"Ален Боске. Русская мать " - читать интересную книгу автора

По ночам она насылала бессонницу и виденья монстров и женщин, вдруг голых и
простоволосых. А кожа ее становилась липкой, и сама она, к моему удивлению,
ни с того ни с сего то съеживалась и увядала, то росла и напрягалась, словно
что-то выталкивало ее изнутри. Я пытался обдумать и понять - но в лихорадке
не мог сосредоточиться. Мне нужен был совет, однако ни к тебе, ни к отцу
обратиться я не смел. Прошел месяц, наконец вы заметили, что со мной нелады.
Спросили, что случилось, я сказал, что упадок сил. Ты заставила пить рыбий
жир - не помогло. И тогда я ополчился на "эту штуку". От нее не стало житья,
я ругал и проклинал ее как калеку, свою обузу. Все больше сходил с ума. А ты
не могла понять, в чем дело, отвела к своему врачу, тот тоже ничего не
понял, сказал, что на меня такой стих нашел, скоро все пройдет. Ты повела
меня в кинематограф. В своей любимой кондитерской у Намюрских ворот
накормила мороженым. А потом вдруг нашла причину всему: дескать, я списал
химию у мальчика, знавшего лучше меня, получил "отлично" и теперь мучаюсь
угрызениями совести. Мое больное воображение плюс твое - в других случаях,
правда, здоровое. Я зарыдал - ты и в этом усмотрела доказательство своей
правоты и радовалась, что так проницательна. Я ласкался к тебе и не скрывал,
что мне плохо. Наконец ты предположила, что дело, может, и не в химии.
Спросила у отца, но он рассудил здраво: не хочет говорить, не надо, значит,
сам справится.
Однажды ночью "братишка" грубо разбудил меня: горячий, дрожащий,
липкий, с белой каплей. Я в панике: Господи, у меня проказа, гнию заживо!
Ощупал живот, шею, бока - нет, белая дрянь больше не течет ниоткуда. До утра
я не сомкнул глаз, на следующий день не раскрыл рта. Три дня спустя
оказалось, что в пятнах вся пижама. Но, помнил я, в ночных кошмарах вроде
был момент сладости. Осматривал себя, ожидая сыпи, прыщей, потом решил
открыться тебе. Выбирал, как именно сказать: "Мамочка, у мужчин тоже есть
молоко, смотри"; "Мамочка, я болен, из меня капает"; "Мамочка, а сикать
белым опасно?"; "Мамочка, по-моему, у меня проказа"; "Мамочка, у меня что-то
с "братцем". Так и не выбрал, и не сказал ничего. Только ластился к тебе, но
ты все списала на сыновнюю ласку. Я смотрел умоляюще, глазами звал на
помощь - ты не вняла. Я постанывал - ты сказала: размурлыкался котеночек мой
сладкий. Я взрослел - ты сослепу продолжала видеть во мне ребенка. И я не
смел заговорить с тобой о первых телесных мучениях, даже просто спросить, не
болен ли я, если по ночам такое. Так и закоснел в невежестве и решил вообще
ничего тебе не говорить. Вместо этого подлизался к самому ненавистному и
мстительному сопернику в классе Гаэтану Бетенсу. На целый месяц я принял его
опеку, стал служить ему верой и правдой. Новая моя стратегия была мне на
руку на переменах, и в играх, и, особенно, в заговорах против учителей,
которых не любили и то и дело обижали-огорошивали: то подкинем губку с
чернилами или мел, вымазанный клеем для мушиной липучки, то забьем гвоздь в
стул, чтоб острием порвал пиджак или брюки сидящему, то выпустим на парту
червяка, лягушку или выложим на видном месте целлулоидную какашку, купленную
в магазинчике хохм и розыгрышей, прицепим к окну снаружи рулон туалетной
бумаги, чтоб реяла на ветру, как знамя. Я проявил чудеса находчивости и
изобретательности и наконец, хоть и младше был, покорил Бетенса. Тогда я
признался ему, что хочу выяснить одну вещь и что он - единственный на свете
мальчик, кому я верю. Я был зван к нему в субботу вечером и, явившись, живо
и взволнованно изложил дело: болен-де и о том не знает даже мать. Бетенс
засмеялся и спросил, известно ли мне, что такое половое созревание и