"Ален Боске. Русская мать " - читать интересную книгу автора

разным странам, из них совсем новые Югославия с Чехословакией. Хочу
запомнить оба названья. Повтори, еще раз повтори. Папе Александру я надоел
больше, чем тебе. В мои четыре с половиной я ни то ни се - уже не игрушка,
но еще не человек, не собеседник. Я не понимаю тебя, и вот папа решил сам
подзаняться со мной новейшей историей. Была, мол, большая жестокая война,
только что кончилась, враги, понимаешь, помирились, написали и подписали
договор в Версале во Франции. Хороших наградили, плохих наказали.
Королевства и империи распались на части, а части взяли и стали независимыми
странами.
Ты засмеялась. Говоришь, что я скоро увижу эти страны, они очень
красивые. Мол, поплыву я с папой на пароходе далеко-далеко и приплыву в
славные города Будапешт и Вену. Со школой все будет в порядке. Буду жить у
дедушки с бабушкой, они меня полюбят. Начну учиться, узнаю много нового и
интересного, вырасту в культурной стране. Я слушаю вполуха, у меня дела
поважней - мои камешки, а еще морская болезнь, о которой уже слыхал. Ты
успокаиваешь, говоришь, что на реках, даже на таких больших, никогда не
укачивает. Папа вносит свою лепту и сообщает мне чудесных два слова "шторм"
и "качка". Я в восторге, и папа добавляет к "качке" еще два слова:
"бортовая" и "килевая". Несколько секунд я уверен, что навигация - мое
призвание, и решаю пойти со временем в моряки. А ты наставляешь отца, как
везти меня - тепло одевать и избегать сквозняков и невоспитанных детей. А
еще велишь поцеловать в Брюсселе тестя с тещей - родителей ты не видела
много лет. И твердишь папе, что будешь скучать по нему. Но, мол, плаванье
пойдет ему на пользу, после недавней депрессии, говоришь, он оправится.
Работает, устает, а к чужбине не привык. Пусть хоть утешится, что вывез
ребенка, не страна, а черт-те что, и язык грубятина, а ребенку нужно
образование. Дед с бабкой - люди со связями и, между прочим, с умом.
Пассажирского полку прибывает. Пора прощаться. Ты отходишь на минутку с
отцом, и я снова принимаюсь за свои камешки. Приехали нарядные дяди, считают
и считают чемоданы. Кучера благодарят. Слышу болгарские слова и обрывки
разговоров по-русски и французски. Дяди в белых кителях и золотых галунах
здороваются с пассажирами. Дамам говорят: "Осторожней". Можно застрять
каблуком в досточках крутых сходней. Всюду болонки с пуделями, они рычат, на
них ворчат. На верхней палубе оркестрик играет вальс. Ты кладешь руку отцу
на пояс, он откидывает свою черную прядь, ты свою золотую. А я знаю, что
иногда по утрам ты красишься перекисью. Вы целуетесь в губы, и я, как
всегда, отвожу глаза.
Скрипки словно сбесились и норовят под шумок выскользнуть из рук,
визгливых, заломанных. Отец говорит тебе, профессиональной скрипачке,
представляю, как тебе эта музыка, а ты говоришь - чардаш не музыка. Я
спрашиваю, что такое чардаш: выговариваю с трудом, но обещаю запомнить. Дяди
играют тростями с набалдашниками и крутят соломенные шляпы, как циркачи
тарелки. Тети в коротких юбках, на шляпках - вуальки-паутинки. Ты даешь нам
с отцом наставления. Мне - не забывать ходить в одно место, чтоб непременно
в одно и то же время, в здоровом теле здоровый дух. Отцу поменьше думать,
побольше жить и надеяться. "Все это ради тебя, деточка. Ничего не поделать,
вырастешь, поймешь". Целуешь меня. Впечатленье, что хочешь мне сказать
что-то нежное - и не можешь. И тогда я сам шепчу: "Мамочка, я тебя люблю", -
то ли по привычке, то ли по необходимости. Отец твердит: второе бегство.
Когда я родился, бежали из России. Когда подрос, бежим из Болгарии, а от