сапогах не
видно.
Крессети приглаживает усики, утирает пот и шепчет:
- Хорошо было занимать береговую оборону галочками на картах и
квадратиками на фотографиях. А на деле хорошего мало.
Нас вызволят через час-два - так нам сказали. Нет ничего хуже тихого
хаоса. Он как этот пляж, свалка обломков: доски, камни, железо, клочья
гимнастерок, оторванная рука, синяя от соленой влаги мертвечина. Швыряю в
огонь последнюю папку. Этертон потешается:
- Будет переживать-то! В Лондоне есть второй экземпляр.
- Правильно, мы подохнем, а наше дело продолжат.
- Дубина, кому оно нужно? Война - это всеобщее обновление.
Но мне не до смеха, я ничего не понимаю. Зачем было подставлять нас под
первый же удар? Мурыжить в нормандских песках именно вечером 8-го июня -
скажите, какая честь! Может, Вашингтону или Лондону охота доказать, что
Генштаб ничем не хуже пехоты? И напрасно. И очень многое напрасно. Не могу
глубоко дышать, но в то же время мне до боли не хватает воздуха, будто мои
легочные мешки слишком велики для сырого дрянного морского ветерка. Я
спокоен. Разве? Все мои записи и карты, все сведения о немецких
оборонительных сооружениях на побережье в Нормандии, все, в чем я спец, псу
под хвост! И сам я, значит, псу под хвост: младший лейтенантишка, сделал
свое дерьмовое почетное дело - и гуляй, жди на пляже у моря погоды. Хороните
уж лучше здесь: сыпанул поверх пару раз - и готово. А картины вокруг все
безумней, картины смутные, бессмысленно вздутые. Прилетела чайка как
посолыиа далекой державы. Торчит между двух пулеметов сапог, как памятник
павшему другу. Или мы на другой войне, в ином месте, в прошлом веке?
Крессети - маркиз де Лимузен. Он угощает барынь в корсетах крепчайшим
кофием, какой пили в XVII веке корсары от Формозы до Курил. Ненавижу цвет
хаки, обожаю синий времен Первой мировой, в которую, кажется, погиб мой дядя
на Шмен-де-Дам. У меня отрыжка. Чертов паек, концентратная несъедобища. Небо
низкое, как "мессеры" в сороковом. Именно: даже небо враг, вот-вот налетит и
перестреляет нас всех до одного. Разве ж мой М-1 друг? Настоящий друг,
какой, как говорится, познается в беде, - мой пес Медорка, мой кабысдох,
друг и наперсник, и я расскажу ему всю историю Франции, если только Франция
после всего еще существует. Господи, паника прошла, отрешенье не наступило,
и в промежутке моя голова - просто чердак с барахлом, барахолка, рванье и
хлам воспоминании.
Я спохватился. Капитан Битти проверил пепелище и перечел рапорт:
"Секретные документы облиты бензином и уничтожены посредством огня".
Выглядим мы прилично, но капитан говорит, что, раз уж вышла у спасателей
задержка и у бошей тоже какая-то заминка в атаке, мы - только чтоб все
начеку - должны побриться, потому что гладкие щеки и малость мыльца на
коже - залог боевого духа, пусть хоть минут на пятнадцать-двадцать. Этертон
пожал плечами, Крессети улыбнулся презрительно: ишь, мол, линкольнширский
учителишка, плевать, что в погонах, смеет учить джентльмена, который у себя
дома в именье не взял бы его и в дядьки своим благородным отпрыскам!
- В ста и в ста пятидесяти метрах от нас сражаются две части, говорит