"Ален Боске. Русская мать " - читать интересную книгу автора

дескать, муж в плену, дочку чуть не изнасиловали русские, позвольте жить
здесь, в комнате для прислуги, за любые деньги, мешать не будем. Я отказал
наотрез и выставил их безжалостно. Мой капрал был тут же, на случай
применения силы. Я не жестокосерд: просто я занят и за деревьями вижу лес. В
Германии - уйма работы, а лес рубят - щепки летят. А вдовы, и старики, и
старухи - именно щепки, в демократии не приживутся. Дети и пять миллионов
военнопленных еще куда ни шло. Я промою им мозги, объясню, что их старое
дело погубило страну, а новое возродит. Эта промывка, понятно, не самое
верное средство. Сказано: не лейте новое вино в старые мехи. И лучше бы
похерить старье и начать с нуля.
Я - офицер, отвечающий за связь между четырьмя
державами-победительницами, объединенными в Контрольный Совет, и союзными
Данией, Новой Зеландией, Югославией и Бразилией. Вместе с коллегами
организую круглые столы, дискуссии, разного рода переговоры. На повестке дня
постоянно одни и те же вопросы: военные репарации, компенсации, реституции,
репатриация, поиски пропавших без вести. Всюду хаос. Но ничего, скоро
образуется военное управление, а через два-три года оно станет гражданским.
Несколько раз в неделю я - переводчик на конференциях, в частности
управленческих, по делам внутренним и конфессиональным: генералы с
техническими советниками решают судьбу немцев, а именно - вопросы
демобилизации, денацификации, возвращения военнопленных. Работа мне
нравится, а есть занятия еще интересней и ответственней. Провожу у себя
собрания местной интеллигенции и писателей, инженеров душ. Все жаждут
прозренья, хотя, боюсь, долгое время кое-кто из них сознательно закрывал на
все глаза. Я, однако, в отличие от шефов, не делю немцев на нацистов и анти.
Кроме черного и белого есть полутона. Интеллигенты - храбрецы не больше
прочих, то есть не злодеи, но и не герои. Моя задача - разжечь в них добрую
искру, демократическую, сентиментальную и неясную, которую победители никак
не высекут сообща. А иные немцы и вовсе вышли из тюрьмы или концлагеря. И в
жертвах огонь не меньший, чем прежде в палачах. Наивных неофитов я, правда,
побаиваюсь. Следует внушить им, чтоб не смотрели на демократию сквозь
розовые очки.
Выписал из Парижа и Нью-Йорка книги, теперь распространяю их, даю
знакомым на перевод или передачу издателям. Эти последние поднимают голову.
Через несколько месяцев военная власть установит им бумажную квоту. И с лета
47-го, издатели, подписав обязательство по выпуску практических учебных
пособий первой необходимости, смогут печатать и художественную литературу.
Будем направлять, а когда и поправлять немецкие души. То есть откроем им
Сартра, Камю, Фолкнера, Стейнбека, Дос Пассоса, О'Нила, Тойнби, обоих Хаксли
и заодно залатаем дыры, объяснив, что такое сюрреализм. Экземпляры
Лотреамона, Теннесси Уильямса, Андре Бретона и Сарояна у меня оторвали с
руками, так что работа ширится. Фуртвенглер ждет разрешения на новый
оркестр, в следующем месяце начнет концерты в штеглицкой "Титании" бывшем
кинематографе. Несколько музыкантов, которых я закармливаю мясом с салатом и
картошкой, займутся репертуаром. Задачу ставлю так: во-первых, изгнать
Вагнера, потому что нравился Гитлеру, и Рихарда Штрауса, потому что играл
ему. Во-вторых, вернуть Мендельсона. Но главное - в-третьих: гражданский
долг моих друзей-музыкантов - открыть Гершвина, Бартока и Шостаковича.
Театрам тоже хочу дать указание. Считаю, следует поставить "На волоске от
гибели" Торнтона Уайлдера. А если Брехт и правда вернется, то русским, к их