"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

пошли в лес за домом, где оба, первый раз в жизни, нажрались до пьяна
Герка над нами хохотал, жутко дымил Беломором, сосал свою маленькую
прямо из горла и накручивал ручку патефона. Рентгеновские пленки вертелись,
с шипом играли, а мы впитывали в себя сладостные мелодии, подпевая
по-русски: "Нет не надо, ни любви, ни взгляда, мы чужие, обо мне забудь. Я
не знала, что тебе мешала, что тобою избран другой в жизни путь". Ибо все
эти песни были уже к тому времени переведены и исполняемы по-русски,
советской эстрадной попсой той далекой эпохи. Но мы их презирали и не
слушали. А тут хоть и "на костях" но, ведь, пела сама Лолита Торрес.
Помнишь, Шурик, далекий июнь 56 года, ингерманландский лес в дымке белой
ночи, заросли папоротника, патефон на кочке, покрытой густыми брусничными
кустиками, две полупустые бутыли с граненым стаканом на пеньке и хватающий
за сердце голос нашей аргентинской любви? Помнишь, как потом мы возвращались
домой, падали, вставали, а ты снова задирал голову и читал нараспев: "Никто
на свете не может нас вышибить из седла! Такая уж поговорка у майора была"
И длилась эта дачная дружба четыре года, вернее, четыре лета, пока ты
не уехал из моей жизни навсегда. Последняя наша встреча в 57 году тоже мне
весьма запомнилась. Ты был такой гордый. Еще бы, окончил школу с золотой
медалью, поступил без экзаменов в Московский физико-технологический
институт. Так радовался, что посвятишь жизнь любимым тобой физике и
математике, будешь жить и учиться в столице нашей Родины, куда ты уезжал
буквально через несколько дней. Я же с жутчайшим трудом и отцовскими связями
еле-еле натянул на проходной бал в Горный институт, от одного вида которого
меня начинало тошнить. Ну, не нравились мне ни геология, ни кристаллография,
а особенно все эти столь тобой любимые физики, химии, математики. Ну, не
лежала к ним душа, и все! Так меня и выперли из Горного с третьего курса, в
марте 60 года, как накопившего кучу хвостов за несколько прошлых сессий.
А помнишь ли ты, о чем мы говорили в нашу последнюю встречу, когда
гуляли по лесу в дюнах вдоль залива? Был самый конец августа, конец дачного
сезона, деревья уже кое-где желтели, а рябина и бузина украшали красными
пятнами тусклую осиновую листву в низинах под дюнами. Дул холодный, почти
осенний ветер. Мы же ходили и ходили мимо пустынных пляжей. А ты убеждал
меня, что несмотря ни на что, коммунизм - это все равно правильно. Мы оба
уже знали значительно больше, чем три года назад. Уже был прочитан доклад на
двадцатом съезде, и отгремели венгерские события. Во всю демонтировали
памятники, а проспект Сталина стал проспектом Московским. Мы с тобой
обсуждали эти события, я высказывал тебе большие сомнения в единственно
верном учении, а ты, размахивая руками, говорил и говорил. Цитировал Маркса,
Ленина и постоянно повторял: Видишь? Все сходится. Значит все правильно. А я
тогда тебе еще немножко верил, но уже не так, как раньше. Ибо у меня в
Ленинграде давно появился еще один друг, кстати, опять Александр. Правда,
звали его не Шурик, а Алик. Мы с ним тоже говорили о гражданской войне в
Испании, но он называл себя белогвардейцем и доказывал, что именно
генералиссимус
Франциско Франко и был подлинным героем той войны, спасителем
испанского народа. И ему я тоже уже немножко верил. Правда, еще не так, как
потом, когда просто понял это на всю оставшуюся жизнь. А в августе 57 года,
я, когда слушал тебя, то верил тебе, а когда слушал
Альку Максимюка, то верил ему.
Я вообще в те годы ни о чем своего собственного мнения не имел.